4
В полночь на стоянке я включил "Спидолу", которой мы в последнее время почти не пользовались, не до нее было. В Москве сейчас–десять вечера. Последние известия… Сегодня в выпуске… Судьба двух полярных путешественников не известна…
"Это, наверно, про нас", - подумал я и разбудил Буторина.
В эту ночь мы долго не могли заснуть. Будут волноваться миллионы людей–по радио объявили, что "Ще–лья" пропала, поиски ведет полярная авиация. А с нами ничего не случилось, даже неловко. Чувствую тревожный, пристальный взгляд Родины, над нами словно мелькнуло ее алое крыло.
Буторин ворочается с боку на бок, ворчит:
- "Щелья" пропала… Мои старухи слезами обольются. Кто это придумал–пропала? Почему так объявили?
- Не в том смысле, как ты думаешь, - отозвался я. - Долго нет от нас известий, забеспокоились, ищут.
- Смысл один, - стоял на своем Буторин. - Пропали - значит, пропали.
- Не пропадем, Дмитрий Андреевич, давай спать…
Над зеленой рекой струился утренний туман. Удивительная, особая ямальская тишина–от моря до моря. Выходим на берег, я отцепляю якорь, Буторин отталкивает ногой корму от берега. "Щелья" медленно разворачивается.
- Распустила свой подол, - осуждающе говорит Буторин. - Толстуха.
Я отталкиваюсь веслом от берега, нас тащит течением.
Бензина осталось мало, Буторин решил использовать более экономичный подвесной мотор, но не смог завести.
- Повреждена трубка карбюратора, - сказал он, укладывая мотор на место. - Не уберегли. Сколько раз переваливали со "Щельи" на "Щельянку" и обратно. Надеялись мы на тебя, везли от самого Архангельска, а ты нас подвел. Вот швырну за борт.
- Обойдемся, Дмитрий Андреевич. До Обской губы километров двадцать, пустяки. Паруса, весла, течение - двигателей хватит. Можно и бечевой.
- Кончится бензин, лучше всего буксировать "Щелью" на "Щельянке". За маленькой лодкой она легче пойдет. Видел, как на реках перевозят сено?
Огибаем очередной мыс, опять поворот на сто восемьдесят градусов. "Щелья" ткнулась носом в левый берег, река слишком узкая. "Щелья" прижимается бортом к обрыву. Беру шест, прохожу на нос, отвожу его от
берега. Течение разворачивает "Щелью", корма упирается в прибрежный кустарник. Буторин берет весло, отталкиваемся. "Щелья" пошла куда надо - вниз по течению. Все это мы проделали быстро, не включая мотора.
- Вальс! - говорю я. - Ну и "Щелья"…
Снова поворот. В воду скатываются комья земли, я поднимаю голову и прямо перед собой метрах в пяти вижу грязно–бурого песца. Карабкаясь на обрыв, он замер на мгновение, оглянулся, смотрит на меня.
- Дмитрий Андреевич! - я толкаю локтем Бутори–на в бок.
Он поворачивается. Наш Пыжик уже на берегу, мы и не заметили, как он катапультировался. Началась погоня, через несколько секунд и песец, и Пыжик скрылись за холмом.
Вскоре слышим его встревоженный лай, он становится все глуше. Обычная история: заметив вдали "Щелью", он мчится параллельно ей - в обратную сторону. Река так петляет, что сориентироваться трудно. Делать нечего, причаливаем. Иду напрямик через кустарник, зову Пыжика. Ветерок в мою сторону, поэтому он не слышит. Поднимаюсь на холмик, вижу речку - приток Зеленой. Пыжик не любит соваться в воду, неужели придется обходить? Высматриваю его в бинокль - не видно. Злюсь, кричу - не отзывается.
Наконец увидел. Он заметил меня, мчится во весь дух, в ивовом кустарнике мелькает его темная спина. Не останавливаясь, кидается в воду. Иду к "Щелье", он догоняет меня, кружится, танцует, путается под ногами. Злость проходит, ласково треплю его по загривку.
Буторин расположился на берегу, промывает бак. Пыжик плюхается на корму, поворачивается на бок, вытягивает лапы.
