Застучали пулеметы. Хартман вступил в бой.
Их атаковало звено "И-16". Из-за специфического дизайна еще во время войны в Испании этот истребитель получил прозвище "rata", что с испанского переводится как "крыса". Один из них пролетел в зловещей близости к самолету, чуть ли не над люком стрелка, и тут же резко, буквально "на пятачке", развернулся в обратную сторону - такие кульбиты под силу только "И-16". Нос самолета был выкрашен ярко-красной краской.
Пилоты "хейнкеля" старались активно маневрировать, чтобы не дать русским вести прицельный огонь, но это не мешало "хейнкелю" оставаться легкой добычей. Наверное, изначально было глупо отправляться даже в такой кратковременный полет без прикрытия истребителей, но теперь поздно сожалеть.
Самолет изрядно потрясывало. Из-за последовательно выполняемых маневров он уже несколько раз был на грани срыва в штопор. Вдруг что-то ударило в корпус. Иллюминатор, в который любовались красотами природы подручные Целлера, обдало горячим маслом из пробитого правого двигателя. Самолет стало разворачивать. Хартман упал на пол. Опасаясь потерять скорость, Цел-лер приступил к снижению. Было видно, что "хейнкель" летит под острым углом в направлении земли. Лес в этой местности был редкий, вполне реально посадить самолет где-нибудь в поле. Надежда выжить еще оставалась.
Заукеру показалось, что внизу он видит слабые огни. Через минуту он начал различать очертания каких-то строений. Бросив взгляд на кабину, майор обратил внимание на безжизненно болтающуюся голову помощника Целлера. Похоже, беднягу задела очередь, поразившая "хейнкель".
Неожиданно вспыхнул пробитый двигатель; возможности для маневров были исчерпаны - самолет уже находился примерно в пятидесяти метрах от земли. Целлер успел увести машину влево, в сторону от деревни, туда, где раскинулось огромное поле, казавшееся сверху ровным как скатерть. Все судорожно вцепились в ручки кресел, наступила высшая точка напряжения. Заукер почувствовал, как пальцы его ног непроизвольно вжались в обшивку горящей машины.
Надо отдать честь русским - охота прекратилась, они не стали добивать пораженный самолет.
Целлер выровнял горящий самолет над полем, убрал газ, но, создавая посадочное положение, не удержал потерявший скорость "хейнкель". Самолет клюнул носом, зацепил левым крылом снег. Его жестко ударило о землю. Окруженная снежными фонтанами, машина неслась по полю. Ломались винты, самолет разворачивало влево и, наконец, он со скрежетом зарылся в сугробе, скрывающем небольшой то ли овраг то ли ручей.
Заукеру удалось открыть люк и выползти из самолета. Оказалось, в пассажирском отсеке никто серьезно не пострадал. Пауль только сильно разбил себе лоб.
Хуже обстояли дела в кабине.
Выпущенный истребителем пушечный снаряд снес штурману половину черепа. Картина была жуткая. Целлера выбросило из самолета через лобовое стекло. Он лежал, уткнувшись лицом в снег. Его, израненного кусками плексигласа, перевернули на спину. Один осколок попал в шею, и, скорее всего, задел артерию. Целлер умирал, но что-то еще пытался сказать Заукеру. Склонившись над раненым, Заукер расслышал только:
-Все, что я говорил - правда, не оставляйте груз. Мои люди, они из "Аненэрбе"… Они знают, что надо делать. Помните, ящик бесценен… Вот ведь дерьмо. Даже не больно… Может, вы меня еще вытащите? Спасете…
Выжившим в катастрофе опять повезло. В селе Плетни в тот вечер находился отряд полиции, сформированный из перешедших на сторону Германии русских крестьян. На подводах их отвезли в соседнюю деревню Хизну, прямиком в комендатуру. Не забыли прихватить и "бесценный" ящик. Ну, а дальше Заукеру ничего не стоило, воспользовавшись документами Целлера и письмом Гиммлера, обо всем договориться с капитаном Грубером, одолжить у него бронетранспортер и подготовиться к отправке груза в Барятино.
