Старпом скрывается в люке румпельного отделения. Август слышит, как залязгала якорцепь. Каховский решил подобрать канат. А что толку? Все равно здесь везде камни. В общем, капитану виднее, как калечить судно. Август стоит и ждет, что крикнет старпом из румпельного...
28
Волна, оборвавшая проводник, рухнула на шхуну и сдвинула ее сразу на полметра в воду. Правый борт задрался еще выше. Мокрые люди все еще не выпускают из рук до смешного легкий трос. Минуту назад его тянули вдесятером, с помощью лебедки. Демидов первый бросает трос. Он шлепается на палубу, мокрый и жалкий, как раздавленный червь.
- Иодзевич, Горбов, соберите трос, - говорит боцман матросам. - А то смоет за борт. Надо будет отдать его на "Нептун".
- Он и так к Нептуну попадет, - острит Горбов. - А мы его доставим или кто другой - на это Нептуну будет в высшей степени наплевать. - Он пинает трос ногой и садится на брашпиль. Иодзевич молча собирает трос.
- Горбов, - начинает капитан Демидов.
- Ну, я Горбов. А что?
- Соберите трос и снесите в подшхиперскую. Демидов заставляет себя говорить спокойно.
- Тут жизни гибнут, а вы из-за веревки шумите. По мне, так пропади она. Плакать не стану.
- Уйди с палубы.
Демидов произносит это тихо, глядя прямо в глаза матросу.
Горбов опускает глаза и встает с брашпиля.
- С палубы я не уйду. Помогу собрать, если вам так уж надо.
Горбов идет к Иодзевичу и поднимает свернутую бухту.
- Теперь слушайте, - говорит Демидов. - Сейчас "Нептун" будет делать второй заход. Проводник будем выбирать не брашпилем, а руками. Это будет в десять раз труднее и медленнее. Зато с гарантией, что не лопнет. Всегда успеем потравить. Нельзя, чтобы повторилась такая история. - Он указывает на размочаленный конец. - Теперь второе: "Нептун" будет подходить и подавать буксир неизвестно сколько времени. Судно ползет. Если так будет продолжаться - через сорок минут над водой останется только рубка и мачты. Но вполне возможно, что мы рухнем с этого камня даже в следующую минуту. Так что всем быть наверху. Вахтенному проверить. Мотористов, механиков, повариху - всех наверх. Всем надеть нагрудники. Тебе, боцман, тоже.
- Так надо воду откачать, - предлагает моторист.
- Откачать воду - это верная гибель. Если сразу дадим ход - поломаем винт. Не дадим хода - нас бросит дальше на камни и разобьет. Я уверен, что до крайности дело не дойдет. Но - быть наготове ко всему. "Нептун" уже подходит. Сколько, боцман, у нас бросательных?
- Четыре по тридцать пять метров.
- Свяжи по два. Пусть подают ребята, когда спасатель близко подойдет.
- Я буду подавать, можно? - спрашивает Горбов, вернувшийся из подшхиперской.
- Не выйдет, - говорит боцман. - Куда же против ветра подавать?
- Все выйдет, если захотим. - Демидов улыбается. - Не тонуть же мы сюда приехали!
29
Михаил Васильевич поднимается на мостик. Каховский не сразу узнает своего старшего помощника. Вчера еще он был свеж, как из парикмахерской. За ночь на подбородке и на щеках выросла густая черная щетина.
- В общем, чепуха. Обшивка, конечно, прогнулась, - старпом загибает один палец, - и два свища по шву, - старпом загибает еще два пальца. - Видимо, сварка была скверная. Перекалили металл. Я сначала с фонариком не разобрался. Думал, пробоина. Вижу - вода поступает. Но ничего. Только два свища. Мы их быстренько заделали.
Старпом разгибает пальцы, кладет руки в карманы ватника.
- Что дальше думаете, Виктор Сергеевич?
- То же, что и раньше. Приспустимся на канате. Подадим конец. Иного ничего не придумать. Может, вы посоветуете?
