- Целимся в одну, убиваем две. Эти утки породы "свизь". В детстве я специально на них охотился - моя бабушка все просила: "Ты бы, внучек, принес уточку свизь, хорошо бы ее съись".
Я не охотник, за всю жизнь брал в руки ружье несколько раз и от удачных выстрелов не испытывал никакой радости. Охота ради охоты, по–моему, жестокая забава. Человеку дано природой высшее право убивать птиц и животных, но нельзя злоупотреблять этим правом. Подсчитано, что за последнюю тысячу лет на Земле полностью уничтожено более ста видов млекопитающих. Под угрозой полного истребления - белый медведь, синий кит, аргентинский олень, дымчатый леопард и многие другие животные, украшающие земной шар, десятки видов птиц, в том числе и лебедь. И пусть как угодно возмущаются охотники–любители, но я убежден, что время их кончилось. Они должны быть обезоружены - чем скорее, тем лучше.
Сухая, жаркая погода. Уровень воды в Мутной падает.
Время от времени мы выходим на берег, поднимаемся на возвышенности. На десятки километров - никаких признаков жилья. Только на третьи сутки, днем 26 июля, увидели вдали два чума. "Щелья" приближалась к ним, как пьяная, зигзагами. Подошли в полночь. Стоящие на пригорке, вписанные в розовое небо чумы кажутся мне сказочными княжескими шатрами. У берегов поставлены сети, в одной из них, у верхнего подбора, ворочается крупная рыба. Ложимся спать.
Утром через заросли кустарника идем к чумам, до них с километр. На лужайке две ненки сшивают оленьи шкуры. На приветствие не ответили, глянули мельком и снова занялись своим делом. Между чумами на шестах вялится рыба, узкие полоски янтарного мяса висят гирляндами.
- А вот и хозяин! - обрадовался Буторин, увидев пожилого ненца, вышедшего из чума. - Здравствуй, кто у вас хорошо говорит по–русски?
Ненец молча пожимает руки. Смотрит мимо нас лицо бесстрастное, как тундра.
__Мы хотели спросить, далеко ли до озера Ней - То, -.
говорю я, прерывая неловкое молчание. - Идем туда по реке на катере.
Из чума вышел мальчик лет десяти, в пимах и малице, ясноглазый, серьезный, и дело пошло на лад. Зовут его Коля Окотеттэ, перешел в четвертый класс. До озера далеко, они с отцом там не бывали.
Подошел старик ненец, тоже в малице, поздоровался, с минуту послушал наш разговор и, махнув руками - хватит, мол, болтать, - сказал два слова, которые знает каждый житель тундры:
- Чай пить!..
Располагаемся на шкурах, едим соленую и вареную рыбу, пьем из чашек душистый чай с сухарями. Показываю старику карту, прошу начертить на обороте, как расположены озера на нашем пути. Он, видимо, знает эти места, уверенно начертил три озера, соединил протоками.
- Ней - То! - громко сказал он, обведя их пальцем. Правее нарисовал еще одно большое озеро. - Ямбу - То! - Между ними поместил маленькое озеро. - Луци–хамо–То!
Картина проясняется. По его словам, расстояние между озерами Ней - То и Ямбу–то небольшое. Приглашаем рыбаков на "Щелью". Коля говорит, что они приедут на лодках.
Разводим костер на берегу, готовим обед. Рыбаки прибыли на двух узких лодочках, перебрали сети. Улов хорош–крупные, похожие на поросят щокуры, муксуны, несколько щук и налимов. А сети так себе, старые, дырявые, без режи, в наших европейских реках такими за лето на уху не поймаешь.
Гости с удовольствием едят наш суп. Калорий в нем тьма: в небольшом ведре сварили трех гусей. Бульон получился чересчур крепким, жирным, приторным, он был почти черного цвета, но с помощью вермишели, картошки, лука, лаврового листа и перца я его облагородил и для верности разбавил кипятком.
Прощаясь, мы подарили Коле несколько банок сгущенного молока, а рыбаки нам–двух щокуров, килограмма по три каждый.
- До свиданья!
- Лакомбой!..
Чумы скрылись за холмами, но поздно ночью мы снова увидели их. По прямой ушли недалеко. Ну и речка!
