– Теперь мы обеспечены всем, – обратился доктор к капитану, – и нам ничто не помешает двинуться к полюсу.
– К полюсу? – вздрогнув, повторил Гаттерас.
– Ну, конечно, – продолжал доктор. – Почему бы нам не пробраться туда летом через материк?
– Материком-то можно. Ну, а если встретится море?
– Разве нельзя построить шлюпку из корабельных досок?
– Это американскую-то шлюпку! – презрительно бросил Гаттерас. – И под командой американца, так, что ли?
Доктор понял причину раздражения капитана и больше не настаивал, поспешив переменить тему разговора.
– Теперь, когда мы выяснили количество запасов, – продолжал он, – нужно построить для них склад, а для нас самих – дом. В строительных материалах нет недостатка, и мы можем устроиться не без удобства. Ну, Бэлл, – обратился он к плотнику, – надеюсь, вы, друг мой, не ударите лицом в грязь! Впрочем, я охотно вам помогу советами.
– Что ж, я готов, доктор, – ответил Бэлл. – Если понадобится, могу вам выстроить из этих льдин хоть целый город!
– Ну, это слишком много для нас! Будем брать пример с агентов Гудзоновой компании, которые строят форты для защиты от диких зверей и индейцев. Вот все, что нам нужно. Необходимо как следует укрепиться: с одной стороны, дом, с другой – склады, под прикрытием куртины и двух бастионов. Постараюсь по этому случаю припомнить все, что мне известно в искусстве строить укрепленные лагеря.
– Ей-богу, – сказал Джонсон, – я ничуть не сомневаюсь, доктор, что под вашим руководством мы соорудим что-нибудь замечательное.
– Так вот, друзья мои! Главное – это выбор места. Хороший инженер прежде всего должен исследовать местность. Вы пойдете с нами, Гаттерас?
– Я вполне полагаюсь на вас, доктор, – ответил капитан. – Делайте свое дело, а я покамест осмотрю берега.
Алтамонт был еще слишком слаб для работы, и его оставили на судне, а четверо англичан сошли на берег.
Погода стояла облачная и туманная. В полдень термометр показывал –11F, но в отсутствие ветра холод был вполне терпим.
Судя по очертанию берегов, на запад в необозримую даль простиралось море, покрытое льдами. Путешественники находились на берегу залива. Восточное побережье было сильно изрезано устьями рек, ярдах в двухстах от пляжа местность резко повышалась. Довольно большой залив был усеян грозными скалами, на которых и разбился "Дельфин". Вдалеке виднелась гора, высоту которой доктор определил примерно в пятьсот туазов. На севере тянулся мыс, который, постепенно понижаясь, глубоко вдавался в море. Небольшой островок поднимался над ледяным полем в трех милях от берега. В заливе можно было бы найти защищенную от ветров якорную стоянку, но вход в него был чрезвычайно затруднен. Изгиб берега образовывал удобную для судов бухточку. Неизвестно только, очищалась ли когда-нибудь от льдов эта часть полярного океана. Но, судя по сообщениям Бельчера и Пенни, в течение летних месяцев все это море было свободно от льдов.
Доктор заметил на склоне горы что-то вроде круглой площадки около двухсот футов в поперечнике. Площадка эта возвышалась над заливом, с одной стороны примыкая к отвесному утесу высотой в двадцать туазов. На площадку можно было бы подняться только по вырубленным во льду ступенькам. Место это, казалось, подходило для прочного сооружения, и его нетрудно было бы укрепить. Все сделала сама природа, оставалось только разумно использовать естественные условия.
Доктор, Бэлл и Джонсон поднялись на площадку, вырубая топором ступеньки во льду. Она оказалась совершенно ровной. Оценив преимущества местоположения, доктор решил здесь обосноваться. Первым долгом нужно было расчистить площадку от покрывавшего ее смерзшегося снега толщиной в добрых десять футов: и дом, и склады необходимо было построить на прочном фундаменте.