- Если на бочке спустить им проводник?
- Пронесет. Да и пока будем с бочкой возиться, "Аэгна" пять раз утонет. Видите, от нее один нос остался.
- А на шлюпке?
- Шлюпки уж позвольте оставить на тот случай, когда придется их из воды вынимать. Вот такое дело, дорогой Михаил Васильевич. Я уж тут за полтора часа все варианты спасания на море перебрал. Все ни к черту при такой погоде.
- Если бы не камни...
- Если бы не камни, нас с вами держать незачем было бы... Трави канат помалу! - кричит капитан.
Слышен лязг цепи. "Нептун" медленно ползет к шхуне.
- Игорь Петрович, попрошу опять на прожектор.
Игорь вылезает из угла рубки, где он прятался от ветра и холода, пока прожектор не был нужен.
- Каково там? - спрашивает старпом, показывая глазами на мостик.
- Дискомфорт, - мрачно отвечает Игорь и лезет наверх. Уже с мостика он продолжает: - За такую службу надо медали давать. И два выходных в неделю. Вы там на корме поаккуратнее с концами-то. Портите госимущество...
- Ладно, - говорит Каховский и вдруг улыбается. - Дам тебе два отгула за прожектор. Давай шевелись, третий!
30
Игорь снова крутит прожектор и уже не пытается спрятаться от ветра за тумбу. Ветер - это ветер, и холод - это холод. Они существуют, и от них никуда не денешься. Пришлось перестать обращать на них внимание. Тем более что все уже промерзло до последней степени и дальше мерзнуть просто некуда. Игорь двигает прожектор плечами, грудью, локтями и даже головой. Это не мешает ему наблюдать за тем, что происходит внизу. Каховский снова подводит судно к "Аэгне", и опять начинается игра в пятнашки с аварией. Каждая волна может кинуть "Нептуна" на камни или на шхуну, если капитан зазевается. Воистину нужно чувствовать себя частью судна, чтобы так точно манипулировать рулем и ходами, как это делает Каховский. Пока с кормы подают бросательные, "Нептун" застывает на одном месте, а ревущая стихия проносится мимо него. Игорь вынужден сознаться, что он так не сумел бы. И вообще, ему теперь все чаще приходится убеждаться в том, что он еще не все может. Печально, но факт. Четыре года он провел в училище, пятый месяц плавает штурманом, а море каждый день преподносит ему что-нибудь незнакомое и удивительное. Или он просто невнимательный и по нескольку раз открывает для себя одну и ту же вещь? Конечно, невнимательный. Как-то не так относится к увиденному. Видит хорошее - радуется, а не пытается по-деловому разобраться, почему это хорошо. Видит плохое - огорчается, переживает. Это мешает сделать настоящие выводы. "Надо поменьше поддаваться своим эмоциям", - думает Игорь. Он тут же проводит вывод в жизнь и не орет по поводу того, что бросательный конец долетел с "Аэгны" до "Нептуна". Он спокойно продолжает светить на нос шхуны. Сразу видна польза от такого отношения к делу - Каховский не покрикивает на него снизу. "С перепугу еще и не так можно бросить", - думает Игорь и сам ужасается своему цинизму. Он продолжает спокойно смотреть, как на шхуне выбрали проводник, потом вытащили из воды буксир и закрепили его. Каховский стал подбирать якорцепь, и "Нептун" медленно пошел вперед, стравливая в воду буксирный трос. Игорь и тут остается спокойным, хотя лично он проделал бы этот маневр иначе. Он сначала сдернул бы шхуну с камней и немного провел бы ее на коротком буксире. Подумав немного, он начинает сомневаться: кажется, Каховский поступает правильно. Во-первых, на "Аэгне" еще не откачали воду, во-вторых, короткий буксир не амортизирует рывков. Он может порваться. Разрывная крепость у него - 90 тонн. Не так уж много. Ошибку свою Игорь осознал спокойно. Не стал огорчаться и переживать. Даже когда шхуна встала на ровный киль, закачалась и двинулась вперед, Игорь сдержал радостное биение сердца, как и подобает мужчине. "Я сделал свое дело и доволен тем, что сделал его хорошо", - торжественно подумал он.
