- Видите - все кончено. Бесполезно! - сказал Дхунпат Гаи без зла и все же не в силах скрыть удовольствия от того, что его мрачное предсказание, сделанное в день знакомства с Кейт, сбылось. - А что теперь будет делать ваша честь? Прикажете закрыть аптеку или, может быть, желаете проверить счета за лекарства?
Кейт слабым движением руки отмахнулась от него.
- Нет-нет! Только не сейчас. Я должна подумать. Мне нужно время. Я пришлю за вами. Пойдёмте, милая моя, - обратилась она на местном наречии к женщине пустыни, и рука об руку они вышли из больницы. Когда они оказались на улице, крепкая телом женщина схватила Кейт на руки, точно ребёнка, подсадила на лошадь и упрямо зашагала рядом с ней к дому миссии.
- И куда ты теперь пойдёшь? - спросила у неё Кейт на её родном языке.
- Я пришла первой, - отвечала та, - значит, мне подобает уйти последней. Куда пойдёшь ты, туда пойду и я, а потом будь что будет.
Кейт наклонилась, взяла женщину за руку и с благодарностью пожала её.
У ворот миссии ей пришлось призвать на помощь все своё мужество, чтобы выстоять. Она так часто и так много рассказывала миссис Эстес о своих надеждах и планах, с такой любовью описывала все, чему она хотела бы научить этих бедолаг, и так гордилась плодами своих ежедневных трудов, что теперь было невыразимо горько признаться в том, что дело её жизни рухнуло. Мысль о Тарвине тоже мучила её, и она старательно отгоняла её от себя.
Но, к счастью, оказалось, что миссис Эстес нет дома, зато их ждал посыльный от королевы-матери с просьбой прибыть во дворец вместе с махарадхей Кунваром.
Женщина пустыни попыталась удержать Кейт, положив руку ей на плечо, но Кейт оттолкнула её.
- Нет-нет! Я должна пойти туда. Я должна делать хоть что-нибудь! - воскликнула она горячо. - Это моё единственное спасение, добрая вы моя. Вы идите, а я догоню вас.
Женщина молча повиновалась ей и устало потащилась по пыльной дороге, а Кейт бросилась в дом, в ту комнату, где лежал юный принц.
- Лальи, - сказала она, наклоняясь над ним, - как вы себя чувствуете? Сможете ли вы сесть в экипаж и поехать к матери?
- Я бы лучше съездил к отцу, - ответил мальчик, сидя на софе, куда его перенесли, так как со вчерашнего дня его состояние заметно улучшилось. - Мне надо поговорить с отцом о крайне важном деле.
- Но ваша мать так давно не видела вас, дорогой мой!
- Очень хорошо, я поеду.
- Тогда я скажу, чтобы вам приготовили карету.
Кейт хотела выйти из комнаты.
- Нет, я поеду в своей коляске. Кто там стоит на посту?
- Это я, высокорожденный, - раздался низкий голос часового.
- Аччха! Быстро отправляйся во дворец и скажи, чтоб за мной прислали мою коляску и охрану. Если через десять минут их здесь не будет, скажи Сирупу Сингху, что я урежу ему жалованье и при всех вымажу ему лицо сажей. Сегодня я опять еду кататься.
- Да будет милость божия над высокорожденным десять тысяч лет, - проговорил солдат, стоящий на улице; слышно было, как он вскочил в седло и ускакал.
К тому времени, когда принц оделся и был готов отправиться во дворец, к двери миссии подкатил неуклюжий тяжеловесный экипаж, битком набитый мягкими подушками. Кейт и миссис Эстес общими усилиями усадили мальчика в коляску, чуть ли не на руках вынеся его из дома. Принц пытался обойтись без их помощи и непременно хотел встать на ноги на веранде и ответить на салют своей охраны, как и п подобает мужчине.
- Ахи! Я очень ослаб, - сказал он по дороге во дворец. - Что-то мне и самому начинает казаться, что я никогда не сумею выздороветь в Раторе.
Кейт притянула его к себе и обняла.
- Кейт, - продолжал он, - если я о чем-то попрошу отца, вы скажете ему, что это очень полезно для меня?