В его планы бесцеремонно вмешались яростно атакующие русские. На следующий день стало известно, что Барятино перешло под их контроль. Нужно было уходить в расположение 2-й армии, в район Жиздры. Но что они будут делать там с ящиком Целлера, на виду у регулярных частей, где есть и отделы Абвера, и, возможно, офицеры, связанные с СД, Заукер не знал. Посовещавшись с людьми из "Аненэрбе", он принял решение спрятать груз в глухом лесу, а после попытаться забрать его, даже если для этого потребуется спланировать военную операцию. Оставалось только найти помощников.
К счастью, капитан Грубер сам вызвался сопровождать груз, взяв с собой двоих солдат. Заукер понимал, что от этих людей, скорее всего, придется избавиться. Но в его холодном, в высшей степени рациональном сознании не было места состраданию, ведь на кону стоял успех великой миссии, в суть которой он будет посвящен, когда вернется в Берлин. Теперь он остался один и должен выполнить задание. И он уже не пешка, а главная фигура в таинственной игре.
Парадоксально, но как нельзя кстати для группы За-укера оказалось то, что после отъезда бронетранспортера в Хизну ворвался передовой отряд русской 50-й армии. Теперь никто не станет искать пропавших без вести солдат и капитана…
И вот сейчас, по прошествии нескольких недель, ему необходимо найти чудом выжившего свидетеля и избавиться от него.
Пауль перестал философствовать на тему предопределенности и везения. Ведь когда-нибудь ему должно было надоесть рассуждать о непредсказуемости воинской судьбы? За последнее время им троим столько раз удавалось выходить сухими из воды, что они, как истинные самураи, понемногу привыкли к постоянному присутствию смерти за левым плечом. Итак, Пауль вел машину молча. Заукер мысленно вернулся к спрятанному в лесу ящику и про себя отметил, что поступил правильно, не нарушив замки и печати. Он доложит о происшедшем на самый верх, и тот, кто имеет на это право, примет решение, что делать дальше.
В это же самое время командир звена 17-го штурмового авиаполка Иван Шестаков положил "ИЛ-2" на левое крыло, пикируя на единственную дорогу, соединяющую Жиздру и Зикеево. Его примеру четко последовали остальные.
-Эй, Сашка!- командир окликнул своего стрелка по внутренней связи.- Ты там не уснул?
-Никак нет, Иван Семеныч,- отозвался пулеметчик,- я начеку.
-Ну-ну… Идем на колонну. "Шапки" с нами?
-Поотстали маленько, товарищ командир.
-Нечего, догонят. Сашка, знаешь, кого бомбим? Эсэсовцев, зондеркоманду. Слыхал?
-Слыхал, конечно. Нелюди, мать их за ногу… Простите, товарищ командир, сорвалось.
Шестаков выровнял "ИЛ-2", и теперь самолет шел на малой высоте, прямо над дорогой. Вскоре показалась колонна, а еще ближе - одинокий бронетранспортер.
-Сашок!- прокричал командир в переговорное устройство.- Я дам этому ракеткой по жопе, для пристрелки, а ты там не разевай рот - после сразу на колонну идем. Во все глаза гляди, прикрытие опоздало…
Стрелок Сашка вздрогнул, когда самолет ощутимо тряхнуло - это реактивный снаряд ушел и уже через три секунды поразил цель. Выбирая ручку на себя, Шестаков с гордостью прошептал:
-В "пятак".
Очнувшись от размышлений о будущем, Заукер увидел за поворотом издали похожий на железнодорожный состав темно-коричневый хвост. Похоже, та самая колонна, в одном из грузовиков которой мог находиться беглый ефрейтор Мюллер.
-Они?- спросил он Пауля, вглядываясь в даль. Но ответа так и не услышал. Реактивный снаряд РС-82, выпущенный ведущим группы советских штурмовиков, атаковавших колонну СС, в клочья разорвал кабину бронетранспортера. Штурмбанфюрер СС Дитрих фон Заукер и обершарфюрер СС Пауль Вейкершталъ были убиты на месте. Смертельно раненого Вальтера Хартмана взрывом выбросило из кузова машины на дорогу.
