Да и в остальном сосед оказался идеальный.
- Слушай, - спросил он Олега. - А что он не при аэродроме-то живёт?
- Ему там тяжело. Он при штабе ледовой проводки служит.
Понемногу Еськов понял, как ему повезло. Это было то, что называется сто тысяч по трамвайному билету, и это не он согласился жить с каким-то чудаком, а этот чудак, словно колдун, выбрал его.
Был Григорьев человеком могущественным, причём он просто просил одних людей за других, и те никогда не отказывались помочь.
Когда Еськов как-то заикнулся о северных островах, то выяснилось, что Григорьев летал над ними ещё до войны на американской "Каталине", одной из трёх закупленных ещё Леваневским.
Но всего интереснее оказались гости Григорьева.
Видимо, Еськов и понравился старожилу тем, что сидел смирно, лишнего не нёс, к стукачеству был не склонен, а в остальном удачно дополнял компанию.
Он стал как бы секретарём этого молчуна.
Да и то - настанет лето, общежитие опустеет, все разбредутся по маршрутам.
А сейчас, когда полно камеральной работы и идёт подготовка к навигации, москвич разнообразил жизнь Григорьева. Особенно когда придёт южак - а южаков Григорьев повидал много, у него было особое чутьё на то, как вдруг появится особый вибрирующий звук, который не спутаешь ни с чем.
Южак в устье Колымы вовсе не таков, и в Тикси, когда он идёт с запада в морпорту и с юго-запада по взлётной полосе.
Страшен этот ветер - удвой его, и вот тебе скорость какого-нибудь "кукурузника".
А вот когда здесь, в Чаунской губе, южак валится с гор, жди беды, наружу не суйся. А уж если у тебя некрепки окна и не законопачены щели, будешь жить в сугробе. Это там, где-то далеко, южный ветер ласков и нежен, там другие приметы, как с Астафьевыми ветрами: коли дует северный и сердитый - будет стужа недалече, западный - к мокроте, восточный - к вёдру, а южак подул - к теплу.
Старожилы говорили, что южак может прийти и на два дня, и на две недели.
И перед приходом южака Григорьев всегда выходил на крыльцо, будто пловец, ловя воздух перед нырком.
Он смотрел на горы вокруг и если видел лёгкие кучевые облака, то с пониманием кивал головой.
Впрочем, он был материалистом и считал, что никакой мистики нет - феновые ветра всегда легко вычисляются по перепаду давления.
А барометр в голове Григорьева работал слишком хорошо, раскалывая её болью задолго до прихода южака.
В один из таких дней, когда они законопатили дверь, в гости к Григорьеву зашли его старые друзья.
Лоцман Конецкий с двумя приятелями сноровисто втащили в комнату ящики для сидения, и явно было, что это вовсе не пустая тара, из которой тут производилось всё - от табуреток до двухспальных кроватей.
Еськов подумал, что у таких начальников могли бы быть места для встреч куда лучше, чем комната в общежитии.
Но, видимо, промеж них было так заведено - они пришли сюда к Григорьеву, как новые волхвы по Полярной звезде. И эти щедрые дары были залогом какой-то просьбы или вопроса.
Было понятно, что в этот самый момент Еськова дружески попросят сходить к соседям за чем-нибудь и надо вернуться не слишком быстро.
А пока, пока тебе разрешают, можно слушать.
Вряд ли тут тебе расскажут про мамонта, но про жизнь расскажут точно.
И рассказывали моряки про свою жизнь, что была жизнью подданных другого государства, что дружило с государством Дальстрой, но не так чтобы не разлей вода, не так чтобы до самой последней рубашки.
И имя этому государству было Главсевморпуть.
Два государства были на северо-востоке, одно было более северным, а другое - более восточным. Иногда они мешали друг другу, иногда ревновали друг друга, но оба эти государства были союзниками большой страны СССР.
