24
Эхограф пишет глубину тринадцать метров. То и дело ровная линия дна прерывается пиками - до десяти, девяти, восьми метров. Три метра под килем - это еще неплохо. Это даже совсем хорошо. "Нептун" ощупью, на малом ходу движется вперед. До "Аэгны" осталось полмили. По рубке гуляет ветер. Окна и обе двери раскрыты настежь. Игорь ежится, застегивает верхнюю пуговицу плаща и глубже надвигает фуражку.
- Пойдите, наденьте полушубок, - говорит Каховский.
- Мне не холодно, - храбрится Игорь.
- Меня не интересует, холодно вам или жарко. Мне надо, чтобы вы были работоспособны и не развлекали матросов своим видом. Идите и оденьтесь как следует.
Игорь выходит из рубки с гордым видом незаслуженно обиженного человека. Кажется, капитан ни на секунду не забывает его проступка. Возвратившись обратно, он уже не ежится и в душе признает, что капитан был прав. Конечно, плащ с золотыми пуговицами - это благороднее, чем замаранный тавотом полушубок, но...
- Два метра под килем! - докладывает Игорь капитану.
Теперь эхограф чертит десятиметровую глубину, и над ней всплескиваются пики до семи метров. Игорь смотрит на капитана. Неужели он так и будет упрямо лезть вперед? До "Аэгны" еще метров четыреста.
- Один метр под килем! - докладывает Игорь, и где-то под сердцем появляется холодок. А будь этот камень на метр выше? Тогда что? Эхограф чертит глубину семь метров. Пики, которыми обозначаются отдельные камни, почти касаются линии осадки судна.
- Глубина уменьшается. До полметра доходит, - уже не докладывает, а просто сообщает Игорь.
- Правее держать, - спокойно командует Каховский рулевому. - Еще правее. Одерживай. Так!
До "Аэгны" остается метров двести. Уже ясно видны фигуры людей на палубе. У шхуны высоко задран нос и правый борт. Кажется, что корма ее находится в воде. Игорь еще никогда не видел, чтобы судно стояло в таком нелепом положении. У него так же нехорошо и тревожно на душе, как если бы он увидел на улице перевернутый автобус. Он даже забывает о том, что под килем полметра.
- Право на борт, - командует Каховский и переводит ручку телеграфа на "стоп". Рулевой догоняет стрелку аксиометра до упора и складывает руки на груди. Машина не работает. Но "Нептун" по инерции разворачивается вправо, кормой к "Аэгне". Ветер гонит его к шхуне. Каховский выходит на мостик и смотрит назад. Игорь тоже выходит на мостик, но капитан отсылает его обратно - смотреть за глубиной.
- Ноль под килем!!! - истошно кричит Игорь. В следующую секунду он чувствует, как его дважды стукнули по сердцу молотком.
- Сели, - вздыхает Игорь. - Помогли, называется...
- Два раза стукнулись кормой. Вполне допустимая вещь при таких обстоятельствах. Быстро сходите на корму, узнайте у старшего, все ли благополучно.
Игорь слетает по трапу с мостика на полубак, потом на главную палубу. Ее заливают волны. Он бежит по колено в воде. Худые сапоги мгновенно заполняются водой. Сначала она леденит ноги, потом становится теплой. Ногам даже жарко.
- Капитан спрашивает - все ли у вас благополучно? - на ходу кричит Игорь, увидев старпома, вылезающего из люка румпельного отделения.
-В общем, да, - говорит Михаил Васильевич. - Небольшая вмятина на скуле в районе шестьдесят девятого шпангоута. Хорошо, что не было хода.
- Ну, тогда олл райт! - радуется Игорь. -У вас все готово?
- У нас-то готово, - говорит старпом и смотрит на "Аэгну". До нее сто метров. А нужно подойти на двадцать пять.
- Ну, я побег! - машет рукой Игорь и снова летит на мостик.
- Сейчас будем становиться на якорь, - говорит Каховский. - Идите на бак. Как только якорь заберет, сразу доложите.
На баке - боцман и два матроса. Они приплясывают у брашпиля, хлопая себя рукавицами по бедрам. Они не прекращают пляску даже в присутствии третьего помощника. Игорь знает, что при старшем они не стали бы плясать, будь холод хоть в десять раз сильнее. А как этого добиться, чтоб тебя уважали? Темное дело.
- Подзастыли? - иронически интересуется Игорь.
- Валенцы разминаем. Жесткие попались, - говорит боцман. Взгляд его падает на мокрые худые сапоги помощника. Он останавливается.