Глава десятая
-Ральф, ты или все рассказывай или считай, что я тебе в твоем деле не помощник.- Антон расстроился, заметив, что Ральф колеблется, соображая, посвящать своего новоиспеченного русского товарища еще в одну "страшную" тайну или лучше с этим повременить.
Мюллер подумал немного, потянулся за бутылкой, но Антон его остановил:
-Руку… Руку менять нельзя! Блин, как это сказать по-английски? Never change a hand…
-Я не понимаю, Антон…
-Ерунда, не обращай внимания - русская застольная поговорка. Причем, поговорка кретинская.
Антон налил обоим по полрюмки водки. Они чокнулись и выпили. Ральф задумался на секунду, потом забормотал:
-В своем последнем письме дядя пишет, что он на всякий случай спрятал в России кое-какие бумаги. Никто бы не обратил внимания на это, но дядя про бумаги упомянул несколько раз в одном и том же письме…
-А что за бумаги?
-Он писал, что они пополнят наш фамильный архив, что это очень важно. Но, как отец мой рассудил, на него это совсем не похоже. Впрочем, что тут говорить, вот оно, его письмо, точнее, копия.
Ральф достал из внутреннего кармана пиджака аккуратный конвертик, откуда извлек потрепанный временем листок бумаги.
Антон взглянул на незнакомые слова, аккуратно выведенные красивым почерком на тетрадном листе.
-Переведешь мне?
-Конечно.
-Тогда давай еще по одной?
-Давай.
Они выпили. Происходящее увлекало Антона все больше. Этот немец решил порыться в истории, и, похоже, знал, где начать копать. Между тем, Ральф взял письмо и начал медленно, то и дело поправляя себя, переводить его на английский язык:
-"Дорогие отец и мама, дорогой Ганс, милая Ангела! Извините, что долго не писал вам. На этой чертовой войне не всегда есть время, чтобы почистить зубы, так что в основном не до писем. Мы все тут чувствуем чудовищную усталость. Вновь наступила зима, а она в России совсем не похожа на нашу, баварскую.
Даже на юге, где я сейчас служу, бывают очень сильные морозы, иногда до минус 30 градусов. Но я жив и вполне здоров, мои раны меня теперь почти не беспокоят.
Мы все тут держимся. Нам очень помогает шнапс. Раньше я думал, что человек не может столько выпить. Когда война закончится и если она вообще когда-нибудь закончится, я, наверное, к шнапсу не притронусь. Здесь, в России, нас никто не ждет и, в общем, не любит. Мы воюем с народом, и он нас все больше и больше ненавидит.
Но тут бывают трогательные случаи. На днях я обменял у какого-то мальчишки пряжку от своего старого ремня на очень красивый чайник. Они это называют gzhyel. У нас дома была похожая тарелка, с синими рисунками. Ее привез дядя Франц из Португалии. Надо же! Я это еще помню! А потом мальчишка притащил мне целую охапку луковиц из огорода, и я ему пилотку подарил.
Ганс, хочу тебе сообщить, я тут собрал кое-какие бумаги, которые должны попасть в наш семейный архив. Их целый ворох, и я боюсь отправлять по почте - вдруг затеряются. Тут есть фотографии, ваши письма и еще кое-что. Линия фронта вновь приближается, и никто не знает, куда нас дальше перебросят.
Как вы себя чувствуете? Видели Анну? Если встретите ее, передайте, что Ральф очень часто думает о ней и очень хочет поскорее увидеть. Только когда это случится - одному Богу известно. Поэтому, конечно, я подумал, что мои бумаги лучше спрятать здесь, в Воронеже. Я познакомился с одной девушкой, из местных (но вы ничего такого не подумайте, правда), она бывшая учительница, хорошо говорит по-немецки и работает в офицерском клубе поваром. Мы иногда беседуем. Оказывается, мы, что немцы, что русские, не знаем друг о друге ничего. Мои бумаги у нее, а зовут ее Katya Zaitseva. В клуб нам иногда разрешается заходить. Там хорошо. Клуб устроили в подвале бывших армейских складов, которые еще с XVII века сохранились, поэтому мы не боимся бомб.
