- Вот какое дело получилось, Курт Штильмайер, - сочувственно произнес Матюхин и вынул сигареты. - Ни тебе, ни нам такие встречи, конечно, ни к чему, но что поделаешь. - Связист оторопело посмотрел на Андрея, а тот добавил: - Мы тебя понимаем - жена, трое детей… Да хоть бы немец, а то австриец, и не известно, за что пропадать… Карла давно убили?
- М-м… В апреле…
- Жаль… Он был хорошим мастером. Мальчишка его мастерскую не поднимет. И если так пойдут дела, то, пожалуй, его заберут в армию.
Штильмайер как будто и приходил в себя и в то же время обалдевал все сильнее. Он не мог понять, откуда этот парень, в непонятной форме, говорящий по-немецки с легким силезским или еще каким-то северным акцентом, знает о нем такие подробности. Матюхин, казалось, не замечал его растерянности.
- Не знаю, как вы решили с Мартой, но я бы на твоем месте забрал его семью к себе: в деревне легче прокормиться. Да и девчонки помогут Марте. Поросята требуют ухода.
- Марта не любит Ани…
- Она ее не любила раньше - городская. Сейчас сравняются. У женщин слабые сердца, а горе общее.
Штильмайер кивнул и потупился. Должно быть, его по привычке охватили домашние заботы. Андрей протянул ему сигарету, чиркнул зажигалкой, дал закурить, потом закурил сам и с удовольствием затянулся - давно не курил.
- Знаешь, Курт, давай напрямую. Что нам, что тебе умирать желания нет. Ты не дурак, понимаешь, что ты не шваб и от этой войны, даже если фюреру кое-что и удастся, лично ты ничего не выгадаешь. Разве что сможешь опять покупать удобрения, которые вам сейчас не дают, да, может быть, снизят налоги. Так я говорю?
- Та-ак, - протянул связист.
- Ты не удивляйся, откуда я все знаю. Год болтался в ваших местах. Даже твой Мариендорф знаю. И Гюнтера знаю. И то, что сына он все-таки пристроил в "Адлерверке". Значит, на фронт он не попадет. И то, что…
- Это еще не известно… - перебил австриец.
- Тебе не известно. А нам известно. Гюнтер не ты. Он, как теперь говорят, не каждое яичко метит.
- То так, - кивнул Курт. Эта подробность словно примирила его с допрашивающим, утвердила правильность его слов.
Сутоцкий смотрел на Матюхина, как на колдуна. Он и не предполагал, что во время войны каждое крестьянское хозяйство обязано было с чисто немецкой аккуратностью своевременно сдать на заготовительный пункт каждое снесенное курицей яйцо, предварительно проставив на нем дату и порядковый номер. Никто не имел права даже яйцо продать по собственной инициативе. Но тот, кто пользовался властью, метил не каждое яйцо, спекулировал и наживался.
Андрей Матюхин никогда не бывал в Австрии, но считал, раз так заведено в Восточной Пруссии и Шлезвиге, через которые он проходил, бежав из плена, то в Австрии, второсортной провинции великой Германии, порядки должны быть еще строже.
- Ну вот… Поэтому я открываю карты: мы разведчики. Нам нужно знать, что делается в ваших тылах. Времени у нас немного. Мы тебя на обратном пути прихватили. Так вот… Расскажешь все по-честному - отпустим. Нет - сам понимаешь… Уйдешь и обманешь, выдашь - наши люди найдут способ сообщить СД о нашей встрече. И тогда твоя семья… Сам понимаешь…
Штильмайер постепенно приходил в себя. В его голове улеглось еще не все, но главное он понял: есть надежда выжить. А раз так, надо сначала выжить, а потом на свободе подумать, как поступить. И он покорно, нелишне покорно покивал:
- Та-ак… Что… что вас интересует?
- Все. Начнем с самого простого. Прибывшие танкисты - эсэсовцы?
- Эсэсовцы.
- Откуда? Наименование или номер части?
- Не знаю. Но, видно, с юга - загорелые и веселые.
- Ну а те, что стали дальше, тоже эсэсовцы?
