- Вывод напрашивается сам собой, - неожиданно прервал молчание Плитов. - Нам необходимо всемерно усилить морально-психологическую подготовку личного состава, и прежде всего летчиков. Тут целый комплекс вопросов, и решать их надо планово, глубоко, серьезно. Это дело не одного дня - одной беседой не обойдешься. Согласен? Ну и добро. Мы еще, вероятно, обсудим это на большом совещании. А теперь о сегодняшнем деле. Вот что я думаю, Петр Ильич… - В нескольких словах генерал сообщил полковнику свое решение. - Только надо, мне кажется, посоветоваться с товарищами в Катташахаре. Верно?
- В народе говорится: дерево держится корнями, а человек друзьями. Так что посоветоваться не мешает.
- Это верно. Кто не слушает советов, тому нечем помочь, - в тон Скворцову вспомнил поговорку и Плитов. - А теперь давай-ка, Петр Ильич, потолкуем о твоей, так сказать, специфической заботе.
Скворцов улыбнулся:
- О специфической так о специфической. С чего начнем, Иван Платонович?
- Да вот хотя бы с чего. - Плитов помассировал виски. - Подозрительная возня наблюдается по ту сторону кордона. Там, как тебе известно, уже давно существует летная трасса. За последнее время по ней буквально снуют вот такие же "грачи", что сегодня залетел к нам. Как ты думаешь, ведь неспроста же они снуют?
- Полагаю, что неспроста, - подтвердил полковник, прищурив голубые глаза. - Более того, Иван Платонович, думаю, что нынешний инцидент прямо связан с этой возней.
- Безусловно. А если учесть, что скоро мы будем проводить авиационные учения, то тебе с твоим аппаратом предстоит немало хлопот.
- Да-а, - задумчиво произнес Скворцов, гася папироску. - Здесь я кое-что уже предпринял, но этого, пожалуй, недостаточно. Подробности, как всегда, изложу в специальном плане обеспечения учений.
Камил и Алексей лежали в комнате отдыха летного состава.
Уткнувшись в подушку, Камил думал. Думал напряженно. О своей ошибке. О позоре, который по его вине лег на всех летчиков полка. О нареканиях, которые - опять же по его вине - обязательно выскажет Плитов командиру полка, руководителям эскадрильи, звена…
Алексей лежал на спине и сосредоточенно смотрел на электрическую лампочку, свисавшую с потолка на витом шнуре. "Если Камил сказал: "Атакую!" - думал он, - то почему же ушел вражеский самолет? - Карпенко взял на прицел лампочку. - Занимаю наиболее выгодную позицию для атаки. Определяю дистанцию открытия огня. Огонь!.. А враг невредим… Что же могло случиться?"
- Ты спишь, Камил?
- Какой там сон! - Умаров резко повернулся на кровати и, приподнявшись, зло ткнул кулаком в подушку. - Голова кругом идет, Алеша…
Алексей присел на край его кровати и попросил:
- Расскажи, как все было. Я не верю, чтобы ты…
- Что? Струсил? - Глаза Камила сузились, брови слились в одну жесткую сплошную линию, - Договаривай…
- Нет, Камил, нет, - поспешил успокоить его капитан. - Я не верю, чтобы ты не сделал всего, что от тебя зависело. Только мне непонятно, почему…
- Хорошо, Алеша. - Голос летчика потеплел. - Расскажу все по порядку.
Камил взъерошил иссиня-черную шевелюру, вздохнул и, уставившись в какую-то невидимую точку, словно она-то и была ненавистным ему самолетом, начал:
- Нарушителя я атаковал, имея преимущество в высоте. Чтобы наверняка сбить его, ударил залпом, всеми ракетами сразу. Вот здесь-то и допустил просчет… Погорячился и слишком рано открыл огонь. Надо было выждать несколько секунд, чтобы сократить дистанцию и увеличить вероятность попадания. Но… уж больно хотелось поскорее сбить эту сволочь! В общем, поторопился, Алеша…
Карпенко молчаливо кивнул головой. Он понимал чувства друга.
