* * *
Ботинки безнадежно не просыхают!
ЕЕ сказал: "Ботинки говорят о многом. Где был их хозяин, как жил, чем занимался, что за человек. Ботинки говорят о многом!" Он прав, его "прошлогодние" ботинки, теперь с заплаткой, могли бы рассказать, как в прошлом году их хозяин штурмовал горы на Шартлае. А о чем могут рассказать лакированные коры? Или рваные кеды? Или остроносые "турецкие" ботики "стильных пацанов"? Наверняка, о многом. Характер хозяина даже в стоптанности ботинок проявляется. Говорят, можно узнать, некоторые болезни по сношенности каблука. Так ли это? Опытный следопыт узнает пол и возраст животного по следам, почему бы, не вычислить ангину по ботинкам? Шутка? Куда уж там - остроглазое наблюдение. Сфотографируйте свою обувь - посмеетесь через десяток лет, в чём вы ходили. Ботинки говорят о многом!
Мы уже крепко спали, когда раздался грохот открывающейся двери, звон бутылок и пьяные голоса наших "ходоков".
- Просыпайтесь! Хорош спать! Мы приехали! - Налейкин здесь был хозяином, и ему положено было орать. - Вставайте, надо отметить знакомство!
Нехотя, почти все поднялись. Мне вставать было - в лом. Я решил не бухать - желания нет, спать охота. Да и о чем сейчас говорить? К тому же, я здесь со всеми знаком! И я рубанулся дальше.
Бедные мои компаньоны. Им тоже не хотелось бухать, а спать хотелось очень, но законы гостеприимства гнали их к столу. Кряхтя, все расселись. Налили (это было слышно). Они говорили слова благодарности хозяину за приют, за тепло за баню, хвалили дом и его гостеприимство… А он почему-то наглел и говорил, чтобы Костя принес ему зачем-то какой-то его пистолет, и что он всем, если надо, покажет, кто здесь хозяин! Но Костя пистолет не нес, поэтому напряжение, возникшее было после таких слов, спало. Вновь стали благодарить хозяина… А он опять чему-то был не доволен. Всё это порядком начинало надоедать, и я хотел было выйти, но решив, что мой приход только подхлестнет новые темы для разговоров и продлит время пьянки, остался. Оставалось ждать, когда это всем надоест или когда хозяин угомониться. К счастью, напился наш хозяин довольно быстро, и кое-как ушел. Все мои компаньоны облегченно выдохнули и разошлись по койкам, досматривать сны. Но не надолго…
Рассвело, и вновь появился Налейкин.
Палыч, как настоящий командир, взял его на себя. Он встал, молча прошел к столу, достал бутылку и налил себе и хозяину. У них завязалась беседа. Палыч говорил, что именно нужно сделать, чтобы жизнь в заповеднике и на метеостанции стала совсем другой. И правильные вещи он говорил. Да вот только хозяин его почти не слушал.
Зато мы все слушали. Это было бесплатное "радио" шоу! Как такое пропустить?!
- Тебе нужно поставить здесь космическую тарелку! - говорил Владимир Павлович, заменив слово "спутниковую" на "космическую" (Налейкин, как мне кажется, вообще не понимал, что это за тарелка).
А ведь и вправду, с телевизором, как окно в мир прорубили бы. Может, их жизнь с Алёной приобрела бы какой-то цвет? Палыч обещал дать денег на тарелку. Налейкин ерепенился и говорил, что и сам может заработать. "Но нахер она нужна?"
- Нужна, нужна, обязательно нужна. Ты увидишь, как все изменится. Ты же здесь всё знаешь. Такие красоты у тебя, а даже телевизора нет! Поставь, обязательно поставь! Хочешь, я помогу.
Налейкин мычал и задавал вопросы не в тему:
- Ты в Тибете был?
- Нет.
- А Мишка Степанцов - был.
- Ну и что? К тебе люди сами едут - Байкал же! Здесь такая природа и атмосфера. Люди мечтают быть на Байкале! А как ты живешь? Ну, напиши книгу про Байкал, ты же много знаешь. Напиши, я помогу - будут к тебе приезжать люди - всё изменится. Понимаешь?
- А ты чё - деловой что ли?
Палыч решил смягчить.
- Ну, за хозяев! - предложил он.
Выпили.
Пауза (видимо закусывали).
Потом беседа продолжилась, где Палыч ещё раз попытался убедить Налейкина, что на его кордоне, где он с начала основания заповедника работает, можно всё изменить - всё изменить к лучшему. И вновь предлагал свою помощь.
