– Я по субботам работал у него в магазинчике.
– Видишь?
– А ты что предлагаешь? – удивился я. – Возврат к мужчине, который не плачет, не умеет готовить и не в состоянии сменить подгузник?
Каро закурила. Должен признаться, я был в шоке. О вреде курения столько всего было сказано. Я и забыл, что некоторые люди нарушают границы дозволенного и пренебрегают опасностью.
– Вообще-то я увлекалась всеми этими феминистическими штучками, – сказала Каро, выдыхая дым. – Однако теперь думаю, что женщины вместе в водой выплеснули из купели и младенца. Конечно, полезно, когда мужчина стирает и гладит. Но полезно и когда мужчина сохраняет спокойствие в тяжелые времена. Когда мужчина способен убить, чтобы защитить свою семью.
– Так выходи замуж за солдата.
– Я тебя достала, да? Отрадно.
– Почему?
– Если я тебя раздражаю, может, ты прекратишь заявлять, что любишь меня.
Я глотнул дыма и закашлялся.
– Кто сказал, что я тебя люблю?
Каро продолжала, будто не слыша меня:
– Ты милый, Марк. В том-то вся беда. Меня привлекают подонки.
– Я могу стать подонком.
– С каких это пор? – хмыкнула Каро.
– С сегодняшнего утра. Я прошел мимо нищего и не подал ему.
– Да, только наверняка ты ему улыбнулся.
Я пожал плечами.
– Воспитание не пропьешь.
Каро не слушала. Я проследил ее взгляд и увидел, что из-за окна на нас таращится злобная красная рожа. На какое-то мгновение я решил, что нищий, которому я не подал, пришел меня поддразнить.
– Черт! – прошипела Каро, и я понял, что она знает человека за окном. А он знает ее.
Когда я снова повернулся к окну, его уже не было.
– Кто это?
– Уоррен, – устало ответила Каро.
– Кто?
– Мой бывший парень. Никак не поймет, что все кончено.
– Что-то у тебя их много. – Я положил вилку и поглядел на Каро. – По-моему, Уоррен немного не в себе.
– Ну, просто псих. Когда мы познакомились, он сказал, что работает в звукозаписывающей компании. А потом выяснилось, что он толкает наркоту местным неудачникам.
– Странные у тебя знакомые.
– Я их собираю. Коллекционирую. – Каро смотрела мне прямо в глаза.
Я заплатил по счету и проводил ее домой. По дороге Каро взяла меня под руку.
– Классный ужин, – призналась она. – Я отлично провела время.
– Спасибо.
– Хотя спать с тобой я все равно не буду.
– Я и не надеялся.
– Ну конечно. И не думал.
– Не думал. Я не предаюсь мечтам, пока не получу конкретное предложение.
– Точно. А я и забыла! – рассмеялась Каро. – У таких, как ты, даже не встанет, пока женщина не попросит.
Ее слова меня задели, но достойного ответа я не нашел. Мы подошли к дому Каро и замерли как вкопанные: на крыше ее машины примостился какой-то человек. Заметив нас, он спрыгнул на землю и завопил. Это был Уоррен.
– Осторожно! – предупредил я. – Я вооружен обширным словарным запасом.
– Уоррен, – вздохнула Каро, – когда же ты вырастешь?
Длинные волосы Уоррена ниспадали на широкие плечи.
– Это он? – ревел бывший дружок Каро. – Тот ублюдок, с которым ты трахаешься?
– Давайте успокоимся, – предложил я.
Уоррен меня не слышал.
– Нет-нет, – заговорила Каро, – ты все не так понял. Я с ним не трахаюсь. – Уоррен умолк. – Я сосу его член.
Уоррен как-то криво покосился на нас. Я уж было решил, что он сейчас нас прибьет, а он застонал, повернулся и поковылял прочь.
– Кажется, ушел, – сказал я. – Что у него с глазами?
– Один глаз искусственный. Несчастный случай.
– Ты встречалась с одноглазым парнем?
– Да. Ну и что?
– Да ничего. Похвально, что ты относишься к инвалидам так же, как к нормальным людям.
– Помолчи, – перебила меня Каро. – Меня сейчас стошнит.
– Извини.
