- Позвольте вас пригласить? - Незнакомая девушка в белом платье чуть наклонила золотоволосую голову.
Камил не мог отказать.
- Я давно заметила, - легко подчиняясь движениям Камила, сказала она, - что вы очень хорошо танцуете…
- Вот как? - удивленно произнес Умаров, бережно кружа незнакомку. - Чем же я отличаюсь от других?..
- Очень многим. - Золотистые волосы мягко, приятно коснулись щеки Камила. - Таким именно я и представляла вас…
- Вы меня знаете?..
- Камил Умаров. - Из-под бархатных ресниц девушки светилась радостная голубень. - Знаю… А меня зовут Полина.
Летчик благодарно кивнул и спросил:
- Но кто же вам сказал?
Девушка сняла с плеча Камила свою руку, поправила медальон на тонкой ниточке искрящихся бус, мимолетно взглянула на него и, чуть откинув голову назад, в свою очередь спросила:
- Прелесть, правда?
- Да, - подтвердил Камил. Ему показалось, что он услышал едва уловимый щелчок. - Не раздавили?
- Не-ет, это замок… А узнала я о вас от ваших же друзей. Вот они, видите? Танцуют. Капитан назвал вас Умарычем, а его спутница - Камилом.
Умолкли последние звуки вальса.
- Душно. Давайте пройдем по парку, - предложила Полина.
- С удовольствием. Я только предупрежу…
- Мы ненадолго, не стоит беспокоиться, - сказала девушка.
Они ушли.
А в это время к городскому парку подъехал колхозный автобус, полный молодежи. Приехала повеселиться и Гульчара, девушка, с которой вместе рос и учился в одной школе Камил. Правда, Гуля была года на четыре моложе Камила. Работала она учительницей в "Зеленом оазисе", и, когда Умаров приезжал туда, они встречались, проводили время вместе. Теперь, по известным причинам, он не мог поехать в родной кишлак, и девушка заскучала, забеспокоилась. В часть идти и спрашивать о нем неудобно, поэтому она решила приехать вместе с молодежью в парк. Гуля надеялась встретить здесь Камила.
Осмотревшись, она не нашла Умарова ни среди танцующих, ни среди отдыхающих на парковых скамейках.
- Алеша, - заметив Карпенко, с которым уже давно познакомил ее Камил, спросила Гуля, - а где же?..
- Камил? - смутился Алексей. - Он… курит где-то…
Гуля знала, что Умаров не курит, и потому недоверчиво отнеслась к ответу капитана. Сердце застучало беспокойнее, на душе стало тревожнее. "Я так и знала, что Камил… разлюбил меня. Так и знала… Недаром же и глаз не кажет в кишлак. Конечно, что ему, летчику, кишлачная жительница? Вот их сколько, красивых девушек, - и узбечки, и русские. Городские".
- Идемте, Гуля, потанцуем, - пригласил ее Алексей, заметив перемену в ее настроении. - А ты отдохни, - кивнул он своей жене.
Гуля была в цветном атласном сарафане без рукавов, с небольшим грудным вырезом, по которому искристо переливались любимые девушками-узбечками шода - монисто из нескольких ниток мелких бус. И когда Алексей кружился с Гулей, ее сарафан и украшения сверкали веселой радугой. Легкая, подвижная, девушка была чудесной партнершей. Помимо своей воли Карпенко загляделся в милое Гулино лицо с огромными черными, чуточку печальными глазами. А когда опомнился, увидел свою жену; она сдержанно улыбалась и покачивала головой: "Ой, смотри, Алешка!.."
Продолжая вальсировать в толчее улыбающихся, счастливых пар, Карпенко думал о Камиле… И куда его увела эта синеглазая?
- Алеша, что вы шеей крутите, не простыли? - участливо спросила его партнерша.
"Не я простыл, а след Камила. Тут поневоле будешь крутить шеей: предупредить бы его". Вслух он ответил:
- Воротничок жмет, Гулечка…
Девушка рассмеялась: рубашка у Алексея была с отложным воротничком, и туда можно всунуть еще такую же шею.