- А ты что, хохлятское отродие? - вылепил Налейкин, поняв вдруг, что его собеседник произносит "г", как "х".
И тут ещё Палыч сдержался и вежливо объяснил нахалу, что он родился в Харькове.
Услышав слово "Харьков", Налейкин что-то только ему известное вспомнил и уточнил:
- А я бурят!
Он мало походил на бурята, но Палыч согласился - бурят, да бурят.
- Я бурят! - настаивал Налейкин. - А ты хохлятская отродие! Деловой, да? Такой деловой? Чё, думаешь, ты такой деловой? Хохлятская рожа!
Слушатели из соседних комнат затаили дыхание - решали: выйти и выкинуть Налейкина или ещё подождать, чтобы уж потом ещё и… по полной программе?
Палыч (видимо, замахнув) вдруг спокойно так, но твердо и членораздельно говорит "Губернатору мыса Покойники":
- Ещё раз нахамишь, я дам тебе в морду! Хочешь получить в торец? А? Ещё раз нахамишь - получишь в торец! Понял? Получишь в торец! Точно тебе говорю!
В ответ - молчание.
"Он понимает, он понимает, профессор!" - пронеслось в головах слушателей, как кадр из фильма "Собачье сердце".
"Шариков", судя по всему, действительно всё понял и "поджал хвост"! А профессор, уловив это дело, расправил плечи, стукнул кулаком по столу: "Получишь в торец"! Теперь он был хозяином положения. Никакой пистолет теперь Налейкину не поможет - Палыч "навалился" на беднягу! Всё, что он говорил до этого добрым тоном, стало говориться по-другому и боле доходчиво, объясняя хозяину, что живет он, в сущности, как свинья. И если он ничего не хочет менять - хрен ему кто поможет, и само ничего не изменится. Ему помощь предлагают, дело говорят, советы дают, а он хамит! Причем, не уважая возраст и положение собеседника, произносит мерзкие слова, за которые, не будь он здесь хозяином, получил бы давно и много! Воспитание и законы гостеприимства не позволяют это сделать! "Слушай, чего тебе говорят! И вникай! Всё польза!" Вот теперь до Налейкина дошло, он расстроился, выпил и ушел. Наконец-то и у Палыча выдалась минутка (или часок) отдохнуть. Закрыв дверь за хозяином, Палыч тяжело пошел к кровати. Слушатели расслабились. Концерт окончен!
Когда все проснулись, выяснилось что Налейкин вернулся, и пил уже тихо и в одиночестве, пока не пришло время всем вставать и уходить на корабль.
Он тяжело и печально сидел.
Собрав вещи, я вышел из "своей" комнаты чего-нибудь перекусить, пока другие собираются. На столе стояла тушенка и пиво. Где они достали такую тушенку? Тушенка с капустой, морковкой, луком и другой жухлой травой! Гадость полная! Но и это лучше, чем сублиматы! Я зацепил грязной вилкой кусочек мяса и закусил им пиво.
- А ты зачем так про меня написал? - вдруг спросил Налейкин.
- Не понял? - я посмотрел на печального человека. - Что-то ни так? Я что-то соврал?
- Ты плохо про меня написал, - Налейкин нахмурился. - Сам-то такой же.
Толя-Толя! Ты намекал, что и я сейчас живу с женщиной, которая меня на двадцать лет моложе.
- Да, здесь ты прав. Сам - такой же, - согласился я. - А всё остальное?
- А что остальное? - не понял Налейкин.
А действительно, что остальное? Во всем остальном Налейкин в моей книжке выглядел даже очень неплохо - зимовье нам своё "предоставил", потом ещё спрашивал, как дела. Ну, девчонка у него была молодая. А ведь живут же до сих пор - ей теперь тридцать пять, а лицо не изменилось - я её сразу узнал. Значит, всё дело только в том, что я написал о разнице в двадцать лет. Хорошо! Но когда тебе двадцать восемь, то здесь понятно, что сорокалетние кажутся стариками - сейчас они такими не кажутся. Что ж тогда, прости, Налейкин, за ту книжку. А за эту - я в следующей извинюсь!.. Если "космическую" тарелку поставишь и бухать прекратишь!.. Или если я сам сопьюсь! До новых встреч, губернатор!
