"Я знаю, что вы коротко знакомы с леди Барвилль, старшей сестрой лорда Монтберри. Поверенные ее мужа являются одновременно и поверенными интересующих нас страховых контор. Возможно, в донесениях следственной комиссии будет упомянуто что-либо и об исчезновении господина Феррари.
Разумеется, людям посторонним такие документы не могут быть предъявлены. Но сестра покойного лорда, как близкая родственница, может составить исключение из общего правила. Если сэр Теодор Барвилль сошлется на это обстоятельство, поверенные, даже если и не позволят его жене просмотреть донесения комиссии, все же, по крайней мере, ответят на все разумные вопросы, касающиеся нашего дела".
Юрист получил ответное письмо со следующей почтой. Агнесса отказывалась принять предложение адвоката:
"Мое вмешательство, как ни невинно оно было, - писала девушка, - уже произвело такие печальные последствия, что я не смею сделать более ни малейшего шага в этой истории. Если бы я не позволила Феррари сослаться на меня, лорд Монтберри никогда бы не нанял его, а его жена была бы избавлена от мук неизвестности. Даже если бы доклад комиссии оказался в моих руках, я не раскрыла бы его, я уже достаточно наслышана об отвратительных подробностях жизни в Венецианском дворце. Если же миссис Феррари захочет - с вашей помощью - обратиться к леди Барвилль, это другое дело. Но и в таком случае я должна поставить непременным условием, чтобы мое имя не упоминалось. Простите меня, любезный мистер Трой! Я слабая женщина, и вы не должны требовать от меня многого".
Не получив поддержки со стороны мисс Локвуд, мистер Трой посоветовал безутешной жене курьера Феррари, несмотря на твердую антипатию осаждавшей его контору, постараться разузнать адрес бывшей горничной Монтберри. Этот превосходный совет имел одну невыгодную сторону, он требовал вложения средств, которых не было. Миссис Феррари гнушалась деньгами, присланными из Венеции. Тысячный билет был отдан на сохранение в банк. Если кто-нибудь нечаянно упоминал о нем при супруге пропавшего курьера, она вздрагивала, поднимала глаза к небу и произносила трагическим шепотом:
- Этими деньгами оплачена кровь моего мужа!
Таким образом раскрытие тайны продажи курьера было на время отложено.
Стоял последний месяц 1860 года. Шестого декабря комиссия из Лондона приступила к расследованию. Десятого декабря истекал срок аренды Венецианского дворца по чекам лорда Монтберри. Страховые общества были у ведом" лены телеграммой, что леди Монтберри собирается прибыть в Лондон. Полагали, что ее будет сопровождать барон Ривер, но в Англии не задержится, если только ее сиятельству не потребуются особые услуги. Барон - "известный поклонник химических наук", прослышав о недавно произведенных открытиях в этой области, собирается посетить Соединенные Штаты, чтобы проделать "личные изыскания".
Эти обрывочные сведения мистер Трой сообщил миссис Феррари, которая была столь обеспокоена судьбой несчастного мужа, что чересчур часто, пожалуй, навещала доброго адвоката. Полученной информацией обездоленное существо пыталось делиться с миссис Локвуд, но Агнесса накрепко запретила ей даже упоминать о леди Монтберри в своем присутствии.
- Вы пользуетесь советами мистера Троя, - сказала девушка, - и я охотно снабжу вас деньгами из тех немногих средств, которыми располагаю, если они понадобятся. В свою очередь я прошу только одного - не огорчайте меня. Я стараюсь отстраниться, - тут голос ее задрожал и она на секунду смолкла, чтобы перевести дыхание, - отстраниться от воспоминаний, которые мучают меня все больнее со дня смерти лорда Монтберри. Помогите мне оправиться, если это только возможно, и не говорите ничего до тех пор, пока я не буду в состоянии радоваться вместе с вами возвращению вашего мужа.
Время шло. Тринадцатого декабря мистер Трой получил известие о том, что труды следственной комиссии пришли к концу и отчет о проделанной работе из Венеции прибыл в Лондон.
Глава VIII
Четырнадцатого декабря директора страховых обществ в присутствии поверенных собрались при закрытых дверях. Секретное и конфиденциальное донесение следственной комиссии содержало следующие сведения:
"Имеем честь сообщить директорату - мы прибыли в Венецию шестого декабря 1860 года. В тот же день члены комиссии отправились во дворец, арендуемый лордом Монтберри и явившийся местом его болезни и смерти.
Нас принял со всей возможной вежливостью брат леди Монтберри барон Ривер.
- Моя сестра одна ухаживала за мужем, - сообщил нам барон. - Ока приняла бы вас лично, но слишком подавлена горем и усталостью. Чего изволите, господа? Чем я могу вам служить, как доверенное лицо ее сиятельства?
