- Задарма-то? - зло посмотрел на него Мельник. - Кабы жизнь по-другому выстроилась, я бы миллионер был, своим заводом управлял бы, а не у тебя в кутузке горюнил с ворами-то.
- Чем же это жизнь твоя не задалась?
- Потому как жить по-людски не даете - если человек умен и к работе охоч, должен иметь он свое материальное награждение. Я работать спор да умел, а рядом дармоед. Ему за общественность, за болтовню - грамоту; он, бездельник, как всяк дурак, красному рад, да и не стоит он большего, а мне - на кой шиш нужна мне грамота? Я свою прибыль иметь хочу, а мне прогрессивку, пятак за просто так, в зубы ткнут - и на Доску почетную. Ударник! А мне ваш почет, как рыбке зонт. Мне моя копейка надобна, тогда бы сроду на чужую не позарился. Да и не брал я никогда чужого, вот до последнего случая. Инструмент фартовым людям делал - это было! Так они его за деньги покупали у меня, а что там творили они с ним, меня это не касаемо.
- Хороша у тебя философия, - пробормотал комиссар.
- А чего в ней плохого? Это если я в сельпе топор куплю да жене дома башку снесу, что же - продавца со мной под суд? Я свой труд, умение приложил, вещь изготовил, а там не мое дело - фомкой и гусиной лапой орудуют или пользуют как гвоздодер, либо там вороток!
Комиссар тихо засмеялся и спросил:
- А ты зачем молнии на фомках ставил? Вещь приметной делал, скорее засыпаться можно было. Зачем?
Мельник пожал плечами:
- Просто так ставил. Вроде знака моего мастерового…
Комиссар покачал головой:
- Не, неправда это, что просто так. А знак свой - это точно. Чтобы не спутали. Риск хоть и понимал, а жадность была сильнее. Блатной переплачивал охотно, шик свой в этом видел, да и вроде гарантии были твои молнии для него - знали, что ты хороший мастер. Но это теперь все неважно, я так, кстати, спросил. Значит, заработку тебе честного не хватало, повязался ты с ворами. Так?
- Так, - согласился Мельник.
- А я вот на тебя уже все бумаги вытребовал, - сказал комиссар. - Не видать, по ним, чтобы ты сильно бедовал на государственной получке. Куда тебе больше было, у тебя же детей нет?
- А при чем дети? - удивился Мельник. - Человеку и без детей копейка живая нужна.
- А зачем? - простовато спросил комиссар.
Мельник наклонился к нему ближе, жарко дыша жадностью и завистью.
- Ты соседей, чай, только на нижнем этаже у себя видел. Покои у тебя в квартире, поди, барские, как генералу полагается быть. И машиночка черная, лаковая, с шофером подается по утрам теплая, чтоб не застыл ты по дороге, спаси бог. И дачка об два этажа, из кирпичиков сложенная, с участком на гектар на цельный - все, все это имеешь. А мне почему нельзя? У нас ведь равенство! Или я рылом до равенства не вышел? Так ты скажи - я еще потерплю, повременю, когда мне все это понастроят да на блюде с полотенцем подадут…
Комиссар задумчиво барабанил по столу карандашом, а я про себя засмеялся - Мельник до удивления попал не в цвет: комиссар только три года как переехал из коммунальной квартиры в двухкомнатную малогабаритную, из физкультурных соображений принципиально ходит на работу пешком, а дачи не имеет, поскольку яростно ненавидит всякие дачные кошелки, комаров, клубничные грядки и необходимость ежедневно терять два часа на езду. По той же причине он терпеть не может охоту и рыбалку.
А комиссар сказал:
- Да, имею. Квартира хорошая, и дачка ничего, не жалуюсь. И шофер с машиной положен мне по должности. Ну и что? Что следует из этого?
- А то следует, что ты от государства все это за так имеешь, а мне хоть бы малую толику от добра твоего, руками своими мозолистыми заколотить надобно. Вот и считаешь ты меня жуликом, а я ведь хуже тебя только тем, что тоже жить хочу по-людски…
Комиссар засмеялся и с любопытством спросил:
- А кто был твой папа, Мельник? Чем отец занимался?
- Не бойся, не фабрикант, не помещик, не эксплуатировал никого. Трудовой был он человек.