И был Главсевморпуть водяным, а Дальстрой - земляным, будто кит и слон были они. И на огромных пространствах и того и другого работали тысячи людей в ватниках, причём некоторые имели номера вместо имён. Но был Главсевморпуть знаменит, а Дальстрой - не так чтобы слишком. Но и в неизвестности своей был силён Дальстрой.
Дальстрой был старше своего морского собрата, а был Главсевморпуть рождён под знаком Стрельца в 1932 году. И не только ведал он лоцманами и кораблями, льдами и ледоколами. А ведал он северным промыслом и перьевыми ручками в школах на берегу, ведал никелем и метеостанциями, ведал портами и стройками. Всем он ведал, потому что товарищ Сталин, прохаживаясь в мягких сапогах перед своими визирями, сказал, что будет похож Главсевморпуть на Ост-Индскую компанию.
Могуч был Главсевморпуть, и если Дальстрой ходил в генеральском, то Главсевморпуть - в адмиральском сукне.
Было в нём романтики больше, однако ж не для тех людей, что носили номер на груди, на спине, да ещё и на шапке. В цифрах романтики нет, если уж ты не вольный математик, конечно.
Сейчас Еськов был тут один из земляных людей, зато морских людей было целых четверо.
Один из них был, впрочем, человеком воздуха, но всё же гражданином Главсевморпути, то есть ангелом воздуха, подчинённым ангелам моря. Этот человек был штурманом и был известен своим собеседникам давно. Они все давно были повязаны этим морским путём, как верёвочкой.
Оттого и говорили о любом прошлом как о недавно случившемся, а о знаменитостях - как о соседях.
Еськов тоже вспомнил вслух старую поговорку.
"Хочешь быстро и четко достичь цели - зови Амундсена; нужно провести научные исследования - ищи Скотта; но когда не знаешь, что делать, и ничто уже не помогает, вались на колени и моли о Шеклтоне".
- Да, я люблю Шеклтона.
- Повремените с этим, - сказал молчавший всё это время штурман.
- А что?
- Вы многого не знаете.
Его вдруг прорвало:
- Шеклтон, будучи полковником английской армии в период оккупации, возглавил операции по ограблению богатств Архангельского и Мурманского краев. Эрнст Шеклтон, национальный герой Великобритании, - в роли мародера, вот куда привела алчность!
Конецкий даже положил ему руку на плечо, успокаивая.
- Не горячись. Не надо.
- А что, думаешь, слова? Документы есть!
И документ стал ткаться из воздуха, из старой обиды и злости, будто специально его строчки ждали тридцать лет.
"Уполномоченному правительства его величества. Вам необходимо знать, что офицер Королевского флота Шеклтон, прославленный своей экспедицией к Южному полюсу, заключил с губернатором Северной области генералом Миллером соглашение о передаче в концессию Английскому акционерному обществу под председательством упомянутого Шеклтона всех богатств Кольского полуострова. Общество обладает капиталом в два миллиона фунтов стерлингов. Оно состоит из англичан с наилучшей деловой и финансовой репутацией. Концессия заключается на 99 лет.
Общество Шеклтона получает Мурманский район со всеми минеральными залежами, железнодорожную линию от Мурманска до Сороки, право вывозить лес в неограниченных размерах, строить лесопильные заводы, дороги и порты, ловить рыбу и вообще всячески использовать русский Север в интересах развития британского капитала.
Генерал Миллер получает взамен крупный транспорт продовольствия и обмундирования. Будут также доставлены иные предметы, необходимые для успешных действий русской добровольческой армии. Директор - распорядитель компании Шеклтон прибыл в Мурманск для работы. Вам необходимо поддержать среди организации русских офицеров уверенность (основанную на подлинном положении дела), что работа английских промышленников на Севере не только облегчит борьбу с большевиками на фронте, но упорядочит тыл добровольческой армии, каковой, как вам должно быть известно, носит черты беспорядка и анархии. Сообщаю вам для сведения, что флотилия его величества на реке Северной Двине пополнилась броненосной канонерской лодкой речного типа "Умбер", пришедшей из Бразилии, и тремя номерными мониторами".