Кейт, чьи печальные мысли были далеко отсюда, подняв заплаканные глаза и взглянув на багровую скалу, на которой стоял дворец, рассеянно похлопала его по плечу.
- Как я могу выполнить вашу просьбу, Лальи? - она с улыбкой взглянула ему в глаза.
- Но то, о чем я собираюсь просить его, очень разумно.
- В самом деле? - спросила она нежно.
- Да, это я сам придумал. Я ведь Радж Кумар и хотел бы поехать в Радж Кумар Колледж, где сыновья здешних князей учатся, как стать настоящими королями. Это недалеко отсюда - в Аджмере. Я должен поехать туда, чтобы учиться наукам, и фехтовать, и ездить верхом вместе с другими принцами Раджпутаны, и тогда я сделаюсь настоящим мужчиной. Я хочу поехать в эту школу в Аджмере, чтобы узнать больше о мире. Но вы сами увидите, как я все это замечательно придумал. С тех пор как я заболел, мир кажется мне таким огромным. Кейт, скажите, мир и вправду такой большой, - вы ведь приехали сюда по Чёрной Воде и ехали очень долго? А где сахиб Тарвин? Мне бы хотелось и с ним повидаться. Сахиб Тарвин сердится на меня или на вас?
Он всю дорогу мучил её вопросами, которым не было числа, пока они не остановились перед воротами дворца, которые вели к покоям его матери. Женщина пустыни сидела на земле подле ворот и при приближении коляски встала и протянула руки им навстречу.
- Я слышала, что говорил посыльный, и я поняла, что надо делать. Дайте мне ребёнка, я внесу его сама. Нет, мой принц, не надо бояться, я из хорошего рода.
- Женщины из хорошего рода ходят под покрывалами и не разговаривают ни с кем на улице, - с сомнением произнёс мальчик.
- Нет, принц, один закон существует для тебя и твоих единокровных, а другой - для меня и моих единокровных, - ответила женщина, смеясь. - Мы зарабатываем хлеб свой трудом и потому не можем ходить под покрывалами, но наши отцы жили за многие сотни лет до нас, как и твои отцы, высокорожденный. Пойдём же, Белая Фея не сможет внести тебя так ловко, как я.
Она обвила его руками, подняла и прижала к груди, да так легко, как будто ему было всего три года. Он с удовольствием прильнул к ней и помахал свободной рукой. Мрачные ворота заскрипели, отворяясь, и они вошли во дворец втроём: женщина, ребёнок и девушка.
Кейт подняла тяжёлый занавес, когда принц позвал свою мать, и королева, встав с горы белых подушек, на которых лежала у окна, воскликнула нетерпеливо:
- Здоров ли мой сыночек?
Принц вырвался из рук женщины, и королева, рыдая, бросилась к нему, называя его тысячью ласковых нежных имён и осыпая поцелуями с головы до ног. Принц растаял; если в первое мгновение их встречи он ещё пытался вести себя, как подобает раджпуту, что означает выказывать полное презрение к такому открытому изъявлению чувств на людях, то сейчас он смеялся и плакал на руках у матери. Женщина пустыни прикрыла глаза рукой, бормоча что-то про себя, а Кейт отвернулась и смотрела в окно.
- Как мне отблагодарить вас? - спросила, наконец, королева. - О, мой сын, мой сынок, дитя моего сердца, боги и она вылечили тебя. Но кто это там рядом с вами?
Она впервые уронила взгляд на женщину пустыни, застывшую у дверей в своём одеянии темно-красного цвета.
- Она принесла меня сюда из кареты, - сказал принц. - Она говорит, что она из хорошего рода.
- Я из рода Шоханов, мои родители раджпуты, и сама я - мать раджпутов, - ответила женщина спокойно, продолжая стоять, где стояла. - Белая Фея сотворила чудо с моим мужем. Он долго болел и не узнавал меня. Правда, он умер, но перед тем, как издать последний вздох, он узнал меня и назвал по имени.
- И она несла тебя! - сказала королева, вздрогнув, и прижала принца к себе, потому что, как все индийские женщины, она считала взгляд и прикосновение вдовы дурным предзнаменованием.
Женщина упала к ногам королевы.