- А точнее? Где трудился? Батрачил? На заводе Нобеля лямку тянул?
- Не батрачил, но и ему в жизни досталось горюшка да слез хлебнуть. Мастеровой он был человек.
Комиссар открыл ящик стола и достал несколько бумажек.
- Вот запросил я о тебе сведения по месту рождения, и подтвердили мне, что твой папаша был действительно человек мастеровой. Архивы, знаешь, какую память долгую держат? И людей-то уж никаких не осталось с тех пор, а там все записано.
Мельник подсох лицом, глаза потускнели, пропал в них жаркий, злой блеск. А комиссар надел на нос очки, отодвинул бумагу подальше от глаз:
- "…Мельник Андрей Никандрович, 1882 года рождения, мещанин города Самары, почетный городской гражданин, жалован золотой медалью Союза русских промышленников, владелец собственного каменного дома и двух доходных домов, держит механическую мастерскую с кузней и слесарную мануфактуру, имеет откупной лист на сборку и ремонт самодвижущихся экипажей американской компании "Форд". В августе 1916 года получил заказ военного министерства на изготовление бронеавтомобилей, но развернуть производство смог только в 1918 году и поставлял броневики для армий атамана Краснова и генерала Деникина. Участник контрреволюционного заговора в Самаре, расстрелян по приговору Военно-революционного трибунала…"
Комиссар положил бумагу на стол и сказал:
- Вот видишь, и впрямь папаша твой мастеровой был человек.
- А что ж, по-вашему, я за своего отца ответчик? Мне восемь лет было, когда он помер.
- Почему же "ответчик"? Я это к твоему разговору насчет моих богатств несметных и твоей сирости. Моего папашу убили вовсе под Волочаевкой, и был он не мастеровой, а крестьянин из-под Кондопоги. И когда стали мы с тобой сиротами-беспризорниками, перспективы у нас были равные. Но ты был умный - и хотел свое хозяйство поставить. А я был глупый, и от своего голодранства хотел весь мир накормить. Ты на рынке стал чайники паять, а в меня кулак Спиридонов классовое сознание вселил железной чекой по башке. Потом ты стал потихоньку ворованное скупать, а я на Путиловский подался. Ты у себя дома мастерскую налаживаешь, а я - на рабфак. По радио поют: "Вставай, страна огромная…" - я под Ельню, а ты с язвой-то со своей - под бронь механиком-наладчиком на хлебозавод. Что ты так смотришь на меня? Я твою биографию хорошо прочитал…
- Оно и видать! - сказал Мельник.
- Конечно, - невозмутимо ответил комиссар. - Я с батальонной разведкой через линию фронта, а ты с буханкой под фуфайкой - через проходную. Да-а, значит, пришел я с фронта - и в ОББ, отдел борьбы с бандитизмом, а ты - за старое. Я - по "малинам" и притонам, а ты - им инструмент надежный, двумя молниями меченный. И в конце - оба мы с тобой в этом кабинете, только я здесь хозяин, а ты - мне ответчик. Вот видишь, как оно все раскрутилось. А ты боялся, что душевного разговора у нас не получится. Вот теперь и объясни нам, как ты на это дело пошел.
Долго сидел Мельник молча, уперев ладонями тяжелую шишкастую голову; и по напряженной широкой спине его я видел, как борются в нем, кипят злость, усталость, гнев, досада, сожаление о невозвратимом, бессилие и необычайная, громадная тоска и жалость о том, что было сделано в целой жизни и теперь бесследно утекает, как вода из пригоршни.
- Ладно, о пустом поговорили, давай по делу теперь, - сказал он.
- Давай, - согласился комиссар.
- Пусть барышня пишет. - Мельник кивнул на стенографистку. - А ты запоминай или там как хочешь. Значит, явился ко мне лет пять назад человек. Стрижка модная - "под ноль"; ясно, с какого курорта. Человек он, видать, немалый - сразу от нескольких моих клиентов привет передал. И не туфту какую-нибудь, а враз я понял - с делом пришел.
- Он вам предложил что-нибудь? - спросил я.