* * *
Уходя в "кипящее" море от дома Налейкина с надписью "Солнечная", ощущаешь, что мир ещё не пропал. Зато, пропала тоска! Ни то что, когда из его окна глядишь на пустынный берег, холодное море и черную гору далекого Святого Носа. А что там ему ещё делать? Каждый корабль - новость из Мира - ждешь его, как подарка (яблочки, конфеты для Алены) и дармовую возможность бухануть. Он здесь главный! Можно и поссорится с пассажирами корабля, показать свои права: "Ты чё, деловой, что ли?! Костя, где мой пистолет?" Палыч забыл у него свою "лыжную палку". Во - тоже подарок! Все что-нибудь забывают. Вот только зачем ему эта палка нужна? Хотя, в хозяйстве всё сгодится! Тоска там, в "Солнечной" И непроглядная вечная безнадега. Да ещё обнаглевший молодой медведь на крышу людей загоняет!
Кажется - аллес! Приключения окончены! Осталось поваляться на солнышке недельку и попить пивка, вспоминая наши переходы. Впереди - Чивыркуй, Ушканьи, Ольхон. Впереди штормило Море!
Глава третья (отдыхающая). Чивыркуй, Ольхон и "Фрегат"
Даже в беззаботности ты не можешь унять свою суету. Зачем тебе знать, почему на той стороне лает собака?
На корабль добирались на резиновой лодке - море кипело.
В кубрике пахло… нет-нет - воняло!.. тухлой и свежей рыбой, перегаром, куревом (хотя я и "гонял" за это Палыча № 2, но он всегда забывал, что курить не стоит в "спальном" помещении), сырой обувью и носками, и разлитой по столешнице водкой. Спать здесь будет невыносимо, но необходимо. "Потом я к этому запаху привыкну" - казалось мне. Но я ошибся - так и не привык. Зато в памяти он осел навсегда! Запах покорителей ущелий и первопроходцев! (Что же тогда твориться у космонавтов, особенно, после полета?!)
У Палыча № 2 - нашего горя-связного - под глазом был огромный синяк, и правая половина лица распухла. Я непроизвольно рассмеялся.
- Где ж ты так, уважаемый?
- А!.. - Палыч-2 махнул рукой. - Упал. Запнулся об этот люк и об тот ударился. Как так получилось? - он, как дитя, удивленно развел руки.
- Что, даже подставить ладошки не успел? - мне уже было смешно - я представил, как всё это произошло… и какой стоял "звон" от удара по всей пустотелой "банке".
Палыч-2 вздохнул:
- Не успел. Как так получилось?…
"Ещё один комический персонаж" - понял я, а вслух сочувственно добавил:
- Как же ж так? Аккуратней бы надо. Голову себе разобьете, Владимир Павлович. Не бережёте Вы себя!
- Уже разбил, - хмыкнул тот, и пошел помогать прибывшим в новой партии на шлюпке.
Теперь мне скучно не будет!
Весь путь поперек Байкала от мыса Покойники до Чивыркуйского залива корабль болтало на короткий и крутых волнах Большого Моря. Если взайти на капитанский мостик, что над рубкой, и посмотреть на нос корабля, увидишь, как он ныряет в волны, брызгами обдавая всё, что лежит на носовой палубе. Но не стоит смотреть на корму! Она вихляет и качается, как задница модницы - того и гляди оторвется. Зрелище не очень спокойное, если учесть что часа два с половиной - три нужно будет пересекать Байкал. (А ветер может и усилиться!) Чтобы всего этого избежать, не лезьте на капитанский мостик! Идите на корму к своим товарищам и напейтесь - так легче пересекать "бурные воды".
Я слез с мостика и пошел к друзьям на корму.
Разговоры на корме сводились к тому, как все слышали, и очень всем понравилось, когда Владимир Павлович сказал: "Хочешь в торец?" Было много интерпретаций услышанного, так как из разных комнат и мест ночлега нашей команды прозвучавшие слова "нескучной" беседы воспринимались по разному, но ясно было одно, что никто из нас не пропустил это "утреннюю программу". Теперь все об этом только и говорили. Потом, обратив внимание на скалы, что падали в море сплошными уступами леве Покойников, стали обсуждать, а как бы мы по ним спускались, выйдя мы на них? Все сошлись на мнении, что - никак! Валя, размахивая правой рукой, указательным и большим пальцем, часто произнося: "Это самое", чистосердечно сознался, что именно он сразу понял, что сюда идти нет смысла. Он поведал нам, как он нас вел по тропе, стараясь увести от этих склонов к туристской тропе, как он предвидел, что мы можем застрять на них, и если будет плохая погода, то нам придется "осуществлять "холодную" ночевку". Он сомневался, нужно ли так идти, и, когда понял, что нет смысла, он убедил-таки Владимира Павловича сделать так, как он предполагает - свернуть влево, к тропе, что собственно говоря, в конечном итоге у Вали и получилось! Он много чего рассказывал, доказывал и приводил факты, из чего всем нам стало ясно, что: правда - эластична!