- Игорь Петрович! Гасите прожектор и спускайтесь вниз! Проверьте, как наложили стопора на якорцепь.
Тут Игорь не выдерживает. Солидность его куда-то пропадает, лицо расплывается в улыбке (хорошо, что никто не видит!), он торопливо выключает прожектор непослушными пальцами, кубарем скатывается с мостика и бежит на полубак. Убедившись в том, что якорь на месте и якорцепь надежно закреплена, он возвращается в рубку. Улыбка все еще блуждает по его лицу.
- Как мы с ним разделались, а? - говорит он капитану.
- Спокойно, Игорь Петрович. Не говорите "гоп" раньше времени. Это очень плохая привычка.
- Я не суеверный, - возражает Игорь.
- Дело не в суеверии. Сказав "гоп", человек успокаивается. Вот что плохо.
Каховский смотрит на часы. Игорь тоже. Семь часов пятьдесят пять минут. Через пять минут начинается вахта третьего помощника. Игорь сразу мрачнеет. Он рассчитывал еще часок погреться в каюте. Не спать - только погреться!
- Спасибо, Игорь Петрович, - говорит капитан и протягивает руку.
Игорь недоумевает: за что спасибо? На всякий случай он подает руку и говорит:
- Не за что.
- Сейчас идите отдыхайте до десяти часов. Второй постоит вахту. Потом за него как-нибудь отработаете. И обязательно выпейте крепкого горячего чаю. Вот заодно занесете радистке радиограмму о снятии "Аэгны". Ну, идите, идите.
Он выталкивает ошалевшего Игоря из рубки и закрывает за ним дверь.
31
Игорь входит в радиорубку и останавливается у двери. Вера Владимировна спит у станции, положив голову на стол. Игорь сразу вспоминает полутемную комнату, глазастую Аленку и долгий, бесконечно долгий поцелуй на лестнице. Как это он ни разу не вспомнил об этом всю ночь? А может быть, это было во сне? Мало ли что может человеку присниться. Постепенно оттаивает тело. Постепенно растет в душе добрая, теплая нежность к спящей женщине. Хочется подойти, поцеловать ее и сразу выбежать, оставив на столе радиограмму. Нет, это важное дело. Радиограмму надо отдать в руки.
- Вера Владимировна, - тихо зовет Игорь. - Вера...
Вера Владимировна поднимает голову.
- Это вы, Игорь Петрович? А я тут задремала чуть-чуть.
Игорь смотрит в ее глаза. Сон или не сон? Не понять...
- Как там наверху? Сняли уже?
- Сняли. Вот радиограмма. Передайте в пароходство.
- Давайте.
Вера Владимировна берет бланк, кладет его на стол и смотрит на Игоря. Какая-то загадочная улыбка бродит по ее лицу.
- Вы мне сейчас снились, - говорит Вера Владимировна. - Только вам было меньше лет. Такой - совсем ребенок еще. Хотелось вас взять на ручки и побаюкать. Смешно, да? Вы не обижаетесь?
- Нет, не обижаюсь, - говорит Игорь и смотрит на ее зовущие губы.
Сон или не сон? И вдруг он, помимо своей воли, опрашивает:
- Можно вас поцеловать?
- Конечно можно, милый, - говорит Вера Владимировна и сразу, схватившись руками за виски, вскрикивает: - Что я болтаю, сонная дура! Идите, Игорь Петрович. Идите. Зачем вам нужна старая баба? Идите отсюда. Не мешайте мне работать. И забудьте все. Ничего не было. Понятно?
Игорь пятится назад и выходит из рубки, не сказав ни слова. Вера Владимировна подвигает бланк так, чтобы он был лучше виден, и начинает выстукивать позывные диспетчерской. Лицо ее спокойно, и по щекам катятся слезы.
