– Какое же? – спросил доктор, несколько озадаченный заявлением американца.
– Дорогой доктор, – отвечал Алтамонт, – у мореплавателей всех стран существует обычай, а пожалуй, даже и право, давать название стране, в которую они прибыли первыми. Мне кажется, в данном случае я мог и даже должен был воспользоваться этим неоспоримым правом…
– Однако… – начал было Джонсон, которому не нравилась вызывающая манера Алтамонта.
– Мне кажется, – продолжал американец, – трудно отрицать факт прибытия "Дельфина" к этим берегам, даже если бы он пришел по суше, – добавил он, бросая взгляд на Гаттераса. – Тут нечего спорить!
– Такое притязание недопустимо! – сурово, хотя и сдерживаясь, возразил Гаттерас. – Чтобы дать название земле, необходимо по крайней мере ее открыть, а этого, по-моему, вы не сделали. Вы предъявляете какие-то права, а между тем где бы вы были теперь без нас? На глубине восьми футов под снегом!
– А без меня, милостивый государь, – едко возразил американец, – без моего корабля, что было бы теперь с вами? Все вы давным-давно перемерли бы от голода и стужи.
– Друзья мои, – попробовал было вмешаться доктор, – успокойтесь, все это можно уладить. Послушайте меня!
– Господин Гаттерас, – продолжал Алтамонт, указывая на капитана, – может давать названия всем другим землям, какие он откроет, – если только он их откроет, – но эта земля принадлежит мне! Я даже не могу допустить, чтобы она имела два названия, подобно земле Гриннелла, которая называется также землей Принца Альберта, так как была почти в одно и то же время открыта американцем и англичанином. Но в данном случае дело обстоит иначе. За мною неоспоримое право первенства! До меня еще ни один корабль не рассекал этих вод и нога человека не ступала на этот материк. Я дал ему имя, которое и останется за ним!
– Какое имя? – спросил доктор.
– Новая Америка! – ответил Алтамонт.
У Гаттераса судорожно сжались кулаки, но, сделав над собой отчаянное усилие, он смолчал.
– Можете ли вы доказать, – продолжал Алтамонт, – что англичанин ступил на этот материк раньше американца?
Бэлл и Джонсон молчали, хотя надменная самоуверенность Алтамонта раздражала их не меньше, чем самого капитана. Но им нечего было возразить.
Несколько минут длилось тягостное молчание, наконец доктор сказал:
– Друзья мои, верховный человеческий закон – это закон справедливости, он заключает в себе все остальные законы. Итак, будем справедливы и не дадим волю дурным чувствам! Первенство Алтамонта, по-моему, очевидно. Спорить больше нечего. Мы вознаградим себя со временем, и на долю Англии придется немало наших будущих открытий. Оставим же за этой землею название Новой Америки. Но, дав ей такое название, Алтамонт, я думаю, еще не окрестил ее заливов, мысов, вершин и кос и, надеюсь, никто не помешает нам назвать вот эту, например, бухту бухтой Виктории.
– Никто, – сказал Алтамонт, – при условии, что вон тот мыс получит название мыса Вашингтона.
– Вы могли бы выбрать другое имя, – воскликнул вне себя Гаттерас, – менее неприятное для слуха англичанина!
– Но не мог бы найти имени, более приятного для слуха американца, – высокомерно возразил Алтамонт.
– Слушайте, господа, – сказал доктор, изо всех сил старавшийся примирить соперников, – прошу вас, не спорьте на такие темы. Пусть американцы гордятся великими людьми своей родины. Воздадим должное гению, где бы он ни родился! Алтамонт уже высказал свое желание, теперь очередь за нами. Путь в честь нашего капитана…
– Нет, доктор! Поскольку это американская земля, я не желаю, чтобы с ней было связано мое имя.
– Это ваше окончательное решение? – спросил доктор.
– Окончательное! – ответил Гаттерас.
Клоубонни больше не настаивал.