Понедельник, вторник и среду работали без устали, очищая площадку от снега. Наконец добрались до грунта. Почва состояла из крайне твердого зернистого гранита с острым, как у стекла, изломом, в гранит был вкраплен кварц и крупные кристаллы полевого шпата, дробившегося под ударами кирки.
Доктор вычислил размеры и составил план снежного дома, который должен был быть длиной в сорок футов и шириной в двадцать, при высоте в десять футов, и состоять из трех комнат: зала, спальни и кухни. Больше и не требовалось. Слева будет находиться кухня, справа спальня, а посредине зал, он же гостиная.
Пять дней работали без устали. В материале недостатка не было. Ледяные стены должны были быть достаточно толсты, чтобы выдержать оттепель, ибо дом мог понадобиться и летом.
Дом вырастал на славу. У него было четыре окна, два в зале, одно в кухне и одно в спальне. Вместо стекол в рамы были вставлены, по обычаю эскимосов, великолепные ледяные пластины, пропускавшие, подобно матовым стеклам, мягкий свет.
Из зала вел наружу длинный коридор, в конце которого находилась крепкая дверь, снятая с "Дельфина".
Наконец, постройка была окончена. Доктор был в восторге от своего произведения. Трудно было сказать, какому архитектурному стилю принадлежало это сооружение, сам же строитель претендовал на стиль английской готики, столь распространенный у него на родине. Но так как прежде всего нужно было добиться прочности, то доктор укрепил фасад прочными контрфорсами, неуклюжими, как романские столбы. Очень покатая крыша опиралась на гранитный утес, который поддерживал также дымовые трубы.
По окончании главных работ приступили к внутренней отделке и меблировке помещения. В спальню перенесли с "Дельфина" койки и расставили их вокруг большой печи. Скамьи, стулья, кресла, столы, шкафы поместили в зале, служившей также столовой. Наконец, в кухне водрузили судовую плиту со всевозможной кухонной утварью. На полу растянули паруса, заменявшие ковры, ими же задрапировали вместо портьер внутренние двери.
Стены дома были в пять футов толщиной, оконные проемы походили на амбразуры в крепостной стене.
Дом был чрезвычайно прочен, больше и желать было нечего. Но если послушать доктора, то чего только нельзя было сделать из снега, которому так легко придать любую форму! Целые дни напролет доктор обдумывал всякие фантастические планы, которые вовсе не собирался приводить в исполнение, но, во всяком случае, своими остроумными выдумками скрашивал товарищам жизнь и облегчал им труд.
Будучи, кроме всего прочего, библиофилом, он прочел довольно редкую книгу Крафта, озаглавленную: "Подробное описание ледяного дома, построенного в Санкт-Петербурге в январе 1740 года, и всех находившихся в нем предметов". Все, что он там вычитал, вдохновляло изобретательного доктора. Однажды вечером он даже рассказал товарищам о чудесах ледяного дворца.
– Но разве мы не можем сделать того, что было сделано в Санкт-Петербурге? – спрашивал он их. – Чего нам недостает? Хватит и материала, и творческой фантазии!
– Наверно, это было уж очень красиво? – спросил Джонсон.
– Сказочная красота, дружище! Построенный по повелению императрицы Анны ледяной дом, в котором она справила свадьбу одного из своих шутов в тысяча семьсот сороковом году, был не больше нашего дома. Перед его фасадом стояли на лафетах шесть ледяных пушек, из которых не раз палили холостыми и боевыми зарядами, причем орудия не разорвались. Тут же находились мортиры, рассчитанные на шестидесятифунтовые бомбы. Значит, и мы можем, в случае необходимости, завести у себя артиллерию: пушечная "бронза" у нас под рукой, сама валится с неба. Но искусство и изящный вкус проявились во всей полноте на фронтоне дома, украшенном чудесными ледяными статуями. На крыльце стояли вазы с цветами и апельсиновые деревья, сделанные изо льда. Справа стоял огромный слон, который днем выбрасывал из хобота воду, а ночью – горящую нефть. Ах, какой великолепный зверинец мы могли бы завести у себя, если бы только захотели!