Танец уже кончался, когда Карпенко заметил Камила с его новой спутницей. Она держала его под руку и, улыбаясь, о чем-то говорила. Алексей шарахнулся в середину круга и оттуда погрозил кулаком Умарову. Гуля недоумевала: "Что с ним сегодня? Нервный какой-то, рассеянный…"
Полина, увидев Гульчару, танцующую с капитаном, освободила руку Умарова и, сказав, что они еще встретятся, мгновенно скрылась в толпе отдыхающих. Как растаяла. Камил посмотрел туда, сюда - нигде нет. Подосадовал. Подошел к жене Алексея.
- Знаешь, Камил, Гуля приехала!
- Гуля? - Мысли о Полине испарились. - Где она?
- А вон с Алешей идет.
Танец кончился.
- Здравствуй, Гуля! - поздоровался лейтенант.
- Здравствуйте, - невесело ответила она.
"Ого, на "вы", - заметил Умаров. - Ну и дела-а…"
А девушка стояла, опустив руки, и тревожно смотрела на лейтенанта: "Что с Камилом? Вон и третьей звездочки почему-то нет на погонах…"
Глава десятая
Лейтенант Майков переоделся в штатский костюм, взял небольшой чемоданчик, с которым обыкновенно ходил в баню, и вышел из авиагородка на Заводскую улицу, где всегда снимали частные квартиры вновь прибывшие в Катташахар.
Небольшой домик, куда направился Володя, был обнесен невысокой деревянной оградой. Вдоль тесного рядка штакетника зеленели стриженые кусты густой акации. За ними стояли стройные молодые вишенки, корявые урючины.
Под окнами, где по утрам падали золотые полоски света, пестрели цветочные клумбы, разбитые чьими-то заботливыми руками. Веселили глаз белые колокольчики душистого табака, кремово-розовые мордашки львиного зева, зеленые ножи ирисов.
Едва лейтенант открыл решетчатую калитку, как на ступенчатом крыльце появился сухонький очкастый Данилыч.
- Заходи, мил человек, заходи, - радушно пригласил он незнакомого юношу и предупредительно распахнул дверь остекленной веранды.
- Здравствуйте, - поздоровался Володя, усаживаясь на пододвинутое хозяином легкое плетеное кресло.
- Доброе утро, молодой человек! - На лице Данилыча разгладились давние морщины и вновь собрались густой сеточкой. - Чем обязан?
Лейтенант показал служебное удостоверение, но старик, видимо, не понял цель его прихода.
- Семья-то большая? - полюбопытствовал хозяин, приподняв очки на лоб.
- Один я. Не успел еще обзавестись…
- Оно и видно, сразу видно, - проговорил Данилыч, снова оседлывая нос очками. - Семейные люди, если они ищут квартиру, всегда ходят под конвоем своих жен, - озорно улыбнулся старик.
В открытые окна веранды влетел мотив беспечной песенки. Майков посмотрел на Данилыча: кто это, дескать, поет?
- Еленка, внучка, - доверительно сообщил он.
В саду на десятки ладов звенел, бился фонтанчиком, дробился на серебристые капли незатейливый повтор одних и тех же слов.
- В прошлом годе, - продолжал Данилыч разговор, - "стрекоза" техникум закончила здешний. Работать пошла мастером на завод. Доброе дело… Так ты, значит, насчет комнаты? - осведомился он и тут же посочувствовал: - Незадача, мил человек. Живет у меня тут один… Разве что через недельку. А сейчас занята комнатка.
- Где же он, ваш квартирант? Я как раз хотел о нем… с ним…
- Побег на почту, - махнул рукой Данилыч в сторону ближайшего почтового отделения, - депешу отбивать. Уезжать вскорости собирается…
- Он что, не здешний?
- Как тебе сказать, - неторопливо ответил Данилыч и любовно погладил шершавыми пальцами замысловатую алюминиевую фигурку, изображающую космонавта и сигарообразный снаряд, на борту которого было красиво выведено "Союз". Рядом, на деревянных подставках, выстроилась добрая эскадрилья самолетиков - пассажирские, в том числе и знаменитый воздушный лайнер Туполева, бомбардировщик, истребитель, каких нередко порождает пылкая фантазия опережающих жизнь художников. - Как тебе сказать? - повторил Данилыч. - В авиагородке встретил бедолагу. Митяем зовут…
Старик понял, наконец, что от него нужно гостю, рассказал о квартиранте все, что знал.
