Ирония в том, что эта кровожадная ненависть была направлена не туда, куда следовало. Томас Гейдж стал отступником не из религиозных убеждений и не из желания повредить бывшим коллегам, а просто потому, что он был мирским человеком с обычными человеческими желаниями, и ему с самого начала не следовало становиться священником. Он был слишком ненадежным сосудом для хранения исключительной информации, приобретенной на Антилах: он лопался от самодовольства и мечтал поведать миру о своих приключениях. Он понимал, что, оставаясь католиком, должен будет ради единоверцев хранить молчание о том, что повидал в Новом Свете. Оставаясь католическим священником, он должен был действовать в тени, не получая признания, подобно многим иезуитам и доминиканцам, англичанам по рождению, которые неутомимо трудились на благо английского католицизма. Но подобное бескорыстие было глубоко чуждо "англо-американцу". Всей душой он противился самозабвенному послушанию, которого от него ожидали. С юности, когда он отверг Общество Иисуса ради доминиканцев, он постоянно избирал необычный и неожиданный образ действий. Прирожденный индивидуалист и мятежник, он, когда видел шанс пробиться к высокой цели, не выбирал средств. Подобно Рэли, он полагал, что добьется славы и высоких постов, подталкивая Англию утвердиться на Золотых Антилах, и, подобно тому же Рэли, целиком положился на пропагандистское воздействие книги. Таким образом, в 1648 году вышел из печати шедевр Гейджа под информативным, хотя и немного хвастливым заглавием: "Англо-американец и его испытания на суше и на море… Новый обзор Вест-Индий, содержащий дневник трех тысяч и трехсот миль по американскому материку". Подзаголовок продолжал искушать читателя обещаниями "истинных и мучительных испытаний"; отчетом о "странном и удивительном обращении"; краткой грамматикой языка индейцев и заманчивыми анекдотами из "быта испанцев, священников и братьев, мавров, мулатов, метисов, индейцев и об их празднествах и торжествах". "Путешествие" Гейджа, как удобнее называть эту книгу, появились в парламентской Англии незадолго до казни Карла I, как раз когда стало политически выгодно и модно было быть антикатоликом и антииспанцем. Так что издание вышло не только весьма своевременно, но и вполне оправдывало притязания, заявленные на титульном листе. Читатели-протестанты с замирающим сердцем узнавали, что в городах Мексики богатые купцы содержат целые выводки нежных любовниц-мулаток, что веселые молодые монахи там наигрывают на гитарах и распевают сонеты собственного сочинения для своих любовниц, принадлежащих, как намекал автор, к не слишком застенчивым обитательницам женских монастырей. Они читали о горных тропках, столь узких, что путникам в самых опасных местах приходилось ползти на четвереньках, и о монастырях, где знатные монахи обитают в отдельных роскошных покоях, а прислуживают им менее счастливые сестры. Они узнавали о развращенных и бесчестных священниках, играющих в кости в своих монастырях, обирающих безропотную паству в церквях и сжигающих в курильницах вместо благовоний сорокалетние индульгенции. В Гватемале, сообщало "Путешествие", есть известный рабовладелец, более схожий со зверем, нежели с человеком. Он чурался общества других колонистов и проживал в маленьком лесном лагере, в доме под соломенной крышей, где властвовал, как деспот, над сотней рабов и забавлялся, изобретая все новые жестокости. Любимым его развлечением, продолжал автор, было избить какого-нибудь беднягу кнутом, так что кровь брызгала со спины и кожа свисала ленточками. Затем он обливал несчастного кипящим жиром. Или прикладывал раскаленное добела клеймо к лицу раба, к его бедрам, ногам, телу и рукам, пока вся жертва не превращалась в сплошной ожог и не пыталась покончить с собой, чтобы избавиться от мучений. Тот же рабовладелец, писал Гейдж, отказался жениться, предпочитая спать с женами своих рабов и наполнить деревню "ублюдками всех видов и цветов". Когда запас наложниц иссякал, он предпринимал одну из редких поездок в ближайший город и бродил по улицам, пока не примечал девушку-рабыню в своем вкусе. Эту женщину он покупал не торгуясь, потому что был богат и "за один год власти над ней уничтожал ее гордый и величественный вид". Менее злобный и сравнительно более изобретательный сластолюбец, богатый купец из Мехико, имел обыкновение каждую ночь объезжать все городские бордели. В каждом борделе сей прилежный распутник непременно сдвигал бусину четок, так что к утру он знал точный счет своих подвигов. Однако, как указывал Гейдж, счет этот велся не ради личного удовлетворения: купец хотел знать, сколько именно он должен пожертвовать церкви во искупление грехов прошлой ночи. Этот наглый нечестивец, с благочестивым негодованием добавлял Гейдж, мог позволить себе дорогостоящие причуды, будучи столь богат, что, по слухам, один сортир у него был выложен не из кирпичей, а из золотых слитков.