Уже совсем скоро Рождество, наш главный семейный праздник. Мне приснилось, что родители сидят за столом и смотрят на елку, а мысли их будто бы летят по просторам России, не находя то место, где живет их младший сын. Мне очень хочется вновь увидеть наш Ландсхут. Иногда снится, что я стою на холме, в замке и смотрю на город, на красные крыши, а потом спускаюсь вниз и пью свежее пиво.
Вы представляете, я не пил пиво уже целый год! Это совсем другая жизнь, и если бы вы узнали хотя бы половину того, что мне довелось пережить, не поверили бы. Нормальная, человеческая жизнь - это так далеко от меня. Очень интересно было бы узнать, как там у нас дома. Пишите в мельчайших деталях! Я вас очень люблю и хочу увидеть и обнять. Вечно ваш, ефрейтор Ральф Мюллер.
Россия, Воронеж, 12 ноября 1942 года".
Ральф остановился на секунду, переводя дух.
-Тут еще есть приписка,- продолжил он.- Вот:
"Я бы не стал никому отдавать бумаги, но два месяца назад русские начали наступление, и никто не знает, чем все закончится. Мне "посчастливилось" познать, что такое русская артиллерия, которую они называют "катюши", а мы в шутку зовем "сталинскими органами". Полтора месяца назад они обрабатывали наши позиции целый час. Все вокруг выгорало, как сухая трава осенью. Даже снег. Мы думали, наступил конец света. Но пока держимся. Еще раз всех обнимаю и люблю. Ральф".
-Интересно…- задумчиво произнес Антон, медленно опуская бокал с соком на стол.- Интересно… Ральф, имя твоего дяди мне отчего-то кажется знакомым.
-Меня назвали Ральфом как раз в память о дяде. А фамилию мы не меняли, разумеется.
-Классно. Слушай, ты не знаешь, наверное, но у нас в России, ну, когда еще был Советский Союз, показывали сериал "Семнадцать мгновений весны". Там наш очень известный актер, такой обаятельный, фамилия - Броневой, играл Генриха Мюллера, симпатичного руководителя гестапо, какого-то там отдела РСХА, в смысле вашего управления имперской безопасности…
-Антон…- Ральф нахмурился и отставил бутылку водки, остатки которой намеревался разлить по рюмкам.- Мне неприятно слышать это. Зачем ты говоришь "вашего" управления? Я, конечно, немец, но я не могу до конца своих дней отвечать за то, что сделали фашисты… И вообще, не понимаю, как это в советском кино шеф гестапо мог выглядеть симпатичным?
-А никто не понимает, как такое получилось. Но он реально был самым симпатичным персонажем после нашего разведчика, который изображал штандартенфюрера Штирлица… Прости, я не знал, что для тебя все это так болезненно. Ты вообще зря, я же ничего не говорю про то, что твой дядя воевал против нас, видишь, я нормально это воспринимаю. Понимаю, стараюсь понять, что в жизни всякое бывает.
-Фашизм - это дьявольское, жуткое учение, Антон. Мы в Германии понимаем это лучше других. Оттого и больно, что оно еще долго будет с нами ассоциироваться. А насчет того, что ты сказал про РСХА… Представь, я стал бы тебе говорить что-то вроде "твой НКВД", "ваши опричники Ивана Грозного"…
-Слушай, хватит, Ральф, мы с тобой куда-то не туда лезем. Извини еще раз, я же впервые с немцем водку пью! Тебе это о чем-то должно говорить. Может, вернемся еще к этому разговору интересному, но по-трезвому, окей?
-Согласен. Ты тоже прости. Давай, как ты говоришь, еще "джють-жуть"?
-Не "джють-жуть", а "чуть-чуть"! Давай, только я налью.
Уговорив вторую бутылку, они посидели некоторое время молча.