– Будешь кофе?
Я нечасто пил кофе – старался не употреблять кофеин, – но на этот раз решил, что отказ утвердит Каро в уверенности, что я ненастоящий мужчина.
– С удовольствием.
Каро жила на втором этаже четырехэтажного дома. Окно гостиной выходило на оживленную улицу, вдалеке виднелся ботанический сад. На стенах висели полки, заставленные, как я и предполагал, дешевыми изданиями книг – всех книг, признанных в свое время крутыми. "На дороге", "Заводной апельсин", "Двери восприятия", "На игле". Даже "Билли Блантер едет в Блэкпул".
На журнальном столике лежали колода Таро и потрепанный перевод "Книги Перемен". Там же стояла изящная пепельница с окурками.
Мы сели в гостиной и стали слушать приглушенный шум машин. Над домом пролетали самолеты; они летели в Хитроу так низко, что рев двигателей заглушал автомобильный гул.
– Ты доволен жизнью? – спросила Каро.
– Думаю, ты сама знаешь ответ.
– У меня тоже все фигово, – кивнула она. – Я в долгах по самое не хочу.
– Сколько?
– Когда последний раз смотрела, было тысяч пятьдесят.
Я восхищенно присвистнул.
– Мама умерла, – продолжала Каро. – Я тебе говорила?
– Нет. Жаль.
– Она всю жизнь на отца потратила: давала ему лекарства по часам и все такое. Если бы она пережила его, мы бы тратили его миллионы, так нет, у мамы прошлой зимой случился сердечный приступ. Как только ее похоронили, отец нанял себе домоправительницу. И знаешь? У него с шестьдесят первого года член не стоит, а тут на тебе, воспылал страстью. На прошлой неделе заявил, что они намерены пожениться. Скоро перепишет завещание, если еще не переписал. И что мне прикажете делать?
– A "BMW"? Твоя машина?
– Да.
– Так продай ее!
– Я за нее еще не расплатилась.
– Если бы у меня были деньги, я бы тебе дал. А пока – сделаю, что могу. Ты только попроси.
– Представляю! – фыркнула Каро. – Предложишь работу в своем магазине? Если не буду есть, покупать шмотки и включать электроприборы, году так к трехтысячному расплачусь с долгами.
Я пошел на кухню попить воды. Когда я включил свет, в первое мгновение мне показалось, что кого-то вырвало на пол. Потом я понял, что это всего-навсего кошмарный коричнево-желтый линолеум. Под потолком сиротливо качалась лампочка без абажура. На окнах не было ни штор, ни жалюзи. Обычная лондонская дыра.
В холодильнике нашлась полупустая бутылка "Перье" без газа. Я налил в стакан, выпил, снова налил. Поглядев в зеркало, убедился, что рубашка не помялась, а волосы лежат так же гладко. Затем последовал удар. В окно влетело что-то тяжелое – и угодило прямо мне в голову. Я пошатнулся и ухватился за стол, чтобы не упасть.
– Что случилось?
Я лежал на диване. Каро прикладывала холодную мокрую тряпку мне ко лбу.
– Уоррен, – коротко ответила она. – Я видела, как он убегал.
– Что это было?
– Кирпич. Тебе еще повезло. Крепкая черепушка. У тебя теперь шишка на шишке.
– Ты вызвала полицию?
– Нет. Просто забила окно фанерой.
– Может, все-таки вызвать?
– А толку? Полиции о моем бывшем парне прекрасно известно, я уже сто раз звонила. Вот убьет он меня, тогда они и возьмутся за дело.
– Но тут же Ричмонд-на-Темзе! Хороший район!
– Да. А Уоррен – сыночек врача. Увлекающаяся натура. На данный момент увлекся мной.
– Часто он объявляется?
– Когда как. Иногда его неделями не видно. Только подумаю, что от него избавилась, а он тут как тут – сидит на крыльце и воет, как собака на луну.
Я попытался приподняться, но голова так кружилась, что сил не хватило.
Каро вздохнула.
– Похоже, придется тебе остаться на ночь.
Мой член напрягся. Увы, как оказалось, надеяться мне было не на что.
– Можешь спать на диване, – разрешила Каро. – Почему бы и нет? Выглядишь ты неважно.
