Среди групп приглашенных, расхаживавших по аллеям и гостиным, особое внимание возбуждала прекрасная Джемма в сопровождении свиты, которую она увлекала за собою, подобно тому как небесное светило увлекает своих спутников; графиня только что прибыла в обществе пяти человек, одетых, как и она, в костюмы молодых женщин и молодых вельмож на великолепной фреске живописца Орканья на пизанской Кампо Санто, поющих и веселящихся, в то время как смерть стучится к ним в двери. Это одеяние тринадцатого века, одновременно наивное и изящное, казалось, было создано, чтобы подчеркнуть, как все пленительно соразмерно в фигуре графини, шествовавшей среди восторженного шепота под руку с самим князем Бутера, облачившимся в костюм мандарина. Он встретил графиню у парадного подъезда и теперь собирался представить ее, как он говорил, дочери китайского императора. Высказывая разные догадки насчет этой новой затеи амфитриона, гости спешили вслед за ним, и процессия росла с каждым шагом. Князь остановился у входа в пагоду, охраняемую двумя китайскими солдатами. По его знаку они тут же открыли двери одного из покоев, обставленных в экзотическом вкусе, где сидела на возвышении княгиня Бутера в великолепном китайском одеянии, стоившем тридцать тысяч франков; едва увидев графиню, она поднялась к ней навстречу, окруженная офицерами, мандаринами и уродцами, - один другого блистательнее, отвратительнее или забавнее. В этом зрелище было так много восточного, феерического, что гости, хотя и привыкли к роскоши, к блеску, вскрикнули от удивления. Они окружили княгиню, трогали ее платье, украшенное драгоценными камнями, раскачивали золотые колокольчики на остроконечной шапочке и, на минуту забыв о прекрасной Джемме, занялись исключительно хозяйкой дома. Все хвалили костюм, восхищались ею, и среди этого хора похвал и восторгов выделялся своим рвением капитан Альтавилла в парадном мундире, надетом, видимо, в качестве маскарадного костюма; заметим, что князь Бутера продолжал кормить его обедами, к полному отчаянию своего честного дворецкого.
- Ну, что вы скажете о дочери китайского императора, графиня? - спросил князь Бутера графиню Кастельнуово.
- Скажу, - ответила Джемма, - что, к счастью для его величества Фердинанда Четвертого, князь Карини находится в Мессине. Зная его характер, я полагаю, что за один взгляд принцессы он мог бы отдать Сицилию отцу, что заставило бы нас прибегнуть к новой Сицилийской вечерне, на сей раз против китайцев.
В эту минуту к княгине подошел князь Монкада-Патерно в костюме калабрийского разбойника.
- Разрешите мне в качестве знатока, ваше императорское высочество, рассмотреть поближе ваш великолепный костюм.
- Богоподобная дочь солнца, - проговорил капитан Альтавилла, обращаясь к княгине, - берегите свои золотые колокольчики, предупреждаю, вы имеете дело с Паскуале Бруно.
- Пожалуй, княгиня была бы в большей безопасности возле Паскуале Бруно, - послышался чей-то голос, - чем возле некоего известного мне санфедиста. Паскуале Бруно - убийца, но не вор, бандит, но не карманник.
- Неплохо сказано, - заметил князь Бутера.
Капитан прикусил губы.
- Кстати, - сказал князь Каттолика, - вы слыхали о его последней выходке?
- Чьей?
- Паскуале Бруно.
- Нет, а что он сделал?
- Захватил фургон с деньгами, который князь Карини отправил в Палермо.
- Мой выкуп! - воскликнул князь Патерно.
- О Боже мой, да, ваше сиятельство, вы обречены быть жертвой неверных.
- Дьявол! Лишь бы король не заставил меня платить второй раз, - сказал Монкада.
- Не тревожьтесь, ваше сиятельство, - произнес тот же голос, который уже ответил Альтавилла, - Паскуале Бруно взял всего-навсего триста унций.
