Шлюпка с "Буссоли", которой командовал Бутен, находилась примерно в двух саженях от шлюпки с "Астролябии", и между ними была полоса воды, куда не проникли туземцы. Именно туда и устремились вплавь все раненые, которые имели счастье упасть не в ту сторону, где находились дикари. Они добрались до шлюпок, оставшихся, к счастью, на плаву. Таким образом спаслись сорок девять человек из шестидесяти одного, что отправились за водой.
Бутен во всем следовал примеру де Лангля; он не позволял своим матросам стрелять до тех пор, пока не раздался выстрел командира. Само собой разумеется, что на расстоянии четырех-пяти шагов промахнуться невозможно, и каждая пуля попала в цель, но вот перезарядить ружья моряки не успели. От удара камнем Бутен тоже упал в воду, но, к счастью, попал как раз между стоявшими на мели шлюпками. Все спасшиеся вплавь были изранены: у каждого было не по одной ране, и почти все - на головах. Те же, кто имел несчастье свалиться за борт в ту сторону, где находились туземцы, нашли свой скорый конец под ударами палиц.
Своим спасением сорок девять моряков оказались обязанными благоразумию Вожюа, установившего и поддерживавшего на вверенном ему суденышке образцовый порядок, и точности и исполнительности Мутона, командовавшего баркасом с "Буссоли".
Баркас "Астролябии" был так перегружен, что сел на мель. Это происшествие внушило туземцам мысль напасть на убежище раненых. Огромное количество туземцев устремилось к рифам, расположенным у самого входа в бухту, мимо которых шлюпки должны были непременно пройти, и на очень небольшом расстоянии, всего в десяти футах. Матросам пришлось выпустить в этих одержимых, разъяренных дикарей остаток зарядов, и шлюпки наконец выбрались из этого жуткого логова.
Совершенно естественно, что Лаперуз сначала задумал отомстить за своих несчастных спутников. Но Бутен, который получил очень серьезные ранения и, по всей видимости, должен был пылать неукротимой злобой к подлым убийцам, принялся изо всех сил уговаривать начальника экспедиции отказаться от своего замысла. Он доказал Лаперузу, что в случае если по несчастному стечению обстоятельств шлюпки с моряками, стремящимися наказать дикарей, опять сядут на мель, то ни один из них не вернется живым из бухты, так как расположение ее таково, что растущие у самого края воды деревья смогут послужить островитянам надежной защитой.
Лаперуз прислушался к мудрым советам Бутена и удовлетворился тем, что в течение двух дней лавировал вблизи места, где разыгралась эта кровавая драма, не имея возможности дать своим людям удовлетворить охватившую их жажду мести.
Гнев и отчаяние, овладевшие моряками, сменились бесконечным изумлением, когда они увидели, что от берега отошли 5–6 пирог с островитянами, везшими на обмен свиней, голубей и кокосовые орехи. "Я должен был изо всех сил сдерживаться, чтобы не отдать приказ стрелять", - записал в дневнике Лаперуз.
Катастрофа, лишившая экспедицию части офицеров, тридцати двух лучших матросов и двух шлюпок, существенно повлияла на планы Лаперуза. Самая незначительная авария могла вынудить его либо сжечь, либо потопить один из фрегатов, чтобы оснастить другой. Итак, Лаперуз принял решение немедленно идти в Ботани-Бей, исследуя лежащие на пути острова, еще не нанесенные на карту.
Четырнадцатого декабря был обнаружен прекрасный остров Ойолава, когда-то открытый Бугенвилем, но лишь замеченный им издалека. Этот остров находился всего лишь в восьми лье от острова Мануа, где произошла кровавая бойня. Даже Таити едва ли может сравниться с ним в красоте, размерах, плодородии почвы и плотности населения. Когда фрегаты приблизились к его северо-восточной оконечности, их тотчас же окружили пироги, нагруженные плодами хлебного дерева, кокосами, бананами, сахарным тростником, голубями, курочками-султанками и поросятами. Жители острова Ойолава очень походили на коварных предателей с острова Мануа: и ростом, и костюмами, и чертами лиц. Сходство было столь велико, что матросам показалось, будто они узнают убийц, и Лаперузу пришлось использовать весь свой авторитет и даже употребить власть, чтобы не дать матросам стрелять по толпе. Он не мог позволить своим людям наказывать обитателей острова Ойолава за бойню, учиненную их собратьями за 8 лье отсюда, ибо в таком случае пострадали бы невинные.