- Не знаю… Знаю, что из Франции пришли мотострелки - наши шоферы выменивали у них сало на коньяк. Штаб у них в Радове, а части в лесах вокруг. Я тянул связь…
- Правильно… эсэсовцы левее.
- Наоборот.
- Ну да… Это если смотреть из тыла. Если же отсюда, то эсэсовцы правее и впереди Радова, а мотострелки в центре.
- Так.
- А танкисты левее и чуть сзади. Колонные пути пробивали?
- Не знаю…
- А знаешь, что было сегодня ночью?
- Говорили, что опять попалась русская разведка. Я спал…
- К сожалению, попалась… Впрочем, так дуракам и нужно: нельзя трижды лазить в одно и то же место. - Курт недоверчиво посмотрел на Андрея. Матюхин усмехнулся: - Неужели ты настолько глуп, чтобы не понять: у нас, как и у вас, разведкой занимаются не только войска… - Андрей презрительно покривился: - Эти, ночные, из войсковой разведки. Как их засекают, не слышал?
- Нет… Там, за дубравой, часто проезжают легковые машины…
- К болоту?
- Да. Наши сейчас собирают имущество, будут передвигаться правее…
- Как правее? Если смотреть отсюда?
- Да. К югу. Батальон с болота снимают. Наверное, туда выйдут мотострелки. Они там все время шныряют. Ребята говорили, что эсэсовцы тоже околачиваются там.
Матюхин на мгновение задумался, нарушив непринужденный тон и темп допроса. Потом совладал с собой, но отметил озабоченно:
- Ты прав… Удар они нанесут именно через заболоченную пойму - она подсохла. Все сходится. Не ясно одно… У нас есть сведения, что кроме эсэсовцев и мотострелков сюда подошли еще какие-то не то танкисты, не то самоходчики - сведения поступили от партизан, а они не рассмотрели. Мы же их не нашли… Ты ничего не знаешь?
- Точно - нет. Но, по-моему, к нам в дивизию пришли средства усиления - отдельный самоходный полк. И танкистам, которые нас поддерживали, пришло пополнение.
- Ага… Вот теперь все ясно. Где они стали?
- Самоходчики - не знаю. А танки, как и всегда, - в Горячей Буде.
- Спасибо. Ты нам здорово помог. Можно не тащиться в Горячую Буду. Это точно?
- Точно! Я сам там бывал и видел.
- Хорошо. Последнее… - Сзади Штильмайера, из глубины леса, донесся подвывающий звук автомобильного мотора. Сутоцкий обернулся на звук. Матюхин продолжил: - Последнее. Ты не знаешь номера мотострелковой дивизии?
- Нет… Впрочем… кажется, седьмая…
Шум мотора нарастал, и Матюхин коротко бросил Сутоцкому:
- Прикрой.
Штильмайер прислушался и вопросительно взглянул на Матюхина.
- Ну и что? - пожал тот плечами. - Подъедут - поговорим. Если потребуется, прикончим.
- Да, но…
- Послушай, Курт, подошел настоящий экзамен. Выйди, останови, спроси откуда и куда. А я постою послушаю. - Штильмайер сглотнул слюну и умоляюще посмотрел на Матюхина. - Не трусь! Объясни, что ты здесь потому, что все время рвут линию, и тебе это надоело. Вот и все.
Курт покорно кивнул и поднялся. Матюхин на четвереньках продвинулся за ствол березы и изготовил автомат. Открытая машина-тягач, которыми обычно противник таскал противотанковые орудия, с двумя ведущими осями, подминая деревца и ныряя на старых колдобинах, поравнялась со Штильмайером. Он вышел из-за кустов и поднял руку. Два сидящих позади автоматчика вскинули оружие.
- Простите, господин обер-лейтенант, это не ваши машины рвут линию? - спросил Курт.
- А что, разве у вас здесь линия? Что-то не видел…
- Нет, она не здесь, а у выхода на дорогу. Мне надоело чинить и получать замечания.