- Откуда вам это известно, господин албанец? - спросил князь Каттолика, стоявший рядом с говорившим - красивым молодым мужчиной двадцати шести-двадцати восьми лет в костюме жителя Вины.
- Я так слышал, - небрежно ответил албанец, играя своим ятаганом. - Впрочем, если ваше сиятельство желает получить более точные сведения, пусть обратится вот к этому человеку.
Тот, на кого указал албанец, возбудив всеобщее любопытство, был не кем иным, как нашим старым знакомцем Паоло Томмази; верный своему слову, он по приезде в Палермо отправился к графине Кастельнуово и, узнав, что она на балу, воспользовался своим званием посланца князя Карини, чтобы проникнуть в сады князя Бутера; в одно мгновение он очутился в центре толпы гостей, забросавших его вопросами. Но Паоло Томмази, как мы уже знаем, был настоящий храбрец, и его нелегко было смутить. Итак, он прежде всего передал графине письмо от вице-короля.
- Князь, - обратилась Джемма к хозяину дома, пробежав это послание, - вы и не подозревали, что даете прощальный вечер в мою честь. Вице-король приказывает мне прибыть в Мессину, и, как верная подданная, я отправляюсь в путь не позже завтрашнего дня. Спасибо, милейший, - продолжала она, вручая свой кошелек Паоло Томмази, - можете идти.
Томмази попытался воспользоваться полученным разрешением, но гости окружили его таким плотным кольцом, что об отступлении нечего было и думать. Пришлось сдаться на их просьбы, ибо условием его освобождения был подробный рассказ о встрече с Паскуале Бруно.
И надо отдать справедливость Томмази, он рассказал о разбойнике с чистосердечием и простотой истинно мужественного человека; он поведал без всяких прикрас своим слушателям о том, как был взят в плен и отведен в крепость Кастельнуово, как безуспешно стрелял в бандита и как тот в конце концов отпустил его, подарив великолепного коня взамен того, которого он лишился. Все выслушали эту невымышленную историю в полном молчании, свидетельствующем о внимании и о доверии к рассказчику; исключение составлял капитан Альтавилла: он поставил под сомнение правдивость честного бригадира. Но, к счастью для Паоло Томмази, сам князь Бутера пришел ему на помощь.
- Готов побиться об заклад, - сказал он, - что в этом рассказе нет ни слова лжи, ибо все приведенные подробности соответствуют, по-моему, характеру Паскуале Бруно.
- А разве вы его знаете? - спросил князь Монкада-Патерно.
- Я провел с ним целую ночь, - ответил князь Бутера.
- Но где же?
- На ваших землях.
Тут настала очередь князя Бутера; он рассказал о том, как произошла его встреча с Паскуале под Каштаном Ста Коней, как он, князь Бутера, предложил Паскуале служить у него, а тот отказался, рассказал и о том, что дал ему взаймы триста унций. При этих словах Альтавилла не мог удержаться от смеха.
- И вы полагаете, ваше сиятельство, что он вернет вам долг? - спросил он.
- Уверен в этом, - ответил князь.
- Раз уж мы коснулись этой темы, - вмешалась в разговор княгиня Бутера, - признайтесь, господа, нет ли среди вас еще кого-нибудь, кто видел Паскуале Бруно, разговаривал с ним? Обожаю истории про разбойников; слушая их, я положительно умираю от страха.
- Его видела также графиня Джемма Кастельнуово, - заметил албанец.
Джемма вздрогнула; все гости вопросительно посмотрели на нее.
- Неужели это правда? - спросил князь.
- Да, - ответила Джемма дрожащим голосом, - но я забыла об этом.
"Зато он ничего не забыл", - прошептал про себя молодой албанец.
