3
Когда сходятся июньские вечерняя и утренняя зори, птицы перестают петь. Это насторожило майора Лебедева. Он прислушался. Совсем неподалеку тихо и печально кричала сплюшка, нагоняя грусть.
Противник все так же неистовствовал, все усиливая прочесывающий огонь. Ударил даже тот, обычно молчавший дзот, который был на пути разведгруппы. Но именно это и успокоило Лебедева. По расчету времени разведчики давно должны были пройти передний край, и, если дзот открыл не прицельный, а прочесывающий огонь, значит, все в порядке: группа благополучно миновала передний край противника.
Налетел первый, ощутимый порыв предсказанного Зюзиным восточного ветра. Майор Лебедев поднялся и совсем уже было собрался идти в землянку, чтобы немного отдохнуть перед первым сеансом назначенной связи (впрочем, рации все время работали на прием, и, если бы что-нибудь произошло, радисты немедленно доложили бы), сделал несколько шагов, когда новый порыв восточного ветра поколебал завесу тумана и она стала быстро подниматься. Туман рвался, цеплялся за кустарник, кочкарник и пропадал не сразу, а кусками. И когда он почти исчез, за выступившей темной громадой дубравы вспыхнули фары и почти тотчас же ударили пулеметы или автоматы. Что именно - майор не понял. Но он хорошо слышал, что заработало чужое оружие, видел, как излетные трассирующие пули иногда достигали опушки дубравы и бессильно, как светлячки, гасли, не достигнув переднего края.
Майор Лебедев сразу понял, что произошло, и представил, что произойдет позднее. Провал четвертой группы, удивительная осведомленность противника неопровержимы. О формировании группы Зюзина, ее подготовке, маршруте, задании знали только командующий, начальник разведотдела полковник Петров и он, майор Лебедев. Теперь можно оправдываться, говорить что угодно, но… Во всем объеме и во всех деталях об операции знал только он, Лебедев. Больше того, именно он дал согласие на выход группы в тыл противника на целые сутки раньше намеченного срока. Дал согласие - и очередная группа попала в засаду. Совпадением этого не объяснишь. А раз так, то лучше всего вынуть пистолет и…
Впрочем, это не дело… Это признание своей вины, основание для последующего презрения, это - предательство семьи и тех, кто рекомендовал в партию, в разведку. Нет, их подводить нельзя… Самое правильное сейчас встать и идти по маршруту группы. Ошметки тумана еще кое-где висят. За ними можно будет спрятаться от своих, потом, приблизившись к переднему краю противника, подняться в рост да еще пострелять по дзоту или наблюдательному пункту. Уже рассветает. Немецкие пулеметчики не промахнутся…
Он должен был проводить группу. Он проводил ее. В служебном своем рвении проводил дальше, чем следовало. И вот результат: убит. В этом случае все в порядке. Семья будет получать пенсию, друзья посочувствуют - такое наше проклятое дело. Ругают штабников, а что они могут сделать? Это единственный выход. По-своему честный. Собственный приговор, самим приведенный в исполнение. Никто ничего не теряет и не выигрывает…
Майор Лебедев сделал несколько шагов к переднему краю, к заболоченной пойме, тщательно расправил гимнастерку, поправил фуражку, словно собираясь на встречу с начальством - офицер всегда должен быть офицером. Тем более разведчик. Потом остановился и усмехнулся.
Хорошо. Пал смертью храбрых… Но ведь это подарок врагу! На его, Лебедева, место сядет другой человек, и снова пойдет в тыл врага новая группа, потому что война безжалостна и командующему нужно знать, что появилось перед фронтом его армии. Если он не узнает этого - на армию, на знакомых и незнакомых людей может обрушиться непредвиденный удар и погибнут уже не только разведчики, но и тысячи других солдат. И именно он, майор Лебедев, ценою жизни спасая свою честь, честь своей семьи и друзей, будет виноват в смерти и страданиях многих людей.
Да, крути не крути, а выбор, как и все на войне, вырисовывался безжалостный и точный. Выбор совести, офицерской чести.