- И что? - хладнокровно сказал Григорьев.
- А то, что это донесение генерала Уолша, отпечатанное на папиросной бумаге, перехватили наши чекисты у одного офицера. А шёл офицер из Мурманска в Вологду! Офицер!
- Да ладно тебе, мы все теперь офицеры. Все, кто за столом сидит. Успокойся.
Но штурману было не до спокойствия.
- Шеклтон… Почти Нансен! Гуманист! Только Нансен ездил детей кормить, а этот вот так!
Конецкий жёстко сказал:
- Опомнись. Лет-то тебе сколько? У тебя в доме на Суворовском Шеклтон стоит? Такая толстая книжка, красивая, Владимир Юльевич Визе редактировал ещё? Всё оттого, что ты сотворил себе кумира. И сейчас ты мстишь ему за то, что он оказался обыкновенным человеком. Шеклтон так пил ещё крепко, что? А в книге полно интересных мыслей, и он ещё любил Браунинга и Теннисона.
- Нет, увы, яд капиталистической алчности растлил его душу, исследователь шестого континента стал грабителем и карателем!.. А книгу эту я переставил в самый темный угол шкафа, ибо потерял веру в его слова.
- Штурман, ты не на политинформации. Не надо тут этого, да и в других местах тоже не надо - пафосу убавьте, - тихо сказал Григорьев.
Чтобы сбавить накал разговора, Конецкий вставил:
- Я вот что скажу: Шеклтон ящик виски потерял. Мне британцы с конвоев рассказывали - на месте лагеря арктической экспедиции Шеклтон в 1907 году потерял виски марки Mackinlay’s. Подозрительный человек этот Шеклтон, вот что я вам скажу. Забыть!.. во льдах ящик!.. виски!.. Я бы принципиально устроил отдельную экспедицию поисков и спасения.
Я так вообще считаю, что самые главные люди в России - капитаны.
- А?
- Именно. Это звание специальное для подвигов - уже пообтесался, но ещё не стал думать о звёздочках больше, чем о деле.
Все главные люди русской литературы - капитаны. И в "Капитанской дочке", и Максим Максимович у Лермонтова, и капитан Тушин у Толстого.
Собственно, даже если имели другие звания - суть едина. Еськов, вы в каком звании демобилизовались?
- Гвардии капитаном.
- Вот видите?
- Нет, не вижу пока. Это всё романтика…
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт…
- О, что вы знаете! Только не советую читать повсюду, - сказал Конецкий. Вот наш штурман только что чуть не расстрелял бумажного Шеклтона, а за этого контрреволюционера уже в вас пальнёт.
Штурман дёрнулся, но ничего не сказал.
- Так вот, молодой человек, это в городе подобное лечи подобным, это в городе мороз лишь повод к звону рюмок, а дорога между домов быстра и стремительна. Тяжелее - в дороге дальней, круче - в морском пути. Ещё тяжелее морская дорога в местах вечной зимы. Итак, мало того, что это движение на Север, но ещё и движение в прошлое.
Вы вот не помните, что раньше было такое - молодой капитан. Он был таким же символом, каким сейчас стал лётчик.
Это вам теперь не ботфорты, не трепещущий мостик, не
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвёт пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
(И Еськов понял, что не только он, но и Конецкий знает это стихотворение наизусть.)
Так вот сейчас вам вместо брабантских манжет:
Я закрою печь заслонкой,
Чтоб пирог румянился.
Мне, молоденькой девчонке,
Водопьянов кланялся!Моё сердце ранено
Лётчиком Каманиным.
Эх, попасть бы среди льдин,
Да что б вылетел один!