-A cop is born, милиционер родился,- констатировал Антон и улыбнулся, увидев недоумение в глазах Ральфа.- Поговорка у нас такая. Сам не понимаю, что она значит. Говорят, если молчать долго, то, воспользовавшись тишиной, на свет появляется новый милиционер. Видимо, эта присказка символизирует большую любовь народа к правоохранительным органам.
-Майн гот. Ничего не понимаю. При чем тут, все-таки, полицейский?
-Не знаю я, забудь. А вот скажи мне, как ты думаешь, жива еще эта Катя Зайцева из Воронежа?
-Вот было бы хорошо…
-Проверить можно. Зайцевых в России, правда, очень много…
-А что, действительно надо проверить. По базе данных, по телефонному справочнику? Это должно быть просто.
-Так, справочников никаких телефонных в таксофонах здесь нет, но найти можно. Лучше всего через Игорька, друга моего воронежского. Но это мы после сделаем. Завтра мы собрались на кладбище. Если сторож будет тот же, он решит, что мы маньяки. Надо что-то придумать. Может, пойти полуофициальным путем, чтобы опять тебя не арестовали. Нам что нужно, чтобы пустили на территорию?
-Да, чтобы пустили на территорию за забором.
-Отлично. И что мы там будем делать, ходить по траве?
Ральф задумался. Даже если им повезет и каким-то образом удастся в светлое время суток обследовать заброшенную часть территории Донского монастыря, это вряд ли приблизит к разгадке тайны. Здесь не обойтись без людей, хорошо знакомых с неформальной историей обители.
-Антон, нам, видимо, нужен какой-то духовный сан, человек, который живет в монастыре или жил. Кто знает то, что обычно не известно широкой…
-Общественности?
-Да, широкой общественности.
-Так, давай выпьем за широкую общественность.
-А у нас нечего…
-Эту проблему я решу.
Антон позвонил в крохотный звоночек, встроенный в книжную полку кабинета. Через минуту вошел официант с бэджиком "Андрей" на лацкане форменной тужурки и с подносом в руках. На подносе стояла запотевшая бутылка.
-Фантастика! Вот это дисциплина!- Ральф пребывал в неподдельном восторге.
-Яркий пример, демонстрирующий единство нации, основанное на полном взаимопонимании граждан.- Антон принял бутылку и поблагодарил официанта, с которым, похоже, был очень давно знаком.- Если бы мы все делали так последовательно и самоотверженно, как пьем, в мире бы действительно осталась только одна сверхдержава. И это была бы не Америка… Ральф, откуда ты узнал, что твоего дядю расстреляли именно в Москве?
-Но я же тебе говорил… Один человек, который был здесь в плену, вроде бы видел дядю на стройке в Москве…
-Вроде бы… Да… Интересно, в архивах каких-нибудь наверняка есть информация о том, кто, где и когда тут работал и что с ним стало. Может быть, твой дядя просто умер в плену?
-Тот солдат рассказывал, что расстреляли. Точнее, он сказал: "He was executed… его казнили".
-Ну, не знаю… Архивы ФСБ, если только? Но как получить туда доступ? Вот если бы раньше, в девяностых! Тогда никаких проблем с этим не было. Можно было все достать за деньги.
-Сейчас уже нельзя?
-Сейчас можно только за очень большие деньги. У тебя есть очень большие деньги?
-Нет, к сожалению. Но есть очень большое желание отыскать могилу дяди. Может быть, это цель жизни.
-А Катя из Воронежа не сможет помочь? Вдруг он ей из плена прислал письмо? Ральф, я бы начал поиски с Воронежа.
-А с какой стати? Он же пишет, чтобы мы ничего "такого" не подумали о его отношениях с Катей Зайцевой. Давай все-таки завтра еще раз сходим в монастырь. Только уже, наверное, не рано утром…
-Посмотрим. Может так случиться, что ты до вечера не отойдешь, потому что это уже, по-моему, третья бутылка.
-Какой ужас! Но я отчего-то совсем трезвый.
-Намек понял - наливаю.
-Нет, не нужно,- запротестовал Ральф, одновременно ощущая противоречащее здравому смыслу желание продолжать пить водку.