Справа, там, куда уходила излучина заболоченной, очистившейся от тумана поймы, небо тронула розоватость, и невидимая сплюшка опять сообщила, что она спит. Майор вздрогнул - он так и не привык к птичьему щебету, - круто повернулся и зашагал в тыл, подальше от невезучей землянки, тайно выкопанной, тайно покинутой и теперь молчаливой, как могила.
Лебедев пошел в тыл, где был его "виллис", где сидели специально натренированные радисты, которые вот уже три дня слушают эфир на необычной, подстроенной к немецкой волне. На это тоже делалась немалая ставка. Радисты Зюзина учились "выстреливать" сообщения в перерывах между немецкими передачами, что затруднило бы противнику пеленгацию раций. Кого слушали радисты, они не знали, хотя все это время майор Лебедев дважды в день появлялся у них и спрашивал:
- Ничего?
- Никак нет, - отвечал старший, - имеется. - И протягивал бланки с текстами, которые составлял майор для тренировки зюзинских радистов.
Ребята справлялись с заданиями хорошо, но Лебедев, получив бланки, становился печальным, озабоченным и ронял:
- Плохо…
И в этот раз он тоже зашел к радистам и спросил, как всегда:
- Ничего?
Сердце у него колотилось, как никогда, он боялся, что ему ответят: "Попали в засаду". Только сейчас, у радистов, он понял, что в нем все еще жила какая-то надежда. Скорее всего на нелюбимого им, но везучего лейтенанта Зюзина. Может быть, там в тылу, он, строптивый, оставшийся без начальственного надзора и руководства, все решит по-своему, все переиграет и выскочит из неминуемой передряги…
Старший смены ответил:
- Никак нет. Молчат.
- Значит, не время, - сказал майор и поспешил уйти, хотя, честно говоря, должен был остаться и ждать еще одного сеанса связи: надежда все еще теплилась.
Лебедев поехал в штаб армии, разбудил начальника разведотдела и доложил, что он думал и видел.
- Вы, конечно, понимаете, чем это пахнет? - спросил полковник Петров своим обычным, мягким, вкрадчивым баском.
- Разумеется. Поэтому и не дождался второго сеанса связи.
- Странно… Логичней было бы дождаться: все-таки какая-то надежда…
- Возможно. Но о результатах сеанса можно узнать по телефону. Последствия же провала нужно срочно ликвидировать.
Полковник походил по избе, потрогал зачем-то угол русской печи и решил:
- Нужно немедленно доложить командующему.
- Так точно.
- Докладывать будете вы.
- Есть.
Майор Лебедев представлял, что означает этот доклад. Он приготовился к худшему и не ждал поблажек. Сам он уже как бы отрешился от действительности, от самого себя, прежнего, и теперь жил чужими, точнее, общими интересами, для которых он, как таковой, не имел ни малейшего значения. Он выполнял свой офицерский долг. Может быть, последний, но все-таки долг.
Полковник опять походил по избе, спросил:
- Есть хотите?
- Нет. Пить.
- А я, представьте, как только неприятность, хочу есть. - Петров достал консервы, хлеб, открыл термос и поставил два стакана. - Пейте. И все-таки советую поесть.
Майор выпил теплого крепкого чая, потом, поколебавшись, налил второй стакан.
- Сядьте. Следующий сеанс в пять утра?
- Так точно.
- Сейчас четыре двадцать. Подождем докладывать командующему. Давайте подумаем, в чем наша ошибка.
- Думал. Все время думал. Найти не могу.
- Предположить, что кто-то из нас троих шпион, невозможно. Что кто-то проболтался - тоже. Значит, нужно искать утечку информации извне. Во-первых, Зюзин отбирал людей только из своего взвода, хотя об отборе знали все разведчики роты. Когда отбирают людей, опытные разведчики могут предположить, что задание сложное. Если они при этом знают, что на таком же задании уже сгорели три группы, вывод сделать нетрудно.
- Правильно. Но все три группы были из равных разведрот. Во всех трех ротах никто не знает, что они погибли. Наоборот, как было договорено, их осторожно информируют, что группы продолжают выполнять задание.