Сообразно инструкциям, мы ответили, что смерть и похороны лорда Монтберри на чужбине делают желательным получить более подробные сведения о его болезни и обстоятельствах, сопутствующих ей, чем те, что сообщены письменно. Мы пояснили, что закон допускает некоторый промежуток времени между смертью клиента и выплатой страховой суммы его родственникам. Мы заверили барона, что следствие наше будет проводиться с самым почтительным внимание к чувствам ее сиятельства и к удобствам других членов ее семьи, проживающих в доме.
- Я - единственный член семьи ее сиятельства, - ответил барон. - И я и весь дворец к вашим услугам.
В тот же день мы осмотрели все комнаты дворца, за исключением покоев ее сиятельства, - дворец громаден и только отчасти меблирован. Мы посетили спальню, в которой умер лорд и смежную с ней комнату, служившую ему кабинетом. Возле кабинета расположена зала, двери которой лорд обыкновенно запирал, чтобы - как нам объяснили - проводить свои занятия в полном уединении. На другой стороне залы помещается спальня ее сиятельства и уборная комната, в которой спала горничная миледи до отъезда в Англию. Далее следуют столовая и приемная комнаты, выходящие к большой дворцовой лестнице. Описанные помещения занимают первый этаж здания.
На втором этаже располагаются гостиная и спальня барона Ривера, а также довольно удаленная от них комнатушка, в которой проживал курьер лорда Монтберри - некий Феррари.
Комнаты третьего этажа не меблированы и ужасно запущены.
Барон предложил нам спуститься в подвалы дворца, на что мы с готовностью согласились, чтобы не оставлять ни один уголок здания необследованным. Полагаем, что эти мрачные помещения несколько столетий назад использовались как темницы. Воздух и свет только отчасти проникают сюда сквозь толстые каменные стены посредством двух узких каналов, перекрытых прочными железными решетками. Вход в подземелье надежно закупоривается люком в виде тяжелой каменной плиты с вделанным в нее кованым кольцом, которая поднимается с помощью механической системы. Спускаясь по крутой каменной лестнице, кто-то из нас заметил, что, если плита захлопнется за нами, мы можем оказаться в довольно затруднительном положении. Барон, сопровождавший нас, улыбнулся.
- Не беспокойтесь, господа, - сказал он, - люк надежен. Я лично позаботился об этом, когда мы въехали во дворец. Химические опыты очень занимают меня в часы досуга, и тут - внизу - устроена моя лаборатория.
Слова барона объяснили нам причину странного запаха, витавшего под угрюмыми сводами. Он был, если можно так выразиться, двойного рода и превратился из ароматно-приторного поначалу в неприятно-удушливый к концу осмотра. Действительно, в подвале была устроена настоящая лаборатория. Об этом говорили размещенные тут и там горнила, реторты, колбы, склянки, а также коробки различных снадобий и реактивов с четко означенными на них именами и адресами поставщиков.
- Не очень-то приятное место для занятий, - заметил барон, - но сестра моя строга. Она терпеть не может химических запахов и порой сопутствующих опытам взрывов, - вот и прогнала меня сюда, чтобы избавить себя от неприятных ощущений.
Барон рассмеялся и показал нам руки в перчатках, которые были, впрочем, нами примечены ранее.
- Неприятности случаются иногда, - сказал он, - как ни осторожен человек. Недавно я сильно обжег руки, и они теперь только заживают.
Мы упоминаем о столь мелких обстоятельствах для того, чтобы показать, что нам нисколько не мешали при осмотре дворца и ничего не пытались утаить. Нас даже провели в комнату ее сиятельства, когда леди вышла подышать.
Инструкции предписывали нам тщательный осмотр местопребывания лорда Монтберри, так как необыкновенно уединенная жизнь его в Венеции и внезапный отъезд слуги и служанки могли возбудить некоторые подозрения о не совсем естественных причинах его смерти. Мы не обнаружили ничего, что могло бы подтвердить подобные подозрения.
Относительно уединенной жизни его сиятельства мы имели беседы с английским консулом и банкиром - единственными лицами, имевшими с ним сообщение. Лорд Монтберри только раз наведался в банк, получить деньги по аккредитиву, и не принял приглашения банкира посетить его на дому, сославшись на слабое здоровье. Ту же причину лорд указал в письме английскому консулу, у которого просил прощения за неотданный визит. Мы читали письмо, прилагаем копию:
"Несколько лет, проведенных в Индии, повредили моему здоровью. Я перестал бывать в обществе, теперь единственное занятие моей жизни составляет изучение восточной литературы. Итальянский воздух для меня здоровее английского, а то бы я не оставил родины. Прошу принять извинение труженика и больного. Деятельная часть моей жизни кончилась".
Уединение его сиятельства, нам кажется, вполне объясняется этими строками.