Так незаметно, качаясь на волнах, выслушивая и высказываясь, поднимая тосты и поздравляя всех, кто принял участие в нашей экспедиции, мы добрались до Чивыркуя, и воткнулись в песчаный берег бухты "Змеиная", в аккурат напротив малого целебного источника: хочешь, выходи с корабля и плюхайся в горячую воду (если очереди не будет). Всё - мы на Чивыркуе, теперь несколько ленивых суток. Отдыхаем!
После тех дней, что пришлось нам помокнуть и потаскать по сопкам свои баулы, здесь всё казалось раем. Да это и был Рай! Всегда солнечно, всегда спокойные воды и тёплые к тому же, дорогие корабли и яхты, люди в чистых ярких одеждах или практически без ничего (особенно девочки с загорелыми ножками и всем, что ещё у них там есть для загара), музыка, крики чаек и подвыпивших компаний, гул моторных лодок, и запахи готовящихся шашлыков и копченой рыбы. Ну, чем не Рай?!
Скинув в душном кубрике с себя лишнюю одежду, в шлепанцах, человек выходит на палубу, потягивается до хруста в суставах, разминая шею, осматривает всё кругом, пока ещё не прошли синие блики в глазах от резкого потягивания, и закуривает. Ветерок приятно обдувает его незагорелую кожу, глаз ласкают круглопопые купальщицы, и он, непроизвольно улыбнувшись, вспоминает как …
Владимир Павлович, глядя на холодную воду, тогда ещё речушки, Лены, в месте их двухдневной ночевки, сказал примерно так: "Много мыслей закрадывается в голову, когда видишь эти прозрачные, чистые воды реки, которая с каждым метром набирает величие, становясь могучей, судоходной и одной из самых больших рек мира - на ней даже мостов нет!" (В этом месте кто-то позволил усомниться в данном предположении, напомнив, что Байкало-Амурская магистраль должна пересекать Лену, следовательно, как минимум один железнодорожный мост есть!) Подумав, Владимир Павлович согласился, но мысль свою продолжил: "Эти солнечные блики, эти гладкие камушки на дне, это журчание - всё это успокаивает душу, наполняет энергией человека, заставляя задуматься, вспомнить прошлое, вспомнить детские годы, близких и любимых людей, приятные события и многое, многое другое, что оседает в памяти, как положительные, благотворные и очень значимые для каждого человека мгновенья. Даже думая о будущем, даже фантазируя возле таких вод, человек думает и представляет лишь самое сокровенное, чего бы он хотел достичь, понять, увидеть. Вот, Вы, о чём думаете, Эраст Юрьевич, когда смотрите на воды этой реки?"
"О купании рабынь!" - ответил ему собеседник.
Над лагерем раздался долгий смех!
… Человек спускается, держась за железные поручни, по трапу на песчаный берег. "Ах, как приятно мелкий песочек хрустит под ногами! На хрен эти шлепанцы! Ах, как приятно обжигает песок стертые ступни!" Человек садиться на лавочку, и ждет, когда из "ванны-канавы" выскочат "купающиеся рабыни". И дожидается, незаметно разглядывая их. Потом он медленно опускается в горячую воду. "О… ка-айф! Тихонько, теперь по плечи… Ка-айф!" Кожа становиться гусиной. Но это же и есть ка-айф! Напротив, в метре, ветерок морщит холодную воду залива, а человек лежит, закрыв глаза, и лишь кожей лица чувствует этот ветерок, да ещё волосы, давно немытые, треплются от его дуновений. Понежившись чуток, привыкнув к температуре воды, человек опускается в "ванну" с головой, и… кайф увеличивается. Теперь мокрая голова ещё больше чувствует прохладу ветерка, а всё остальное тело - как горяча и приятна водичка в этой луже. Но пора вылезать - перебор - тоже нехорошо. И человек в мокрых трусах, прихватив свои шлепанцы, осторожно поднимается по трапу, чтобы не поскользнуться, а на палубе быстро надевает шлепанцы - железо раскалилось, и стоять на нем босыми ногами не возможно - капли, падающие с невыжатых трусов, чуть ли не с шипением, моментально высыхают. И человек бежит, обдуваемый холодным бризом, в душ - выжимать трусы. И уже через пять минут он сладко спит, забыв про усталость, про морскую качку, про холодную ночевку в палатке, про невкусные сублиматы, про опасность встречи с медведем, про… Он спит, и ему сняться купающиеся круглопопые рабыни в горячих водах далекой сибирской речки.