- Все равно нужно проверить этот канал. Во-вторых, штабные работники. О провале могли знать… - Полковник Петров перечислил всех, кто мог знать о провале. - Но они знают также и другое: больше разведгрупп через линию фронта засылать не будут. Пошлют воздухом. Такие группы действительно готовятся. Следовательно, о группе Зюзина они не знали, как вы не знали о десантных группах.
- Возможно, ненадежный человек был в самой группе Зюзина?
- Возможно. Контрразведчики высказывали сомнения насчет некоего Матюхина. Но и они не знали, для чего отобрана группа Зюзина и, значит, Матюхин. Остановимся на этом варианте: Матюхин или кто-то другой - ненадежен. Зюзин, по вашему докладу, тоже был обеспокоен и, стараясь - подчеркнем это "стараясь" - нарушить установленный срок, пошел в разведку как бы по наитию. Значит, даже если у него в группе был предатель, он не успел бы известить об этом противника, а тот - организовать засаду.
- Так точно. Но…
- Предатель мог сделать это по дороге? Не думаю. Сложно. Тем более вы сами докладываете, что видели свет фар до перехода. Кстати, раньше этого не было или мы не замечали. Во всяком случае, это настораживающий штрих. Противник овладевает приемами ночного боя и даже вносит кое-что новое - подсветку фарами. Однако для того, чтобы организовать такую подсветку, надо заранее продумать план, вывести в нужное место технику и людей. Значит, ждать нашу группу именно в этом месте. - Полковник сделал паузу, вздохнул. - Таким образом, получается заколдованный круг: все замыкается на нас троих.
- Считаю необходимым напомнить, что по маршруту группы Зюзина наши люди уже проходили.
- Да. Но те, первые группы, шли иной, чем Зюзин, дорогой.
- Так точно.
- А результат тот же.
- Кроме автомобильных фар.
- Правильно… Недавно мы с начальником контрразведки и его заместителем специально занялись рассмотрением причин предыдущих провалов и пришли к выводу: информация могла просачиваться только от нас. Впрочем, контрразведчик не знал о группе Зюзина. Сегодня он может сказать, что мы поступили неправильно, не поставив его в известность.
- Но тем самым мы намеренно сузили круг…
- Который, не забывайте, замкнулся на нас. - Полковник опять походил, сделал бутерброд и пробасил: - Да-а, дела-а… Горим, как говорится, ярким пламенем. Что будем делать?
- Что горим - ясно. Что делать? Прежде всего думать.
4
Автомобильные фары погасли. Слышались сдержанный говор солдат, негромкие команды, грохот сапог о борта машин, звон оружия. Потом вспыхнули тусклые подфарники, и почти сразу заскрежетали стартеры и фыркнули моторы. Машины медленно выстраивались в колонну. Вскоре они двинулись через непаханное поле.
После того как шум колонны утих, слух обострился, и Матюхин услышал неизбежные в каждом лесу шорохи: может быть, прополз уж или проковылял ежик, может, землеройка вынырнула на поверхность. Но посторонних, человеческих звуков в дубраве уже не было. Матюхин сказал:
- Пронесло.
Сутоцкий промолчал. Он все еще стоял на ветвях дуба, прижавшись большим, плотным телом к стволу. Матюхин не то предложил, не то приказал:
- Будем спускаться, - и, спрыгнув на землю, залег, огляделся.
Сутоцкий прилег рядом, внятно произнес:
- А все-таки ты - сволочь.
Матюхин вздрогнул, быстро взглянул на товарища:
- Выясним позже. Сейчас будем выполнять задачу. - Он помолчал и стал шепотом раздумывать вслух: - Мне не верится, что они не оставили засаду… Раз они встречали нас так торжественно и если они, забрав трупы, сразу уехали, даже не прочесав второй раз лес и округу, значит, они приблизительно знали, сколько нас. Видимо, нас где-то пересчитали. Правда, на двух можно ошибиться - все-таки сумерки… А вдруг кто-то из наших не убит, а только ранен? Тогда он может сказать, сколько нас было на самом деле.