– Теперь очередь за нами, – обратился он к боцману и Бэллу. – Оставим здесь следы своего пребывания. Предлагаю назвать остров, лежащий в трех милях отсюда, островом Джонсона в честь нашего боцмана.
– Что вы, доктор! – сконфуженно пробормотал старый моряк.
– А вот ту гору на западе мы назовем Бэлл-Маунт – горой Бэлла, если наш плотник не возражает.
– Слишком много чести, – промолвил Бэлл.
– Вы это вполне заслужили, – сказал доктор.
– Превосходно! – заметил Алтамонт.
– Теперь нам остается только дать название нашему форту, – продолжал Клоубонни, – и на этот раз не будет споров. Если мы нашли в нем убежище, то обязаны этим ни ее величеству, ни Вашингтону, но одному только Богу, который в нужный момент свел нас всех вместе и спас от гибели. Итак, пусть этот форт называется фортом Провидения.
– Удачная мысль! – воскликнул Алтамонт.
– Форт Провидения – звучит замечательно! – воскликнул Джонсон. – Значит, возвращаясь из наших экскурсий на север, мы будем держать курс на мыс Вашингтона, потом войдем в бухту Виктории, оттуда махнем в форт Провидения и там в Доме доктора сможем отдохнуть и подкрепить себя едой.
– Итак, дело улажено! – сказал доктор. – Впоследствии, когда мы будем делать новые открытия, нам придется давать и другие названия, но, надеюсь, это больше не вызовет споров. Друзья мои, здесь надо любить друг друга и помогать друг другу. На этом пустынном берегу мы ведь единственные представители рода человеческого. Не будем же допускать в свою душу те ужасные страсти, которые терзают человеческое общество, и объединим свои усилия, чтобы сообща, мужественно и стойко переносить все испытания. Кто знает, каким опасностям, каким страданиям будет угодно небу подвергнуть нас, прежде чем мы увидим родину! Будем же все пятеро, как один, и отрешимся от всякого соперничества, которое вообще не должно бы существовать между людьми, а тем более здесь! Слышите, Алтамонт, и вы, Гаттерас?!
Гаттерас и Алтамонт ничего не отвечали, но доктор сделал вид, что не замечает их молчания.
Затем разговор перешел на другую тему и коснулся охоты. Необходимо было пополнить запасы мяса: близилась весна, и скоро должны были появиться куропатки, зайцы, песцы и медведи. Итак, решили воспользоваться первым же погожим днем, чтобы произвести разведку на материке Новой Америки.
Глава 8
Экскурсия к северу от бухты Виктории
На другой день рано утром Клоубонни решил подняться на утес, к которому был прислонен Дом доктора. Не без труда взобрался он по уступам на самую вершину. Оттуда перед ним открылся широкий вид. Кругом на огромное пространство поверхность земли была изломана какими-то вулканическими силами. Снег беспредельным белым покровом устилал материк и море, так что трудно было отличить их друг от друга.
Как только Клоубонни убедился, что возвышение, на котором он стоит, господствует над окрестными равнинами, ему пришла в голову мысль, которая, впрочем, не удивила бы никого из знавших доктора.
Он напряженно размышлял, со всех сторон обсуждая и взвешивая эту идею, и, вернувшись в ледяной дом, мог сообщить своим товарищам уже вполне созревший у него в уме план.
– Мне пришло в голову, – заявил он, – поставить маяк на вершине утеса, который подымается над нашими головами.
– Маяк? – в один голос воскликнули его товарищи.
– Да, маяк! Он окажется вдвойне полезным: когда мы будем ночью возвращаться из дальних экскурсий, он будет указывать нам дорогу, а в долгие зимние месяцы – освещать площадку.
– Несомненно, – ответил Алтамонт, – он был бы нам очень полезен. Но как его устроить?
– С помощью одного из фонарей "Дельфина".
– Прекрасно! Но что же будет гореть в фонаре? Неужели тюлений жир?
– О нет! Тюлений жир дает слишком слабый свет, который едва ли будет виден в тумане.
– Уж не собираетесь ли вы добывать из каменного угля светильный газ?