- Вижу, мается человек: то грузчиком, то кочегаром, и жалко стало парня. Здоровый, молодой, а проходит мимо настоящего дела… Хотел научить его слесарничать, взял к себе в помощники… Только ничего, мил человек, не вышло. Убег в прошлом годе кудай-то. А нынче вот объявился… Так и живет пока. Видать, скоро опять сорвется… Не-по-се-да, - сожалеюще покачал головой старик.
- А вы-то чем занимаетесь теперь? - поддерживая разговор, спросил Майков.
- Ничем с этой весны, - погрустнел Данилыч и протер очки. - Годы, мил человек… Копаюсь в саду. Надоест - забавляюсь вот этими игрушками, - снова погладил он непослушными пальцами эскадрилью миниатюрных летательных аппаратов. - Теперь внучка всему голова. Да вот и она, Еленка.
Девушка несла полную чашу ранней редиски. Пронизанная солнечным светом, обласканная утренней свежестью сада, она и сама, полнощекая, ладная, сдобненькая, была похожа на розовую редиску.
- Здравствуйте, - кивнула девушка Володе. - Дедуня, угощай гостя.
- Нет уж, - отказался Данилыч. - Из твоих рук слаще.
Вымыв редиску под краном, Еленка подала ее на стол, пухленькой ладошкой пододвинула гостю солонку.
- Угощайтесь, - предложила она, - своя. Сами с дедуней вырастили.
Для приличия Володя попробовал две-три штуки и поблагодарил Данилыча.
- За что ж меня-то? Ейная забота…
- Ну так я пойду, - заторопился Майков.
- Ежели не найдешь комнату, - схитрил хозяин, - заглядывай через недельку… Еленушка, проводи гостя.
Девушка вышла в таком легком в золотых разводьях платье, похожем на цвет ее волос, что Володя невольно остановился. "До чего же ты красивая, "стрекоза"!" - догадалась Еленка по его восторженным глазам.
Выйдя за ограду, она безжалостно разоблачила "квартиросъемщика":
- А я видела вас в парке Космонавтов, товарищ лейтенант! - Майков покраснел, растерялся и ничего не ответил. - И никакую комнату мы не сдадим вам. С женатыми не связываемся: хлопот больно много…
- Я же холост! - искренне возмутился Владимир.
- Знаем! - Брови девушки ласточкой кинулись к переносью. - Видали, как на руках некоторых "холостяков" виснет конвой…
- Какой еще конвой?
- А такой, - игриво изобразила Еленка руками "фифочку", - косички с бантиками, шейка точеная, юбка - во, - отмерила она в воздухе крохотную четверть.
- Так это…
- Вот я и говорю о ней. Счастливенько!
- Ален… - поперхнулся Володя.
- Кому Аленка, а кому Елена Сергеевна, - засмеялась она и скрылась за зеленой оградой.
С минуту Майков постоял, озадаченный и растерянный, затем, не оглядываясь, круто свернул в городок. Он не замечал прохожих, в том числе и тенью проскользнувшего Митяя, потому что перед его глазами, словно на остановившемся кинокадре, стояли две девушки - Анюта и Елена, "фифочка" и "стрекоза". Вскоре "стрекоза" куда-то улетела, и в кадре осталась одна Анюта…
С Майковым кто-то поздоровался.
- Здравия желаю, - машинально ответил он и, обернувшись, увидел удаляющегося шашлычника.
"Надо же, - посетовал на себя лейтенант. - Еще обидится за невнимательность. А жаль, веселый человек…"
Много на почте всяких писем: добрых и недобрых, срочных и несрочных, волнующих и сдержанных, сердечных и бездушных. В голубых, розовых, синих - самых различных одежках лежат они здесь, ожидая отправки дальним и ближним адресатам. Пока дойдут они по назначению, порою перекипит боль, затихнет обида, поблекнет радость. А бывает наоборот - полученная весть обостряет горе, усиливает боль или укрепляет дружбу, раздувает трепетное пламя счастья человеческого… Всякое случается, и знают об этом только адресаты.