- Значит, нужно подвесить провод повыше, - ответил офицер, которого Матюхин так и не увидел, и скомандовал: - Поехали. - Мотор прибавил оборотов. Офицер раздраженно бросил: - Порядки! Берегут старую цивильную линию, как будто она кому-нибудь нужна, а боевые тянут черт те где…
Машина скрылась и, судя по короткому взрыву-перегазовке, взобралась на шоссе. Курт вернулся и вытер испарину со лба.
- Кто?
- Саперы. Если судить по свеженьким мундирам - из мотострелковой.
Матюхин вынул сигареты и зажигалку, подумал, предложил закурить и извинился:
- Прости, у тебя позаимствовал. Зажигалку возвращаю. Сигареты оставлю… Вот какая просьба: ты можешь отдать мне телефонный аппарат?
- Как же я?..
- Сам говоришь, будете передвигаться. В неразберихе всегда сопрешь другой. Да у вас наверняка есть запасные. А нам пригодится.
- Не думаю…
- Напрасно. Новые части не навели своих линий и не пользуются радио. Значит, они пользуются вашими линиями. Вот мы послушаем по дороге. И еще. Постарайся сдаться в плен. Сразу доложи, что работал на лейтенанта разведки Зюзина и Матюхина. Запомнил?
Курт с мягким, картавым австрийским акцентом повторил фамилии.
- Если будут придираться, стой на своем, требуй, чтобы доставили в разведку. Там расскажешь о нашей встрече. Если с пленом не получится, живи, как жил. Да, если придет кто-нибудь из наших и передаст привет от Зюзина или Матюхина, ничего не спрашивай, только выполняй. И не тревожься: часто беспокоить не будут. Да, вот еще что. У тебя есть бумага?
- Должна быть…
- Доставай.
Курт стал шарить по карманам, вынул солдатскую книжку, письма, бумажник… Достал листок чистой бумаги, самописку и вопросительно посмотрел на Андрея.
- Пиши: "Расписка. Я, Курт-Мария Штильмайер, обязуюсь свято выполнять все приказы и распоряжения советского командования, направленные на благо моей порабощенной родины. И да поможет мне в этом бог!" Подпись.
Штильмайер написал, расписался и протянул бумагу Матюхину. Андрей покачал головой:
- Ты неправильно расписался.
Курт побледнел:
- Я не понимаю.
- Посмотри сам… - Курт долго рассматривал свою подпись, потом едва заметно покраснел и поставил в конце фамилии точку. - Вот теперь все верно, - усмехнулся Андрей. - Кстати, точка в конце подписи, как свидетельствуют графологи, указывает на твердость характера, на умение доводить начатое дело до конца. Верно?
- Возможно.
- Все, - закончил Андрей, пряча расписку в карман. - Можешь идти.
Штильмайер вытянулся, козырнул, но Матюхин протянул ему руку, и Курт с опаской, почтительно пожал ее. Сделав несколько шагов, обернулся. Матюхин уже скрылся за стволом березы. Курт прошел несколько шагов и опять обернулся - он все еще ждал выстрела в спину. Но было тихо. Пели птицы, и поднимающееся солнце ощутимо припекало.
Штильмайер поправил пилотку, вышел на дорогу и с облегчением перекрестился, в душе оправдывая себя, смиряясь с происшедшим и радуясь, что остался жив. Потом подумал, вспомнил о Карле, о семье и решил: "В конце концов, я сделал это не столько ради себя, сколько ради родины. Если ее мог продать Шикельгрубер , то я должен сделать для нее добро".
Он почувствовал себя крепким и умным, выпрямился, осмотрелся. Дорогу перечеркивали следы машин. Курт вспомнил обер-лейтенанта-сапера, все, что с ним произошло, и представил, что произойдет, если русские разведчики будут убиты или, еще хуже, попадутся живыми. У него перехватило дыхание: ведь он теперь связан с ними, связан жизнью и смертью. Он остановился, молитвенно, как истый католик, сложил ладони на груди и склонил сухую, лысеющую голову.
- Господи! - проникновенно произнес он. - Господи! Спаси их и сохрани!
5
Старший по смене виновато ответил:
- Молчат.
Майор Лебедев горестно, уже не играя, а искренне вздохнул и сказал свое обычное "Плохо…"
Полковник тоже вздохнул:
- Надо идти докладывать.