Что же касается отъезда горничной миледи, мы видели ее собственноручную расписку о получении жалования, в которой она объясняет, что оставляет леди Монтберри не потому, что ей не по душе служба у нее, а только потому, что ей не по нраву жизнь за границей. Такое нередко происходит с английской прислугой в чужих краях. Леди Монтберри сообщила нам, что не наняла другой горничной вследствие чрезвычайного отвращения его сиятельства к посторонним в связи с его состоянием здоровья.
Исчезновение курьера Феррари - само по себе обстоятельство, конечно, подозрительное. Ни ее сиятельство, ни барон не могут его объяснить, и все наши розыски не пролили и капли света на это происшествие. Ничто не дает нам повода, впрочем, связать его прямо или косвенно с предметом наших изысканий. Мы даже обыскали чемодан Феррари, оставленный им во дворце. В нем нет ничего, кроме платья и белья, - ни денег, ни даже клочка бумажки в карманах. Чемодан Феррари находится в полиции.
Мы также нашли случай побеседовать наедине со старухой, убирающей комнаты, занимаемые его сиятельством и бароном. Ее рекомендовал на это место содержатель гостиницы, откуда семейство Монтберри получало провизию, пока проживало во дворце. Старуха имеет отличную репутацию, но слабоумие делает ее никудышной свидетельницей. Мы терпеливо и старательно расспрашивали ее, она много и охотно нам отвечала, и все же мы не сумели выудить из нее ничего такого, о чем стоило бы упоминать в настоящем докладе.
На второй день следствия мы имели честь видеться с леди Монтберри. Ее сиятельство была, по-видимому, сильно изнурена и больна и никак не могла взять в толк, чего, собственно, мы от нее хотим. Барон Ривер, представивший нас, объяснил ей суть нашей миссии, уверил миледи в том, что деятельность наша не более чем формальность, и вышел.
Вопросы, которые мы задавали леди Монтберри, относились главным образом к болезни его сиятельства. Полученные ответы, несмотря на то, что нервы ее сиятельства казались расстроенными, позволили составить следующую хронологическую картину течения болезни нашего клиента. Считаем нужным отметить, что во время беседы леди Монтберри не дала ни малейшего повода упрекнуть ее в какой-либо скрытности.
Лорд Монтберри продолжительное время находился не в духе, был раздражителен, взвинчен. Тринадцатого ноября он впервые пожаловался на простуду, провел бессонную и лихорадочную ночь и весь следующий день лежал в постели. Ее сиятельство предложила послать за врачом. Милорд не согласился на это, сказав, что сам может вылечить себя от такой безделицы. По его просьбе ему дали горячего лимонада, чтобы его сиятельство как следует пропотел. Горничной во дворце в то время не было, курьер Феррари купил на рынке лимонов, и ее сиятельство собственноручно приготовила снадобье. Горячий лимонад вызвал обильный пот, и лорд Монтберри уснул на несколько часов. Несколько позже, имея надобность в услугах Феррари, леди Монтберри позвонила, но курьер не явился на вызов. Барон Ривер отправился на поиски нерадивого слуги, но нигде не мог его обнаружить. С тех пор о Феррари никто ничего не слышал. Это случилось четырнадцатого ноября.
Вечером того же дня лихорадка, сопутствующая простуде его сиятельства, вернулась. Лихорадочное состояние лорда Монтберри усугублялось исчезновением курьера. Больной постоянно спрашивал о нем, звонил, требовал, чтобы слуга сменил у его постели барона и миледи, короче, скрыть странного происшествия от милорда не сумели.
Пятнадцатого ноября - в этот день была нанята старуха - его сиятельство пожаловался на боль в горле и стеснение в груди. Шестнадцатого состояние больного не улучшилось. Все это время ее сиятельство и барон упрашивали его посоветоваться с врачом, лорд Монтберри не соглашался.
- Я не хочу видеть чужих лиц, а простуда возьмет свое и без врача, - отвечал он.
Семнадцатого числа ему сделалось хуже настолько, что решили послать за доктором, невзирая на мнение больного. Барон Ривер, наведя справки у консула, пригласил доктора Бруно, пользовавшегося в Венеции репутацией искусного врача, с тем еще преимуществом, что он долгое время жил в Англии и был знаком с обычаями английской медицинской практики.
До этих пор доклад относительно болезни его сиятельства заимствован из рассказа леди Монтберри. Доклад с этого места нам кажется целесообразным дополнить показаниями доктора Бруно:
"В моем дневнике записано, что я в первый раз увиделся с английским лордом сэром Монтберри семнадцатого ноября. Он страдал сильным воспалением бронхов, Много драгоценного времени было потеряно по причине упорного несогласия больного встретиться с врачом. И вообще лорд Монтберри казался внешне - физически и психически - очень ослабленным. Нервная система его находилась в полном расстройстве, в одно и то же время он был и робок и сварлив. Когда я заговорил с ним по-английски, он отвечал мне по-итальянски, когда я продолжил по-итальянски, он перешел на английский. Впрочем, это не имело уже значения, болезнь продвинулась так далеко, что он мог с трудом произнести несколько слов, и то шепотом.