Мельник покачал головой:
- Нет. Привет передал, сказал, что придет еще - поговорим о делах. Про жизнь мою спросил: какие заработки. А какие они сейчас, заработки, - вы ведь всех воров-"законников" переловили, тех, что инструмент мой пользовали. Шантрапа всякая осталась, так что я не по воле, так по нужде со всеми своими делами завязал - нет боле спроса на мой товар. Ну, дал мне этот человек двести рублей…
- За что? - заинтересовался я.
- Ни за что. В виде временного вспомоществования; мол, ждут нас хорошие будущие дела, это вроде аванца. Я и скумекал, что большой корабль ко мне прибыл, коли ни за что ни про что две сотняги дает - под одни разговоры.
- Значит, вы понимали, что этот человек преступник и планирует противозаконное дело? - задал я линейный вопрос.
- Ну ясно, что не фининспектор. Ты же мне из своей зарплаты две сотни за знакомство не подаришь. Да, короче, исчез он после этого почти на год, а когда явился вновь - не узнал его: разнаряжен, как из-за границы. Обустраивался, говорит, дела приводил в ажур. После этого стал регулярно заглядывать - водки, закуски навезет, анекдоты говорит, о том, о сем расспрашивает, а про дела ни гугу. Я его, конечно, не подгоняю - мерин на кучера не нукает. Пока однажды не приехал он без водки, весь сурьезный. "Давай потолкуем про дела", - говорит мне.
- Когда это было? - спросил комиссар.
- В первых числах октября.
- К этому времени вы что-либо знали о нем - кто он, как зовут, где живет, чем занимается? - Мне казалось, что сейчас Мельник говорит правду, и очень хотелось выжать из него информации побольше, пока не передумал.
- Ничего я о нем не узнал и посейчас не знаю. Яков Крест он назвался, а имя это его, кликуха ли - кто знает. У нас ведь тоже отношения, как в кино у шпионов, - за лишние вопросы язык могут отрезать. Да и вообще - чем меньше знаешь, тем спокойнее.
- А что бы ты мог сказать о нем как о человеке? - спросил комиссар. - В "законе" он? Или из приблатненных? Культурный он мужчина или как?
- Не знаю, - пожал плечами Мельник. - Непонятный он человек. Я ведь мазуриков всяких достаточно повидал, а этого понять трудно. Он как мылом весь намазанный: только чуток прижал, глядь, - уже выскочил. И крутой мужик, жестокий. Ему по глотке полоснуть, я думаю, как тебе - сморкнуться.
- Ну-ну, - сказал комиссар. - Так о чем вы серьезно толковать стали?
- "Я, - говорит мне Крест, - считаю тебя человеком обстоятельным, потому не боюсь тебе открыться. Я ведь, - говорит, - не от себя работаю. Есть один человек, большой Хозяин. Ты про него и не спрашивай даже, я скорее под "вышку" пойду, чем назову его. Умнейший человек. Вот предлагает он одно плевое дело, а деньги посулил за него большие". - "Какое дело?" - спрашиваю. "Квартиру открыть". Я ему отвечаю, что сам на кражи не ходил, никогда и не пойду - боюсь. Я не по этому делу. А Крест смеется: "Забудь, Степан Андреевич, всякие уголовные штучки, тут кражей и не пахнет; эти, мол, люди орудуют делами, которые нам и не снились. Тебе надо подобрать ключи, открыть квартиру. Хозяин туда войдет, а тебе и близко подходить нельзя. Хозяин посмотрит в столе какие-то бумаги и уйдет, заперев дверь. Деньги в зубы - и катись!"
- Ну, и вы согласились, - сказал я.
- Не враз. Думал я долго. И чем больше, тем пуще охота разбирала. Мне ведь это действительно плевое дело. А деньги посулил он хорошие, и как раз к лету хотел я кровлю железом перекрывать - копейка лишняя бы не помешала.
- Так, дальше, - попросил комиссар.