- Сейчас будем становиться на якорь, - строго сообщает Игорь. - Выпустишь одну смычку каната для начала.
- На баке! - командует с мостика капитан. - Отдать правый якорь.
Якорь летит в воду. За ним с грохотом бежит якорная цепь, моряки ее по традиции называют канатом. Правда, моряки, которым уже нет нужды заботиться о том, чтобы их считали настоящими моряками, иногда называют и цепью. Игорь переваливается через борт и смотрит, как ведет себя цепь.
- Смычка вышла! - докладывает боцман.
- Задержать канат!
Цепь натягивается в струну. Значит, якорь ползет по каменистому грунту. Игорь ждет минуту, потом командует:
- Потравить еще полсмычки! Цепь сразу падает в воду, потом, когда боцман снова застопоривает ее, с плеском вырывается из воды и вытягивается, как палка. Но вдруг она опадает, снова натягивается, опять опадает и начинает ритмично растягиваться и сжиматься, как пружина.
- Забрал якорь! - кричит Игорь. - Вышли на канат!
Игорь снова на мостике. Каховский, не отрываясь, глядит на шхуну. До нее сто метров. Может быть, девяносто.
- Сколько вытравили каната?
- Метров тридцать пять.
- Значит, в запасе еще сто пятнадцать. Что ж, приступим к делу. Вам, Игорь Петрович, надлежит сейчас делать вот что…
Игорь чувствует, что кто-то стукнул в борт громадной кувалдой. Он широко раскрывает глаза и смотрит в лицо капитану.
- Спокойно! - командует Каховский. - Бегом на бак! Якорцепь травить!
25
- Ползет?
Капитан Демидов в упор смотрит на море под левым бортом, как будто его взгляд может оттолкнуть черную рябую, упрямо приближающуюся поверхность. Он теперь обращает мало внимания на "Нептуна". Несколько минут назад он услышал характерный звук вытравливаемой якорцепи. "Отдал якорь", - отметил какой-то счетчик в его мозгу, и снова все мысли устремились в одну точку.
- Ползет? - вслух думает Демидов.
- Ползет, как беременный клоп… - Боцман сплевывает в сторону и, приписав несколько нехороших качеств "Нептуну" и его матери, спрашивает: - Неужели нельзя порасторопнее?
- Нельзя, боцман, - спокойно говорит Демидов. - Хотел бы я знать, сколько раз он уже ткнулся… Хорошо, что не сел еще.
Боцман лезет в левый карман за папиросой. Он усаживается у мачты и, сунув голову в ватник, прикуривает.
- Закрепим буксир, и сразу все на помпы. Два рулевых и два моториста - с ведрами. Какая ни есть польза будет. Я и матрос второго класса - на баке у буксира. Мало ли что случится. Суматоха тем более.
Ясно виден черный неуклюжий корпус "Нептуна". На ярко освещенной корме неподвижно стоят люди. Демидов видит у двоих в руках аккуратные бухточки бросательных концов. Они напоминают ковбоев, готовящихся бросить лассо. От этого броска, от тонкой льняной паутинки сейчас зависит жизнь пятнадцати. Боцман уже собрал людей на бак. Все смотрят на бросательные концы в руках чужих матросов. Тихо. Никто не слышит ветра, хотя он вдруг задувает с новой силой. И вдруг тишину рвет далекий родной, человеческий голос:
- На шхуне! Принимайте конец!
26
"Нептун" еще три раза касался корпусом камней. Каховский ощутил эти удары руками через поручни и ногами через палубу мостика. Нервы рук и ног передали ощущение в мозг. Мозг определил силу ударов, сопоставил ее с прочностью обшивки, и из этого сопоставления возник вывод: пробоины нет, после второго удара осталась большая вмятина в районе котельного отделения. Через пять минут на мостик прибежал третий механик и доложил, что в котельной по правому борту вмятина.
- В следующий раз не бегайте сами, а докладывайте по переговорной трубе, - говорит Каховский. - Стармех в машине?
- В машине, - кивает третий механик и спрашивает: - А много будет еще этих "следующих разов"?
- Будут еще, - успокаивает его Каховский. - Идите в машину. Не стойте здесь раздетым.
На месте третьего механика возникает Игорь.
- Сто двадцать метров каната в воде. Еще травить?
- Пока не надо. Вам сейчас такая задача, Игорь Петрович: полезайте на верхний мостик, включите прожектор и освещайте носовую часть шхуны. Только светите так, чтобы не слепить там людей.
- Понятно.