Другое дело телеграммы. Они радуют или ошеломляют не только адресата, но и почтового служащего, сидящего перед вырезанным в стеклянном барьерчике окном. Правда, иные тексты почти не вызывают никакого отклика в душе. Ну какой след, например, оставят вот эти строки:
"Через неделю буду со всем необходимым. Жук".
Или:
"Через неделю буду. Готовь все необходимое. Жук".
Видимо, скучный субъект этот Жук, без всякой романтики. Потому и телеграммы его бесцветные, как прошлогодняя листва… Да и эта вот казенная, сухая:
"Командировать распоряжение минсельхоза агронома Анарбаеву".
Подпись. Впрочем, она, вероятно, совершенно бы не заинтересовала Майкова. Телеграммы Жука - это да! Их однообразные, унылые на первый взгляд слова могли показаться ему миром интереснейших загадок…
Лейтенант, пока еще ничего не подозревавший об этих телеграммах, возвращался от Данилыча в авиагородок и думал о том, что ему рассказал старик. "Через неделю, - прикидывал Майков, - Митяй рассчитывает уехать. Почему именно через неделю? Не потому ли, что в это время в Песчаном начнутся учения? Штучки выкидывает с этими отъездами-приездами: то исчезнет, то опять появится… Давай, давай, поиграй в тайну…"
Уверенность в том, что Жук темнит, все более укреплялась в сознании Майкова. Подтверждение - тот факт, что живет у Данилыча без прописки, на людях замкнут - в шашлычной словом не обмолвится… Он, Владимир, так и доложит сегодня начальнику: "Напал на явный след, товарищ полковник. Вот неопровержимые доказательства…" Лейтенант даже попытался нарисовать зримую картину своего доклада Петру Ильичу. "Я думал, что вы, товарищ Майков, не так быстро разберетесь со всем этим довольно запутанным делом, оказывается, ошибся. Приятная ошибка. А вам приходилось вот так ошибаться?" Приходилось. Но полковник никогда об этом не узнает. Вся штука в том, что Майков не думал не гадал познакомиться с дочерью Скворцова и даже не знал, есть ли на свете такая девушка по имени Аня. "Приятнейшая ошибка, Петр Ильич, однако мы о ней ни гугу. Ни я, ни Аня…"
Лейтенант ошибся трижды. Во-первых, Скворцова не было в кабинете, и Майков не сумел доложить о своих наблюдениях и выводах, как того ему очень хотелось. Во-вторых, полковник не мог похвалить подчиненного за те выводы, которые основаны всего лишь на предположении, но еще ничем существенно не подкреплены. И в-третьих, знакомство Владимира с Аней уже не являлось тайной для Петра Ильича, хотя он не намерен был намекать об этом ни дочери, ни лейтенанту: случайная встреча так и останется случайностью, а серьезным отношениям он, Скворцов, не помеха - сердца молодых во всем разберутся сами.
Когда Майков убедился, что полковника нет, настроение, еще совсем недавно такое радужное, как-то помрачнело. Владимир еще не понял, что он в чем-то ошибся, но эта ошибка уже беспокоила, словно заноза. Из потока мыслей мозг выхватил давнишний случай, напомнивший каким-то образом нынешнее, сиюминутное состояние…
Вместе с Ванюшей Загуменкиным он отправился после уроков в школе на прогулку вдоль речки Зуша. Лыж у мальчишек не было, и они начали кататься, как и многие их деревенские сверстники, с крутых лбов прибрежных сугробов на своих валенках. Азарт побеждал чувство боязни, и ребята выбирали наносы все круче и круче, чтобы прокатился - искры из глаз! Теперь они уже съезжали не на подошвах валенок, а, не жалея ни штанов, ни овчинных полушубков, сидя. Ах, что же это была за прелесть! Единственное неудобство - подниматься в горку по звенящему от мороза твердому насту.