Я хотел осмотреть свою голову, так что она принесла зеркало. На лбу красовалось произведение размером с яйцо: последняя шишка напоминала желток.
Каро впихнула в меня какие-то таблетки и укрыла лоскутным одеялом. На ночь она поцеловала меня в лоб – так Флоренс Найтингейл целовала умирающего солдата.
Глава третья
Убойная лихорадка
Утром Каро приготовила мне настоящий английский завтрак: бекон, помидоры, глазунья, сосиски, фасоль и тосты. Обычно я стараюсь не есть жирную пищу, но это было так трогательно, что я проглотил все до последнего кусочка. Каро сидела напротив и вяло теребила тост. В утреннем свете ее глаза сияли пронзительной голубизной. Я ощутил неожиданный и безнадежный приступ желания.
– Хватит уже…
– Что хватит?
– Я и так знаю, что сногсшибательна.
– Я же ничего не говорил, – удивился я.
– И не надо, – лукаво улыбнулась Каро. – Все на твоей перемазанной яйцом морде написано.
– Не буду отрицать, ты мне небезразлична.
– И какие чувства ты испытываешь? Возвышенные, грязные?
– Да уж не слишком чистые.
Она кивнула.
– Не можешь смириться, да? Ты все присваиваешь: книги, песни, пытаешься присвоить людей. Ты все хочешь присвоить.
– Я просто пытаюсь держать обещания, – возразил я тоном оскорбленного достоинства. – Ты как-то сказала мне, что никогда не полюбишь никого так сильно, как меня. Твои слова.
– И что? В семнадцать люди много чего говорят.
– Ты любишь другого?
– Марк, я никого не люблю. Ни тебя, ни кого бы то ни было. Я не испытывала настоящих чувств с тех самых пор, как окончила школу.
Синяки на голове налились зеленым и фиолетовым. Я был похож на человека будущего из старых серий "За гранью возможного".
Наверное, Каро стало меня жаль. Когда я собрался уходить, она предложила прогуляться. Мы вышли на улицу, купили воды, орехов и шоколадку. Затем не спеша зашагали вдоль стены ботанического сада Кью, пока не уткнулись в дорожку к Темзе, которая связывает Кью и Ричмонд.
Справа катила темно-зеленые воды река, слева возвышалась ограда ботанического сада. Между дорожкой и забором тянулась канава. Из-за ограды шла труба, по которой в реку стекали нечистоты. Каро запрыгнула на трубу и пошла по ней. Почти перейдя канаву, обернулась ко мне.
– Давай!
– Что ты делаешь?
– А то ты не видишь.
– Лезешь в ботанический сад без билета?
– Поразительно, Холмс!
– Я бы лучше заплатил.
– Не дури. Тут за билеты три шкуры дерут.
Чувствуя себя последним оборванцем, я последовал за ней, и мы проникли в сад через дыру в заборе. Вот так Каро и жила: не открывала дверь, не подходила к телефону, ловчила и пряталась от налоговиков и кредиторов.
Мы посидели – глядя на реку, жевали орехи с шоколадом, – затем медленно пошли вдоль череды скамеек. Каждая была посвящена кому-нибудь, кто любил гулять в этом саду. На ум пришла песенка "Все круто" группы "Сирены" – моя любимая.
Куда ни повернусь,
Куда я ни пойду,
Я вижу тех, кто рай обрел
В том лондонском саду.
Все мужчины и почти все женщины оборачивались на Каро и улыбались. Так же было и когда нам едва исполнилось семнадцать. Другой бы, наверное, загордился от общества столь блистательной особы, я же всегда чувствовал себя не в своей тарелке от внимания, которое выпадало на ее долю. Мне было бы проще, если бы она производила впечатление Лона Чейни в роли Призрака Оперы, а ее истинную красоту мог разглядеть я один.
У сосен возле домика королевы Шарлоты Каро остановилась покормить белок. Пушистые грызуны так привыкли к ней, что ели прямо из рук. Я последовал ее примеру, и вскоре белки брали орехи и у меня. Одна белка соображала довольно туго и каждый раз не успевала схватить орех. Я не оставлял надежду накормить беднягу, присел на корточки и протянул руку. До белки наконец дошло, и она приблизилась ко мне.