– И этот способ освещения в данном случае непригоден, к тому же мы не можем пожертвовать топливом.
– Тогда, – сказал Алтамонт, – я уж не знаю…
– Ну, а я думаю, – заявил Джонсон, – что нет такой вещи на свете, которой не мог бы сделать доктор! После ртутной пули, ледяного зажигательного стекла и постройки форта Провидения я…
– Но скажите же, как вы думаете устроить маяк? – перебил Алтамонт.
– Очень просто, – ответил доктор. – Я устрою электрический маяк!
– Электрический маяк?
– Ну, да! Ведь на борту "Дельфина" имеется батарея Бунзена, и она в полной исправности?
– Да, – отвечал Алтамонт.
– Вероятно, вы ее захватили для каких-нибудь опытов по электричеству, ведь у нас здесь все, что нужно, – изолированные провода и кислота, необходимая для элементов. Значит, нетрудно получить электрический свет. И светло нам будет, да и не так это сложно.
– Замечательно, – воскликнул Джонсон, – и чем скорее…
– Ну, что ж, материал у нас есть, – сказал доктор, – и через какой-нибудь час мы сложим ледяной столб высотою в десять футов. Этого будет вполне достаточно.
Доктор вышел наружу, его товарищи вслед за ним взобрались на вершину утеса, работа закипела, и вскоре на столбе уже был укреплен фонарь, взятый с "Дельфина".
Затем доктор приладил к фонарю провода, которые другим концом примыкали к батарее, стоявшей в зале ледяного дома, где ей не мог повредить мороз. Оттуда провода тянулись до самого маяка.
Все это было проделано очень быстро, и путешественники ждали только вечера, чтобы насладиться новым эффектом. Когда стемнело, сблизили два угольных стержня, установленных внутри фонаря на некотором расстоянии друг от друга, – и яркие лучи снопом вырвались из фонаря и залили окрестность. Этот свет не ослабевал и не гас на ветру. Чудное зрелище представляли электрические лучи, белизной не уступавшие снежным полям, все возвышенности, бугры и торосы стали отбрасывать резкие тени.
Джонсон в восторге захлопал в ладоши.
– Наш доктор ухитрился сделать солнце! – воскликнул он.
– Надо уметь делать все понемногу, – скромно ответил Клоубонни.
Однако мороз дал себя знать и положил конец их восторгам. Все пошли домой отогреваться под одеялами.
Жизнь в ледяном доме текла размеренно. С 15 до 20 апреля стояла переменчивая погода. Температура резко колебалась: за несколько часов она могла подскочить или опуститься на двадцать градусов, снегопады и метели сменялись сухими морозами, к всякий раз, выходя из дому, приходилось иметь в виду возможную перемену погоды.
Но в субботу ветер стих, и это позволило путешественникам предпринять экскурсию, кроме того, решено было посвятить этот день охоте, чтобы пополнить запас продовольствия.
Алтамонт, доктор и Бэлл, вооруженные двуствольными ружьями, с достаточным количеством зарядов, небольшим топором и снеговым ножом, взятыми на случай, если бы понадобилось соорудить себе укрытие, двинулись в путь утром при пасмурной погоде.
За время их отсутствия Гаттерас должен был осмотреть берега и произвести съемки. Доктор не забыл привести в действие маяк, свет которого успешно боролся с лучами дневного светила. И в самом деле, один только электрический свет, равный силе света трех тысяч свечей или трехсот газовых рожков, может выдержать сравнение с солнечным светом.
Погода стояла сухая, холодная и безветренная. Охотники направились к мысу Вашингтона, по твердому насту идти было нетрудно. В полчаса они прошли три мили, отделявшие мыс от форта Провидения. Дэк весело прыгал рядом.
Береговая линия отклонялась к востоку, горы, окружающие залив Виктории, постепенно понижались к северу. На основании этого можно было предположить, что Новая Америка – остров. Но на этот раз в их задачу не входило определение его очертаний.
Охотники быстро шагали вдоль побережья, не встречая ни малейших следов человеческого жилья. Они ступали по девственной почве, которой еще не касалась нога человека.
