За кустами показалась крытая дранкой хата. Удачно хата стояла - от леса почти до самого крыльца тянулся кустарник, в любое время можно было незаметно подойти к ней.
Мирно, спокойно было кругом. И вот, когда бойцы не ждали ничего, кроме домашнего уюта, когда они всеми мыслями были в хатах, а до них оставалось пятьдесят-шестьдесят метров, навстречу из кустов поднялся офицер, за ним вскочили солдаты.
"Десять", - мгновенно сосчитал Синкевич.
- Здавайс, ви окружан! - скомандовал офицер, выставив вперед пистолет.
Синкевич остановился. Нельзя сказать, что он растерялся, хотя появление карателей для него было полной неожиданностью. "Раз так открыто встали, - подумал он, - значит, уверены в своей силе. Повернуть? Пожалуй, бесполезно: путь отхода если уже не занят, так хорошо пристрелян. Тогда - только вперед!"
- Ну, ви, кидай шмайсер! - приказал офицер.
Синкевич не дал ему закончить. Нажав на спусковой крючок автомата, крикнул:
- За мной! - И, словно в беге с препятствиями, перепрыгивая кочки, кусты, канавы, метнулся в сторону от ткнувшегося в траву офицера.
Все произошло настолько быстро, что не успели каратели открыть прицельный огонь, как были смяты. Бойцы устремились за командиром к спасительному лесу, но у самой опушки тоже оказались каратели. Услышав стрельбу и затем увидев бегущих на них бойцов, солдаты повели плотный огонь из пулеметов, автоматов, карабинов. Синкевич с группой кинулся было к огородам, рассчитывая через пустырь, расположенный за ними, выбраться на другой конец деревни и там прорваться к лесу. Их остановил мощный пулеметный огонь. Повернули влево - к щетинистому, только что скошенному хлебному полю, но выбежать на него значило превратиться в мишень. Бросились к кустарнику, залегли - надо было прийти в себя, осмотреться.
Место оказалось удачным - с небольшого взгорка хорошо просматривалась окрестность.
Синкевич пересчитал бойцов. Отсутствовал Малышев. Поискали в ближних кустах - не нашли: где-то напоролся на вражью пулю… Надо было думать о живых. Стали готовиться к обороне. Проверили оружие - свое и трофейное, найденное во время поиска товарища. У них было три пулемета: один - "Дегтярев" - у поляков Станислава Юхневича и Чеслава Вороновича и два трофейных. Пулеметы поставили с трех сторон и тем самым перекрыли подступы к взгорку. Требовалось во что бы то ни стало продержаться до темноты, а потом под ее прикрытием прорваться.
Опомнившись, гитлеровцы оцепили взгорок.
- Скоро атаку начнут, - предупредил Синкевич товарищей.
И тут со стороны пустыря послышалось:
- Рус Иван, сдавайс!
Точно не человек прокричал - собака тявкнула, трусливо, будто из подворотни.
- Вот паразит, - в сердцах выругался Бабина, - по-русски говорить не научился, а тужится. - И послал автоматную очередь в сторону, откуда донесся голос.
Тут же над деревней занялся дружный автоматный и пулеметный хор. Пули летели со всех сторон: трассирующие, похожие на ровные пунктирные строчки, обычные пули, холодящие душу визгливым, пронзительным посвистом.
Как по команде стрельба прекратилась, и бойцы увидели ползущих на них гитлеровцев, их было не меньше двух рот.
- Началось, - вздохнул кто-то.
От этого вздоха повеяло неприятным холодком.
- Только без паники… - подбодрил Синкевич. Он сломал мешавшую ему смотреть ветку, поудобней устроился на своем месте. - Дотемна продержимся, а там мы спасены… - сказал он.
Хотя сам пока не представлял, удастся ли продержаться столько времени. Это был первый открытый бой, в котором он видел врага и враг видел его. До сегодняшнего дня он избегал подобного боя. Этого требовало прежде всего назначение группы - разведка и диверсия, и он неукоснительно выполнял приказ.