Гости окружили графиню, но напрасно она попыталась избежать расспросов: пришлось и ей рассказать о сцене, с которой мы начали эту повесть, описать, как Бруно проник в спальню, как князь стрелял в него, как Паскуале явился в день свадьбы и убил из мести мужа Терезы; эта история была страшнее всех остальных и глубоко взволновала слушателей. Холодом повеяло на собравшихся, и, не будь всех этих нарядов и драгоценностей, трудно было бы поверить, что присутствуешь на празднестве.
- Клянусь честью, - воскликнул капитан Альтавилла, первым нарушив молчание, - бандит совершил только что величайшее свое преступление - испортил праздник нашего хозяина! Я готов простить ему другие злодеяния, но этого простить не могу. Клянусь своими эполетами, что отомщу ему. С этой минуты я буду без устали преследовать его.
- Вы это серьезно, капитан Альтавилла? - спросил албанец.
- Да, клянусь честью! И заявляю перед всем обществом, что ничего так не желаю, как встретиться лицом к лицу с этим бандитом.
- Что ж, это вполне возможно, - холодно проговорил албанец.
- И тому, кто сведет меня с ним, - продолжал Альтавилла, - я обещаю дать…
- Бесполезно назначать награду, капитан, я знаю человека, который безвозмездно окажет вам эту услугу.
- А где же я встречусь с этим человеком? - спросил Альтавилла, пытаясь насмешливо улыбнуться.
- Соблаговолите следовать за мной, и я обязуюсь свести вас с ним.
С этими словами албанец направился к выходу, как бы приглашая капитана следовать за ним.
Капитан помедлил немного, но он зашел слишком далеко, чтобы отступать: взгляды всех гостей были прикованы к нему; он понял, что малейшая слабость погубит его в глазах общества, к тому же он принял это предложение за шутку.
- Что ж! - воскликнул он. - Чего не сделаешь ради прекрасных дам!
И капитан последовал за албанцем.
- Знаете ли вы, кто этот молодой синьор, переодетый албанцем? - спросила дрожащим голосом графиня у князя Бутера.
- Нет, клянусь, - ответил князь. - Кто-нибудь знает его?
Гости переглянулись, но никто не ответил.
- С вашего позволения, - сказал Паоло Томмази, поднося руку к козырьку, - я знаю, кто это.
- Кто же он, отважный бригадир?
- Паскуале Бруно, ваше сиятельство!
Графиня вскрикнула и лишилась чувств. Это происшествие положило конец празднеству.
Час спустя князь Бутера сидел в своем кабинете за письменным столом и приводил в порядок какие-то бумаги, когда к нему вошел торжествующий дворецкий.
- В чем дело, Джакомо? - спросил князь.
- Я же говорил вам, монсиньор…
- Что именно?
- Вы только поощряете его своей добротой.
- Кого это?
- Капитана Альтавилла.
- А что он сделал?
- Что сделал? Ваше сиятельство, конечно, помнит о моем предупреждении. Я не раз говорил, что каждый раз он кладет себе в карман серебряный прибор.
- Ну, а дальше что?
- Прошу прощения! Но ваше сиятельство ответили, что, до тех пор пока он берет лишь свой прибор, возражать против этого не приходится.
- Помню.
- Так вот сегодня, ваше сиятельство, он взял не только свой, но и приборы своих соседей. Мне недостает целых восьми приборов!
- Тогда дело другое, - сказал князь.
Он взял листок бумаги и написал следующие строки:
"Князь Эрколе Бутера имеет честь довести до сведения капитана Альтавилла, что больше не обедает у себя дома и лишен в силу этого непредвиденного обстоятельства удовольствия видеть господина Альтавилла за своим столом, а посему просит его принять скромный подарок: он хоть немного возместит тот урон, который это решение наносит его привычкам".
- Вот возьмите, - продолжал князь, вручая пятьдесят унций дворецкому, - вы отнесете завтра и письмо и деньги капитану Альтавилла.