- Давайте действуйте. Придется, видимо, подработать машиной. Я, кажется, неправильно отдал якорь. Или ветер отходит к западу. Видите, нас проносит мимо шхуны?
"Нептун" раскачивается на якорной цепи, как маятник. Он то приближается к "Аэгне" на тридцать-сорок метров, то отходит от нее далеко в сторону.
- Вижу, - говорит Игорь. - Надо было стать на якорь левее.
- Да, надо было, - соглашается Каховский. Он соглашается только для того, чтобы не продолжать беспредметный разговор. Вряд ли возможно на такой волне положить якорь в точно заказанное место. Даже если это удастся и якорь не поползет, ветер может немного изменить направление - и все труды насмарку. Так или иначе, придется работать машиной. Это - самое опасное. Один удар винта о камень - и судно останется без хода.
Игорь забирается на верхний мостик, и его сразу пронизывает леденящий ветер. Он застегивает полушубок на все пуговицы, поднимает воротник и включает прожектор. Теперь он видит картину бедствия со всеми подробностями, которые можно рассмотреть с расстояния в пятьдесят метров. На черные клюзы без якорей жутко смотреть, как на глазницы слепого. Он поднимает луч выше и не может оторвать взгляд от людей, застывших толпой на баке у борта. Лица черные, угловатые, с прямыми щелями вместо ртов, нечеловечески уродливые, чугунные лица.
- Не светите на людей! - раздается снизу голос капитана.
Игорь отводит луч в сторону и разглядывает палубу, приготовленные у трюма отливные помпы, волны, разгуливающие у кормовой надстройки, борт, врезающийся в воду под косым углом… Теперь Игорь уже не сравнивает шхуну с перевернутым автобусом. Он вдруг понимает, что борьба тех ребят на шхуне сейчас уже подвиг. Подвиг тем более великий, что он требует не мгновенного напряжения всех сил и воли, а растянут во времени. Подвиг Каховского легче. Он борется со стихией, зная, что не погибнет в этой борьбе...
- На нос, на нос ей свети́те, - обрывает Каховский поток мыслей третьего штурмана.
Игорь наводит прожектор на левую скулу "Аэгны". По едва заметному содроганию корпуса он понял, что капитан дал ход. "Нептун" уже не болтается как маятник. Корма его медленно приближается к шхуне. Когда судно поднимается на гребень волны, "Аэгна" видна далеко внизу. Игорю приходится опускать прожектор и поднимать его снова, когда "Нептун" попадает в ложбину между волнами. У него совсем закоченели руки. Ног он давно уже не чувствует. Ветер пронизывает насквозь все тело. Холодно даже под мышками. Мысли тоже коченеют. Он с трудом следит за тем, чтобы луч не уходил в сторону. А тут еще окрики капитана, когда он не успевает вовремя поднять или опустить прожектор... Игорю жалко себя. Ведь это - отмерзшие ноги, простуда, воспаление легких, ревматизм. Правда, ему уже приходилось так мерзнуть и даже купаться в ледяной воде, и ничего не случилось, никакого ревматизма он не схватил. Но - раз на раз не приходится. К таким вещам не привыкают. Сегодня ничего - завтра схватишь. Будешь ходить всю жизнь скрюченный, как Пыльд. Прощай тогда морская служба с романтикой, начинающейся за Датскими проливами! Какая-то змейка в душе поднимает голову и начинает шипеть: "Ведь сейчас не твоя вахта, до начала вахты третьего еще полтора часа, а они поставили тебя на самый верх, где даже негде укрыться от этого дикого ветра". Игорь еще больше съеживается и пытается спрятаться от ветра за прожекторной тумбой. Это все равно что пытаться укрыться от дождя под телеграфным столбом.
- Куда вы све́тите?! На нос ей свети́те!
Игорь со стоном разгибается и направляет прожектор на нос шхуны. Ему хочется крикнуть в ответ, что он не автомат наводки, а что он человек, и у организма есть пределы выносливости, и что он сейчас свалится к чертям собачьим и превратится в ледышку, и что... Он снова видит лица людей у борта "Аэгны". Они совсем близко. На них появились глаза. Глаза ждут. Если человек, стоящий у прожектора, перестанет делать свое дело, капитан не сможет подвести судно на нужное расстояние, матрос не сможет бросить конец... Мысли путаются, в ноги вонзаются тысячи толстых раскаленных игл, Игорь распрямляет поясницу, отводит плечи назад, выгибает грудь и говорит себе:
- Мне не холодно. Я мужчина. Я моряк. Мне не холодно. Мне не…
Он стонет и двигает прожектор уже не кистями, а локтями.