"Надо выдержать первый натиск, - думал Синкевич, - потом люди пообвыкнутся, легче будет…"
А каратели все ползли. Синкевичу бросилось в глаза, что делали они это с неохотой. Ползущий следом офицер все время что-то зло выкрикивал солдатам.
"Ну ничего, занимайтесь друг другом", - вновь подумал Синкевич, стараясь не прозевать момента для открытия огня. Он понимал, как это важно - открыть огонь раньше противника. Скомандовал:
- Приготовить гранаты! - И когда до первой цепи оставалось не больше тридцати метров, кинул лимонку. Вслед за ним швырнули гранаты бойцы…
В облаке пыли Синкевич увидел поднявшегося офицера. Размахивая пистолетом, он призывал солдат к штурму взгорка. И солдаты поднялись, но прежде чем успели сделать несколько шагов, заработал "Дегтярев", трофейные пулеметы, автоматы бойцов. Открыли огонь и каратели, но уже не столько для того, чтобы расчистить себе дорогу, сколько для поднятия собственного духа.
Дружный огонь бойцов заставил гитлеровцев повернуть вспять. Атака захлебнулась.
- А-а-а, - радостно закричал Алексей Бойко, - тикаете!
Он встал и начал расстреливать убегающих фашистов.
- Берегись! - предупредил Синкевич.
Но поздно - вражеская пуля угодила Алексею в голову.
Еще несколько раз каратели пытались овладеть взгорком, и каждый раз все больше и больше трупов оставляли на подступах. От ярости они обезумели, но сделать что-нибудь с горсткой бойцов не могли.
Таяли патроны, их действительно могло не хватить до темноты. Совсем худо становилось.
- Командир, а не попытаться ли прорваться? - сказал подползший к Синкевичу Юхневич. - Не будем же мы ждать, когда каратели одолеют нас. У меня есть план. Я и Чеслав отвлекаем огонь на себя, вы с остальными бойцами прорываетесь к лесу.
Синкевич молча посмотрел на поляка.
Станислав предлагал спасение ценой жизни - своей и товарища.
- Так я жду, командир, - торопил Юхневич.
Синкевич не ответил, ему показалось, что гудят машины.
- Ты ничего не слышишь? - спросил он у Станислава.
- Вроде бы машины.
И точно: над околицей появилось облачко пыли, и вслед за ним на улицу выехал грузовик с солдатами, потом еще и еще… Бойцы насчитали десять грузовиков. К трем передним были прицеплены пушки.
С остановившихся грузовиков соскакивали фашисты, отцепляя пушки, разворачивали стволами в сторону взгорка.
Синкевич с надеждой посмотрел на темнеющее небо. Время клонилось к ночи. Отцвел и поблек багрянец заката, заметно загустел, теряя прозрачность, воздух, стали сливаться в единое пятно деревья, кусты…
"Вот, кажется, и дождались темноты", - подумал Синкевич.
Над взгорком послышался вой, напоминающий звуки сверла, скользящего в гранитной породе. И почти тут же за ним, у самого леса, там, где залегли каратели, прогремел взрыв, другой, третий. Донеслись ругань, вопли, стоны. Гитлеровцы ударили по своим. Через какое-то время серия снарядов легла близ взгорка.
- Пристреливают, - сказал Касьянов.
- Похоже, - покусывая губы, раздумчиво произнес Синкевич.
Михаил достал кисет. Нестерпимо захотелось курить, и он решил не отказывать себе в таком малом удовольствии. Страха у него не было, а руки, сворачивавшие цигарку, мелко дрожали, и махорка на клочке газеты прыгала подобно камешкам на сетке при сеянии песка. Наконец, скрутив цигарку и запалив кресалом трут, закурил. Жаль только, не крепкий был самосад, а так, легкий табачишко, однако курил жадно.
Бойцы молча переглядывались. Синкевич понял, что они прощались друг с другом, но был бессилен чем-либо помочь… И вот тут он заметил: между взрывами обязательно выдерживается пауза в полминуты.
"А что, если воспользоваться паузами и попытаться прорваться к лесу?" Мысль обожгла своей нереальностью, но она и приободрила: только это могло спасти.
