И вот зеркальный майор поднял лук и пустил в него стрелу.
И в ту короткую секунду, что она летела в воздухе, настоящий майор понял, что этой стрелы ему не миновать. Когда она пробила грудь настоящего майора, он понял всё: хитроумные колдуны, что не в силах были победить майора в бою, победили его волшебным образом. Они изготовили отражение майора и, вдохнув в него жизнь с помощью горького дыма палёного мха и заставив подняться с помощью рокота бубнов, пустили их в бой - друг против друга.
Он мог победить всякого вождя, но вот победить самого себя - не мог.
И обломав стрелу, торчащую из груди, понял, что это было начала конца.
Да, он обманулся с диспозицией и не подождал своего арьергарда. Да, он мог бы отсидеться в своём вагенбурге, составленном из перевёрнутых нарт, но всё это было ничтожным по сравнению с ним самим, в камзоле из оленьих шкур и блестящем котелке на голове.
Меньше половины русских прорвали кольцо и ушли обратно.
Лежал рядом убитый картограф Роттенберг и, умирая, измерял пальцами, как циркулями, северную землю. Быстро-быстро кругами ходили пальцы, а потом остановились.
Его именем в чумах пугали детей, а теперь Прилуцкий лежал на снегу. Кровь хрипела и булькала в его горле.
Со смертной тоской глядел вслед своим казакам майор, а к нему уже приближалось, скача прыжками, его отражение.
На него набросили аркан, и майор теперь наблюдал свою смерть сбоку - по весенней, одуряюще пахнущей земле бежал к нему зеркальный майор, и вот ударил зеркальный майор настоящего, они слились и стали неразличимы.
Майор был убит, а отряд разгромлен.
Ему быстро отрезали голову.
Северный народ увёз этот трофей, знамя, циркули картографа Роттенберга и даже ненужную одинокую пушку.
То, что осталось от тела майора, нашли спустя неделю. Мёртвый майор отправился в Анадырск, и специальный человек залил его тело, обёрнутое специальной бумагой, неспециальным воском. Мёртвый майор полгода лежал в лиственничном гробу.
Лежать ему было покойно, потому что погреб был вырублен в вечной мерзлоте.
И наконец, по санному следу его увезли в Якутск.
В марте 1748 года майор лёг в землю Якутского Спасского монастыря.
В 1765 году майорский острог оставили жители, а через шесть лет разрушили его стены. Но прежде комендант его Фёдор Христианович Плениснер составил карту окрестностей и написал комментарии к ней, что звались "Примечание о Чукотской земле". На карте этой изображены острова в Северном океане, помеченные надписями: "Земля Китиген, живут люди", "Живут оленьи люди храхаи".
Всего этого уже не знал майор Прилуцкий.
Голова и кольчуга долго кочевали вместе с северным народом, меняя владельцев, и, по слухам, были зарыты на высоком холме на берегу другого океана, с противоположной стороны полуострова.
Но война и сейчас не оставляла эту землю.
Один за другим пошли над ними военные борта.
На этот раз в небе гудели не транспортники, а пикирующие бомбардировщики.
Еськов неприятно удивился им.
Они шли у него над головой в таком же строю, как и десятки раз на войне.
- Учения, - пожал плечами Григорьев.
- Не нравятся мне эти учения, - хмуро сказал Еськов.
- А кому нравятся? Но ты что - газет не читаешь? Не видел, что ли, в своё время идиотскую карикатуру в "Правде"?
Еськов видел карикатуру - она была смешная. Американцы, вооружённые до зубов, пугали эскимосов и арктическую фауну. На американскую военную мощь с испугом глядели два медвежонка, олень, морж и пингвин, видимо пришедший из Антарктиды своим ходом.
Этот пингвин Еськова всегда забавлял, но сейчас веселья не было.
- Видишь ли, друг, всё очень просто: есть люди, представляющие мир как школьную карту, и люди, представляющие мир как глобус.
Люди, воспитанные на плоской карте, видят вытянутый слева направо СССР и тонкие границы его полярных владений, сходящиеся к полюсу. В левом краю они видят североамериканский континент, ну и кусочек Аляски справа.
Этой школьной картой, плоскостью, висящей в каждой школе, и ограничивается представление о мире большинства людей.
А вот другие люди смотрят на Арктику, будто представляя себе глобус. Они смотрят будто на макушку младенца - и видно, что самый краткий путь для бомбардировщика - через полюс. И трофейным "Фау" тоже лететь здесь удобнее, хоть она, конечно, не долетит. И тут всегда так было - вон спроси Михалыча.
Еськов действительно через несколько дней аккуратно расспросил Михалыча.
Григорьев действительно рассказал ему примечательную историю родом из тридцать первого года.