- И потом, - продолжал Умаров, - нельзя было расходовать все ракеты сразу. Останься у меня еще хотя бы одна… - Камил до хруста сжал кулаки, - я бы не упустил его. Поверь мне. А тут вижу - лазутчик уходит. И я решил таранить его. У меня оставалось одно оружие - моя стальная стрела. О себе не думал… Пошел на догон. На такой машине никто еще не таранил… И знаешь, Алеша, как обидно! До слез было обидно. И сейчас обидно… Я уже почти физически ощущал удар по хвосту стервятника… А что получилось? От спутной струи самолета-нарушителя заглох двигатель моей стрелы. Я начал падать. Падал около шести тысяч метров, пока вновь удалось запустить турбину. Но было поздно. Очень поздно…
Камил замолчал. Больше ему нечего было говорить. Не собирался он ни оправдываться, ни просить чьего-либо сочувствия. Какой в этом прок? Ему доверили вылет по тревоге - с него и спрос. Только обидно, что не оправдал доверия однополчан, подвел их…
Зазвонил телефон.
- Да, - равнодушно отозвался Карпенко, - хорошо… - Он положил трубку и сказал: - Приглашают на обед.
- Не хочу… Иди один.
- Не дури, друже, пойдем. - Алексей положил руку на плечо Умарову.
Секретарь партийного бюро (им был Карпенко) собрал людей в классе методической подготовки, стены которого пестрели различными картами и диаграммами. Среди них выделялась схема ночного полета Умарова. Начерчена она была на большом ватманском листе бумаги, и однополчане отчетливо видели на ней все цифровые данные, жирные и штрих-пунктирные линии.
Майор Манохин, проведя ладонью по густому бобрику волос, предоставил слово Камилу. Потом выступили те, кто имел отношение к ночному вылету. Ничего нового к тому, о чем шла речь утром, они не добавили. И только капитан Карпенко сообщил такое, что все выслушали с особым вниманием.
- В неудачном полете наперехват, - приглушенно проговорил он, - виноват и я. Виноват не как штурман наведения, а как секретарь партбюро и бывший командир звена: мало обращал внимания на морально-психологическую подготовку молодых летчиков в период освоения новой техники, не мобилизовал коммунистов на решение этого очень важного вопроса…
Генерал Плитов, как бы убеждаясь в правоте своих выводов, посмотрел на полковника Скворцова: вот так, мол, Петр Ильич, я же говорил, что виноват не только Умаров.
- Не предостерегли мы его в свое время от излишней порывистости, горячности. А между тем летчик должен быть абсолютно хладнокровным, чтобы мгновенно оценить обстановку и принять единственно правильное решение.
- В чем же ваша главная ошибка? - спросил Плитов.
- В недооценке контроля за работой летчиков, в том числе и Умарова, в воздухе, особенно за их эмоциональными реакциями во время полетов наперехват.
- Несомненно, все это надо учитывать при организации партийно-политической работы, - подчеркнул генерал. - Без обширного, хорошо продуманного комплекса мероприятий по морально-психологической подготовке авиаторов нам не обойтись.
- Нет, не обойтись, - кивнул головой Алексей Карпенко.
- Кроме того, как вам известно, - продолжал Плитов, - неоценимое значение имеет фактор времени. Вот хотя бы такой пример. Из-за опоздания в выполнении команды на две секунды рубеж перехвата смещается на полтора-два километра. На первый взгляд, вроде бы мелочи - секунда, миг. А мелочей-то и нет. Не должно их быть в авиации. В этом вы, товарищи, сегодня убедились еще раз.
После собрания, оживленно переговариваясь, летчики направились к выходу. Каждому хотелось как-то успокоить Камила, сказать ему несколько ободряющих слов, поддержать добрым советом или просто пройтись рядом, локоть в локоть, ни о чем не спрашивая и ничего не говоря.
А Камил, будто отрешенный от всех и всего, низко наклонив голову, молчаливо брел к автобусу, отправлявшемуся с аэродрома в жилой городок.