- Хорошо, - кивнул майор, повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и сдавленно произнес: - Товарищ полковник… в случае чего… чтобы семья…
- Прекратить! - резко взорвался полковник, и от этого жесткого командирского взрыва майору стало легче. - Получим, что заслужили… Только ведь и мы люди. Разберутся. - Голос полковника сник. - В конце концов, не первый год без страха и упрека… И вообще… не беспокойся.
Командующий, оказывается, уже не спал. У него были начальник "Смерша" и член Военного совета - худощавый генерал-майор, невысокий, в отлично сшитом кителе и мягких сапогах. Когда Лебедев вошел в горницу командующего, он прежде всего отметил неслышные шаги члена Военного совета.
- Засада? - не ожидая доклада, спросил командующий и, словно ему невмоготу стало держать на венском хилом стуле большое, рыхлеющее тело, оперся о стол кулаками.
- Так точно!
- Но ведь время сеанса только что окончилось?
- Разрешите доложить по порядку.
Начальник "Смерша" придвинул к себе папку и устроился поудобнее. Член Военного совета сменил маршрут и шагал теперь за спиной майора. Лебедев точно, коротко, сам удивляясь этой точности и ясности изложения - ему казалось, что мысли у него спутаны, - доложил все, что видел.
- Та-ак. Четвертая потеря, - протянул командующий и, обратившись к контрразведчику, едко отметил: - А вы тут толковали, что проверили все возможное.
Светловолосый, коротко стриженный, с полным круглым лицом и неуловимым взглядом глубоко сидящих глаз полковник каменно молчал.
- Вы, конечно, понимаете, майор, чем все это пахнет? Для вас, меня, всей армии…
- Так точно, - опять не своим, сдавленным голосом ответил Лебедев.
- Вот так… - наливаясь кровью, сердито бросил командующий. - У разведчиков - так точно. У контрразведчиков - так точно. Меня командующий фронтом каждые три часа греет, и я - так точно, а… - Генерал плохо знал немецкий и потому сказал по-польски: - Вшистко в пожонтку .
В горнице стало неприятно тихо, и как раз в эту минуту в нее заглянул первый ласковый золотисто-алый луч солнца. Он высветлил дорожку-дерюжку у ног майора, потом передвинулся и окреп. Член Военного совета обогнул майора и спросил у него:
- У вас какой пистолет?
- Вальтер.
- Мода? Или бьет лучше?
Командующий и полковник уставились на майора, ожидая ответа на вопрос, вероятно ненужный в этой обстановке, но решающий что-то очень важное, касающееся и майора, и всех, причастных к этой печальной истории.
- Пожалуй, мода.
- После того как увидели свет фар и поняли, что к чему, пистолет вынимали?
Лебедев побледнел. Это увидели все, потому что луч солнца стал ослепительнее. Но все увидели еще и то, что майор строен и красив. Красив мужественной, не слишком броской красотой. И еще, что он чуть-чуть пижон. Даже не пижон, а отличается тем особым шиком, который приобретают кадровые офицеры, служащие в крупных штабах. Все на нем сидело как влитое, в то же время так свободно, что не мешало движению его худощавого сильного тела. Даже фуражка, надетая самую малость набекрень, и та казалась особенно красивой, ни на какую другую фуражку не похожей.
- Была… мысль, - выдохнул Лебедев.
- Ну что ж… Все правильно… - Член Военного совета вздохнул и опять вышел на свой маршрут.
- Товарищ командующий, - не шевелясь произнес контрразведчик, - разрешите задать несколько вопросов майору Лебедеву?
- Вопросы, вопросы… Что в них толку?! Зюзин погиб - вот что обидно!.. Задавайте.
- Товарищ майор, вы женаты?
- Так точно!
- Детей у вас двое - мальчик и девочка?
- Так точно.
- Семья в эвакуации, в Абакане?
- Так точно.
- Скажите, а связей здесь - я имею в виду интимные связи - вы не заводили?
- Никак нет.
- Верю. Но, может быть, вы все-таки знаете Евдокию Петровну Рожкову?
Майор покачал головой:
- Никак нет.
- А телефонистку на армейском тыловом обменном пункте?