В луче прожектора появляется взвившийся в воздух бросательный конец. Кажется, что он летит медленно-медленно. Сначала он летит прямо к шхуне. Но ветер относит его в сторону. Несколько человек на шхуне протягивают руки, чуть не вываливаясь за борт. Легость шлепается в воду в трех метрах от борта. Сразу же в воздух взлетает еще один бросательный и тоже шлепается в воду, не долетев до шхуны. Корма "Нептуна" медленно приближается к "Аэгне".
- Что он творит? - шепчет Игорь. - Сейчас стукнемся!
Расстояние сократилось до двадцати метров. Снова взлетает бросательный, и легость падает прямо в руки матросу на "Аэгне". В тот же момент корма "Нептуна" начинает отдаляться от шхуны.
- Ура-а-а-а! - кричит Игорь. Ему не холодно. Ему хочется расцеловать капитана Каховского.
- На нос ей свети́те! На нос, я говорю!
Игорь спохватывается и снова направляет прожектор на шхуну.
27
Август Лееман точными, навеки заученными движениями привязывает к бросательному проводник - средней толщины пеньковый трос. К проводнику потом привяжут стальной, с удава толщиной, буксир, один метр которого весит восемь килограммов. Люди на "Аэгне", набросив несколько шлагов троса на барабан брашпиля, будут метр за метром вытягивать его из воды, продергивать в клюзы, обносить вокруг мачты, крепить его так, чтобы никакие силы стихии не смогли разорвать это крепление.
- Пошел! Эй, на шхуне! Выбирай проводник!
Август машет рукой и выпускает трос за борт. Трос ползет в воду бесконечной светло-коричневой змеей. Матрос быстро распускает бухту, к коренному концу которой уже закреплен тяжелый оцинкованный коуш буксирного троса. Все разыгрывается как вальс по нотам.
- Что, Август Эдуардович, в обед будем дома?
К Августу подходит матрос Русев. Это он забросил конец на шхуну, и теперь он чувствует себя именинником. Сапоги у него не промокают, новый ватник хорошо греет ладное, коренастое тело, в субботу - получка. Он только недавно демобилизовался из военного флота. Служил пулеметчиком на торпедных катерах. Там он видывал виды почище этого.
- Когда придем, тогда и будем. Может, немного позже.
- Позже не надо, - улыбается Русев. - Я сегодня договорился на три часа с одной школьницей в кино сходить. У нее как раз уроки кончаются. А вечером мама не пускает.
Со скрежетом потянулся по палубе буксирный трос.
- Давай-ка помогай ребятам буксир вываливать. Про любовь потом поговорим.
Август сам поднимает трос и тянет его к борту. Шипя паром, крутится лебедка и стравливает с барабана поблескивающие крутые шлаги. Они разматываются в прямую гудящую нить, теряющуюся в черной воде. На другом конце нити - "Аэгна". Матросы шхуны еще выбирают пеньковый проводник. Август внимательно смотрит на них. Скоро из воды покажется коуш буксирного троса. Тревога прошла. На душе спокойно. Можно считать, что полдела сделали. Большая волна подняла "Нептуну" на свой гребень. Трос натянулся и вышел из воды.
- Быстрее трави! - кричит Август. Эхом доносится с "Аэгны":
- Трави проводник!
Трос опадает. Но "Нептун" стремительно катится вниз с гребня волны, трос снова натягивается, проносится у Августа над головой, вытягивается перпендикулярно борту и вдруг шлепается в воду. "Лопнул!"
Август понял это раньше, чем до него долетел звук, похожий на отдаленный пистолетный выстрел.
- Проводник лопнул, - говорит Русев. - Теперь уже в кино не успеть.
- А пошел ты... Вирай буксир! - кричит Август. - Русев, готовь бросательные. Боцмана, живо! Пусть даст еще бухту проводника.
Трос, извиваясь, ползет обратно на борт. Подходит старпом.
-Так хорошо началось, - с горькой улыбкой говорит Август. - Я уже было настроился…
- Не надо было настраиваться. Впрочем, не вешайте нос. Ведь такая волна - странно было бы, если бы нам все удалось с первого раза. Так практически не бывает. А самое страшное будет, если...
Удар. Еще удар.
- Вот это, - спокойно произносит старпом. Еще один тупой удар сотрясает корму. Август сжимает голову руками. "Сколько их еще будет?"
- Ну, я полез, - говорит старпом. - Кажется, опять в румпельном. Если крикну из люка - сразу давайте людей и аварийный материал.