– Осторожно! – предупредила меня Каро. – По-моему, у нее с головой не все в порядке.
Я не внял уговорам. Белка обнюхала мою левую руку, затем взялась за большой палец и вонзила в него зубы. Боль была мгновенной и ошеломляющей. Я подскочил и заорал от боли. Грызун висел у меня на пальце, как какое-то идиотское украшение. Через несколько секунд он упал, но эти секунды показались мне такими же длинными, как гитарное соло семидесятых.
Я обернул палец салфеткой. Бумага тут же пропиталась кровью, словно промокашка, и в долю секунды стала красной.
Произошедшее будто парализовало Каро. Она прижала руку ко рту и скрестила ноги. В школе все было так же: проявление жестокости ее возбуждало. Не знаю, часто ли такое бывает. Может, все женщины возбуждаются при виде крови. Может, публичные казни – всего лишь способ испытать оргазм. А что, интересная мысль.
– Не тянешь на Франциска Ассизского, да? – спросила Каро.
Она сняла шарф и перевязала мне палец.
Мы погуляли еще немного, потом зашли выпить кофе в кафе в оранжерее. Большое кафе смахивало на пещеру, по залу отдавался перезвон ножей и посуды. Палец разрывался от боли, но я молчал, боясь сойти за нытика.
– А что с твоими песнями? – поинтересовалась Каро. – Я думала, ты станешь рок-звездой.
– Не смог подобрать подходящих музыкантов, – признался я. – Все кандидаты либо ненавидели мои идеи, либо валялись в постели.
– Значит, теперь тебе двадцать три года, и ты считаешь, что жизнь пошла коту под хвост. Что ж, ты нашел единомышленников.
– Наверное, я взрослею, – сказал я. – Вот включаю телик, вижу какую-нибудь группу и понимаю, что это просто сборище позеров. Не на что смотреть. Все достойные люди умерли. Наверное, последним настоящим рокером был Курт Кобейн.
– Назови-ка пять рок-н-ролльных самоубийств всех времен и народов.
– Хороший вопрос, – кивнул я, не задумываясь. – Несчастные случаи не в счет?
– Не в счет.
– Ну тогда… Пятое место – Брайан Эпштайн. Четвертое – Майкл Хатченс. Третье – Иен Кертис. Второе – Ник Дрейк. Ну и первое место – Курт Кобейн.
– О как! – Каро рассмеялась. – Вот тебе еще список.
Она подошла к прилавку, взяла ручку и обрывок бумаги. Села, нацарапала несколько строк и передала листок мне. На нем значилось три имени.
1. ОТЕЦ
2. УОРРЕН
3. ИИСУС
– Это еще что? – удивился я.
– Мой личный список, – пояснила Каро. – Список людей, которых ты должен ради меня убить.
Я рассмеялся. Каро сохранила серьезность.
– Ты говоришь, что любишь меня, но едва я прошу о малейшем одолжении, как сразу складываешь лапки. Что это за любовь? Вот Хитклифф пошел бы на убийство ради Кэти?
Я молчал.
– Ты серьезно? – спросил я наконец. – Ты на полном серьезе предлагаешь мне кого-то убить? Убить твоего отца?
Она уверенно кивнула, не отводя прозрачно-голубых глаз от моего лица.
– Вот уж славный киллер! – усмехнулся я, разглядывая покусанную руку. – Даже белка меня победила.
Каро словно и не слышала:
– Я сама не могу, понимаешь, у меня есть мотивы для убийства всех троих. Это ясно как день.
– А мне ясно как день, – перебил я, – что ты не понимаешь, о чем говоришь.
Она уставилась на меня так, как уставились на меня девчонки, когда мне было тринадцать. Тогда я спросил их, что чувствуешь при менструации. В молчании мы проследовали мимо дворца и присели у фонтана. Сколько я себя помню, ни разу не видел, чтобы он работал.
– Почему ты просишь об этом меня? – нарушил я тишину. – Кажется, мы оба пришил к выводу, что я славный малый.
– Поэтому-то ты идеально подходишь на эту роль. Никогда не привлекался. Кто тебя заподозрит?