За первые три часа охотники прошли миль пятнадцать, закусывая на ходу. Казалось, их охоте не суждено было увенчаться успехом. Действительно, им удалось обнаружить только следы зайцев, песцов и волков. Кое-где уже порхали пуночки, предвестницы весны.
Охотники отклонились в сторону, огибая глубокие ущелья и отвесные скалы, примыкавшие к горе Бэлла. Потеряв напрасно несколько часов, они снова вернулись на побережье. Лед еще не тронулся. Море было сковано на всем своем протяжении, но следы тюленей говорили о том, что эти животные уже начали вылезать на поверхность ледяных полей подышать воздухом. Судя по огромным следам на снегу и проделанным во льду отдушинам, несколько тюленей выходили на берег совсем недавно.
Животные эти очень любят солнце и охотно выходят на сушу понежиться в его живительных лучах.
Доктор обратил внимание товарищей на это обстоятельство.
– Заметим хорошенько это место, – сказал он, – возможно, что летом мы найдем здесь сотни тюленей. В малонаселенных местах к ним очень легко подойти, да и убивать их не составит труда. Только не надо их пугать, потому что тюлени исчезают тогда как по волшебству и больше не возвращаются. Иной раз неумелые промышленники, вместо того чтобы поодиночке охотиться на тюленей, нападают на них гурьбой, с шумом и гамом, и упускают свою добычу.
– А что, на тюленей охотятся только из-за шкур и жира? – спросил Бэлл.
– Европейцы – да, но эскимосы едят тюленей, хотя сырая тюленина, политая кровью и жиром, далеко не аппетитна. Впрочем, все дело в умении, и я берусь приготовить чудесные тюленьи котлеты, которыми не побрезгует даже гурман, если не побоится их черноватого цвета.
– За чем же дело стало?! – сказал Бэлл. – Попробуем. Даю вам слово, что съем столько тюленьих котлет, сколько вам будет угодно. Слышите, доктор?
– Дорогой Бэлл, вы, вероятно, хотите сказать – сколько вы сможете съесть. Но сколько ни старайтесь, вам ни за что не сравняться в прожорливости с гренландцем, который съедает ежедневно от десяти до пятнадцати фунтов тюленины.
– Пятнадцать фунтов! – воскликнул Бэлл. – Вот так желудок!
– Полярный желудок, – ответил доктор, – удивительный желудок: он расширяется и сокращается по желанию, способен переносить длительную голодовку и избыток пищи. В начале обеда эскимос тощ, а в конце его и не узнаешь – так он растолстел! Правда, обед эскимоса нередко продолжается целый день.
– Как видно, такая прожорливость свойственна только обитателям холодных стран, – сказал Алтамонт.
– По-видимому, так, – ответил доктор. – В арктических странах приходится много есть, это необходимо для сохранения не только сил, но и самой жизни. Поэтому Компания Гудзонова залива отпускает ежедневно на каждого человека восемь фунтов мяса, или двенадцать фунтов рыбы, или же два фунта пеммикана.
– От такого питания как не быть сильным! – заметил Бэлл.
– Не так уж много оно дает сил, как вы думаете, друг мой: индеец, поглотивший такую прорву провизии, производит не больше работы, чем англичанин, съевший фунт говядины и выпивший пинту пива.
– Выходит, все к лучшему, доктор?
– Разумеется. Однако обед эскимосов может хоть кого удивить. Сэр Джон Росс во время зимовки на полуострове Бутия постоянно изумлялся прожорливости своих проводников. Он рассказывает, между прочим, что двое эскимосов, – заметьте, только двое, – за одно утро съели целую четверть мускусного быка. Они нарезали мясо длинными лентами и запихивали в рот, затем каждый отрезал у самых губ часть ленты, не вошедшей в рот, и передавал ее товарищу. Иной раз эти обжоры развешивали ленты мяса таким образом, чтобы они свешивались до самого пола, и мало-помалу пожирали их, а затем, лежа на земле, переваривали, как удав переваривает проглоченного быка.