Я тотчас прописал необходимые лекарства. Копни моих рецептов, переведенных на английский язык, прилагаются.
Следующие три дня я постоянно навещал пациента. Лекарства возымели действие, больной стал медленно, но верно поправляться. Я с чистой совестью уверил леди Монтберри, что опасаться нечего. Ее сиятельство была действительно преданной женой. Напрасно старался я уговорить ее взять опытную сиделку - она не позволяла никому ухаживать за лордом. И день и ночь мужественная женщина не отходила от его постели. В краткие минуты отдыха ее подменял барон Ривер. Должен сказать, что барон был приятным собеседником, сведущим во многих областях различных наук, особенно химии. Несколько раз приглашал он меня спуститься в подвалы дворца, где у него лаборатория, чтобы продемонстрировать некоторые опыты, но химия мне надоела еще в университете, и я отказался.
Впрочем, я отступил от главного предмета. Вернемся к лорду Монтберри.
До двадцатого ноября все шло довольно хорошо, и я никак не ожидал бедственной перемены, когда навестил больного двадцать первого утром. Ему сделалось хуже, гораздо хуже. Осмотрев пациента, я обнаружил у него симптомы пневмонии, говоря не медицинским языком - воспаления легких. Он дышал с трудом и едва был способен облегчить себя кашлем. Я расспросил ее сиятельство, она уверила меня, что лекарства давались ему так же старательно, как и прежде, и что он не подвергался никаким температурным перепадам. Я вынужден был усугубить горе леди Монтберри, объявив ей о серьезных переменах в состоянии лорда. Когда ее сиятельство предложила пригласить к постели больного второго врача, я сказал, что также считаю это необходимым.
Ее сиятельство поручила мне, не считаясь с издержками пригласить лучшего доктора Италии. Лучший доктор, по счастию, был у нас под рукой. Первый и искуснейший врач Италии - господин Торелли - находился в Падуе. Я послал нарочного к знаменитому медику. Он приехал в тот же вечер и подтвердил диагноз. Синьор Торелли одобрил методы моего лечения, дал несколько драгоценных советов и, по просьбе леди Монтберри, согласился отложить свое возвращение в Падую до утра.
Мы оба навещали больного время от времени в течение ночи. Болезнь быстро подвигалась в сторону ухудшения, не считаясь с нашими усилиями. Утром доктор Торелли уехал.
- Я ничем не могу быть здесь полезен, сказал он мне на прощанье. - Больному нельзя помочь - и он должен знать об этом.
Чуть позднее, оставшись с милордом наедине, я настолько деликатно, насколько мог, уведомил его, что дни его сочтены.
Мне сказали, что по весьма важным причинам я должен в подробностях восстановить наш разговор. Исполняю эту просьбу.
Лорд Монтберри выслушал известие о приближающейся смерти с приличествующим спокойствием, впрочем, глаза его выражали сомнение. Он знаком попросил меня приложить ухо к его губам и еле слышно шепнул:
- Вы уверены?
На благой обман не оставалось времени. Я сказал:
- Положительно уверен.
Милорд перевел дух и опять шепнул:
Пошарьте под подушкой.
Я выполнил его повеление и нашел там письмо, приготовленное к отправлению. Последующие слова его сиятельства едва можно было расслышать:
- Сами сдайте на почту.
Я уверил больного, что все будет исполнено в точности, и через час послание находилось в пути. Я запомнил, кому оно предназначалось, потому что фамилия на конверте была итальянской, Поскольку материалы настоящего отчета строго секретны и не назначены к огласке, считаю возможным назвать адресата, Это дама. Ее зовут миссис Феррари.
В следующую ночь милорд чуть не умер от приступа удушья. Я спас его на этот раз. Когда наутро я сообщил его сиятельству об отправке письма, он глазами дал знать, что понял меня, Это усилие было последним сознательным движением в его жизни. Больной впал в прострацию и не приходил в себя более. Он протянул, поддерживаемый возбуждающими средствами, до двадцать пятого ноября и умер на руках супруги вечером того же числа.
Иных причин смерти милорда искать - прошу извинить за выражение - просто нелепо, В том, что воспаление бронхов, перешедшее в двустороннюю пневмонию, свело больного в могилу, так же мало сомнений, как в том, что дважды два - четыре. Записка доктора Торелли приложена к моему свидетельству.
Как я понимаю, эти сведения будут представлены дирекциям обществ, в которых была застрахована жизнь его сиятельства. Должно быть, эти общества основаны Фомой неверующим!"
Сообщение доктора Бруно на этом заканчивается.