Часа два спустя Плитов еще раз пригласил командование части в кабинет Орлова.
- Случай со старшим лейтенантом Умаровым, - сказал он, - свидетельствует о том, что полк не готов к проведению предстоящих учений.
Суровые слова генерала заставили Орлова встать. Под пристальным взглядом Плитова лицо подполковника начало багроветь. Такое обвинение - штука тяжелая и может обернуться, как говорят, нежелательными последствиями.
Генерал давно знал этого офицера, любил его и не раз отмечал в своих приказах. Орлов закончил переучивание летчиков на новых самолетах и работает безаварийно; большинство экипажей его части овладели полетами в сложных метеоусловиях и ночью; в полку не было ни одного несостоявшегося перехвата учебных целей. И тем не менее Плитов не мог не сказать Орлову того, что сказан.
- Садись, Анатолий Сергеевич, - кивнул Плитов своей крупной головой и повторил: - Так вот, к учениям полк не готов. А много ли у вас осталось времени? К сожалению, очень мало. И я не убежден в том, что вы справитесь с поставленной задачей. У вас есть какие-нибудь гарантии? - обратился генерал ко всем присутствующим.
Из-за могучей спины начальника смены КП Манохина поднялся плотный, среднего роста, с большими залысинами инженер-майор Зуев, энергичный, инициативный офицер, хороший организатор, понимающий толк в людях и технике.
- Есть, товарищ генерал, - скромно сказал он.
В красивых цыганских глазах Плитова мелькнула искорка любопытства: ну-ка, вырос ли? Дело в том, что когда-то Борис Зуев был техником самолета, на котором летал Иван Платонович.
- Самолетный парк полностью готов к выполнению любого задания, - начал инженер. - Моторесурс находится в пределах, гарантирующих успешное проведение учений. Приборно-аппаратурный комплекс, вооружение и специальное оборудование проверены и действуют безотказно. Заканчиваем очередные регламентные работы.
Слушая Зуева, защищающего честь родного полка, генерал теплел душой.
- А люди-то хорошо знают технику? - участливо спросил он.
Инженер вынул из кармана очки и блокнот и стал перечислять, кто и когда сдал зачеты, каков общий результат. Получалась довольно отрадная картина, и генерал, еще минуту назад чувствовавший приступ мигрени, перестал массировать виски. По докладам командиров обслуживающих подразделений, в том числе старшего лейтенанта Семкина, тоже выходило, что учения будут обеспечены всем необходимым. Однако внутреннее беспокойство все еще не улеглось. "Техника и тыл - не самое главное в данный момент. Основное - выучка летчиков, а она-то, совершенно очевидно, не на должной высоте, - размышлял генерал. - Надо самому поглубже копнуть, инспекторов прислать - пусть проверят".
Плитов поднялся.
- Детали мы выясним в ближайшие дни, - сказал он, глядя на бывших однополчан. - Но своего мнения пока не меняю: я не во всех летчиках уверен. Может получиться так, что не один только Умаров окажется в подобном положении. А теперь прошу выслушать задачи.
Глава четвертая
Возвратившись из Песчаного в Катташахар, полковник Скворцов закружился в водовороте больших и малых дел - срочных, неотложных, требующих немедленного решения. Говорят, что время - это объективное условие существования материи. Верно, но очень уж академично… Для него, Петра Ильича, время - это горение… "Время за нами, время перед нами, а при нас его нет, - любит говорить полковник, - поэтому каждая секунда должна быть на строгом учете да в большом почете".
В рабочем кабинете полковника на старомодном столе со многими ящиками и резными пузатенькими ножками стоят часы в полукруглой деревянной оправе. По их лунному циферблату однообразно семенит маленькая стрелка. Секунды, минуты… сутки. Для того, кто живет существуя, сутки - пустяки. Для того, кто живет горя, сутки - целый мир пережитого и, главное, содеянного.