– Что до зверей, – заметил Джонсон, – то у нас их тут хоть отбавляй. Правда, они не ледяные, но очень даже интересные!
– Мы сумеем от них защититься, – воинственно заявил Клоубонни. – Возвращаясь к санкт-петербургскому дому, добавлю, что там были столы, туалетные столики, зеркала, канделябры, свечи, кровати, матрацы, подушки, занавеси, стулья, стенные часы, игральные карты, шкафы – словом, полная утварь и меблировка, и все было искусно вытесано, высечено, вырезано изо льда.
– Так это был настоящий дворец? – спросил Бэлл.
– Великолепный дворец, вполне достойный царицы! О, этот лед! Какое счастье, что провидение создало его, потому что он не только позволяет создавать такие чудеса, но и служит на пользу людям, потерпевшим крушение!
Над оборудованием ледяного дома проработали до 31 марта, то есть до самой Пасхи. Этот день был посвящен отдыху, путешественники провели его в зале, где происходило богослужение и чтение Библии. Все быстро оценили рациональную конструкцию нового жилища.
На следующий день приступили к постройке складов и порохового погреба. На это ушла еще неделя, считая время, потраченное на разгрузку "Дельфина": разгрузка была сопряжена с затруднениями – в сильный мороз нельзя долго работать на открытом воздухе. Наконец, 8 апреля весь провиант, топливо, порох и свинец были уже на суше, в надежном месте. Склады находились на северной стороне площадки, а пороховой погреб – на южной, шагах в шестидесяти от дома. Возле складов устроили для гренландских собак нечто вроде конуры, названной доктором собачьим дворцом. Дэк вместе с людьми квартировал в доме.
Затем доктор занялся фортификационными работами. Под его руководством площадка была обнесена ледяным валом, защищавшим ее от всякого рода нападений. Получилось нечто вроде естественного эскарпа, и форт был превосходно защищен.
Возводя эту систему укреплений, доктор смахивал на достойного дядюшку Тоби, изображенного Стерном, которого напоминал также своим благодушием и невозмутимым характером. Надо было видеть, как тщательно вычислял доктор угол внутреннего откоса, наклон валганга или ширину банкета. Работа шла легко, ведь материалом служил податливый снег. Славному инженеру удалось соорудить ледяной вал толщиной в целых семь футов. Площадка господствовала над заливом, поэтому не было надобности ни в наружном откосе, ни в контрэскарпе, ни в гласисе. Снежный парапет, огибая площадку, примыкал к обеим боковым стенам дома. Фортификационные работы были завершены к 15 апреля. Укрепление вышло хоть куда, и доктор очень гордился своим произведением.
В самом деле, форт мог бы продолжительное время выдерживать осаду эскимосов, если бы подобного рода враги встречались под этой широтой, но берега были совершенно безлюдны – Гаттерас, производивший съемку побережья залива, не заметил ни малейшего следа эскимосских хижин, которые обычно встречаются в местах, где кочуют гренландские племена. По-видимому, люди, потерпевшие крушение на судах "Вперед" и "Дельфин", первыми проникли в эту область.
Но если не приходилось опасаться людей, то всегда могли напасть звери, и форт должен был защищать от их атак свой небольшой гарнизон.
Глава 7
Картографический спор
За последние недели здоровье и силы Алтамонта окончательно восстановились, он даже мог принять участие в разгрузке судна. Могучий организм наконец взял свое, и бледность лица сменилась здоровым румянцем.
Алтамонт возродился к жизни. Это оказался крепкий мужчина сангвинического темперамента, с ясным умом и твердой волей, типичный американец, энергичный, предприимчивый, смелый, готовый на все. По его словам, он родился в Нью-Йорке и с юных лет плавал по морям. Его "Дельфин" был снаряжен и отправлен в полярную область богатой американской торговой компанией, во главе которой стоял небезызвестный Гриннелл.