Синкевич не хотел терять времени на то, чтобы объяснить свой замысел. Как только прозвучали очередные взрывы, резко поднялся и скомандовал громко:
- За мной!
Секунда в спокойной обстановке - миг, сейчас же она равнялась целой жизни.
Пробежав метров пятнадцать - двадцать, бойцы кинулись на землю. Прогремели взрывы, по телу ударили комья земли, остро запахло пороховой гарью. Опять рывок. Успели сделать всего несколько шагов, и тут прозвучали новые взрывы - один снаряд упал перед ними, другой позади… И самое неожиданное в том, что слева ударил пулемет: откуда он только взялся?
Бежать вперед стало невозможно, а оставаться на открытом месте, среди разрывов снарядов и пулеметного огня, - гибельно. И тогда, вжимаясь в траву, к пулемету пополз, а потом побежал во весь рост Иван Бабина. Пулеметный огонь перенесли на него. Все же Иван успел проскочить в огород последней хаты, залечь в борозде. Отсюда до пулемета свободно можно было добросить гранату. Иван пошарил у пояса и вспомнил, что отстегнул ее, положил перед собой на взгорке. Теперь надо во что бы то ни стало незаметно подползти к пулемету вплотную. Но стоило Ивану шевельнуться, как фашисты открывали огонь: пулеметный расчет, почувствовав опасность, не спускал с него глаз. Соображая, что делать, Иван посмотрел туда, где находились товарищи. Лавируя между взрывами, бойцы добежали до густого кустарника, смыкающегося с лесом, укрылись там надежно.
Теперь время отходить и самому. Иван пополз вдоль грядки, намереваясь через пустырь пробраться к пулеметчикам. Послышалась очередь… Ивана что-то дернуло за одежду, опалило спину, но он не остановился, пока не дополз до конца грядки. Однако, чтобы выбраться на пустырь, требовалось перелезть через штакетник. И в это время справа застрочил "Дегтярев", который не выпускал из рук Станислав.
Путь отхода был свободен.
- Пора, - поторопил Иван товарищей, - нельзя терять ни минуты.
Он поднялся, но отходить оказалось некуда: со всех сторон, даже оттуда, где совсем недавно рвались снаряды и где скрылся Синкевич с бойцами, двигались фашисты. Они шли во весь рост, взяв автоматы на изготовку, шли подчеркнуто тихо, выдерживая шаг, интервал; все это смахивало на психическую атаку.
Первым из оцепенения вышел Иван:
- Надо занимать круговую, да на троих многовато фрицев.
- Не беда, вот только патронов почти нет, - досадливо заметил Чеслав.
Бойцы стали готовиться к отражению атаки. С одной стороны в борозде опустевших грядок с автоматом пристроился Иван, с другой - Чеслав и Станислав с пулеметом.
Быстро сжималось кольцо вокруг бойцов, фашисты шли плотной стеной в две шеренги, потом в три…
- Жди не жди, - проговорил Станислав, - а пули тоже надо успеть израсходовать.
Он прицелился, почти в упор ударил по фашистам. Короткими очередями повел огонь из автомата Иван.
Гитлеровцы залегли. В бойцов со всех сторон полетели гранаты.
И вот уже фашисты с победными криками поднялись в атаку. "Дегтярев" вновь встретил их прицельным огнем. Молчал только автомат Бабины, раненый Иван упал ниц.
Когда кончились патроны и пули, Станислав и Чеслав встали во весь рост - высокие, сильные.
- Прощай, Чеслав, - сказал Станислав и, взяв пулемет за дуло, двинулся навстречу фашистам.
- Прощай, - громко отозвался Чеслав и пошел с ним рядом.
Фашисты, вооруженные автоматами, гранатами, финскими ножами, в нерешительности остановились. Они выжидающе смотрели на идущих навстречу партизан. Офицер что-то тихо говорил солдатам - вероятно, приказал не стрелять.
Тишину разорвала автоматная очередь: собрав оставшиеся силы, Иван выпустил последние патроны.