В минувшие сутки Скворцов много работал, но сделано было не все, что хотелось. Поэтому проснулся полковник - а спал-то он всего каких-нибудь часа полтора - с беспокойным ощущением невыполненного долга. Не мало хлопот у него, а эта забота занозой сидит в душе…
Пригласив к себе своих сотрудников, полковник сообщил им некоторые подробности о событиях в Песчаном, дал задание на день и, сказав, что ему необходимо побывать в Комитете государственной безопасности, вызвал машину.
Совсем недавно ушел в запас опытный, но уже в годах чекист, и вместо него в распоряжение полковника прибыл молодой офицер Майков. "Этакий щелкунчик, - безобидно усмехается Скворцов. "Волга" плавно разматывает километры серого дорожного холста, не мешая Петру Ильичу думать. - Неужели и я был таким?.. "Разрешите?" - каблуками щелк. - "Здравия желаю!" - еще раз щелк. И так целый день. Аккуратист, но… Впрочем, что с него пока спросишь? Пусть привыкает, входит в строй…"
Вернулся полковник часам к пяти пополудни. К этому времени майор Нечаев и лейтенант Майков уже выполнили задание. Подвели итоги дня.
- Ну что ж, товарищи, - Скворцов развел руками, - все на сегодня? - В интонации его голоса слышались одновременно и утверждение и вопрос.
Майор Нечаев - крепко сложенный, высокий, со шрамом на лбу офицер лет тридцати. - пожал плечами: решайте, мол, вы начальник… Лейтенант стоял по стойке, "смирно", готовый на любое решение Скворцова ответить: "Есть!"
- Все так все, - звякнув замысловатым ключом от вместительного, коричневого сейфа, уже определеннее повторил полковник. - Готовьтесь, майор, к отъезду в Песчаное.
Попрощавшись, Нечаев направился к офицерскому клубу, а Майков, уловив аромат жареной баранины, завернул к столовой. К вечеру здесь всегда многолюдно. Возвращаясь со службы, авиаторы заходят по пути перекусить палочки по две шашлыка, обменяться новостями.
Еще в конце зимы шашлычная в катташахарском авиагородке преобразилась, стала совершенно неузнаваемой: появились новый ларек с холодильником, брезентовый навес под разлапым каштаном, сверкающие голубизной столики на дюралевых ножках. "А все Потехин, Федор Савельич, - хвалила шашлычника заведующая столовой. - Веселый и расторопный человек!"
- С пылу, с жару - четвертак за пару! - бойко начинает обычно Савельич перелицованную присказку Алексашки Меншикова. - А за уксус и лучок добавляйте пятачок! - Лицо его, полноватое, лоснящееся от жира и шашлычного дымка, чем-то напоминает боксерскую перчатку.
Потехину на вид можно было дать немногим более сорока лет. Зарекомендовал он себя отменным кулинаром - мог изготовить, как говорили некоторые уже осведомленные люди, любое "царское" блюдо.
К дымящейся жаровне подошел лейтенант Майков. Савельича не было. Заболела его племянница, и он на несколько дней отпросился с работы.
Майков вспомнил, как он впервые посетил эту шашлычную…
- Две палочки для пробы, - заказал тогда лейтенант.
- Две заспорят - некому вязать, придется третью заказать, - выпалил Савельич скороговоркой.
За столиками грохнул смех. Улыбнулся и Майков.
- А вы, кажется, еще не бывали здесь?
- Первый раз, - подтвердил лейтенант.
- Лучше тыщу раз по разу, чем ни разу тыщу раз, - сымпровизировал словоохотливый хозяин шашлычной, дирижируя над жаровней веерообразной дощечкой.
- Ой, умора…
- Вот дает жару! - бурлило веселье под навесом.
- Где новоселье, там и веселье, - польщенный вниманием офицеров, заключил Федот Савельич.