- Что ж они такие сволочи, как ты?..
- Лейтенант приказал в бой не вступать…
- Смотря в какой…
- Сказал, выясним позже. Я, к твоему сведению, по опыту знаю, что раненным, да еще у немцев, да еще первый раз… можешь и заговорить. Не хочешь, а заговоришь. Особенно в отчаянии. Ведь каждый сейчас уверен, что погибли все. В этом они убедят. Покажут трупы и убедят. Затем, наверное, и брали трупы. Вот и скажешь, чтобы освободиться от пыток и приблизиться к смерти. Там, дорогой, смерть не несчастье, а избавление!.. Значит, не сейчас, так позже нас начнут искать. Да и народ они аккуратный - засаду наверняка оставили. Потому считаю: нам нужно двигаться влево, вдоль передовой, а уж потом, километров через пять, сворачивать на маршрут. Свернем, а там поглядим. Согласен?
- Пошли…
- Поначалу не пошли, а поползли.
И они поползли от дуба к дубу, от куста к кусту. Уже занялась заря, запели птицы, а они все ползли и ползли. Горели колени, ладони, очень болела шея. Как ее ни поворачивай, а она все время в напряжении.
Дубрава постепенно перешла в разнолесок. Все чаще стали попадаться заросли жимолости, орешника, волчьей ягоды и папоротника. Матюхин привстал, огляделся. Было уже совсем светло, лес тихонько пошумливал. Ветер доносил болотную прель.
- Двинули.
Теперь они свернули прямо на запад, в тыл врага. Пройдя метров триста, оба вздрогнули: неподалеку хрустко выстрелила ветка и забились сильные птичьи крылья.
- Черт! Тетерку, видимо, вспугнули. Это хорошо, - проворчал Матюхин. Подумал и предложил: - Но двигаться давай все-таки перекатами. Обоим гибнуть не с руки.
Он быстро пошел вперед, петляя между стволами, и встал за первой сосной, встреченной в лесу. Теперь двинулся Сутоцкий. Он минул Матюхина и тоже затаился за деревом.
Так они и шли перекатами, прислушиваясь, принюхиваясь и приглядываясь. Лес был тревожно затаен: тянул ровный ветер, с деревьев падали посорки, иногда вспархивали птицы. Странно, но они не слышали птичьего пения. Его как бы не существовало, хотя лес звенел птичьими голосами. Когда неподалеку от просеки внезапно раздался противный крик сороки, Матюхин сразу присел. Проклятая птица предупреждала лес, что в него вошли посторонние.
Разведчики притаились, прислушались, потом осторожно двинулись через просеку с телефонной линией: бурые, кое-где накренившиеся столбы, два тонких, жалобно позванивающих провода.
Матюхин посмотрел на просеку, прикинул, что старая линия идет к заболоченной пойме, а другим концом, видимо, к ближнему, занятому противником районному центру Радово, и понял: километра через два должна быть дорога. Поэтому он сказал:
- Айда к дороге.
Сутоцкий молча шел следом. Минут через двадцать вдалеке послышался шум автомобильного мотора, и они, переглянувшись, опять двинулись перекатами. Впереди за поредевшими стволами блеснула гравийная дорога. Солнце только что встало, и невидимые осколки стекла на шоссе вспыхивали ослепительно и весело.
- Ну вот, - облегченно вздохнул Матюхин, - вышли. Теперь нужно брать "языка".
Сутоцкий молча кивнул и посмотрел на напарника уже не так ненавидяще, как раньше. Матюхин грустно усмехнулся:
- Остыл? Теперь давай выясним, почему я сволочь.
- Потому, что не разрешил стрелять…
- А что бы это дало?
- Что бы ни дало, а… свои гибли.
- Верно. Гибли. Но ты, что думаешь, такой командир, как Зюзин, случайно приказал нам отделиться? Он ждал засады. И страховался нами.
- Понятно… И все-таки… Что-то тут есть… такое…
- Есть. Нарушение правила: сам погибай, а товарища выручай.