- Ванюша, держись! - что было сил крикнул Станислав и врезался в самую гущу карателей.
Размахивая прикладом пулемета налево и направо, он прокладывал дорогу к товарищу.
Ни на шаг не отставал Чеслав. При каждом ударе стволом автомата он зло приговаривал:
- Это тебе, гад, за Белоруссию! Это тебе, подонок, за родную Польшу! Это тебе, нечисть, за любимую Варшаву!
Но силы были слишком неравны…
В этом бою погибло семь бойцов группы. Каратели потеряли несколько солдат и офицеров.
…Синкевич кончил говорить, но, судя по его мелко дрожащим губам, воспаленно горящим глазам, мыслями все еще был там, под Антоновкой.
Тихо стоял, прислонясь к печке спиной, будто отогреваясь от внезапно обрушившегося неприятного холодка, Линке.
- Так… - Рабцевич качнулся взад-вперед, перевел взгляд на Линке. - Что предложишь, комиссар? Как поступить с командиром группы?
Линке ответил не сразу.
- За то, что, попав в такое положение, не растерялся, не дал погибнуть всей группе, его следовало бы наградить. Но, думаю, наши потери могли бы быть меньше, если бы он, перед тем как войти в Антоновку, не только наблюдал за деревней, но и выслал дозор. - Линке помолчал. - В таком случае его следовало бы наказать.
Рабцевич резко встал, приказным тоном произнес, глядя на Синкевича:
- Отстраняю-тебя от командования группой. Можешь идти!
Синкевич повернулся, шагнул к двери. Из рваного сапога вылезла портянка.
- Постой, - окликнул Рабцевич. - Найди Процанова, скажи, что я приказал выдать тебе и бойцам новое обмундирование. Все!
Командир и комиссар видели в окно, как Синкевич медленно, будто не зная, куда идти и что делать, спустился с крыльца, постоял и потом побрел через двор.
- Не следовало бы его отстранять, - покачал головой Линке, - он ведь, можно сказать, на том свете побывал…
В расширенных глазах Рабцевича блеснуло пламя.
- А почему же ты мне это раньше не предложил? Или теперь жалко стало? - Волнуясь, полез за кисетом. Сделал одну затяжку, другую и, несколько успокоясь, добавил: - Ты видел его состояние? Глаза видел? Его сейчас нельзя оставлять командиром. Вот забудется, придет в себя, тогда и решим.
На новое место
В начале ноября из Центра пришла радиограмма. В ней в связи с приближением Советской Армии отряду приказывали перебазироваться под Пинск.
Рабцевич хорошо знал Пинщину еще с гражданской.
После изгнания белополяков и кайзеровцев из Качеричей Рабцевича избрали в волостной революционный комитет. Заведовал земельным отделом, участвовал в распределении помещичьих земель среди крестьян. Тогда же, в семнадцатом, стал членом РСДРП(б). В конце 1918 года добровольцем вступил в Красную Армию. Вскоре Рабцевича направили на курсы командного состава. Учеба в Москве неоднократно прерывалась боевыми заданиями: курсантов бросали то на один, то на другой фронт. Участвовал Рабцевич и в боях с Юденичем на подступах к Петрограду. В феврале 1920 года по окончании курсов его назначили начальником полковой команды пеших разведчиков 29-го стрелкового полка. В один из январских дней 1921 года Рабцевича вызвал член Реввоенсовета Западного фронта товарищ Жан и предложил отправиться в длительную командировку в Западную Белоруссию. Три с половиной года провел тогда Рабцевич под Барановичами, Пинском, вдоль и поперек исходил местные леса и болотные топи.
Как же пригодился теперь опыт тех далеких лет!..
Посоветовавшись с Линке, начальником разведки Николаем Прокопьевичем Бабаевским и начальником штаба Федором Федоровичем Побажеевым, Рабцевич решил сначала послать под Пинск одну из боевых групп, чтобы она подыскала место для базы, а уж потом отправиться в дорогу всем отрядом.
- Карл, - сказал Рабцевич, - думаю, тебе следует возглавить это дело… Группу Игнатова возьмешь с собой?