Джакомо, знавший по опыту, что возражать князю бесполезно, поклонился и вышел; князь спокойно продолжал разбирать бумаги; по прошествии десяти минут он услышал какой-то шорох у двери кабинета, а когда поднял голову, увидел человека, похожего на калабрийского крестьянина; тот стоял на пороге, держа в одной руке шляпу, а в другой какой-то сверток.
- Кто здесь? - спросил князь.
- Я, ваше сиятельство, - ответил пришедший.
- Кто это "я"?
- Паскуале Бруно.
- Зачем ты пожаловал?
- Прежде всего, ваше сиятельство, - сказал Паскуале Бруно, подходя к князю и высыпая на его письменный стол содержимое своей шляпы, полной золотых монет, - прежде всего я хочу вернуть вам триста унций, которые вы так любезно дали мне взаймы. Деньги эти пошли на то дело, о котором я вам говорил: сгоревший постоялый двор заново отстроен.
- Вижу, ты человек слова. Ей-Богу, меня это радует.
Паскуале поклонился.
- Затем, - продолжал он после небольшой паузы, - я хочу вручить вам восемь серебряных приборов с вашими инициалами и гербом. Я нашел их в карманах у некоего капитана. Он, верно, украл их у вас.
- И ты возвращаешь мне покражу?! - воскликнул князь. - Забавно! Ну, а что в этом свертке?
- В нем голова презренного человека, злоупотреблявшего вашим гостеприимством, - сказал Бруно. - Я принес ее в доказательство моей вечной преданности вам.
С этими словами Паскуале Бруно развязал платок и, взяв за волосы окровавленную голову капитана Альтавилла, положил на письменный стол князя.
- На кой черт мне такой подарок? Что мне с ним делать? - воскликнул князь.
- Все что пожелаете, ваше сиятельство, - ответил Паскуале Бруно, после чего поклонился и вышел.
Оставшись один, князь Бутера несколько секунд не спускал глаз с мертвой головы; он сидел покачиваясь в кресле и насвистывая свой любимый мотив; затем он позвонил - явился дворецкий.
- Джакомо, - сказал князь, - вам ни к чему идти завтра утром к капитану Альтавилла. Разорвите мое письмо, возьмите себе пятьдесят унций и бросьте эту падаль на свалку.
VIII
Во времена описываемых нами событий, то есть в начале 1804 года, Сицилия находилась в полудиком состоянии, из которого ее вывели, да и то не окончательно, пребывание там короля Фердинанда и английская оккупация; шоссе, что соединяет теперь Палермо с Мессиной и проходит через Таормину и Катанию, еще не было проложено; единственная дорога - мы не сказали бы хорошая, но сносная - между этими двумя столицами шла по берегу моря через Термини и Чефалу; заброшенная ради своей молодой соперницы, эта старая дорога привлекает ныне лишь художников: они едут по ней в поисках многочисленных там прекрасных видов. Как теперь, так и прежде путешествовать по этой дороге, где не было - и нет! - в помине почтовых станций, можно лишь тремя способами: верхом на муле, в паланкине с парой лошадей и в собственной карете, предварительно выслав вперед перекладных, ожидающих путника через каждые пятнадцать льё. Таким образом, перед отъездом в Мессину, куда ее вызвал князь Карини, графине Джемме Кастельнуово предстояло выбрать один из этих способов. Ехать верхом на муле было для нее чересчур утомительно; путешествие в паланкине, помимо всевозможных неудобств (главным из них была медлительность), грозило другой неприятностью: эта поездка вызывала морскую болезнь. Итак, графиня выбрала, не колеблясь, карету и заранее выслала перекладных в те четыре пункта, где она намеревалась остановиться, то есть в Термини, Чефалу, Сант’Агату и Милаццо.