Читатели-протестанты с жадностью проглатывали такие истории. Восхитительные подробности щекотали им нервы; они наслаждались шпильками, которые автор отпускал в адрес католиков (например, Гейдж ехидно именовал монахов мерседарианского ордена "меркантианцами", подменяя милосердие торговлей), и восхищались множеством цитат и каламбуров на испанском. Они видели в "Путешествии" Гейджа долгожданное экспозе, написанное знатоком темы, и верили этому первому и весьма пикантному отчету об испанской Центральной Америке, написанному англичанином по-английски.
Угождая вкусам публики, издатели предлагали множество гравюр, иллюстрирующих чудеса Америки и рисующих "англо-американца" в окружении странного католического мира.
Конечно же, книга Гейджа была в первую очередь откровенной пропагандой. Целью его было не просто задеть любопытство читателя; он старательно вывешивал перед чувствительным носом публики сочную наживку. Тому, кто поверил Гейджу, испанская Америка представлялась аппетитнейшим трофеем, охранявшимся отъявленными трусами. У испанских колонистов, утверждал автор, никогда не хватит духу противостоять смелому вторжению: при одной только мысли о рукопашной они побросают оружие и пустятся наутек. Креольское население можно не принимать во внимание, поскольку креолы равнодушны к власти Испании. Что касается индейцев и рабов, то они примут англичан как освободителей. Эта последняя мысль звучала знакомо - она перекликалась с призывом Рэли заключить союз между англичанами и индейцами Ориноко. В "Путешествии" указывалось, что Пио де Пало, Эль Мулато и другие пираты уже обнаружили слабость позиций-испанцев на Антилах. Местное правительство, писал Гейдж, настолько трусливо, что во время мятежа в Мехико толпа просто загнала малодушного вице-короля в его дворец. Сотня добрых английских бойцов, убеждал автор, могла бы вырвать Чьяпу из лап испанцев. И еще более двадцати богатых городов внутри материка не укреплены и не имеют никакой обороны. Если англичане тщательно рассчитают время вторжения, им достанутся сокровища, накопленные для погрузки на корабли Серебряного флота.
Мысли Гейджа казались на удивление сходными с аргументами и посулами "Открытия" Рэли, хотя того же Рэли в свое время высмеивали за предположение, будто испанцы могут быть так глупы, чтобы сваливать богатства на причалах, когда враг рядом. При этом "Путешествие", как и "Открытие", грешило преднамеренными преувеличениями, потому что Гейдж, вербуя сторонников, полагался не столько на доводы разума, сколько на громкие лозунги. Опять же подобно Рэли, Гейдж посвятил свою книгу влиятельному лицу, в данном случае лорду Фэйрфаксу - главнокомандующему армии парламентаристов. Еще один сторонник парламента (в будущем один из судей, приговоривших Карла I к смерти) Томас Чалонер также приложил руку, подбивая Гейджа взяться за перо - если тщеславному священнику требовалось дополнительное поощрение - и дополнил введение своими виршами со следующими пышными строками:
Твой (Фэйрфакса) корабль могучий, спутник солнца,
подобен колеснице огненных лучей,
Что вкруг Земли неслись,
А ныне встали
На Тренте, Северне и Темзе, уготовясь,
Чтоб златом килей резать океан.
И в трюмах их ты понесешься к странам,
Где изобилье злата, жемчугов.
И все ж важней иное:
Там тысячи индейцев угнетенных
Ждут тебя,
Чтобы спас их от испанского ярма
И от кумиров римских.
Это был до странности подходящий пролог к дикому попурри, составленному Гейджем из самообмана и личных воспоминаний, географии и истории (включая плагиат из произведений испанских авторов), скандальных анекдотов и пропаганды. Возвращаясь к прозе, публикация этой книги доказывала, что Томас Гейдж, Чалонер и разросшаяся антииспанская партия чувствовали: для Англии пришло время расширить свое влияние на Золотых Антилах.
Со времен Рэли Англии удавалось лишь по крохам откусывать от жирного испанскою пирога в Вест-Индии - Барбадос, Невис, Сан-Кристофор (ныне Сент-Киттс), маленькие острова, из-за которых гордая Испания не считала нужным беспокоиться. Невис, например, площадью менее тридцати шести квадратных миль, щепка у берегов Барбадоса, который, в свою очередь, лишь немногим превосходит остров Уайт. По мнению многих современников Гейджа, прочитавших его книгу, эти островные клочки Антил могли считаться разве что легкой закуской перед большим обедом.
Через шесть лет после публикации "Путешествия" произвели задуманный эффект. К тому времени король Карл встретил смерть на плахе; республика состоялась, а лорд-протектор Кромвель, обретя мир на родине, мог обратить свою немалую энергию к новым, заморским целям.