Первым карабкался наверх Ваня - румянолицый крепышок и заводила среди ровесников. Он с силой пробивал тугую ледяную корку сугроба, становился в эту лунку одной ногой, затем делал еще лунку и упирался в нее другой ногой. Так постепенно и поднимался вверх, причем каждый раз на новом месте: по проторенной дорожке подниматься неинтересно, да и не пристало для таких смельчаков, покорителей никем не изведанных снежных круч.
Володя всегда шел вторым, уже по готовым лункам. Это обижало его: он и сам бы мог осилить обледенелый выступ. Размышляя о вторичности своего авторитета и считая, что пользоваться готовыми ступеньками для подъема недостойно настоящего первооткрывателя, Володя забыл об осторожности - не попал носком валенка в лунку и оступился. Беспорядочно падая, ободрал лицо, перепугался и до слез обиделся на Ваню: если бы сам торил след, ни за что бы не оступился…
Вспомнив обо всем этом, лейтенант рассмеялся, и настроение переменилось, хотя нынешняя ошибка не перестала от этого быть ошибкой. Майков просто не знал, что он в чем-то ошибается, как не знал, что непременно оступится, поднимаясь в горку по чужим ступенькам, о которых в порыве детского самолюбия на какое-то время совершенно забыл…
Утром Майков доложил полковнику о том, что хотел довести до сведения вчера. Вопреки ожиданиям лейтенанта, Петр Ильич не был в восторге от его доклада: то ли посчитал майковские наблюдения и выводы не столь существенными, то ли не время было заниматься похвалой усердного подчиненного. Выслушав Владимира, Скворцов едва приметно кивнул головой и, помолчав с минуту, сказал:
- Возможно, вам придется поехать в Песчаное. События развиваются таким образом, что одному Нечаеву будет трудновато. Конкретное задание получите несколько позже.
- Есть! - ответил лейтенант.
- Да, вот еще что, - как бы спохватившись, добавил полковник. - Оклеветать человека нетрудно, бросить на него тень подозрения и того проще. От нас требуется максимальная осторожность и объективность. С ходу, не разобравшись, решать судьбу человека преступно. Тут дело в совести чекиста, а совесть у него должна быть кристально чистой.
Майков в знак согласия кивнул.
- Ну так вот, - еще раз подчеркнул полковник, - в том деле, которое нам предстоит распутать, не исключена возможность, что враг попытается спутать карты и повести нас по ложному следу, подставить под удар совершенно невинного человека. Не забывайте об этом. Может быть, это и прописная истина, но…
- Нет, что вы, - вспыхнул Володя. - Спасибо, Петр Ильич…
- Спасибо скажете позже, когда не только полностью осознаете необходимость этой истины, но и неоднократно проверите на практике ее непреложность.
Глава одиннадцатая
Словно стручок горошинами, туго набита неделя горячими днями солдатской учебы, а каждый день расчерчен жестким распорядком от команды "Подъем!" до команды "Отбой!". Сначала многим, в том числе и рядовому Кузькину, казалось невозможным вклинить в распорядок дня что-нибудь личное, не относящееся к службе. Но время все меняет, изменило оно и представление Родиона о неумолимо насыщенном распорядке дня. Обвыкнув, стал находить он минуты и даже целые часы, чтобы распоряжаться ими по своему усмотрению, без всяких команд…
В последние дни Кузькин все чаще стал отлучаться из роты, вызывая тем самым немалое удивление Виктора Петрова. После возвращения Родион чему-то блаженно улыбался, становился мягче, рассеянней.
- Кузькин, губу обваришь в ложке, - шутили солдаты, сидящие в столовой рядом с ним.
Будто вспомнив, что надо есть, Родион смахивал счастливую задумчивость со своего лица и приступал к прозаическому занятию - неторопливо схлебывал жирный навар щей, неохотно жевал духовитый ноздреватый хлеб. Теперь он не только не просил добавки, как прежде, но и положенную-то порцию доедал с трудом.
Раньше, когда он проходил курс молодого бойца, над ним подтрунивали сослуживцы за разные промахи. То, приветствуя старшего, приложит он руку к голове без панамы, то во время дневальства на всю казарму крикнет: "Еще смирней!", если вслед за старшиной войдет в помещение командир роты… Теперь навалилась другая напасть.