Помимо этой предосторожности, относящейся исключительно к способу передвижения, специальному курьеру было поручено принять и другую меру - запасти в указанных городах как можно больше съестных припасов. Эту важную меру мы горячо рекомендуем всем, кто путешествует по Сицилии, ибо на постоялых дворах там буквально нечего есть: не хозяева там кормят постояльцев, а, наоборот, постояльцы кормят хозяев. Вот почему первый и последний совет, который вам дают по прибытии в Мессину и при выезде из этого города - исходной точке большинства поездок по стране, - запастись провизией, купить кухонные принадлежности и нанять повара; все это обычно увеличивает вашу свиту на двух мулов и одного человека (по простоте сердечной с вас берут за них одну и ту же цену) и повышает ваши расходы на три дуката в день. Иные опытные путешественники из англичан покупают еще и третьего мула, нагружая его палаткой, и мы вынуждены признать, при всей нашей любви к этой великолепной стране, что такая предосторожность, хотя и не столь необходима, как все остальные, все же весьма разумна, если принять во внимание плачевное состояние постоялых дворов, где нет животных, которые необходимы для удовлетворения насущных нужд постояльца, но в баснословных количествах имеются те из них, которые причиняют ему мучения. Этих последних такое множество, что я встречал путешественников, заболевших от недостатка сна, а первых так мало, что я видел англичан, которые, исчерпав свои запасы съестного, глубокомысленно обсуждали вопрос, не съесть ли им своего повара, ставшего совершенно бесполезным. Вот до чего была доведена в 1804 году от Рождества Христова плодородная и золотистая Сицилия, во времена Августа кормившая Рим благодаря тем излишкам продовольствия, что оставались у ее двенадцати миллионов жителей.
Не знаю, был ли знатоком истории Сицилии тот путешественник, для кого готовился ужин на постоялом дворе "Делла Кроче", недавно отстроенном благодаря тремстам унциям князя Бутера и расположенном между Фикаррой и Патти, на дороге, что ведет из Палермо в Мессину, можно сказать лишь одно: он отличался редкой наблюдательностью и превосходно знал современную ему Сицилию. Деятельность трактирщика и его жены, которые под наблюдением приезжего повара жарили рыбу, дичь и домашнюю птицу, показывала, что тот, для кого были пущены в ход сковородки, вертела и духовка, не только не желал лишать себя необходимого, но и не был противником излишества. Он прибыл из Мессины, путешествовал в собственной карете и остановился в этой гостинице, потому что местоположение ему понравилось, и сразу же вынул из своего сундука все, что необходимо подлинному сибариту и заядлому путешественнику, от простынь до столового серебра, от хлеба до вина. Едва приехав, он велел отвести себе лучшую комнату, зажег благовония в серебряной курильнице и в ожидании ужина лежал на богатом турецком ковре и курил лучший синайский табак в трубке с янтарным чубуком.
Он следил с величайшим вниманием за клубами душистого дыма, что, поднимаясь, сгущался под потолком, когда дверь в комнату отворилась и на пороге в сопровождении ливрейного лакея графини Кастельнуово остановился трактирщик.
- Ваше сиятельство! - произнес этот достойный человек, кланяясь до самой земли.
- В чем дело? - с явным мальтийским акцентом спросил, не оборачиваясь, путешественник.
- Ваше сиятельство, прибыла графиня Джемма Кастельнуово.
- И что же?
- Госпоже графине пришлось заехать на мой скромный постоялый двор… Дело в том, что одна из лошадей сиятельства захромала и продолжать путь нельзя.
- Дальше что?
- Госпожа графиня не могла предвидеть этой случайности сегодня утром, когда выехала из Сант’Агаты: она собиралась остановиться в Милаццо, где ее ждут свежие лошади, так что у нее нет с собой ничего съестного.
- Передайте графине, что мой повар и мои припасы к ее услугам.
- Приношу вам глубочайшую благодарность от имени моей госпожи, ваше сиятельство, - сказал слуга. - Ее сиятельству, вероятно, придется провести ночь на этом постоялом дворе, так как за свежими лошадьми надобно посылать в Милаццо, а у госпожи графини нет с собой ни посуды, ни белья. Поэтому она велела спросить, не будете ли вы, ваше сиятельство, столь любезны…