Кромвеля сильно увлекла идея мощного военного вторжения на Антилы. Такой удар, по его мнению, не только усилил бы протестантов, но и, что было более актуально, пополнил бы сильно опустевшую английскую казну. А потому в 1654 году, по завершении войны с Голландией, когда в его флоте оказалось 160 бездействующих боевых кораблей, Кромвель решил действовать. В то лето, вызвав к себе испанского посла, он объявил, что в будущем для сохранения мира между Испанией и Англией необходимо предоставить всем англичанам право свободной торговли и свободного отправления своей религии в испанской Америке.
Кромвель отлично знал, что эти условия неприемлемы для его католического величества, и в самом деле рассказывали, что испанский посол был так поражен, что выпалил: "Эти требования равнозначны тому, чтобы потребовать от моего господина отдать оба глаза". Тем не менее оправдание для открытия враждебных действий было обеспечено, и Кромвель не стал медлить с вторжением в район Карибского моря. Его "Западный план", как стали называть эту затею, предусматривал, ни много ни мало, захват испанских владений на Золотых Антилах. Вполне естественно, что среди экспертов, вызванных для консультации Кромвелем и его советом, оказался писатель Томас Гейдж.
Гейдж был в восторге. Он наконец добился желанного признания и рвался доказать, чего стоит. Он со всей поспешностью составил меморандум и послал в Лондон, где копия его попала в бумаги Джона Терлоу, влиятельного и талантливого главы кромвелевской разведки. Меморандум Гейджа в основном повторял аргументы, уже изложенные в "Путешествии": он подчеркивал слабость власти Испании над колониями, неготовность испанцев к войне и возможность для сил вторжения вступить в союз с партизанскими силами индейцев и бывших рабов. Вполне понятно, что Гейдж рекомендовал известные ему Гватемалу или Гондурас как наиболее уязвимые цели для атаки. Однако Кромвель, как ни хотелось ему вонзить копье прямо в сердце испанских территорий, был слишком осторожен, чтобы рисковать своей армией в материковой войне на самом отдаленном краю Карибского моря. Ему было очевидно, что со стратегической точки зрения лучше начинать с востока, где мощный английский флот даст наибольшее преимущество. Он надеялся в первую очередь захватить маленькие изолированные острова и затем использовать их как базу для захвата лежащих на западе испанских колоний. Совет Англии рассматривал не только план Гейджа: им было известно и о другом проекте, разработанном Томасом Модифордом, плантатором и адвокатом с Барбадоса; Модифорд отстаивал план, который, в сущности, воскрешал старую мечту Рэли об империи Маноа. Модифорд предлагал Кромвелю отправить экспедицию для захвата Тринидада и низовий Ориноко, поскольку они лежали с наветренной стороны от испанских колоний, и для испанцев было бы чрезвычайно трудно прислать подкрепление через Карибское Море. Модифорд доказывал, что, пока испанцы организуют и снарядят в Испании флот поддержки, англичане надежно укрепятся на Ориноко, и выбить их оттуда будет нелегко. В этом плане были свои достоинства, но после окончательного анализа проекты Гейджа и Модифорда отвергли в пользу компромиссного варианта: первый удар кромвелевского "Западного плана" был нацелен на Эспаньолу (ныне Гаити и Доминиканская Республика) - остров, славившийся богатством и плодородием. Было известно, что он так слабо защищен, что сэр Френсис Дрейк некогда захватил его столицу Санто-Доминго с маленьким десантным отрядом и удерживал целый месяц, пока не получил выкуп в двадцать пять тысяч пиастров. По словам Гейджа, Эспаньола была "главнейшим из всех островов Нового Света" и превосходила остальную Америку чистотой золота, урожайностью сахарных полей и плодородием почвы. Короче, она была идеальной стартовой площадкой для пуританской империи на Западе.
Кромвель, что характерно для человека, который пришел к власти с помощью новой образцовой армии, решил, что "Западный план" должен осуществиться с помощью самой мощной ударной силы. Для этой цели после длительных дискуссий решили отправить не менее трех тысяч человек из регулярной армии Англии и еще три тысячи волонтеров из английских колоний на Карибах вместе с полномасштабным флотом вторжения. Задачу по вербовке англичан и созданию необходимых запасов поручили генерал-майору Десборо, шурину Кромвеля.