32
Неле слышит звонок и никак не может проснуться. А кто-то, стоящий за дверью, все звонит и звонит. Звонки длинные и нахальные. Все же пришлось проснуться и встать. Она надевает халат, не торопясь протирает лицо одеколоном и идет открывать дверь. Опершись на перила, стоит человек. На нем морская шинель и фуражка с эмблемой. Лицо румяное, с темными глазами, мясистым носом и красными, чуть вывороченными губами. К такому лицу очень пошли бы тоненькие негодяйские усики. Не хватает еще выпущенного из-под фуражки чуба. Вероятно, он умеет играть на гитаре.
- Вы Неле. Я вас сразу узнал, - говорит он и улыбается ей, как старой знакомой. Неле это не нравится.
- Не понимаю, чему вы радуетесь, - резко говорит она.
- Я всегда радуюсь, когда вижу красивого человека...
"Хорошо еще, что не сказал: красивую девочку".
- … и потом, я надеюсь увидеть сейчас своего друга. Васька, конечно, спит?
- Вы Александр?
- Ага. Август рассказывал про меня?
- Говорил кое-что. Пройдите.
Неле пропускает его в квартиру и закрывает дверь.
- Августа нет, - говорит она. - Он в море.
- Вот как? - Александр присвистнул. - Вызвали все-таки?
- Да, в первом часу. Какая-то авария, я толком не знаю. Так что встреча друзей не состоялась. Двумя пьяными в городе будет меньше.
- Васька мне говорил, что вы не любите пьяных. Напрасно. Они иногда хорошие.
- Что вы думаете делать дальше?
Александр пожимает плечами и достает из карманов две бутылки: ром и шампанское. Неле поджимает губы и ждет ответа.
- Оставлю эти драгоценности на память о моем визите и пойду восвояси. Ветер стих, и мы, вероятно, в обед уйдем. Очень жаль, что не застал Ваську. Пусть выпьет за мое здоровье.
Неле качает головой.
- Он обычно не принимает подарки. Тем более такие драгоценные. Выпейте это сами со своими приятелями.
- Ну, я не хочу как дурак бегать по городу с бутылками. Идея: я выпью стакан рому, а вы - бокал шампанского. Остальное выльем в раковину. Я пойду, а вы останетесь досматривать последний предутренний сон.
"Ему не так жаль, что он не увидел Августа, как жаль бутылок, - думает Неле. - Пусть пьет и убирается поскорее".
- Идите на кухню, - показывает Неле. - Там есть посуда и штопор. Вам дать что-нибудь поесть?
Александр покраснел и не смотрит на Неле. Он понял, что она хочет его оскорбить. Но за что?
- Может быть, у вас есть ванная? -спрашивает он. - Я больше люблю пить в ванной, чем на кухне.
Неле брезгливо морщится. ("Все-таки ему очень важно - выпить!")
- Ванная у нас служит для другой надобности, - говорит она. - Разденьтесь и посидите здесь несколько минут. Я пойду приготовлю вам стол.
- Я не собираюсь напрашиваться в гости. - Александр пытается проявить гордость, но почему-то очень хочется выпить с этой строптивой девицей.
- Мне лучше знать, как с вами обращаться, - говорит Неле, забирает бутылки и уходит в комнату.
33
Все тише становится ветер. С востока плывет дымчатый зимний рассвет. Все спокойно на "Нептуне". Мерно ухает машина в его глубоком металлическом чреве. Кроме вахты, все спят. Кое-кто нашел еще силы раздеться. Некоторые сняли резиновые куртки, ватники и сапоги. Некоторые свалились на койки в ватниках и в сапогах. Игорь разделся донага, но тратить дорогие минуты на распитие чаев не стал. Михаил Васильевич обошел судно, проверил, убрано ли все лишнее с палубы, выпил три стакана горячего чаю и только после этого пошел в каюту. С десяти часов он будет стоять вахту с третьим. Сейчас на мостике капитан и второй.