Пыжик лежит как колода, намаялся, дрыхнет.
Река неожиданно разделилась на два примерно одинаковых рукава. Справа видна перекрывающая русло сеть, выгнутая течением. Буторин без колебаний повернул туда. Экономим бензин - некоторые плесы проходим под парусами с выключенным мотором.
"Щелья" опять на мели–не угадали, пошли не той протокой. Залезаем в воду, беремся за уключины, медленно тащимся против течения. Прохожу на нос, беру тяжелый шестиметровый шест, отталкиваюсь. Шест вязнет в иле, с трудом вытягиваю его, чтобы оттолкнуться с другого борта. Буторин упирается руками в корму.
Работаем молча, так или иначе одно за другим проходим речные колена. Вышли в озеро, которое не обозначено ни на одной из наших карт. Протоку обнаружили быстро, убрали паруса. Выливаю воду из сапог, переобуваюсь.
- Евгеньич, гляди!
В стороне пролетел самолет с красной продольной полосой на фюзеляже–полярная авиация. Буторин выбежал на бугор… Не заметили.
- Только паруса свернули. Наверняка бы обратили внимание.
- Такой корабль не разглядели, - смеюсь я.
Река стала намного уже, до берегов можно дотянуться веслом, они подступают все ближе. У меня появляется смутное нехорошее предчувствие.
"Попали не в ту протоку, - подумал я. - Придется возвращаться на озеро".
Так и есть - впереди тупик. Вода затерялась, исчезла в высокой траве.
- Что такое? - изумился Буторин. - Куда девалась река?
Выходим на берег, осматриваемся - кругом болото. Вернулись на озеро–второй протоки не видно. Значит, ошиблись там, где река разделилась на два рукава.
- И самолет пролегал над тем руслом, - говорю я. - Потому нас и не заметили.
Полдня потеряли даром. Это пустяки, но бензин жалко.
Впереди показалась знакомая сеть. Она была теперь выгнута в другую сторону. Все стало ясно: здесь уже действуют приливно–отливные течения. На Ямале мы отвыкли от моря, Буторин принял прилив за течение реки.
Только вышли на правильную дорогу, мотор заглох. Запас бензина кончился.
- По прямой от фактории до Обской губы двести километров. А сколько мы прошли примерно?
- Километров шестьсот, - ответил Буторин. - Из них не меньше ста на веслах и под парусами.
Мы вывели "Щелью" на середину реки, до темноты потихоньку шли на веслах, по течению, но против ветра.
- Начался прилив и отлив тепла и света из тундры, - сказал я. - Дело к зиме… Если бы не ветер, к утру добрались бы до Се - Яхи.
- Приткнемся к берегу, переночуем. Грести ночью против ветра не стоит. Может быть, затихнет. А нет, завтра поглядим, бечевой или как…
Только поставили "Щелью" бортом к обрыву, повалил снег, все кругом побелело. Затопили печь. Еще днем у нас кончился чай, но я вспомнил, что у нас есть банка растворимого бразильского кофе.
Мы откинули полог, в каюту залетали снежинки. Я вспомнил майский снег над Северной Двиной, хороводы тающих льдин до горизонта, сморози и "мертвые льды", берега ямальских озер в летнем наряде… И вот - первый полярный августовский снег. Времена года кружатся вокруг "Щельи".
А мы степенно пьем из кружек заморский кофе, и его знойный аромат здесь, на краю земли за Полярным кругом не кажется нам странным. Но я знаю, что все это неповторимо и будет потом вспоминаться, как необыкновенный "златокипящий" сон.
- Все бы так пропадали, Дмитрий Андреевич, как мы с тобой. - Мне послышался рокот мотора. - Вертолет!
Он пролетел над рекой недалеко от нас, но мы разглядели только огни. Летчики тем более не заметили "Щельи", она в белой накидке, сливается с берегом. В Архангельске мы могли бы взять сигнальные ракеты, но не позаботились, теперь об этом жалели.
На другой день, 8 августа, только собрались отчалить - снова увидели вертолет. Сделав круг, он приземлился на лужайке метрах в двадцати от нас.