Эта история была подробной, потому что в ней не было ничего секретного - тогда про неё писали в газетах, просто со временем её перестали упоминать как нечто чужеродное в истории советского Севера.
Итак, летом 1931 года в северное небо вплыл немецкий дирижабль LZ-127 "Graf Zeppelin".
И в гондоле его сидел не только немецкий доктор Гуго Эккенер, но и профессор Самойлович. Даже Кренкель стучал что-то на своём аппарате из этой гондолы, где сидели немцы, шведы и американцы.
Дирижабль взлетел в Берлине, добрался до Ленинграда, затем до Архангельска, до Земли Франца-Иосифа. Дирижабль пролетел над Северной Землёй и Таймыром, а потом вернулся.
Дело было не только в метеорологах и географах. Дело в том, что земная поверхность Северной Земли и Таймыра преломлялась в лучших линзах Цейса.
Да только под конец немцы заявили, что вся плёнка, разумеется, тоже лучшая, засвечена. И в сорок втором, закончил Григорьев, когда мы таки начали их топить, оказалось, что ничего, конечно, не засветилось.
Ну и обнаружилось, что немцы, занимавшиеся изучением рыболовства в конце тридцатых, оказались вполне себе гидрографами, гляциологами, картографами.
Ну, а потом, ты помнишь, что было, - временная передышка.
Про временную передышку Еськов всё помнил.
В этот момент человек в генеральском кителе, с которым когда-то говорил Еськов, мудрый визирь государства Дальстрой сидел в своём кабинете. Боль ломила виски - работа здесь была нервная, и Золотая Звезда с тонкими лучами, что горела на его расстёгнутом кителе, досталась ему не просто так.
Человек в кителе читал секретную почту и тёр лоб.
При шторме пропала группа геологов, вышедших для съёмки на дальние острова. Вместе с ними исчезли и двое пограничников - и теперь некоторые стали подозревать, не склонил ли кто группу к побегу.
Потому что американский берег - вот он, рукой дотянись и потрогай.
Но побег невозможен, это в лагерях слагают легенды о смельчаках, махнувших через кордон.
Но всякое исчезновение, особенно сейчас, должно быть снабжено ворохом актов.
Также ему прислали секретный пакет, потому что все визири государства Дальстрой должны были быть ознакомлены с этой бумагой. Министр внутренних дел написал особую бумагу наверх - а для министра внутренних дел "верх" состоял из одного, ну максимум двух человек, и один из них тоже был одет в красивый китель с Золотой Звездой (такая же была у второго), и они все были обручены с геройством социалистического труда.
А писал министр тревожный приказ, обязательный к исполнению всеми визирями сопредельного государства Дальстрой, потому что все они носили форму его ведомства, да и картографы были его ведомства, и архивисты, и даже пограничники были его ведомства.
Про пограничников и писал министр: "Министерство внутренних дел СССР докладывало, что на участке 110-го пограничного отряда МВД, расположенного на Чукотском полуострове, возросла активность американской авиации и морского флота.
Организованным наблюдением за поведением эскимосов, прибывших с Аляски, было установлено, что американцы стараются использовать этих эскимосов для сбора разведывательных данных о положении на Чукотке. Если в прошлые годы с американской стороны обычно приходили эскимосы старики и женщины, в большинстве случаев имевшие на нашей территории бытовые и родственные связи, то в минувшем году этих категорий эскимосов не было, а в основном к советским эскимосам "в гости" прибывали мужчины в возрасте от 20 до 35 лет, как правило не имеющие родственных связей в нашей стране.
Американские эскимосы в процессе общения с советскими эскимосами стараются получить путём расспросов данные о наличии на Чукотке советских войск, государственных учреждений, о состоянии экономики, военном строительстве и настроении населения.
На основании изложенного МВД СССР считает установленным, что за последнее время на Аляске проводятся военно-подготовительные мероприятия для дислокации сухопутных войск, авиации и морского флота.
Кроме того, ведётся воздушная и морская разведка Чукотского моря, Берингова пролива и побережья Чукотского полуострова.
Пограничными войсками МВД СССР проведён ряд мероприятий по усилению наблюдения за побережьем Аляски. В этих целях увеличено количество пограничных, наблюдательных постов, которые оснащены необходимыми средствами наблюдения.
Кроме того, начальнику 110-го пограничного отряда даны указания о подготовке для посылки на Аляску в разведывательных целях в 1948 году нескольких квалифицированных агентов из числа эскимосов".