Имеется в виду, конечно, только общественный восторг. Есть особая обывательская оптика популярных профессий. Тогда это были капитаны, чуть позже - лётчики. Затем полярники… И среди капитанов были, понятно, ужасные люди. Но когда-то принадлежность к ним была чем-то вроде принадлежности к победившей армии. Причём слово "романтика" здесь не подходит. Понятно, из каких частей состоял этот символ. Что же включает в себя образ мифологического капитана? Ботфорты, нет, ботфорты, как я уже сказал, исчезли к тому времени вместе с брабантскими кружевами, осталось давно знакомое вам, Еськов, с детства: "Над шкафом висел поясной портрет моряка с широким лбом, сжатыми челюстями и серыми живыми глазами".
Вы на этом выросли, Еськов, а для нас это старшие товарищи, а иногда сверстники. В крайнем случае - поколение отцов, родовая память профессионалов: "Помимо наблюдений, воспоминаний, впечатлений, в мою книгу вошли исторические материалы, которые понадобились для образа капитана Татаринова. Для моего "старшего капитана" я воспользовался историей двух завоевателей Крайнего Севера - Седова и Брусилова. У первого я взял мужественный характер, чистоту мысли, ясность цели. У другого - фактическую историю его путешествия. Дрейф моей "Св. Марии" совершенно точно повторяет дрейф брусиловской "Св. Анны"".
Я вам расскажу, Еськов, что было на самом деле: три экспедиции отправились в 1912 году на Север, три судна начали своё путешествие - "Св. Анна", "Св. Фока" и "Геркулес". Три имени - Брусилов, Седов и Русанов. Лишь у одного из них - Седова - известна та дата, что пишется на могильном кресте справа от черточки, но и у него нет могилы.
Бог любит троицу, но судьба трех экспедиций была трагичной. Нет, и раньше смерть была членом экипажа судов в северных льдах. Семен Дежнев шёл к Анадырю, его собственными словами, так: "А было нас на коче двадцать пять человек, и пошли мы все в гору, сами пути не знаем, холодны и голодны, наги и босы…" Один из наших героев - Владимир Русанов видел такую, едва ли не типичную, картину: "На большом полуострове, оканчивающемся Чёрным мысом, образующим юго-западный конец Новой Земли, в безымянном, безвестном заливе я был привлечён тремя высокими, тёмными, наклонными столбами: оказалось, это были кресты.
Страшные новоземельские бури уже давно сорвали их поперечные брусья, обломали верхушки и, как голодные звери, со всех сторон изгрызли дерево.
А жаль - на этом дереве были надписи, вырезанные большими, глубокими славянскими буквами. Но теперь уже не разобрать ни имен, ни чисел, ни лет. Буря и годы навсегда унесли с собой мрачную тайну этих надгробных крестов. Сгнили и развалились избы, в которых жили, мучились и умирали эти безвестные северные герои. Ушел ли отсюда живым хоть один человек? Почему разбросаны черепа? Что это: песцы и медведи разрыли могилы? Или умерли все, а последние трупы так и остались непогребёнными? Кто угадает? Старые повалившиеся кресты не хотят раскрыть свою тайну". На рубеже веков движение к Северу, даже не к земле, а к математической точке, стало родом спорта, а то и безумства.
История освоения Севера напоминает трагический военный навал, когда бойцы лезут на пулемёт, слоями покрывая поле перед врагом. Вторая мировая война доказала действенность этой тактики. Так и капитаны, ложась в лёд, растворяясь в белизне, поднимали температуру местности на долю градуса.
В 1879 году американский офицер Де Лонг на шхуне "Жанетта" выходит из Берингова пролива, но корабль раздавлен льдами. Американцам удаётся на шлюпках добраться до материка, но всё же большая часть экспедиции погибает от голода и холода в устье Лены в 1881 году.