- Дальше согласился я вскрыть дверь. А Крест снова хохочет. "Одумайся, - говорит, - дядя, кто это в наше время ходит замки ломать по ночам! Работа должна быть ювелирной, чтобы никто и не заметил гостей непрошеных". - "А как же быть?" - спрашиваю. "Да Хозяин, - говорит, - все уже придумал и обеспечил. Придешь ночью в этот подъезд, поднимешься на пятый этаж и загонишь шплинт в замочную скважину. А утром с чемоданчиком, - вроде слесаря жэковского, звони в дверь - пришел краны проверять. Станут они отпирать, а замок-то совсем плохо работает со шплинтом внутрь загнанным. Для них-то, очкариков, все слесаря едины; они тебя, как пить дать, попросят замок посмотреть. Вот когда шплинт вынешь, попроси ключи - замок проверить - и на мастику отожми их все. А я пока что владельца квартиры по телефону отвлекать буду, чтобы не мешал он тебе. Закончишь работу, дадут тебе там обязательно рублишко-другой на чай. Ты поблагодари и предложи при любой нужде вызывать тебя прямо по телефону. И номер дай". Удивился я тогда сильно: какой это телефон еще? А Крест говорит: "Не твоего это ума дело, ты смотри не вздумай самодеятельность только разводить - запомни номер и скажи". И добавил мне: "Знай, пока ты будешь слушать и железно выполнять мои указания, все будет нормально. Только от себя ничего не придумывай - это самое главное". В общем, все, как было велено, я сделал…
- А Хозяин не изъявлял пожеланий познакомиться с вами? - задал вопрос я.
- Крест мне сказал, что я увижу Хозяина один раз в жизни, когда квартиру открывать буду. И не только, упаси бог, ему вопросы задавать, но просто разговаривать чтобы не смел. Если что-нибудь Хозяину понадобится, он у меня сам спросит.
Комиссар усмехнулся:
- Видишь, Тихонов, какой у нас корифей под окнами бродит, а мы с тобой спим спокойно, и не чешемся.
Мельник сказал:
- Он не уголовный - я это точно знаю. Навидался, слава богу. Он из фраеров. Но власть, видать, агромадную имеет, коли перед ним Крест такой шестеркой бегает. Но это, конечно, я опосля разглядел. А пятнадцатого числа, в четверг утром, встретились мы с Крестом в городе, и сказал он мне, что вечером пойдем на эту квартиру. И дает записочку мне, чтобы отправил я телеграмму по адресу. Я спрашиваю: "А на кой телеграмму?" Он смеется: "Облысел ты от годов, Мельник, а ума не нажил. Если придем вечером, а телеграмма внизу в ящике лежит - значит, пуста квартира, иди себе спокойно". Ну, распрощевались мы до ночи, и поехал я к себе, навел порядок. Волновался я, конечно, ведь впервой шел на такое дело. Поужинали мы со старухой, и поехал я в двенадцатом часу в Москву. На Маяковской площади встретил меня Крест, сам веселый, злой… "Автомобиль личный подготовил", - говорит. И показывает мне "козла" - вездеходик газовский. А тут подъезжает такси, выходит человек, и Крест мне говорит: "Хозяин прибыли собственной персоной". Подбежал к нему Крест, извивается, как пиявка на шее, что-то шепчет на ухо. А тот молчит, стоит как камень. Потом, не оглядываясь, пошел в подворотню, а Крест мне показывает давай за ним! В подъезде Хозяин открыл дверь лифта, подумал чуть и говорит мне: "Поднимайтесь и открывайте дверь. Я пойду пешком". Ну, короче, когда он поднялся, я уже все замки отпер. Вошел он в темную квартиру и, слышу, из передней велит: "Спускайтесь вниз по лестнице, ждите внизу, на улице". Я и пошел с радостью, от греха подальше. Минута прошла - никак не более, - смотрю, и он выходит из подъезда, и в руках у него ничего нет. Дошли мы до машины, Крест - навстречу. "Как?" - спрашивает у Хозяиина. Тот кивнул только - порядок. Крест протягивает мне деньги и говорит: "Чеши отсюда, завтра к тебе приеду". Влезли они оба в "козла" и уехали в сторону Самотеки.
- А ты? - спросил комиссар.
- А я пошел в сторону улицы Горького, и стала разбирать меня досада. Стоит фатера отпертая, в парадном ни души, вещей там всяких и денег небось навалом. А самое главное - забрало меня за живое сомнение: если они мне такую деньгу только за погляд отвалили, то здесь чего-то не просто так, И телефон, который я оставил в этой квартире, покоя не давал - опасался я, что это мне Крест какую-то пакость учудил, только я не понимаю какую. Ни один вор никаких телефонов оставлять фраерам не станет. И ключи в кармане звякают, как по сердцу ударяют. Тогда я вернулся…
- Ну-у, орел! - ахнул я.