Между Алтамонтом и Гаттерасом было немало общего, значительное сходство характеров, но ни малейшей симпатии друг к другу! Черты сходства отнюдь не сближали этих двух людей, впрочем, внимательный наблюдатель живо подметил бы между ними значительную разницу. С виду экспансивный, Алтамонт на деле был менее искренен, чем Гаттерас, он был более уступчив, но не обладал открытой правдивостью капитана, его характер не внушал такого доверия, как суровый темперамент Гаттераса. Раз высказав свою мысль, Гаттерас весь отдавался ей. Американец говорил много, но иной раз нельзя было уловить его мысли.
К таким выводам пришел доктор, долгое время наблюдавший Алтамонта. Клоубонни не без оснований опасался, как бы между капитанами брига "Вперед" и "Дельфина" не возникла вражда или даже ненависть.
Разумеется, из этих двух капитанов командовать должен был только один. Несомненно, Гаттерас имел все основания требовать подчинения со стороны Алтамонта – и как старший и как более сильный. Но если первый стоял во главе своего экипажа, то второй находился на своем корабле. И это уже давало себя знать.
Из каких-то соображений или инстинктивно Алтамонт сблизился с доктором, которому был обязан жизнью, но и к этому достойному человеку он испытывал скорее симпатию, чем благодарность.
Так уж всегда бывало с доктором: друзья вырастали вокруг него, как колосья под лучами солнца. Говорят, иные люди из кожи лезут, чтобы нажить себе врагов, но доктору и это не помогло бы.
Воспользовавшись расположением Алтамонта, доктор постарался узнать истинную цель его полярного плавания. Но американец, наговорив много, в сущности ничего не сказал и вернулся к своей излюбленной теме – Северо-Западному проходу.
Доктор подозревал, что экспедиция Алтамонта имела совсем другую цель, именно ту, которой так опасался Гаттерас. Поэтому он решил не допускать соперников до споров на эту щекотливую тему. Однако это ему не всегда удавалось. Самый безобидный разговор мог ежеминутно уклониться в сторону, и любое слово могло вызвать столкновение между соперниками.
И вскоре это столкновение произошло. Когда постройка дома была закончена, доктор решил отпраздновать это событие торжественным обедом, ему пришла блестящая мысль воскресить на полярном материке европейские обычаи и развлечения. Бэлл весьма кстати подстрелил несколько куропаток и белого зайца, первого предвестника близкой весны.
Пиршество состоялось 14 апреля, в воскресенье. Погода стояла ясная и бесснежная, но мороз не смел вторгаться в ледяной дом: весело гудевшие печи живо бы с ним расправились.
Пообедали плотно: с удовольствием ели свежее мясо вместо надоевшего пеммикана и солонины, чудесный пудинг, приготовленный доктором, был дважды вызван на сцену. Ученый кок, в фартуке и с ножом у пояса, сумел бы угодить самому лорд-канцлеру.
За десертом подали вино. Алтамонт не принадлежал к обществу трезвости, поэтому он и не думал отказываться от рюмки джина или водки. Остальные сотрапезники, люди обычно умеренные, без вреда могли позволить себе легкое отступление от правил. Итак, с разрешения доктора в конце этого веселого обеда каждый мог чокнуться с товарищами. Во время тостов в честь Соединенных Штатов Гаттерас упорно молчал.
После обеда доктор затронул один любопытный вопрос.
– Друзья мои, – сказал он, – мы благополучно прошли проливы, одолели ледяные горы, пересекли ледяные поля и наконец добрались до этих мест. Но это еще не все. Предлагаю вам дать название гостеприимной стране, в которой мы нашли спасение и отдых. Так издавна поступают мореплаватели всего мира, и ни один из них не забывал это делать, будучи в положении, подобном нашему. Наряду с гидрографическим описанием берегов мы должны дать имена мысам, заливам и вершинам этой страны. Это совершенно необходимо!
– Что дело, то дело! – воскликнул Джонсон. – Стоит назвать землю каким-нибудь знакомым именем, и она начинает тебе казаться не такой чуждой, и чувствуешь себя уже не таким одиноким и потерянным в неведомой стране!