Никогда не забуду, как в небе, над нами, пел хор: "Родина слышит, Родина знает…".
- Рад видеть экипаж "Щельи" в полном здравии! - сказал, обнимая нас, широкоплечий пожилой летчик в черной кожаной куртке с Золотой Звездой на груди. - Борисов Василий Александрович.
- У нас все в порядке, - отвечал Буторин. - Правда, бензин вчера кончился. Но сегодня будем в поселке, дойдем на веслах.
- Зачем на веслах? Через час доставлю бензин. До Се - Яхи восемнадцать километров, вас там ждут с нетерпением. Вот свежие газеты, почитайте…
Проводив вертолет, мы разожгли костер. Пока варилась уха, просматривали газеты. Материалы о нашем путешествии - в "Известиях", "Комсомольской правде", "Советской России", "Водном транспорте". В "Литературной газете" через всю полосу заголовок: "Щелья" идет в Мангазею". Глянув на него, Буторин насупил брови, и я мгновенно вспомнил наш разговор в Амдерме о "глупых километрах".
"Неужели повернем на Диксон? - заволновался я. - И ничего не сделаешь, повернет, куда захочет".
Борисов доставил не только бензин, но и троих журналистов, которые, как выяснилось, тоже участвовали в поисках.
Все мои знакомые: Владимир Книппер из "Водного транспорта", корреспондент ТАСС по Архангельской области Юрий Садовой и фотокорреспондент Александр Овчинников. Они рассказали, что первым нас обнаружил летчик Феликс Хейфец и сообщил координаты "Щельи" Борисову.
- Я был на волоке, - похвастался Овчинников. - Мы видели ваши следы.
Я сказал, что для тревоги серьезных оснований не было, поморы тратили на переход через Ямал больше месяца, мы идем "с опережением графика".
- Местные жители уверяли, что в такое жаркое, сухое лето пройти этим путем невозможно, - возразил Книппер. - Один охотник–ненец говорил мне, что реки и озера обмелели, и вы встретите десятки волоков, места безлюдные, вот все и забеспокоились. "Литературная газета" запрашивала Марре - Сале, Се - Яху, мыс Каменный. Им ответили, что вы прошли факторию Мор–ды–Яха, направились вверх по реке, дополнительных сведений нет. Район озер просматривался с вертолета, "Щелья" не обнаружена. В Се - Яхе, кроме нас, Игорь Запорожец из "Правды Севера" и Таня Агафонова из "Комсомолки". Мы тоже посылали запрос в Марре - Сале. Начальник станции ответил, что вы пробыли у них сутки, провели интересную беседу, при благоприятных метеоусловиях вышли на север, к фактории. По его расчетам, вы должны прийти в Се - Яху 10 августа, почти угадал…
- Уха готова! - объявил Буторин, выкладывая на широкую доску куски омуля, муксуна, щокура, гольца.
- Знаете ненецкую пословицу? - спросил я. - Рыбу ешь - как птичка летаешь.
Корреспонденты предусмотрительно захватили бутылочку спирта, мы торжественно выпили за счастливое окончание поисков "Щельи" и за здоровье летчиков, которые от чарки отказались, но уху и рыбу ели с удовольствием.
- А я не хотел брать корреспондентов, - признался Борисов. - Дай, думаю, разыграю я их. "Щелью", говорю, не обнаружили! Смотрю, приуныли ребята. Вот он, наш радист, не выдержал, выдал меня…
Проводили вертолет, Буторин вручил на прощанье летчикам двух гусей. Корреспондентов мы взяли на борт
и вечером пришли в Се - Яху. На причале среди встречающих увидели начальника порта Амдерма Юдина с кинокамерой в руках.
- Специально прибыл, чтобы пожать вам руки, - сказал он. - Был уверен, что ничего с вами не случилось. Два таких мужика да с винтовками в тундре не пропадут.
Нас пригласили на полярную станцию, и я сразу попросил разрешения отправить радиограммы. Адресатов много, текст один: "Вышли в Обскую губу, все в порядке". На душе стало легче. Сегодня спокойно будут спать наши родные, близкие, а завтра в газетах не будет рубрики: "Где ты, "Щелья"?"