Остановились у подножия горы, усыпанной цветами. На вершине видны нарты, груда оленьих рогов. Это старинное ненецкое захоронение, мы их уже встречали не раз. Я взял бинокль и поднялся по крутому склону, по пути набрал букет незабудок для "Щельи".
Озера не видно, тундра пустынна и светла. Обошел могилу кругом. В груде переплетенных белесых рогов установлены два идола, вытесанные из дерева. С одной стороны - обрыв, видны древние слои оленьих рогов, спрессованные временем.
Подумал, не взять ли одного идола на память, но решил, что это было бы кощунством. Кто здесь похоронен - глава рода, великий воин, шаман?.. Постоял над вечным покоем, положил между идолами незабудки.
Когда я вернулся, Буторин укладывался спать.
- Ненцам полезнее жить в чумах и кочевать по тундре круглый год, - убежденно сказал он. - Видел, какие дети в чумах? Крепкие, свежие, щеки как спелая морошка.
- Детям надо учиться, без баз оседлости не обойтись, - ответил я.
Но доля правды в рассуждениях Буторина есть. Некоторые ненцы живут в домах, а обед готовят в чуме, говорят, вкуснее. Разве не так? Приготовьте уху на костре и на кухне, сравните. А уха, которую подают в столовых и ресторанах, на самом деле не уха, а горячая вода, пахнущая рыбой. Ненецкие ребятишки иногда в начале весны, после полярной ночи, убегают из поселков в тундру, к родителям–оленеводам…
Я думаю о Коле Окотеттэ. Юный переводчик нас выручил. Если бы не он, пришлось бы нам объясняться с рыбаками при помощи мимики и жестов. Словно какая–то сила отбросила бы нас в доисторическую эпоху.
3
Озеро Ней - То открылось неожиданно за высоким угором, величаво–раздольное, с обрывистыми пятнистыми берегами, уходящее за горизонт.
Мы остановились в омуте за песчаным мысом у самого истока Мутной реки. Измеряя глубину у берега, Буторин опустил в воду шест, и он заходил у него в руках, вокруг заплескалась рыба.
- Смотри, как тычутся! - рассмеялся Буторин. - Сила!
Здесь побывала какая–то экспедиция: на площадке, метрах в десяти от берега, были разбросаны пустые ящики, деревянные брусья, доски, консервные банки, батареи от рации, мотки проволоки, металлические стержни, лопата, кирка, брезентовые рукавицы и другое барахло. На шесте, воткнутом в песок, был укреплен термометр, он показывал 26 градусов тепла. Мы обошли площадку. По обрывкам газет, остаткам костра мы определили, что эта экспедиция работала летом прошлого года. С тех пор на мысу никто не был: местные жители подобрали бы доски, брусья, ящики - это дефицитный материал в здешних местах, на берегах Мутной реки мы не видели ни одной щепки.
- Кинем невод, - предложил Буторин. - Любопытно, что тут за рыба.
Мы выволокли на песок с полтонны налимов. Самые крупные–килограммов по шесть.
Пыжик подошел с опаской, посмотрел на усатых чудовищ и угрожающе залаял. Одного налима - в сторону, для ухи, остальных - обратно в омут.
Я поднялся с биноклем на обрыв, осмотрелся. Озеро как на ладони. Оно почти круглое, противоположный берег низменный, там должна быть протока, но ее не видно.
Пока варилась уха, Буторин вытесал памятный знак, приготовился вырезать ножом надпись.
- Что напишем?
- "Щелья", Архангельск, дата, - предложил я. - Не совсем понятно, - ответил он и вырезал: "Щелья" из Архангельска на ост. 28‑го июля 1967 г.".
Прибив к основанию знака поперечную перекладину, мы вкопали его в землю на вершине небольшого холма, усеянного белыми ромашками и незабудками, напротив истока Морды - Яхи - Мутной реки.
Проверив, прочно ли стоит знак, Буторин усмехнулся.
- Лет сто простоит, нам больше не надо…
Поужинали, досыта накормили Пыжика жирной налимьей печенью и, пользуясь попутным ветерком, под парусами прошли в дальний конец озера. Метрах в пятидесяти от берега "Щелья" уперлась в песчаную мель. Выручила "Щельянка" - перевалили на нее часть груза, продвинулись немного на шестах, потом сошли в воду и, взявшись за уключины, потащили "Щелью" волоком. Всю ночь и следующий день маялись на отмелях, потеряли им счет. Стали на якорь в восточной части третьего озера.