- Вот!
- Ну а если нам повезет и мы хоть что-нибудь узнаем? Тогда как?
- Что мы должны узнать?
- Ты примерно знаешь: проверить наличие новых частей.
- Больше ничего?
- Большего я не знаю. Может, и было, да лейтенант не сказал.
- Как проверить? Бродить и искать?
- Много не набродишь. Будем брать "языка".
- А как потащишь через линию фронта?
- Тащить не придется. Потащим сведения.
Сутоцкий поморщился:
- Не люблю мокрых дел.
- Я тоже, но придется. - Матюхин помолчал. Лицо у него сделалось жестким: глаза сузились, губы поджались. Резче выпятились скулы. - Думаю, сделаем так: я буду выходить на дорогу, останавливать и беседовать. Если подходящий - дам знак, подойдешь ты и вместе прикончим.
- Общий разговор!
- Принцип действия. В каждом отдельном случае будем вырабатывать свой план.
Они приблизились к дороге и спрятались в кустарнике. Мимо промчалась легковая машина, потом, выбрасывая черные клубы дыма, прогудел дизель.
- Старый мотор, не из пополнения, - пробормотал Матюхин.
И тут его подтолкнул Сутоцкий. Матюхин понял его сразу. На другой стороне гравийки шла шестовая линия связи. Они перебежали шоссе и выбрали место, где линия несколько провисала над заброшенной лесной дорогой. Они надрезали, а потом разорвали кабель, отошли и замаскировались в подлеске.
По дороге прошел неторопливый обоз, проезжали мотоциклы и машины, лязгая гусеницами, проследовал бронетранспортер. Матюхин отметил:
- Этот новенький. Или мотор новый.
Прошло не менее часа, прежде чем появился связист. Он быстро нашел обрыв, но стал так, что нападать на него было неудобно, и, как назло, по дороге неторопливо трусили две пустые немецкие колымаги, запряженные огромными мохноногими тяжеловозами. Кони были сытые, лоснились и изредка пофыркивали, словно рвались перейти на рысь.
Связист прозвонил линию, получил ответ от обоих конечных абонентов и пошел, но не назад, а вперед, к той просеке, по которой тянулась старая линия. Он осмотрел ее в обе стороны и повернулся, чтобы идти в часть. И тут на него молча вышел Сутоцкий. Связист побледнел, сделал было шаг назад, потом потянулся за винтовкой, но не успел ее снять: Сутоцкий спокойно, размеренно шагнул и молча ударил его под вздох. Связист охнул и перегнулся в поясе.
Сутоцкий все так же спокойно подхватил его за шиворот, оттащил в кусты, забил в рот кляп и перекинул через плечо. Андрей Матюхин заботливо подобрал немецкую пилотку, новенький телефонный аппарат, винтовку и пошел следом.
Метрах в ста от дороги Сутоцкий положил связиста на землю. Матюхин обыскал его. Солдатская книжка не обрадовала: связист был из старой, хорошо знакомой дивизии, которая уже несколько месяцев стояла в этих местах. Потом Андрей внимательно прочел письма, рассмотрел фотографии. И книжку и письма он вложил в карманы связиста, а сигареты и зажигалку взял себе. Потом крепко потер связисту уши и подул на него - солдат очнулся.
- Курить будешь? - мягко спросил Матюхин.
Связист открыл глаза и долго смотрел на разведчиков. Сутоцкий нахмурился. Немецкий солдат казался жалким - худощавый, с провалившимися щеками и жилистой, кадыкастой шеей. Из уголков маленьких светлых глаз медленно скатились мутные слезинки, должно быть от боли. На его потрепанном мундире были знаки за ранение и за участие в зимней кампании сорок первого года. Старый солдат, он знал, что его ждет, и Сутоцкий понял его.
В бою он, не задумываясь, убил бы любого такого, как этот немец, а вот здесь, в летнем, еще входящем в силу лесу, пахучем и теплом, сделать это трудно…
Матюхин вынул кляп и протянул немцу его пилотку. Тот машинально надел ее, проверил, правильно ли она сидит.