– Каро, моя жизнь и так не сахар. С какой стати мне садиться в тюрьму ради тебя или кого-либо еще?
– Значит, дело не в том, что они не заслуживают смерти, – презрительно бросила моя спутница. – Ты просто боишься сесть в тюрьму.
– Именно.
– Бесхребетное поведение, не находишь?
– Дело не в трусости, – возразил я. – Дело в здравом смысле. Какой бы оборот ни приняла моя жизнь, мне претит срать и мочиться в ведро под присмотром сокамерника.
– Марк, ты ведь меня хочешь?
– Сама знаешь.
– Я бы стала твоей, – сказала Каро, прижимаясь ко мне. – Я бы стала твоей на те восемнадцать месяцев, которые я тебе должна. Ты сможешь делать со мной что угодно. Так часто, как только захочешь.
Я пристально посмотрел на нее.
– Да ты и впрямь чокнутая.
– Нет. – Она слегка покраснела. – Многие легко назвали бы пяток людей, которым желают смерти. Единственная разница в том, что у них кишка тонка это признать, а у меня нет. Мир – скверное место, Марк. Хорошие люди голодают и мрут, а плохие процветают и богатеют. Думаешь, убийство пары мерзавцев тебе карму подпортит? Не скажи. По-моему, Господь и все его ангелы запоют от радости, если какой-нибудь подонок сдохнет. Ну? Не хочешь порадовать Господа?
– Вряд ли Господа обрадует убийство Иисуса.
Каро даже не улыбнулась.
Кажется, она была разочарована. Впрочем, я тоже. Я-то надеялся, что Каро подросла со школы, научилась хоть капельку сопереживать окружающим. А она осталась той же сучкой, только сиськи отрастила.
Между нами повисла чумная завеса горечи. Мы вышли через Львиные ворота и свернули направо. У дверей своего дома Каро приникла ко мне, поцеловала в губы и пожелала счастья.
Я поехал домой на машине, с трудом продираясь сквозь пробки. На душе у меня было паршиво: как и много раз прежде, я чувствовал, что Каро – неуравновешенная, непредсказуемая девчонка и что вряд ли стоит из-за этого переживать.
Дома за чаем с вареным яйцом я почувствовал, что у меня сводит горло. Я дрожал, хотя было тепло. В ванной я изучал синяки и заметил, что глаза у меня сверкают силой, которую я в себе не чувствовал. Знакомые симптомы.
Я был одержим любовью. Несмотря на то что у Каро напрочь отсутствовали понятия о человеческой доброте (а может, именно поэтому), ни одна женщина не возбуждала меня так, как она. Только вот мне было ясно, что я ни капли не возбуждал ее. Один из тех, с кем она как-то переспала, песчинка в горсти, я не выделялся из множества других ни личными качествами, ни внешностью, ни геройством в постели. Просто мальчик из прошлого, наивный мальчик, который вошел в ее жизнь девственником и покинул ее дрожащим рогоносцем.
Мне следовало успокоиться, и я пошел к Лизе. У нас с Лизой были совершенно тупиковые отношения, поэтому я даже не упомянул о ней в разговоре с Каро. Тупик в отношениях был полностью на моей совести. Лиза, на десять лет старше меня, мать-одиночка, жила в Новом Элтхеме.
Нас свел Гарри Поттер. Лиза вполне логично рассудила, что если Дж. К. Роулинг не окажется руководителем сети детских борделей, ее книги обязательно вырастут в цене. У Лизы четырнадцатилетний сын по имени Элиот. Лиза принялась покупать у меня подписанные книги Роулинг из первого тиража, полагая, что сможет продать их с неплохой наценкой и таким образом оплатить обучение Элиота в колледже.
Узнав, что у Лизы есть сын, я заинтересовался. Стать приемным отцом мальчику, который никогда не имел дела с мужчиной, значило бы попытать себя в роли из репертуара Ника Хорнби. Такого я еще не пробовал. К сожалению, Элиот не разделял моего настроя.
Я позвонил в дверь. Открыл Элиот. Увидев меня, он брезгливо отвернулся, словно бы я был не я, а кровавая авария на дороге.
– Мать твою…