Однако по прошествии нескольких недель после принятия решения об атаке на испанские Антилы стало ясно, насколько широка пропасть между желаниями лорда-протектора и реальной материальной основой плана. Первоначальные военные расчеты основывались на предположении, что три тысячи английских солдат, сопровождающих экспедицию, будут сливками профессиональной армии, ядром обученных вояк, стянутых из постоянных частей. Шли даже разговоры об отзыве отборных войск из Ирландии для их участия в экспедиции. Но эти расчеты оказались безнадежно оптимистичными. На самом деле участвовать в предприятии вызвались очень немногие опытные добровольцы - отчасти потому, что цель экспедиции держалась в тайне, а отчасти потому, что возникло множество неблагоприятных слухов (в частности, что английские власти затевают авантюру: сделать деньги, собирая волонтеров для какого-то иностранного принца). Еще более осложнил положение отказ от сотрудничества полковников регулярных частей. Они не желали отдавать своих лучших людей в экспедицию и, вместо того чтобы присылать добровольцев, приказывали полковым сержантам выбрать самых негодных солдат и отослать их в Портсмут, где ожидал транспорт. Когда стало ясно, что даже столь грубые методы не дают нужного для экспедиции количества людей, генерал Десборо вынужден был приказать вести вербовку под бой барабанов в Лондоне и других местах. Так, вместо ветеранов регулярных войск, в экспедиции начинал преобладать третьесортный сброд. Многие из участников похода, по словам свидетеля, были "забияки, рыцари клинка и обычные жулики, воры, резальщики кошельков и тому подобные личности, долго жившие ловкостью рук и острым умом, а теперь добравшиеся до Ньюгейта, откуда их отправили бы в Тайберн… если бы они, учитывая опасности такого пути, очень благоразумно не выбрали другую дорогу, согласившись стать солдатами". Критика была справедливой - понадобилось 2500 кавалеристов Десборо, чтобы загнать нерешительных героев с причала на корабли.
Впрочем, низкое качество рядового состава было обычным делом для армий XVII века. Разница между сбродом и дееспособной боевой единицей состояла в квалификации офицеров, а в этом отношении "Западный план" был, казалось, хорошо обеспечен. Кромвель решил разделить верховное командование между двумя опытными офицерами: адмиралом Пенном и генералом Венейблсом, поручив им, соответственно, флот и сухопутную армию. Оба командира успели доказать свои способности. Адмирал Уильям Пенн, отец основателя пеннсильванского квакерства, был с головы до пят профессиональный моряк. Круглолицый, светловолосый, общительный, любитель вина и хорошей компании, он был сыном капитана торгового судна из Западных графств и дослужился до адмирала с самых низов. Он плавал с Блейком и Монком, а не так давно победоносно сражался против голландцев, которыми командовали отличные адмиралы. После стычки, в которой погиб адмирал Тромп, его за заслуги наградили золотой цепью стоимостью сто фунтов. Лорд-протектор целиком ему доверял и за год до того произвел в главнокомандующие флота (напрасно, как оказалось, потому что Пенн вел тайные переговоры с будущим Карлом II, находившимся тогда в изгнании в Голландии). С другой стороны, Пенн был моряком из моряков и ничего не понимал в сухопутной армии. Кроме того, его не особенно заботил успех экспедиции. Он считал, что его дело - доставить войска к месту высадки, не более того. Случалось ему проявлять и вспыльчивость, и своеволие, что, возможно, объяснялось положением старшего офицера, добившегося всего своими силами во флоте, где все в то время определяли связи и покровительство. Пипс, служивший под его началом, называл Пенна "лживым разбойником" и "самым двуличным из людей", но, впрочем, Пипс редко отзывался вежливо о людях, мешавших мемуаристу запускать руку в казну.
Так или иначе, в конечном счете ответственность за карибскую кампанию лежала на генерале Роберте Венейблсе. В дальнейшем он оправдывал промахи своего руководства очаровательной "Повестью о плане", начинавшейся с такого милого извинения: "У людей, подобных Пайку, вошло в обычай браться за перо, чтобы восполнить свои недостатки… я не намерен делать ничего подобного". Все же, к счастью для потомков, генерал Венейблс не устоял перед искушением приложить перо к бумаге, и история вест-индийской кампании сохранилась для нас в основном благодаря его "Повести". Надо сказать, когда кромвелевская экспедиция отправлялась на Карибы, трудно было заподозрить, что ее главнокомандующему придется отписываться и оправдываться, потому что генерал Венейблс к сорока одному году успел приобрести репутацию трезвомыслящего и компетентного воина. Он дослужился до полковника, сражаясь во многих битвах гражданской войны, и закончил ее командующим силами парламентаристов в Ольстере (идея привлечь в экспедицию часть ирландского гарнизона принадлежала именно ему). Правда, будучи командиром, он не сумел заслужить доверие подчиненных, но это был не самый большой недостаток; единственное, что заранее вызывало некоторые сомнения по поводу генерала Венейблса - его категорический отказ принять командование экспедицией, пока не уладят дела с жалованием, которое довольно долго задерживалось. Кстати, как раз этот прискорбный недостаток твердой валюты и рассчитывал пополнить Кромвель, затевая рейд на Антилы.