Утром вместе с корреспондентами мы отправились на самоходную баржу, чтобы посмотреть подробную карту Обского бассейна, выяснить, нельзя ли пройти из Оби через Тазовскую губу по рекам и озерам в Енисей.
Тонкие синие жилки на карте соединялись в извилистую, непрерывную линию. Кажется, можно попасть в Енисей этим путем и подойти к Диксону с юга, но…
- Сейчас не весна, речки пересохли, - сказал Буто–рин. - В Мангазею не пойдем. Отсюда–сразу на Диксон.
Корреспонденты растерялись и молча с недоумением смотрели на нас. Я вышел из каюты и направился к трапу.
- Ничего не понимаю, - тихо сказала Агафонова, придерживая меня за рукав.
Я коротко рассказал ей о наших разногласиях с Бу–ториным и добавил:
- Он любит поступать отменно, как говорили поморы. То есть по–своему, отлично от других.
Отход Буторин назначил на 11 августа. Нас много фотографировали, подробно расспрашивали о волоке. Но иногда корреспонденты о чем–то подолгу совещались, напоминая заговорщиков.
Обошли весь поселок, побывали на зверофермах, хозяйство богатое. В клетках - сотни голубых песцов. На пушно–меховом заготовительном пункте - гирлянды белоснежных и голубых песцовых шкурок.
- Чувствуется, что приближаемся к мангазейской земле, - пошутил я.
Одна задругой приходили радиограммы. Редактор "Юности" Борис Полевой предлагал мне опубликовать в журнале путевые заметки, просил сообщить о согласии. Из "Литературной газеты": "Скоро к вам прилетит наш специальный фотокорреспондент Александр На–гральян, отличный парень". Добрые пожелания прислал мой бывший поэтический шеф, руководитель семинара в Литературном институте Евгений Долматовский. Из "Правды Севера": "Сорок зарубежных агентств, журналы "Лайф", "Тайм" и другие просят через АПН материалы о "Щелье", только, пожалуйста, не задирайте носа, добрый путь".
- Теперь о фотографиях можно не беспокоиться, - обрадовался я, вспомнил про свой аппаратик и попросил Овчинникова извлечь из него пленку.
Он предложил свои услуги:
- Садовой и я сегодня вылетаем в Архангельск. Дай мне эту пленку, я ее проявлю, отпечатаю снимки, к вашему возвращению все будет готово.
- Вот спасибо. Только не потеряй. Потрясающие снимки - "Щелья" во льдах, Буторин на айсберге, Пыжик на льдине, идолы на древней могиле…
- Темная ночь, - подсказал Буторин.
С мыса Каменного в Се - Яху прилетела творческая бригада студентов всесоюзного института кинематографии. Они ездили по Тюменской области, выступали с концертами перед геологами и строителями, изменили маршрут, чтобы встретиться с экипажем "Щельи". Встретились. Вечером они выступили с концертом перед жителями поселка прямо на улице возле метеоплощадки. Что говорить, концерт прошел с огромным успехом. Не знаю, как Буторину, а мне особенно понравились студентки актерского факультета Оля Сошникова и Лена Мурашева.
Но в сердце ни на минуту не утихал печальный, прощальный перезвон колоколов Разломанного города. В Мангазею не пойдем, не пойдем!..
5
Сверкая красной малицей, солнце вышло из своего золотого чума, наклонилось над Обской губой.
До боли в глазах я всматривался в противоположный берег–волнистую, синюю полоску земли.
- Лукомория, - прошептал я. - Тазовская тундра…
Почему–то вспомнился гриновский эпиграф к "Бегущей по волнам": "Это Дезирада!.. О Дезирада! Как мало мы обрадовались тебе, когда из моря выросли твои склоны, покрытые манцениловыми лесами…"
В это красочное утро мне вдруг представилось, как простерлась над Обью, над синими сопками, закрыв солнце, неумолимо–грозная государева рука–живите, инородцы, в тишине и покое и ясак платите без ослушания! Под мерный шум волн ожили в памяти слышанные в разное время от разных людей народные ненецкие сказания и слились, как речки в озеро, в одну легенду о потерянном и возвращенном солнце…
На той стороне залива–родные места Ваули Ненянга, легендарного ненецкого героя. Может быть, не раздумал он свои думы у костра на развалинах Тагаревыхарда.