- Да, - твердо повторил Мельник. - Понял я, что обжали они меня, жулье проклятое! Как зашел в кабинет, так и увидел, что шкаф разворочен, и вспомнил, что Крест у меня брал фомку. Драгоценностей, наверное, камушков разных набрали и денег да сбежали. Ну ладно, я и сам с усам. Взял чемоданы здесь же, набил их, чем под руку попадя, - а там все доброе, бери любое, не прогадаешь. Вырвал листки из книги телефонной, сжег, а пепел на полу растоптал. И ушел. Вот и вся история, чего знал - рассказал. А теперя можете судить…
Комиссар закурил сигарету, щелкнул несколько раз зажигалкой, задумчиво глядя на рвущуюся из форсунки струю голубого пламени, невесело хмыкнул:
- Н-да, историйка интересная. Что ж, Тихонов, спрашивай - тебе и карты в руки…
- Как выглядел Хозяин? - спросил я.
Мельник свел морщины на лбу.
- Как? Обычный он человек, ничем его и не приметишь особенно. Чуть пониже тебя ростом, не толстый. Кепка на глаза надвинута, и воротник поднят. Очки большие на нем были, не то чтобы черные, а темноватые такие.
- При встрече вы его сможете опознать?
- Кто его знает, - развел руками Мельник. - Видел-то я его совсем чуть и притом все время в темноте.
- А Крест? Креста сможешь описать подробно?
- Конечно, смогу. Да толку-то что с этого? Вот стоит он перед глазами моими, а тебе-то в мозги его портрет я же не передам!
- Это не страшно! - успокоил я его. Прибор у нас есть хороший; и если стоит он у вас перед глазами, то вы нам его на приборе нарисуете, как в фотографии.
Мельник недоверчиво посмотрел на меня:
- А почем же ты знаешь, что я рисовать могу?
- Вам и не надо рисовать. Прибор это сам сделает. Сколько лет Кресту, на ваш взгляд?
- Под пятьдесят примерно. Но парень он крепкий.
- А Хозяину?
- Не могу я точно сказать - плохо видел. Но так, по фигуре судя, он еще не старый.
- Скажите, Крест приехал к вам на другой день, как обещал? - спросил я.
- Нет. Я думал, что он пропал насовсем. Да и чего греха таить, рад я был этому, больше рожу его ехидную не видеть. Хоть и жалко, что такой клиент наваристый ушел. Но только через неделю он объявился снова.
- Чего сказал?
- Сказал, что, мол, все в порядке. Хозяин доволен. Я и сообразил, что он не знает о том, как я после них там потрудился. Ну выпили мы, потолковали. Опосля он сел и написал кому-то два письма. Одно с собой забрал, а второе мне дает. "Смотри, Степан Андреевич, - говорит, - не забудь, отправь его ровно через три дня. Ровно!" Я его спрашиваю: "Что за письмо такое?" А он смеется. "Это, говорит, - очень важное письмо, смотри не забудь. По этому письму, - говорит, - вместо нас, грешных, Хозяин заместителя отправит на Петровку оправдываться". Непонятно это мне, конечно, было, а Крест все загадками говорит: "Ты Хозяина слушай, он человек умнейший, зря не сделает". - "Так коли все шито-крыто, то на кой ляд письма эти посылать?" - спрашиваю я его. Он мне объясняет: "Милиция на розыске по крупному делу, если следов не имеет - прямо сатанеет. Чего хочешь можно ожидать от них, если им совсем зацепиться не за что. Вот им и надо помочь - пусть и следы будут, и ответчика им подходящего надо подыскать, пусть занимаются всласть. А времечко-то капает, бежит - и все от них, и все к нам. А как до конца докопают да вместо дела найдут фигу, им дороги назад нет - начальство им головы поотрывает за такие ошибочки. Вот и наденут они хомут на того дурака, письмецо который получит. У них там тоже бухгалтерия арапская - план выполнили, галочку поставили, дело можно закрывать…"