– К тому же, – заметил Бэлл, – это поможет давать указания во время пути и выполнять задания. Во время какого-нибудь похода или на охоте мы можем разбрестись в разные стороны, и, чтобы найти дорогу, надо знать, как она называется.
– Итак, – заявил доктор, – мое предложение принято. Постараемся теперь столковаться насчет названий и не забудем при этом ни нашей родины, ни наших друзей. Что до меня, то, глядя на карту, я всегда радуюсь, когда вижу имя моего соотечественника на каком-нибудь мысе, острове или посреди моря. Это, так сказать, вмешательство дружбы в географию.
– Вы правы, доктор, – сказал Алтамонт, – к тому же ваша манера выражаться придает еще большую ценность вашим словам.
– Так начнем по порядку, – ответил доктор.
Гаттерас не принимал участия в разговоре: он о чем-то напряженно размышлял, но, заметив, что взгляды товарищей устремлены на него, он поднялся и сказал:
– Я предлагаю, и надеюсь, никто не будет возражать, – тут Гаттерас взглянул на Алтамонта, – дать нашему дому имя его искусного строителя, самого достойного из нас, и назвать его Домом доктора.
– Здорово сказано! – воскликнул Бэлл.
– Прекрасно! – подтвердил Джонсон. – Дом доктора!
– Лучше не придумаешь! – заметил Алтамонт. – Да здравствует доктор Клоубонни!
Раздалось дружное троекратное "ура", которому Дэк вторил восторженным лаем.
– Итак, – сказал Гаттерас, – пусть за нашим домом останется это название, и будем надеяться, что со временем мы назовем именем нашего общего друга какой-нибудь новый материк.
– Ах! – воскликнул Джонсон. – Если бы земной рай еще не имел названия, то имя доктора пришлось бы ему как раз под стать!
Растроганный Клоубонни из скромности попробовал было отказаться от такой чести, но это ему не удалось. Пришлось покориться. Итак, было торжественно провозглашено, что веселый обед состоялся в большой зале Дома доктора, что он был изготовлен на кухне Дома доктора и что вся компания отправится на покой в спальню Дома доктора.
– А теперь, – заявил Клоубонни, – перейдем к более существенным нашим открытиям.
– Прежде всего, – ответил Гаттерас, – нас окружает огромное море, чьи волны еще не бороздил ни один корабль.
– Как это так – ни один корабль? – возразил Алтамонт. – Мне кажется, не следует забывать "Дельфин". Ведь не прибыл же он сюда сухим путем, – насмешливо добавил американец.
– Это и в самом деле можно подумать, глядя на скалы, на которых он сидит! – съязвил Гаттерас.
– Вы правы, капитан, – отвечал задетый за живое Алтамонт. – Но это все-таки лучше, чем взлететь на воздух, как ваш "Вперед"!
Гаттерас готов был уже резко ответить, но доктор вмешался в разговор.
– Друзья мои, – напомнил он, – речь идет не о кораблях, а о новом море…
– Это море вовсе не новое, – возразил Алтамонт. – Оно нанесено на все карты полярных стран. Называется оно Северным Ледовитым океаном, и я не вижу оснований менять его название. Если со временем мы обнаружим, что это всего лишь залив или пролив, тогда подумаем, как его назвать.
– Пусть будет так! – согласился Гаттерас.
– Вопрос решен, – сказал доктор, который уже начинал раскаиваться, что затронул столь щекотливую тему, возбуждающую национальное соперничество.
– Но вернемся к земле, на которой мы сейчас находимся, – продолжал Гаттерас. – Насколько мне известно, она не была нанесена даже на новейшие карты.
Говоря это, он пристально смотрел на Алтамонта, тот невозмутимо выдержал его взгляд и отвечал:
– И на этот раз вы ошибаетесь, Гаттерас!
– Ошибаюсь? Как? Эта неисследованная страна, эта новая земля…
– Уже имеет название, – спокойно ответил Алтамонт.
Гаттерас замолчал. Губы его дрожали.