Я решил побывать в Мангазее один, без Буторина. Не хочет - не надо. Дойдем до Диксона и распрощаемся. Самолетом - на мыс Каменный. Оттуда - в районный центр Тазовский. И с первой оказией–до Мангазеи.
Глава шестая
1
В моем дневнике есть такая запись:
"10 августа. Вечерний пир в далекой стороне…". Буторин, как обычно, в центре внимания, его стопка наполняется в первую очередь. На столе - дары Ямала и Москвы: дичь, рыба, оленина, крабы, паюсная икра.
В разгар пира корреспонденты атаковали Буторина:
- Вы до сих пор шли по пути древних поморов и вдруг повернете в сторону!
- Это вызовет недоумение у читателей! У вас только один путь - в Мангазею!
- Диксон от вас не уйдет!..
Особенно пламенной, хотя и несколько сумбурной, была речь Агафоновой. И в какой–то момент я почувствовал, что Буторин заколебался. Он слушал, наклонив голову, снисходительно улыбаясь, порывался что–то сказать, но ему не давали слова вымолвить. По–моему, такого дружного натиска не выдержал бы ни один
адмирал. Исчерпав исторические аргументы, Агафонова повела атаку под другим галсом:
- Ну Дмитрий Андреевич! Миленький!..
А я в разговор не вмешивался, молча курил у окна, наблюдая за Буториным. И Архангельске он говорил мне, что ступить на мангазейскую землю - мечта его детства, что зверобойные шхуны, на которых он плавал, иногда заходили в Обскую губу, и его охватывало волнение, оживали в памяти рассказы старых поморов об исчезнувшем древнем юроде. Я не помню, чтобы во время сборов он хоть раз упомянул о Диксоне. И вдруг заупрямился.
Наконец Буторииу предоставили слово. Он встал и, подняв руку, торжественно объявил:
- Идем в Мапгазею.
Общее ликование. Стоя осушаем стаканы. Засиделись до поздней ночи, пели песни. Буторин исполнил свою любимую:
Лучше в Волге мне быть Утопимому, Чем на свете мне жить Нелюбимому…
Утром Татьяна Агафонова предстала передо мной и тельняшке и решительно заявила:
- Я с вамп. Да, на "Щелье". Буду матросом! - она ударила себя кулаком и грудь и начала перечислять океаны, которые переплыла.
- Ну меня–то вы возьмете конечно. Родная газета… - Игорь Запорожец развел руками, как бы подчеркивая безвыходность нашего положения.
- "Водный транспорт"! - воскликнул Книппер. - Само название говорит за себя. Им хотелось пройти на "Щелье" небольшую часть пути, хотя бы несколько миль.
- По–моему, капитан Флинт не отказался бы от таких матросов, - сказал я. - Думаю, и Буторин возражать не будет.
Погода стояла хорошая, полный штиль, и Буторин согласился взять трех человек с условием, что курить они будут только в каюте. Договорились, что, если погода не изменится, мы доставим их на мыс Каменный. Потом "Щелья" пересечет Обскую губу, пойдет своим путем, а корреспонденты прилетят в Тазовский, там и встретимся снова. Когда началась посадка, мы обнаружили на борту "Щельи" еще одного "матроса" - представителя одесской прессы Михаила Малеева. Взяли и его.
Обская губа в это время года редко бывает спокойной. Когда прошли примерно полпути, подул восточный ветер. Остановились в поселке Яптик - Селе (Крепкий мыс), решили высадить пассажиров здесь. Неожиданно на окраине поселка приземлился вертолет - прилетел наш старый знакомый Василий Александрович Борисов, сообщил, что ожидается шторм. Вместе с ним вышел из вертолета и фотокорреспондент "Литературной газеты" Александр Награльян.
Вам письмо, - сказал он, вручая мне конверт, - от Ишимова и Барыкина.