- Прости меня, прости меня! - кричала она. - Я родила трех сыновей, и боги забрали их всех, а напоследок и моего мужа. Мне было так радостно, так радостно снова держать в руках малыша! Ты можешь простить меня, - причитала она, - ведь ты богата - у тебя есть сын, а я всего-навсего вдова.
- А я живу, как вдова, - отвечала королева почти неслышно. - По справедливости надо простить тебя. Встань.
Женщина продолжала лежать, обхватив босые ноги королевы.
- Поднимись же, сестра моя, - прошептала королева.
- Мы, люди полей, - пробормотала женщина пустыни, - мы не знаем, как разговаривать с сильными мира сего. И если мои слова грубы, прощает ли меня королева?
- Конечно, прощаю. Твоя речь звучит мягче и нежнее, чем у женщин с гор Кулу, и я не всегда понимаю тебя.
- Я из пустыни - я пасла верблюдов и доила коз. Откуда мне знать, как говорят при дворе? Пусть за меня говорит Белая Фея.
Кейт слушала и не слышала их разговор. Теперь, когда она больше не могла исполнять своих врачебных обязанностей, её голова была занята мыслями о той опасности, которая грозила Тарвину, и о пережитом позоре и поражении. Она вспомнила, как одна за другой убегали из больницы её пациентки, думала о том, что идёт насмарку труд долгих месяцев и гибнут все её надежды на лучшее; она представляла себе, что Тарвин умирает ужасной отвратительной смертью и, как ей казалось, по её вине.
- А? Что? - спросила она устало, когда женщина пустыни дёрнула её за юбку. А потом, обратившись к королеве, пояснила: - Эта женщина, одна-единственная из всех, кому я старалась помочь, осталась со мной и не бросила меня.
- Да, во дворце сегодня ходили слухи, - сказала королева, продолжая обнимать принца, - о том, что в вашу больницу пришла беда, сахиба.
- Больницы больше нет, - ответила Кейт мрачно.
- А вы обещали, Кейт, что когда-нибудь покажете мне вашу больницу, - сказал принц по-английски.
- Эти женщины просто дуры, - спокойно произнесла женщина пустыни, все ещё не поднимаясь с пола. - А сумасшедший жрец наврал им, что лекарства заколдованы…
- О, Господи, упаси нас от злых духов и колдовских заклинаний, - прошептала королева.
- Понимаете, заколдованы - те лекарства, которые она сама приготовила, своими собственными руками, сахиба! И вот они уже бегут в разные стороны и вопят, что у них родятся дети, похожие на обезьян, а их трусливые души заберёт дьявол! Ахо! Уже через неделю, не позже, они узнают, куда пойдут их души - все узнают, не одна-две, а все! Они умрут, вот что! Умрут и колосья, и зёрна в колосьях! И мать, и дитя!
Кейт содрогнулась. Она слишком хорошо понимала, что женщина говорит правду.
- Да, но как же это? - начала королева. - Кто знает, какая сила может быть заключена в лекарстве? - и она нервно рассмеялась и взглянула на Кейт.
- Дехо! Только посмотрите на неё! - сказала женщина насмешливо. - Она же простая девчонка и ничего больше. Разве ей дана сила затворять Врата Жизни?
- Она поставила на ноги моего сына, значит, она моя сестра, - отвечала королева.
- Она сумела сделать так, что до наступления смертного часа мой муж заговорил со мной; значит, я буду ей слугой - и тебе, сахиба, - сказала женщина.
Принц с любопытством заглянул в лицо матери.
- Она говорит тебе "ты", - сказал он, не обращая внимания на женщину, как будто её и не было рядом. - Чтобы какая-то деревенщина говорила королеве "ты"! Это неприлично!
- Мы обе женщины, сынок. Сиди тихо, не вертись. Ах, какая радость, что я снова могу обнимать тебя, бесценный мой.
- Высокорожденный такой слабенький с виду, как сухой стебель маиса, - быстро проговорила женщина.
- Скорее как сухая обезьянка, - подхватила королева, покрывая голову принца поцелуями. Обе матери говорили нарочито громко, чтобы боги, завидующие человеческому счастью, могли услышать их и принять на веру нелестные отзывы, которые призваны были скрыть нежную любовь.