- А разве там есть телефонистки?
- Вам как разведчику это нужно бы знать. Не знаете?
- Никак нет. Виноват.
- Пока что вины не вижу.
Голос полковника - тусклый, ровный - заставлял напрягаться, и Лебедев не сводил глаз с той папки, которая лежала под рукой полковника. А он, как назло, медленно открыл ее, не торопясь вытащил лист бумаги, проглядел его, да еще и потряс, словно пробуя на вес. Потом протянул Лебедеву и предложил:
- Читайте вслух.
Лебедев шагнул вперед, принял этот листок осторожно, с опаской и в то же время с готовностью, и уже открыл было рот, чтобы произнести первое слово, но запнулся и посмотрел на полковника.
- Читайте, читайте. Это может оказаться и чепухой.
Лебедев пожал плечами и, откашлявшись, начал читать:
- "Приветик, Маша. Дождик прошел?" - "Какой там дождь - попрыскало, и все! А у тебя как? Сказала ему?" - "Ему скажешь! Примчался, машину бросил и убежал. Прибежал, веришь, на нем лица нет. Мне даже страшно стало". - "Наверное, опять неприятности". - "Да, у них служба такая…" - "Так и уехал?" - "Ага". - "И все равно довольно тебе мучиться - он не идет, сама намекни". - "Не знаю, веришь, как увижу, так ноги подкашиваются". - "Вот дура! Неужели рядом других нету?" - "Мало ли других… Слушай, Маша, пришли еще огурчиков. Такие огурчики! И еще, может, капустки". - "Чтой-то тебя, девка, на кисленькое потянуло. Одного любишь, а с другим…" - "Перестань, Машка. Я ж влюбленная". - "Когда ж теперь опять появится?" - "А он как ясный месяц: если у них операция - покажется, а нет - скроется. А я сохну". - "Ох и дура ж ты". - "А ты б на моем месте?" - "Так и я ж, наверное… Присылай своего Ванечку, я у хозяйки и огурцов и капусты выпрошу. А если пришлешь старухе полотенцев - она и на соленые помидорчики раскошелится". - Майор растерянно огляделся и доложил: - Все.
- Знаю. Скажите, майор, как часто вы бывали на армейском обменном пункте?
- Обычно… дважды в день… последнее время.
- Почему?
- Там у нас рации.
- А не в последнее?
- Мы снабжались там. Так что… по потребности.
- Ясно. Где ставили машину?
- За углом школы, в которой размещался штаб.
- К радистам ходили пешком?
- Так точно. И каждый раз старался разными дорогами.
- Но все равно огибая здание школы?
- Так точно. Иначе нельзя.
- У меня все. У вас, товарищ командующий, к майору Лебедеву вопросы есть? Нет? У вас, товарищ генерал? Нет? Тогда, товарищ майор, я вас попрошу отправиться к моему заместителю и вместе с ним заново проанализировать все операции. Не спеша. Обстоятельно и, я бы сказал, отрешенно. Времени у вас теперь хватит.
Лебедев ушел, а командующий спросил у полковника:
- Думаете, в этой девичьей болтовне и есть разгадка?
- Пока не думаю. Пока только нащупываю. Дело в том, товарищ командующий, что майор ставил машину как раз против здания почты и, следовательно, районного коммутатора. Если учесть, что разговор двух подружек - честно скажу, мы уж куда только не совались со своими подозрениями и контролем - был записан нами минувшим утром, то тут кое-что есть. Именно поэтому я так рано явился к вам. Как вы заметили, без вызова.
- Выходит, эта Дуся или Маша - шпионки?
- Нет, еще ничего не выходит. Пока что ясно, что эта самая Дуся влюбилась в майора и делится об этом с подружкой. Причем, как видите, очень аккуратно, как истая влюбленная, следит за каждым его шагом, за настроением. Если сопоставить все по времени, то…
- В этом есть рациональное зерно, - сказал член Военного совета. - Что собираетесь предпринять?
- Пока будем анализировать провалы, попробуем разработать эту линию.
Командующий помолчал, потом устало махнул рукой:
- Хорошо. В девять - доклад комфронтом. Попробую поспать.