"Щелья" постукивает килем по песчаному дну, к берегу не подойти. Где–то здесь должен быть волок. Озеро Ямбу - То не видно. Буторин отправился на разведку, вернулся часа через два.
- Тухта, Михаил, - сказал он угрюмо. - Волок здесь, чуть правее. Видишь, полоса травы на обрыве? Это и есть зеленая улица для нашей "Щельи". Ямбу - То рядом, с обрыва его не видно. Старик, в общем, нарисовал все правильно. Посредине волока–маленькое озеро, глубокое. На берегу ржавая лебедка, один старый кол на мысу, больше никаких следов.
Главное, поднять "Щелью" на этот обрыв, дальше ровное место, небольшой уклон. Весь волок примерно - полкилометра…
Смотрю на "зеленую улицу". Почему–то я думал, что волок - непременно низменное, ровное, удобное для перетаскивания больших и малых судов место. Высота обрыва метров семь, наклон градусов сорок. "Щелья" без груза весит около тонны. Поморские кочи были потяжелее. Но нас двое, а в каждой ватаге было не меньше сорока человек.
Подбирались, наверно, детинушки один к одному, могли одолеть и не такую горку.
На нашей самодельной карте озера Ней - То и Ямбу - То соединены протокой. Слева в бинокль видны в двух местах лощины - может быть, за триста с лишним лет вода размыла перешеек?
- Перегоним туда "Щелью", - предложил Буторин. - Проверим, это недолго. Станем на якорь между лощинами. Один пойдет направо, другой налево. Убедимся, что прохода нет, вернемся сюда. Чтобы не думать.
- Ложись, Дмитрий Андреевич, отдыхай. Скорее всего прохода там нет, не стоит бензин жечь понапрасну, пять километров туда, пять обратно. Проверить, конечно, надо, я схожу один, прогуляюсь по берегу-
Увидев Ямбу - То, я не мог отвести глаз. Как лунатик медленно подошел к отвесному обрыву. Вода в озере была прозрачной, нежно–зеленого цвета. Небольшие волны, играя бликами, гонялись друг за дружкой, выскакивали на берег и, отряхнув брызги, плюхались обратно. Вдали над горизонтом дрожала солнечная пыль. От озера веяло вечной юностью, хотя с трех сторон его окружали суровые, темные берега, изрезанные трещинами, в которых белел снег. О первозданная дикость, ненаглядная нетронутая краса мира, ничто тебя не заменит! Я выгреб из карманов мелочь, смеясь, подбросил монеты на ладони и швырнул их в озеро - на счастье. В этой зеленой сказке не хватало только "Щельи".
По прибрежной полосе, как по тротуару, я прошел до первой лощины, потом до второй - прохода для "Щельи" из одного озера в другое не было. Поднялся на угор, закурил. Пыжик набегался, растянулся на траве, выразительно посматривая на меня, не пора ли, мол, обратно. Даже не стал преследовать орла, который поднялся невдалеке, лениво взмахивая широкими, как полотенца, крыльями.
Полночь. Диск солнца коснулся горизонта, и по темно–зеленой тундре, как по воде, заструилась золотая дорожка. В такую ночь нельзя кричать, стрелять, шуметь.
- Пойдем, Пыжик…
Мы возвращались другим путем - по краю обрыва. Пыжик убегал вперед, но с оглядкой, из виду не терялся. Я шел не спеша по солнечной бугристой равнине, обходя островки колокольчиков. Наклоненные ветром в одну сторону, они трепетали на тонких стебельках, и по тундре разливался легкий фиолетовый звон.
Утром Буторин спросил меня, указывая на обрыв:
- Ну как, Евгеньевич, страшно?
- Глаза страшатся, руки делают, - ответил я. - Не возвращаться же обратно.
- Тогда поднимай якорь. Врежем сейчас "Щелью" полным ходом в песок и начнем разгрузку.
Когда "Щелья" врезалась в прибрежную отмель, мы сошли в воду, в несколько приемов переправили все свое имущество на берег. Прошлись из конца в конец по волоку, наметили "точки опоры" для основного подъемного сооружения–ворота.