- Ахо, моя маленькая обезьянка умерла, - сказал принц, беспокойно ёрзая в руках королевы. - Мне нужна другая. Можно я пойду во дворец и выберу себе другую?
- Ему нельзя уходить из этой комнаты и бродить по дворцу, - вскричала королева, обращаясь к Кейт. - Ты ещё слишком слаб, любимый мой. О мисс сахиб, ведь он не должен уходить, правда? - Она давно убедилась на собственном опыте, что запрещать что-нибудь принцу бесполезно.
- Такова моя воля, - заявил принц, не повернув головы. - И я пойду туда!
- Останьтесь с нами, возлюбленный наш! - попросила Кейт. Но мысли её были далеко: она гадала, можно ли будет снова открыть больницу месяца через три, и надеялась, что переоценила опасность, грозившую Нику.
- Все равно пойду, - сказал принц, вырываясь из рук матери. - Я устал от ваших разговоров.
- Королева позволит мне?.. - спросила женщина пустыни еле слышно. Королева кивнула, и принц оказался в смуглых руках, сопротивляться которым было бесполезно.
- Пусти меня, вдова! - закричал он в бешенстве.
- Мой король, истинному раджпуту не подобает неуважительно относиться к матери раджпутов, - последовал хладнокровный ответ. - Когда молодой бычок не слушается корову, то послушанию его учит ярмо. Божественнорожденный ещё слаб. Он может упасть, бегая по этим коридорам и лестницам. Он должен остаться здесь. Когда гнев оставит его, он станет ещё слабее, чем прежде. И вот уже сейчас, - её большие блестящие глаза не отрывались от лица ребёнка, - уже сейчас, - повторила она спокойным тоном, - гнев проходит. И ещё минуточка, высокорожденный, и ты больше не будешь принцем, а станешь маленьким-маленьким мальчиком, таким, каких рожала и я. Ахи, я уже никогда не рожу себе такого.
При этих последних словах голова принца упала на её плечо. Приступ гнева миновал, и, как она и предполагала, он так обессилел, что чуть не уснул.
- Стыдно - о, как стыдно! - пробормотал он сквозь дрёму заплетающимся языком. - Я и в самом деле никуда не хочу идти. Я хочу спать.
Она начала тихонько похлопывать его по спине, пока королева не протянула к нему жадные руки. Мать схватила его и уложила на подушки рядом с собой, прикрыла малыша складкам" своего длинного муслинового платья и долго смотрела, не отрываясь, на своё сокровище.
- Он уснул, - сказала она наконец. - А что это он сказал про свою обезьяну, мисс сахиб?
- Она умерла, - ответила Кейт и заставила себя солгать. - Мне кажется, она наелась гнилых фруктов, которые насобирала в саду.
- В саду? - быстро переспросила королева.
- Да, в саду.
Женщина пустыни переводила взгляд с одной на другую. Они говорили о чем-то недоступном для неё, и она начала робко поглаживать ноги королевы.
- С обезьянами такое часто случается, - заметила она. - Однажды я видела, как в Бансваре среди них начался просто настоящий мор.
- А как она умерла? - допытывалась королева.
- Я… я не знаю… - Кейт запнулась, и последовало долгое молчание. День клонился к вечеру; становилось все жарче.
- Мисс Кейт, что вы думаете о моем сыне? - прошептала королева. - Здоров он или нет?
- Он не совсем здоров. Конечно, со временем он окрепнет, но для него было бы лучше, если бы он мог ненадолго уехать отсюда.
Королева медленно склонила голову в знак согласия.
- Сидя здесь одна, я тоже часто думала об этом, и эти мысли разрывали мне сердце. Да, для него было бы лучше уехать. Но, - она в отчаянии протянула руки к солнцу, - что я знаю о том мире, куда он поедет, и откуда мне знать, будет ли он там в безопасности? Даже здесь, здесь… - Она внезапно остановилась. - С тех пор как вы приехали, мисс Кейт, у меня стало спокойнее на сердце, но я не могу представить, что будет, когда вы уедете.
- Я не могу уберечь ребёнка от всех невзгод и опасностей, - ответила Кейт, закрывая лицо руками, - но прошу вас - отправьте его куда-нибудь отсюда как можно скорее. Именем Господа заклинаю вас, пусть он уедет.