Нынче в шашлычной было скучнее. Кое-кто попытался было пересказывать потехинские анекдоты, но из этого ничего не получалось: пропадал особый колорит, которым весьма искусно владел Савельич. А без шуток и шашлык казался менее вкусным…
В прошлый раз Майков заметил здесь человека, не разделявшего общего веселья. Одиноко сидел он за самым крайним столиком в глубине навеса, молчаливо слушал шутки и смех клиентов Федота Савельича и неторопливо жевал остывшие кусочки шашлыка. Кажется, пришел он сюда вовсе не за тем, чтобы разделить компанию с общительными людьми, побалагурить за аппетитной порцией баранины, а совсем с другой целью…
Слышал лейтенант Майков - за какую бы работу ни брался Митяй Жук (так звали этого парня): был грузчиком в магазине военторга, истопником в столовой, помощником водопроводчика, - нигде подолгу не задерживался.
- К чертовой матери такую работенку, - сплевывал он окурок и недели две бездельничал, перебиваясь, как говорят, с хлеба на квас. Потом Жук снова находил занятие и снова бросал его.
А в прошлом году пропал Митяй из авиагородка, никого не поставив об этом в известность. Да и кого было предупреждать. Не было у него ни родных, ни близких. Уволился - и делу конец…
- Подался, шалопут, на поиски легкой жизни…
Поговорили о нем в городке и вскоре забыли. Мало ли на свете таких перекати-поле.
И вдруг снова объявился Жук - сначала в Катташахаре, потом в авиагородке. Кто говорит - временно, а кто утверждает - на постоянно. Точно никто не знал, разве только водопроводчик Данилыч, у которого остановился незадачливый искатель счастья.
На этот раз лейтенант не увидел Митяя в шашлычной. Да и почему, собственно, он должен непременно застать его здесь?
Глава пятая
Ефрейтору Петрову никак не давалась жар-птица. Днем о ней думал, ночью видел ее во сне, а просыпался опять ни с чем. А ведь она есть, непременно есть, иначе о ней бы не говорил майор Манохин. Да и начальник радиолокационной станции утверждает, что должна быть такая диковина, только не каждому она является, а уж чтобы в руки даться - и подавно не всякому.
"Ах ты, ешкин-кошкин, - вздыхает оператор и теребит хохолок своей прически. - Сколько же нужно терпения, чтобы поймать эту жар-птицу. А поймать надо, ох как надо! Раззвонил - теперь ищи, лови…"
Как-то еще зимой внезапно объявили учебную тревогу. Уж на что Виктор скор на сборы и легок на ногу, однако и он не отличился. А остальные ребята добежали - языки высунули: запалились. Пока включили локатор, пока прогрелась аппаратура, начальник смены КП раза три звонил: "Скоро ли?" И не просто спрашивал, а добавлял заковыристые словечки в адрес локаторщиков. И попробуй на него обидеться, если над его душой стоит начальник командного пункта, а над тем - сам Орлов.
"Нет, не дело это - мчаться, словно джейран, - спина в мыле, глаза чуть ли не из орбит лезут, шарики в голове с панталыку сбиваются, - мчаться и все-таки не уложиться в расчетное время".
Так ефрейтор и сказал на сборах операторов. Ребята засмеялись, улыбнулся и майор. Улыбнуться-то он улыбнулся, но тут же заметил:
- Одними ногами время не сэкономишь, надо и головой поработать. У вас же у всех среднее образование, а у некоторых и высшее - придумайте какую-нибудь жар-птицу, чтобы она включала станцию до вашего прихода.
В шутку ли, всерьез ли говорил Манохин, но с тех пор Виктор потерял покой: все ему грезилась эта таинственная штуковина, которая сама бы, без помощи людей, включала радиолокатор.
Однажды он вычитал:
"В настоящее время в войсках широко применяются различные способы дистанционного включения РЛС и радиостанций. Благодаря этому значительно сократились сроки приведения техники в боевую готовность".
У Петрова даже дух захватило. "Оказывается, есть она, эта жар-птица! Вон другие используют на всю катушку, а мы… ногами работаем".
Сказал об этом друзьям по расчету.
- Ты же потомок Левши-умельца, тебе и карты в руки, - ответили они. - Дерзай, а мы поможем.