Когда гнев французов мало-помалу утих, началась оживленная торговля, проходившая весьма спокойно, так как малейшая несправедливость тотчас же наказывалась и пресекалась при помощи ударов, угрожающих жестов и слов.
Присутствие в толпе большого числа женщин и детей свидетельствовало, казалось, о мирных намерениях островитян.
"Но мы имели веские основания не доверять более туземцам, умевшим создавать видимость благорасположения, и были готовы пресечь любые враждебные действия таким способом, что островитяне стали бы опасаться мореплавателей, - писал Лаперуз. - Я склонен думать, что мы оказались первыми, кто стал торговать с этим народом, ибо они не имели ни малейшего представления о железе. Они постоянно отбрасывали в сторону любые предлагаемые им железные предметы и отдавали предпочтение одной-единственной бисерине, отвергая топор или шестидюймовый гвоздь. Природа столь щедро одарила их плодами и живностью, что они желали получить в обмен лишь предметы роскоши. Среди довольно большого числа женщин я заметил двух-трех миловидных. Волосы их были украшены цветами и зелеными лентами, опоясывавшими голову, в косички были вплетены травы и мох. Они были хорошо сложены, руки у них были округлые и очень изящные, а их глаза, черты лиц и жесты свидетельствовали о мягкости характера, в то время как лица мужчин выражали плутоватость и свирепость".
Лаперуз узнал от островитян, что архипелаг Мореплавателей, названный так Бугенвилем потому, что его обитатели проводят почти всю свою жизнь на воде, в пирогах, состоит из десяти островов: Опун (самый восточный), Леоне, Фанфуе, Мануа, Ойолава, Калинассе, Пола, Шика, Оссамо и Уэра. Острова эти, расположенные на 14° южной широты и на 171–175° западной долготы, составляют один из самых красивых архипелагов Южных морей.
"Обитатели этих островов, - говорится в отчете, - превосходят ростом и пропорциональностью телосложения всех, кого нам доводилось видеть до сих пор. Рост их достигает пяти футов десяти - одиннадцати дюймов (примерно 175–178 см), и даже удивляет не только сам рост, но гигантские размеры отдельных частей тела этих колоссов. Наше неуемное и, быть может, излишнее любопытство позволяло островитянам сравнивать их физическую силу с нашей, и всегда эти сравнения говорили не в нашу пользу. Возможно, именно тому, что у некоторых туземцев зародилась мысль о превосходстве над белыми пришельцами, мы и обязаны всеми нашими бедами. Мне даже казалось, что на их лицах часто бывало написано нечто похожее на презрение к нам, и я подумал, что смогу стереть это выражение с физиономий дикарей, если прикажу продемонстрировать им силу наших ружей. Но цель моя была бы достигнута только в том случае, если бы мы вели огонь по живым людям, так как при стрельбе по мишеням они воспринимали все как игру и шутку".
Фрегаты прошли в виду острова Пола и 20-го, после сильного шторма, оказались около Кокосового острова и острова Предателей, открытых Схоутеном.
От островов Мореплавателей, именуемых ныне Самоа, корабли взяли курс на острова Дружбы (Тонга), которые Кук не исследовал из-за нехватки времени. 27 декабря показались острова Вавау и Тофуа. Фрегаты приблизились к острову Тофуа и замерли примерно в полулье от берега. Члены экспедиции сделали вывод, что остров этот необитаем, по крайней мере, та его часть, что они осмотрели. Остров Тофуа оказался очень гористым, и все склоны гор до самых вершин были покрыты лесом. Там росли очень красивые, могучие деревья. Протяженность береговой линии этого клочка суши составляла около четырех лье. Вероятно, жители Тонгатабу и других островов архипелага высаживались здесь, когда погода благоприятствовала мореплаванию, чтобы срубить деревья, из которых они делали свои пироги, так как члены экспедиции заметили на склонах гор множество специальных желобов, по которым деревья скатывались прямо на берег моря.
Тридцать первого декабря фрегаты оказались в виду Тонгатабу и подошли к южной оконечности острова. Вскоре завязался торг с местными жителями, которые уже привыкли вести себя подобным образом, когда корабли посещали этот отдаленный уголок земли. Стоянка была недолгой, и матросы всего лишь один раз высадились на сушу.