Человек в красивом кителе помнил, как лет тринадцать назад другой министр, а вернее нарком, писал совершенно иначе. Человек в ежовых рукавицах писал: "Между американскими и советскими эскимосами, проживающими на побережье Берингова пролива и на Диомидовых островах, на почве родственных связей ежегодно происходит личное общение. Американские эскимосы один или два раза в год посещают наши селения и попутно привозят с собой кожсырье (моржовые и тюленьи шкуры) и сдают их нашим факториям в порядке товарообмена. Американские власти относятся к посещениям эскимосами советской территории и товарообмену с нашими факториями как к нормальному явлению и никаких ограничений в этом отношении эскимосам не делают.
Наша пограничная охрана, считаясь с тем, что поездки производятся с давнего времени, не препятствовала посещениям нашей территории американскими эскимосами, а равно и товарообмену с советскими факториями.
Полагаю, что для приезжающих в СССР американских эскимосов следует установить льготный порядок въезда, пребывания и торговли на территории СССР".
Человек в ежовых рукавицах хотел оформить это специальным международным соглашением.
Но время смыло и этого человека, и многих других наркомов с их заместителями, и мир изменился так, что не найти этих людей ни в каких геологических пластах.
А теперь пришла радиограмма из Певека от специальной экспедиции.
Её начальник подписывался под радиограммами Петров (а иногда - Иванов), так что человек в генеральском кителе сразу догадался, что все эти фамилии - пустой звук. Фамилии эти - только шесть стуков печатной машинки, а на самом деле и без фамилии чины у пришлого начальника немалые.
Этот фальшивый Петров вытребовал себе в подчинение его геолога.
Геолога этого он помнил - хороший парень, фронтовик. Довольно неплохо держался у него в кабинете.
Но зачем он ему?
Что он говорил про мамонтов? Может, в этом дело.
Но Петров или Иванов был не из Академии наук, а совсем из другого ведомства. Чутьё подсказывало главному геологу, что Иванов-Петров был из загадочного пространства специальных проектов, которое курировал их бывший министр, человек в пенсне.
Парня он им сдаст, хотя жалко, конечно.
Коготок увяз, всей птичке пропасть.
И он вдруг подумал, что будет, если случится война.
Как вдруг ломанутся американцы через пролив, как полетят самолёты, и, видно, будут сразу захватывать аэродромы подскока, чтобы лететь на Москву. Что будет с ним, с семьёй? Что будет с его делом? Нужно ли к этому быть готовым, или положиться на судьбу, что вывозила его в самые лихие времена?
Но один беглец всё же был, и не знал о нём ничего человек в красивом кителе, потому что человек в кителе был герой, важный государственный муж, а беглец - человек никчемный и простой.
Одно слово - бандеровец Скирюк.
Скирюк решил бежать давно. Он решил бежать уже в тот самый момент, когда ему на склоне карпатской горы ткнули автоматом Судаева под рёбра и велели поднять руки.
Он решил обмануть всех и бежать не по весне, когда в лагеря приходит безумие и Зелёный Прокурор стучится в двери бараков, когда сходят с ума от тоски даже самые циничные зеки, нет - он решил бежать по зиме. Он решил так, потому что собирался бежать не на Запад, домой, а на Восток, в чужие земли. Кто-то ему рассказывал, что в Канаде много таких, как он.
Но это было уже не так важно в том месторасположении Скирюка, для которого географический Восток становился политическим Западом.
Он бежал по зиме с оловянного рудника и удачно избежал поисков. Его сочли погибшим, а он выжил, пролежав пару недель в норе, как медведь, занесённой снегом. Потом он вышел на зимники геологической экспедиции и разжился там инструментом.
После этого он вышел к побережью и убил чукчу с нартами. Скирюк не хотел его убивать, чукча даже согласился везти Скирюка-геолога, куда он скажет, да потом вдруг засомневался.
И Скирюк теперь двигался на нартах в Америку. Правил он плохо, часто разнимал собак. Но потом приноровился. Одна беда - пользовался он геологическим компасом, а не звёздами. Определять направление по звёздам он не умел, и слово "секстан" он счёл бы обычной похабной шуткой.
Оттого забирал Скирюк к северу, понемногу отдаляясь не только от СССР, но и от берега Аляски.
Сам не зная того, он двигался к полюсу, будто Роберт Пири, но тот хотя бы знал разницу между Северным полюсом и магнитным.
На аэродроме часто садились военные самолёты с южного побережья Чукотки.
Там после войны с Японией стояла в бухте Провидения целая армия.
Армия генерала Олешева врылась в сопки, ощетинилась стволами пушек и попрятала в ложбинах танки. Армия ждала приказа на восток и жила неуютно, хоть и сытно.
Лётчики рассказывали Еськову, как в первую зиму уголь не успели довезти до частей и дороги вмиг замело. Тогда дивизии встали цепочкой и передавали уголь в вещмешках - как вёдра на пожаре.