Каховский сидит на ракетном ящике, закрыв глаза. Возможно, он дремлет. Август Лееман ходит по мостику, заложив руки за спину, и следит за поведением "Аэгны". Уже почти совсем светло. Видно, как она болтается на буксире и зарывается носом в воду. Издали на ней все выглядит благополучно. Демидов только что передал, что у него вышло из строя рулевое управление: при ударе повреждено перо руля. Он пробовал работать машиной, чтобы увеличить ход, но шхуна сразу начинает уходить в сторону. Август заходит в рубку.
- Что? - спрашивает Каховский, не открывая глаз.
- Норма. Демидов спрашивал, нужно ли подрабатывать машиной. У него руль заклинило на правам борту. Я ответил, что не надо.
- Почему так ответили?
- Он будет тянуть нас вправо. Это мне ни к чему. Час выигрыша во времени теперь не так уж необходим. Во-вторых, пусть у него люди отдохнут. Они не железные.
Каховский открывает глаза.
- В прошлом году - вас еще не было - мы снимали у Гогланда с камней одного немца. Здоровый пароходище, на три тысячи тонн. Подошли мы к нему в двадцать два часа с минутами. Тоже шторм, снег. У берега уже припай был. Он плотно сидел. Имел две пробоины. Часов пять мы его дергали в одиночку. Потом подошли два военных буксира. В общем, сняли мы его в десять утра. Потом два часа откачивали из него воду и заделывали пробоины. Немцы к тому времени ползали, как мухи по стеклу. Ни один бруса поднять не мог... Вот такая картина. Четырнадцать часов никто из нашей верхней команды не сходил с палубы. Работали как черти. Это с одной стороны. А с другой стороны - попробуйте вы этого же самого матроса заставить отстоять лишних два часа на вахте при совершенно нормальной погоде. Он разноется, как молочница, и заявление в судовой комитет напишет, что его эксплуатируют.
- И правильно, - возражает Август. - Самая тяжелая работа - это лишняя работа.
- Бывают, знаете ли, соображения высшего порядка, - говорят Каковский. - Приходится заставлять человека делать работу, которая ему кажется лишней. А практически - она необходима... Есть такое ходячее выражение: распустить вожжи. Вам оно известно?
Август настораживается.
- А почему вы меня об этом спрашиваете?
Каховский поднимается с ракетного ящика, становится рядом с помощником и продолжает так, чтобы не слышал рулевой:
- В конце декабря Гулин уходит от нас в Ленинградскую контору. Вам уже двадцать восемь лет, дело вы знаете, кое-какой опыт у вас есть. Попробуйте подобрать вожжи. Только всерьез. Когда вы сегодня пришли на судно, от вас разило сивухой. Я это замечаю не первый раз. Все чаще вы возвращаетесь с берега усталый, в мрачном настроении. Это заставляет меня думать, что у вас там не все в порядке. Я не считаю, что вам нужна какая-то особая помощь. Вы человек сильный, справитесь сами. Но так больше продолжать нельзя. Иначе я вынужден буду оставить вас вторым и просить себе другого старшего.
- Учту.
- Вот и хорошо. Извините за вторжение в вашу личную жизнь. Впрочем, она ведь не совсем личная. Какой-то стороной ваша личная жизнь влияет и на меня, и на матросов, и на тех людей, ради которых мы работаем. Правильно?
- Верно. Не в лесу живу, конечно... Третий от нас тоже уходить собирается, я слыхал.
- Намерен.
Каховский идет к своему излюбленному месту, садится на ракетный ящик и говорит:
- К нашему делу надо иметь призвание. Тут романтика очень своеобразная. А ему пальмы подай, остров Целебес и ручную обезьянку в каюту. Без этих атрибутов он романтику моря не приемлет.
- Подрастет, образумится.
- Хорошо, если образумится. У него слабый характер. Каховский закрывает глаза.
Уже совсем рассвело. Сквозь серые облака размытым пятном просвечивает солнце. Август запахивает полушубок и идет наверх определять место.