Лаперуз спешил поскорее добраться до берегов Австралии. Лавируя между островами, он наконец потерял всякую надежду получить столько свежей провизии, чтобы можно было не только покрыть ежедневный расход, но и восполнить припасы, и решил взять курс на вест-зюйд-вест, избрав такой путь, по которому не проходил еще ни один мореплаватель. В планы Лаперуза не входило посещать остров Пилстарт, открытый Тасманом. Во время одного из своих плаваний капитан Кук определил координаты этого острова, являющегося скорее скалой, но ветер переменился, и Лаперуз был вынужден лечь на другой галс. 2 января 1788 года он заметил впереди по курсу остров, не превышавший четверти лье в самом широком месте. Это был риф с очень крутыми, почти отвесными берегами, расположенный на 22°22′ южной широты. Всего лишь несколько деревьев росли на его северном склоне. Остров Пилстарт мог служить лишь прибежищем для морских птиц.
Дул встречный ветер, и Лаперузу пришлось в течение трех дней совершать довольно сложные маневры около бесплодной скалы. Вскоре все же Нептун сменил гнев на милость, и корабли продолжили свой путь. 13 января Лаперуз увидел остров Норфолк и еще два небольших островка, находившихся около его южной оконечности. Он приказал бросить якорь в одной миле от берега на глубине двадцати четырех саженей. Дно оказалось песчаным, с небольшой примесью кораллов. Он хотел, чтобы ученые, принимавшие участие в экспедиции, высадились на берег для проведения исследований и экспериментов. Но шлюпки, совершив несколько неудачных попыток приблизиться к суше, были вынуждены вернуться обратно, так как прибой был настолько силен, что делал высадку невозможной. Надо было быть воистину безрассудным, чтобы попытаться вновь высадиться на берег при таких условиях, а Лаперуз слишком заботился о безопасности своих людей, чтобы с легким сердцем подвергать их жизни ненужному риску.
Семнадцатого января, на 31°28′ южной широты и 159°15′ восточной долготы бесчисленные стаи морских птиц окружили фрегаты и сопровождали их на протяжении двадцать четырех лье, то есть проделали с ними половину пути до Новой Голландии. Возможно, эти птицы поднялись с каких-то скал или крохотных островков, оставшихся незамеченными в тумане.
На всем пути следования от острова Норфолк до Ботани-Бей Лаперуз из соображений безопасности приказал ежедневно измерять глубину дна при помощи каната длиной в двести саженей. Только в восьми лье от берега груз достиг дна на уровне девяноста саженей. 23 января показалась земля, довольно плоская, поэтому и увидеть ее можно было только с близкого расстояния.
Преодолев различные препятствия в виде рифов и водоворотов, "Буссоль" и "Астролябия" стали на якорь в заливе Ботани-Бей, где в то время находилась английская эскадра.
"Когда наши корабли подошли к проходу в залив, капитан британского фрегата "Сириус" господин Хантер прислал ко мне на борт лейтенанта и младшего лейтенанта. От его имени они объявили, что окажут мне любую помощь, какую только будут в силах оказать. Правда, потом они добавили, что капитан Хантер собирается сняться с якоря и направиться на север, поэтому он не сможет поделиться с нами ни продовольствием, ни боеприпасами, ни запасными парусами. Таким образом их обещание помощи свелось к пожеланиям дальнейшего счастливого плавания, - с иронией отметил Лаперуз в отчете. - Я послал одного моего офицера выразить сердечную благодарность капитану Хантеру, чей корабль уже стоял под всеми парусами. Я приказал передать английскому капитану, что мы нуждаемся только в пресной воде и топливе и что в этом недостатка в Ботани-Бей не будет. Я просил также передать, что прекрасно понимаю, что эскадра, посланная в такую даль с целью создания колонии, ничем не может мне помочь. Но мы нисколько не сомневались в том, что поселение будет основано в непосредственной близости от Ботани-Бей, ибо множество баркасов под парусами уже были готовы выйти из залива. Вскоре английские матросы, гораздо менее сдержанные на язык, чем их командиры, молодые офицеры, рассказали нашим матросам, что баркасы направляются в Порт-Джексон, место в семнадцати милях севернее мыса Банкса, где коммодор Филипп лично обнаружил очень удобную гавань площадью около десяти квадратных миль. По словам матросов, корабли там могут бросить якорь на расстоянии всего лишь пистолетного выстрела от берега, и море там такое спокойное, как в доке. Впоследствии мы часто получали известия о строящемся английском поселении, так как сбежавшие оттуда каторжники доставляли нам много хлопот и тревог", - писал Лаперуз.