За пять лет армия вросла в чукотскую землю, и аэродром, на котором раньше садились лендлизовские самолёты, был забит МиГами. Прилетели туда и Ла-11. Истребители Лавочкина уже повоевали в Китае и Корее, а теперь в особой модификации появились здесь. Самолёты стояли особняком, а потом снялись и, как стая птиц-переростков, ушли на север - говорили, что пилотов готовят к посадкам на полярные льдины у Северного полюса.
Летчик пил и признавался в любви к Северу. Он говорил, как прекрасен южный берег в начале лета, когда зацветёт Иван-чай и между его цветами золотой корень и когда горит красным скорая осень и вся тундра лежит перед ним, а самолёт закладывает вираж над аэродромом и…
Но тут лётчик заплакал и уронил голову.
- Ненавижу, - завыл он. - Ненавижу… Скорей бы домой.
- Вот приедет Малиновский, Малиновский вас рассудит, - сказал кто-то из-за спины.
- Родион Яковлевич - голова, - согласился лётчик.
Он поспал на сложенных руках минут пять, а потом очнулся и снова принялся жаловаться.
Лётчик жаловался на то, что жизнь угрюма и в бухте Провидения нет женщин.
До Еськова и раньше доходили слухи о непорядке на юге. Там женщины боялись солдат и старались не появляться на улице поодиночке.
Время от времени комендантский взвод кого-то расстреливал, но физиология была непобедима.
Еськов слушал это без удивления - если скоро грянет война, то ли ещё будет.
Через какое-то время откуда-то из-под Москвы прилетели бомбардировщики. Они шли по трассе Салехард - Норильск - Хатанга - Тикси - Певек. Лётчиков потом техники вытаскивали из машин на руках - так труден был перелёт.
Было видно, что они работают по им самим, может, неведомому во всех подробностях большому плану.
Григорьев сначала прятался, увидев эти самолёты. Ему было неприятно думать о том, что кто-то из его прежней, удачливой и орденоносной жизни может его узнать. И не то что давний знакомец задаст какой-нибудь неприятный вопрос, нет, неприятно было даже представить, как он посмотрит на тебя - молча и с сожалением.
Но потом он встретил кого-то из старых знакомых и перестал бояться. Всё вышло куда лучше, на его новое положение никто не обращал внимания.
А лётчики крутились над Арктикой, искали площадки, вели съемку и попутно закрыли несколько мифических островов.
Однажды по весне лётчики провели учения, бомбили какие-то муляжи, да так сноровисто, что условный противник не успел даже поднять перехватчики в воздух.
После всё надолго затихло.
Зато вскоре на аэродроме сел транспортный самолёт с истребителем сопровождения.
И вот с этого момента жизнь Григорьева пошла по-другому. Никаких предчувствий у Григорьева не было, хотя он обратил внимание и на сытых солдат, что разгружали какие-то ящики, и на странную парочку начальников - грузного майора и старика в полушубке без погон, но явно бывшего в чинах.
Через несколько дней Григорьева вызвали в Особый отдел и задали несколько формальных вопросов. Потом его пригласили в другую комнату, и он понял, что его прошлое снова вернулось к нему.
Речь шла о давней истории 1942 года, когда он пытался топить немецкий рейдер, но дело было не только в немцах.
Что-то другое интересовало этих людей, и Григорьев был им нужен. А он знал: единственный способ выстроить свою жизнь правильно - это быть нужным.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Спирт и виноградное вино, восемь транспортов и танкер, возвращение на Север и верность избранным ценностям старшего лейтенанта Коколия
Русские всегда отчаянны, и, наводя орудия, мы всегда должны помнить, что пока они не уничтожены, от них всегда можно ждать неприятностей. Они отчаянны, вот в чём дело.
Фрегаттенкапитан Людвиг фон Боков. "Сражения во льдах"
Карское море, август 1942
73°29′21″ с. ш. 80°14′42″ в. д.
Номер этому году был тысяча девятьсот сорок второй, и год этот был страшен.
Мир опять завис на краю, немцы были на Волге, а над Ленинградом шелестели, чтобы окончить траекторию разрывом, восьмисоткилограммовые снаряды врага.
В тот август батальон Еськова дрался на Ладоге, где рвалась к Дороге жизни финско-итальянская флотилия. Итальянские катера совершили долгий путь через пол-Европы, и теперь Еськов смотрел на них, превратившихся в далёкие точки на горизонте, в трофейный бинокль.
В этот момент в двух с половиной тысячах километров к северу от Еськова старший лейтенант Коколия задыхался в тесном кителе. Китель был старый, хорошо подлатанный, но Коколия начал носить его задолго до войны и даже задолго до того, как стал из просто лейтенанта старшим и, будто медведь, залез в эту северную нору.