- Суч хай! Суч хай! Это правда! - королева повернулась к женщине, сидевшей у её ног. - Ты родила троих? - спросила она.
- Угу, троих и ещё одного родила мёртвого. И все мальчики, - сказала женщина пустыни.
- И Всемогущий забрал их всех?
- Один умер от оспы, а два других - от лихорадки.
- И ты уверена, что такова была воля богов?
- Я была с ними до последней минуты.
- А твой муж - он принадлежал только тебе и больше никому?
- Да, нас было только двое - он и я. В наших сёлах народ бедный, и в жены берут только по одной жене.
- Арре! Вы и сами не знаете, как вы богаты. Послушай-ка! А что, если бы вторая жена задумала погубить трех твоих сыновей…
- Я бы убила её. А как же? - ноздри у неё расширились, и рука скользнула за вырез платья.
- А если бы у тебя было не три ребёнка, а один-единственный, свет твоих очей, и если бы ты знала, что тебе уже никогда не родить другого, а вторая жена тайно посягает на его жизнь? Что тогда?
- Я бы убила её, но лёгкой смерти она не удостоилась бы. Я бы убила её в постели, рядом с мужем, в его объятиях. А если бы она умерла раньше, чем свершилась бы моя месть, то я и в аду разыскала бы её.
- Да, тебе легко говорить - ты можешь ходить по улицам при свете дня, и ни один мужчина не повернёт головы в твою сторону, - сказала королева с горечью. - Твои руки свободны, а лицо открыто. А если бы ты была рабой среди рабов, чужестранкой в чужой земле, и если бы, - голос её упал, - твой господин лишил тебя своей милости?
Женщина нагнулась и поцеловала босые ноги королевы, которые она все ещё обнимала.
- Тогда я не стала бы изнурять себя борьбой, но, всегда помня о том, что мой мальчик вырастет и станет королём, отослала бы его куда-нибудь подальше, куда не дотянется рука второй жены.
- Ты думаешь, так просто отрезать себе руку? - сказала королева, всхлипывая.
- Лучше руку, чем сердце, сахиба. Кто сумеет уберечь здесь такого ребёнка?
Королева указала на Кейт.
- Она приехала издалека и однажды уже спасла его от смерти.
- Да, её лекарства хороши, и её искусство велико, но… ты же знаешь, что она всего лишь девушка: она не знала ни потерь, ни приобретений. Может, я и невезучая, и глаз у меня дурной (правда, прошлой осенью мой муж не говорил мне этого), пусть будет так. И все же я знаю, что такое душевная боль, знаю острую радость при крике новорождённого - знаю, как и ты.
- Как и я…
- Мой дом пуст, я вдова, я бездетна, и никогда ни один мужчина не позовёт меня в жены.
- Как в меня… Как и меня…
- Нет, хоть ты и утратила все остальное, у тебя есть твой мальчик, поэтому его надо охранять как следует. Если кто-то питает к ребёнку ревность, его нельзя оставить здесь, в самом опасном для него месте. Пусть он уедет.
- Но куда? Мисс Кейт, ты знаешь, куда? Мир тёмен для тех, кто сидит взаперти за занавесями.
- Я знаю, что мальчик сам надумал поехать в Аджмер, в школу для принцев. Он мне говорил об этом, - сказала Кейт, слушавшая со своего места, где сидела на подушках, подперев подбородок рукой, каждое слово этого разговора. - Ведь это всего на год-другой.
Королева засмеялась сквозь слезы.
- Всего год-другой, мисс Кейт. Знаешь ли ты, как долго тянется даже одна ночь, когда его нет со мной?
- И потом, он может вернуться по первому зову. Но зови - не зови, а мои дети ко мне не вернутся никогда. Всего год-другой. Мир тёмен и для тех, кто не сидит взаперти за занавесями, сахиба. Не сердитесь на неё, она не виновата. Откуда ей знать? - шёпотом сказала королеве женщина пустыни.
Кейт против воли начинала чувствовать раздражение от того, что её постоянно исключают из разговора. Эти две женщины, кажется, думали, что хоть она и сама уже хлебнула горя и не раз облегчала страдания других, а все же она им не ровня, и для неё не оставалось места в их горестных беседах.