На этом заканчивается дневник знаменитого мореплавателя. По счастью, Лаперуз позаботился переслать его в Европу с оказией. Последнее письмо, адресованное морскому министру Франции, отправлено из Ботани-Бей и датировано 7 февраля 1788 года. Среди всего прочего Лаперуз сообщал: "Я вернусь к островам Дружбы и выполню абсолютно все, что мне предписано сделать вашими инструкциями относительно южной части Новой Каледонии, острова Санта-Крус, открытого Менданьей, южного берега земли Аршакидов Сюрвиля и Луизиады Бугенвиля; я постараюсь выяснить, является ли последняя частью Новой Гвинеи или отделена от нее. В конце июля 1788 года я пройду между Новой Гвинеей и Новой Голландией до Земли Ван-Димена, но с таким расчетом, чтобы иметь возможность вернуться на север достаточно рано и в начале декабря прибыть на Иль-де-Франс (Маврикий)".
…С той поры никто ничего не слышал ни о самом Лаперузе, ни о его несчастных спутниках.
Шли годы, и тревога во Франции все нарастала и нарастала. Хотя революция затронула все слои общества, знаменитого моряка не предали забвению, и его необъяснимое исчезновение страшно огорчило всех истинных патриотов своей родины, пекшихся о ее славе. Голос общественности ясно выразил с трибуны Национального собрания настоятельное требование организовать новую экспедицию; 9 февраля 1791 года депутаты приняли решение о том, что король обязан снарядить один или несколько кораблей на поиски Лаперуза и его спутников.
Руководство экспедицией было поручено капитану I ранга Жозефу Антуану Брюни д’Антркасто, превосходному моряку, родственнику бальи Сюффрена, под началом которого он совершал свои первые шаги. Д’Антркасто получил два корабля: "Решерш" ("Поиск") и "Эсперанс" ("Надежда"), причем капитаном последнего был Юон де Кермадек.
Двадцать седьмого сентября 1791 года д’Антркасто покинул Брест и на следующий день, когда берег исчез из виду, вскрыл запечатанный пакет, в котором содержались инструкции. Прежде всего он был приятно удивлен тем, что обнаружил в пакете свидетельство о присвоении ему контр-адмиральского звания, а также еще два свидетельства о присвоении званий капитанов I ранга двум его заместителям: д’Орибону и Юону де Кермадеку.
Во время кругосветного плавания д’Антркасто посетил Тенерифе, Кейптаун, остров Амстердам, Землю Ван-Димена (кстати, он первый заподозрил, что это остров). Он исследовал Новую Каледонию, Новые Гебриды, Соломоновы острова, острова Адмиралтейства. Напрасно он искал следы Лаперуза у островов Тонга. Через несколько дней д’Антркасто оказался около архипелага Санта-Крус и прошел всего в пятнадцати лье от острова Ваникоро, не заметив его.
Не найдя никаких следов пропавшей экспедиции, д’Антркасто отправился к берегам Новой Гвинеи, а затем открыл несколько островов к северу от Новой Британии.
Двадцатого июля 1793 года контр-адмирал д’Антркасто скончался от дизентерии и цинги в возрасте пятидесяти четырех лет.
И только в 1827 году капитан Диллон, проходя севернее Новых Гебрид, заметил на большой глубине среди рифов, окружавших самый крупный остров группы Ваникоро, останки кораблей и большое количество предметов, несомненно принадлежавших потерпевшим кораблекрушение "Буссоли" и "Астролябии". Он определил точные координаты места, где фрегаты налетели ночью на никому не известные рифы, получили большие пробоины и затонули.
ГЛАВА 5
Дюмон-Дюрвиль. - Плавание на "Астролябии".
Этот прославленный мореплаватель, чья очень короткая жизнь трагически оборвалась, когда он был на вершине славы, родился 23 мая 1790 года в Конде-сюр-Нуаро. Он поступил в Высшее военно-морское училище в 1808 году и занимался очень усердно. Он выучил не только латынь и древнегреческий, но еще и английский, немецкий, древнееврейский языки, а также приобрел весьма обширные знания в области ботаники. Таким образом, научные познания молодого выпускника военно-морского училища были велики. В 1810 году Дюмон-Дюрвиль, блестяще выдержав очень серьезный экзамен, стал кандидатом к производству в офицеры, и все считали, что этот юноша подает очень большие надежды и что ему обеспечено прекрасное будущее.
Получив чин лейтенанта в 1814 году, Дюмон-Дюрвиль провел почти пять лет без перерыва в море, так как страстно любил свое дело.
В 1819 году капитан Голтье-Дюпарк, командовавший кораблем под названием "Шевретта" (Козочка), остановил свой выбор на Дюмон-Дюрвиле и предложил ему принять участие в экспедиции, имевшей целью гидрографические исследования Эгейского и Черного морей.