- Конечно…
Еще когда стояли под деревней Столпище, Линке ходил с Игнатовым на диверсионную операцию. Между комиссаром и бойцами группы установились дружеские отношения. Шло время, взаимная симпатия росла. Когда выдавалось время, Линке с удовольствием приходил к игнатовцам, проводил занятия с бойцами, участвовал с ними в операциях.
- Вот и хорошо, - сказал Рабцевич, - пойдете вместе…
Александр Маркович тут же написал письмо давнему другу Василию Захаровичу Коржу, командовавшему под Пинском партизанским соединением, попросил оказать комиссару необходимую помощь.
Собирались обстоятельно, но недолго. Уже прощаясь, Рабцевич заметил:
- Под Пинском будешь заходить в деревни, передай старожилам привет от Виноградского (в гражданскую у меня кличка такая была) - примут как своего, не только расскажут, покажут, но и пособят, чем смогут.
Только Линке ушел, как из Москвы поступила новая радиограмма. Центр требовал отчета о деятельности отряда. Эта директива не застала Рабцевича врасплох. Ему было что рассказать о своих людях. В отряде уже было сто четыре человека, на их счету сорок два пущенных под откос эшелона, более двух тысяч уничтоженных оккупантов. В Бобруйске, Жлобине, Калинковичах, Мозыре активно действовали связные.
Отчет написал быстро. Можно было передать его шифром по рации. Но в распоряжении Рабцевича находились еще добытые разведчиками секретные документы врага. Встал вопрос о том, кто доставит их в Москву.
- Пожалуй, лучше всего это сделать тебе, - сказал Рабцевич Бабаевскому. - Ты уже летал в Москву, со всеми знаком, тебе и карты в руки. Сам знаешь, как необходим нашему командованию план взрыва фашистами важных объектов Бобруйска на случай своего отступления и схема укрепления фашистами Калинковичей.
На том и договорились. Утром 7 декабря 1943 года начальник разведки Бабаевский и начальник штаба Побажеев отправились в Москву.
Участок белорусской земли шириной почти в сорок километров, от Паричей до Озаричей, и глубиной до самого фронта, который придвинулся чуть ли не вплотную к Жлобину, был освобожден партизанами от фашистов. Получился своеобразный коридор до передовых частей Советской Армии. Этим коридором и решил воспользоваться Рабцевич. Ему нужно было оружие для связных, изъявивших желание уйти с отрядом на Пинщину. Рабцевич надеялся получить это оружие на армейских складах.
Синкевич, который вновь командовал группой, разведал дорогу, и Рабцевич 10 декабря на санитарном фургоне, недавно угнанном у фашистов, отправился к линии фронта в район Гороховичи - Любань. Он сам вел машину.
Свободно, без приключений доехали до передовой и попали к бойцам Севской дивизии, бывшим московским ополченцам. Рабцевич сразу же отправился к командиру полка, а от него на склад дивизии за оружием, патронами, взрывчаткой, обмундированием, солью… Машину набили доверху: Процанову и гвозди надо, и дратва нужна, а когда увидел, что офицер подметок дает сколько ни попроси, от избытка радости обнял его.
- Ну, друже, ну спасибо, браток, век тебя мои бойцы не забудут!
Вечером засобирались в обратный путь. И тут Рабцевич увидел у полчан противотанковое ружье. Он сразу загорелся мыслью приспособить его для нужд своего отряда. Ведь с помощью ПТР можно издали вывести из строя вражеский эшелон: бронебойные пули свободно пробьют котел на паровозе. Командир полка распорядился изыскать возможность и выдать Рабцевичу пару таких ружей и пару ящиков патронов к ним.
В отряде сначала не оценили достоинств ружья. Но вскоре, после первого же выхода на железную дорогу, изменили свое мнение. Паровоз подбили бойцы группы Бочерикова, даже не выходя из леса. Железнодорожное движение приостановилось. Фашисты не сразу определили, что произошло с паровозом, и, пока подогнали новый, прошло ни много ни мало - шесть часов…