– Бррр! Что за отвратительное зрелище! – воскликнул Бэлл.
– Всякий обедает по-своему, – философски заметил Алтамонт.
– К счастью, это так! – ответил доктор.
– Да, – сказал Алтамонт, – как видно, в полярных странах потребность в еде исключительно велика. Неудивительно, что полярные путешественники в своих отчетах постоянно упоминают о еде.
– Вы правы, – согласился Клоубонни, – я сам это заметил! Происходит это не только потому, что в полярных странах человек нуждается в усиленном питании, но еще и потому, что там порой очень трудно его добыть. Волей-неволей постоянно думаешь о еде, а что на уме, то и на языке.
– Однако, – сказал Алтамонт, – насколько я помню, на севере Норвегии крестьяне не нуждаются в таком усиленном питании и довольствуются небольшим количеством молока, яиц, хлеба с примесью березовой коры и по временам лососиной. Мяса они не едят никогда, а между тем посмотрели бы вы, какие это молодцы!
– Все зависит от конституции человека, – ответил доктор, – и объяснить это я не берусь, но я думаю, что второе или третье поколение норвежцев, переселившихся в Гренландию, под конец стало бы питаться на гренландский лад. Если бы и нам суждено было надолго остаться в этой благодатной стране, то и мы, друзья мои, подобно эскимосам, пожалуй, стали бы отпетыми обжорами.
– Доктор так много говорил о еде, что мне даже захотелось есть, – заявил Бэлл.
– Ну, нет, – сказал Алтамонт, – мне после ваших рассказов даже противно думать о тюленине. А! Да вот, кажется, представляется случай испытать себя, – посмотрите, вон там на льдине какое-то большое животное!
– Это морж! – воскликнул Клоубонни. – Тише! Вперед!
Действительно, в двухстах ярдах от охотников на льду разлегся огромный морж, он с наслаждением потягивался и поворачивался с боку на бок, греясь в бледных лучах полярного солнца.
Охотники разошлись в разные стороны, чтобы окружить моржа и отрезать ему путь к отступлению. Прячась за торосами, они приблизились к нему на несколько туазов и дали залп.
Морж свалился, но силы еще не покинули его, он старался проломить лед, чтобы ускользнуть от охотников. Алтамонт ринулся на него с топором и нанес несколько ударов. Животное отчаянно защищалось, но несколько выстрелов прикончили его, и бездыханный морж растянулся на льду, обрызганном его кровью.
Это было крупное животное длиной в пятнадцать футов, считая от морды до хвоста, из него можно было бы добыть несколько бочонков жира.
Доктор отрезал лучшие части от моржовой туши, а все остальное бросил воронам, которые уже носились над льдами.
Смеркалось. Пора было возвращаться в форт Провидения, небо прояснилось, луна еще не вставала, и звезды ярко сверкали.
– Идемте! – сказал доктор. – Время уже позднее. Сегодня нам не очень повезло. Впрочем, если охотник настрелял дичи себе на ужин, то он не имеет права жаловаться. Пойдем кратчайшим путем и постараемся не заблудиться. Звезды укажут нам путь.
Однако не так-то легко ориентироваться по Полярной звезде в странах, где она блещет над самой головой путешественника. Действительно, когда север находится в зените, трудно определить другие части света. К счастью, луна и крупные созвездия помогли доктору найти дорогу.
Для сокращения пути доктор решил не идти вдоль извилистого побережья, а напрямик пробираться к форту. Так было ближе, зато рискованно, и в самом деле – не прошло и нескольких часов, как охотники окончательно заблудились.
Они уже подумывали о том, чтобы переночевать в ледяном домике, а наутро вернуться на побережье и идти по ледяному полю. Но доктор, зная, что Гаттерас и Джонсон будут беспокоиться, настаивал на продолжении пути.
– Нас поведет Дэк, – заявил он, – а Дэк никак не может ошибиться. Он одарен особым инстинктом и не нуждается ни в компасе, ни в звездах. Пойдем-ка за ним.