1897 год. Швед Соломон Андрэ вместе с двумя товарищами летит к Северному полюсу на воздушном шаре "Орел". "Ничто не сломит наших крыльев", - произносит он перед стартом с Западного Шпицбергена. Почтовые голуби несут сообщения о благополучном полете, но через три дня из-за потери газа воздушный шар садится на лед. Аэронавты пускаются в путь к Земле Франца-Иосифа, но тщетно, они погибают от усталости и голода. Их тела были найдены на одном из островов только в 1930 году.
1909 год. Наконец, Роберт Пири достигает конца земной оси.
Но карты Арктики всё равно приблизительны, норов ледяного пространства не изучен.
Да и Пири ли был первым, собственно? Достиг ли он полюса, как утверждал?
Быт морских путешественников описывался так: "Много хороших вечеров провели мы в нашем чистеньком ещё в то время салоне, у топившегося камина, за самоваром, за игрой в домино. Керосину тогда ещё было довольно, и наши лампы давали много света".
Во время плаванья Брусилова на судне происходит раскол. Часть экипажа осталась на корабле с Брусиловым, а часть, во главе со штурманом, решает идти пешком на Большую землю. Сам штурман Альбанов пишет об этом восхитительным слогом с долгими периодами, которые выдают внутреннее напряжение: "По выздоровлении лейтенанта Брусилова от его очень тяжелой и продолжительной болезни на судне сложился такой уклад судовой жизни и взаимных отношений всего состава экспедиции, который, по моему мнению, не мог быть ни на одном судне, находящемся в тяжёлом полярном плавании. Так как во взглядах на этот вопрос мы разошлись с начальником экспедиции лейтенантом Брусиловым, то я и просил его освободить меня от исполнения обязанностей штурмана, на что лейтенант Брусилов после некоторого размышления и согласился, за что я ему очень благодарен".
В расставании было мало благости. Это был разрыв, а не прощание.
Если учесть, что Брусилов семь месяцев очень тяжело болел, превратился в скелет, обтянутой кожей, "причём выделялся каждый сустав", начал бояться дневного света, то ничего от романтики не было.
Холод - самый основной мотив сотен полярных дневников. Все пишут, как под копирку: "Лил проливной дождь, и не было от него спасения. Скрыться было некуда. Тщетно мы пытались построить убежище из плавникового леса, который выброшен сюда морем в огромном количестве. Это не защитило нас от потоков воды. На нашу беду, и лес настолько отсырел, что не удавалось развести костер. К счастью, у нас оказалась бутылка рома, поливая им колотые бревна, мы сначала заставили раздуться слабый огонь, а затем уже устроили настоящий пожар, нагромоздивши громадные брёвна друг на друга, так что никакой дождь не смог бы его погасить. Тем не менее высушить платья нам не удалось. Обернувшись лицом к костру, мы предоставляли потокам дождя поливать наши спины".
Впрочем, это не единственный случай использования алкоголя не по назначению - потом, спустя много лет, папанинская четверка перегоняла коньяк в спирт, чтобы консервировать образцы арктической фауны.
Когда у моряков экспедиции Седова кончалось топливо, в топке паровой машины горели туши белых медведей, подстреленных на пути.
Итак, среди льда люди кормили пламень. Особый бог жил в машинном отделении.
Ему всё годилось в корм. Переборки судов ломались и шли туда же - в огненное окошечко машины. В конце плавания корабль, лишаясь палубы и надстроек, становился похож на большую лодку, странный ковчег непарных и немытых.
Вещи получали иные предназначения, из людей вытаивал, становился виден загадочный нравственный стержень. Вы, Еськов, представляете себе фигуру полярного капитана изо льда, в глубине которой темнеет этот металлический стержень, прямой и твёрдый, как фрейдовский идеал, ничуть не тронутый ржавчиной. Настоящий Инвариант, религиозная сущность.
Теперь только герои, ввезённые по оргнабору, сидят там с жестяными кружками и за неимением драконовой крови купаются в снегу.
Главный закон путешествия был сродни законам физики - всё превратить в тепло. И всё подчинено одной цели - дойти и выжить. Или просто выжить.