На основание мачты надели небольшую деревянную бочку, в крышке и днище которой проделали круглые отверстия. Вкопали мачту, не снимая флага, в землю на вершине угора, укрепили растяжками на трех якорях. К носу "Щельи" привязали длинную веревку, конец с петлей обернули вокруг бочки.
Просунули в петлю конец длинного шеста–ворот был готов.
- Приспособим два блока, - сказал Буторин, утрамбовав землю вокруг мачты. - Мотор пока снимать не будем, возни много, попробуем так. Если не пойдет, установим дополнительно два трехшкивных блока на стальных тросах. У нас в запасе страшная сила.
Обнаружилось, что катков только два. Совсем упустили из виду, хотя была возможность запастись ими на фактории или в Марре - Сале. Почесав затылок, Буторин нашел выход: взял толстые двухметровые доски, посередине приколотил гвоздями с обеих сторон брусья, грани обтесал топором, изготовил таким образом еще два катка, правда не круглых, а восьмигранных. Решили, что в крайнем случае разрежем на катки мачту. Пока он занимался этой филигранной работой, я выкопал большую яму для "мертвяка" - толстой доски, от которой на поверхность выходили стальные тросы. К ним прикрепили блок. Основная нагрузка ляжет на этот "мертвяк".
Целый день я занимался земляными работами, стер с лица волока все неровности, бугры, завалил дерном и песком все ямы, топкие места, срыл целый холм возле мачты. Буторин за это время приготовил все необходимое оснащение для ворота.
К обрыву подтянули "Щелью" без блоков, напрямую. Я ходил по кругу, наваливаясь грудью на рычаг,
Буторин подкладывал под киль доски и катки. Потихоньку, со скрипом "Щелья" проползла по мелководью уперлась носом в обрыв. Трудились до полуночи, но главное было впереди.
Наш обед был основательным: свежесоленый що–кур на закуску, ведерко супа, пара гусей, пшенная каша с сапом, которую Буторин пренебрежительно назвал "детской пищей", чай с галетами и сухарями.
Рано утром мы приспособили блоки, вытянули "Щелью" из воды и устроили ей баню: часа полтора чистили, мыли. День выдался жаркий, безветренный, налетело комарье. На фактории мы запаслись накомарниками, я напялил шляпку с черной вуалью и стал, наверно, похож на блоковскую незнакомку. Буторину накомарник не понравился, он заменил его скромненьким ситцевым платком. К сожалению, мой фотоаппарат вышел из строя, оборвалась пленка. Прежде чем поднимать "Щелью" дальше, Буторин соорудил еще одно приспособление - "штопор", треугольник из досок, привязанный к корме. Это на случай, если веревка оборвется, "штопор" удержит "Щелью" на месте, не даст ей свалиться обратно в озеро. На самом трудном участке подъема переломился пополам сначала один каток, самый лучший, круглый и толстый, потом второй, граненый, дважды обрывалась веревка. Но все обошлось. Обломки катков тоже пошли в дело, Буторин подкладывал их под полозья, набитые на днище по обе стороны от киля, и, переваливаясь с боку на бок, "Щелья" медленно, с остановками карабкалась на обрыв. Шест гнулся, скрипел, вот–вот мог переломиться, я приспособил весло, сделал рычаг двойным.
К вечеру "Щелья" выползла на верхнюю площадку. Мы перенесли мачту на берег маленького озера Луци - Хамо-То и вкопали ее там. Туда же переместился лагерь, который выглядел очень живописно: вокруг палатки–ящики, чемоданы, узлы, бидоны, разноцветные канистры, паруса, груды брезента, винтовки, рыболовные снасти, "Щельянка", ведра, посуда и другое нехитрое добро. Не верилось, что все это помещается на "Щелью".
От маленького "Озера, где погибли русские" к Ямбу - То тянулся узкий заливчик, который упирался в неширокую перемычку из зыбкого грунта. Когда–то здесь, посередине волока, разыгралась трагедия. Что могло произойти? Скорее всего поморы зазимовали здесь и в полярную ночь погибли от голода, холода и цинги. Или мореходов схватили стражники и казнили их "злыми смертями" согласно царскому указу?
Во время роскошного ужина Буторин предложил:
- Давай дадим зарок не ложиться спать, пока не упрется "Щелья" в бочонок? Теперь дело пойдет веселее - под уклон, без блоков. Подтащим к этому озерку, завтра протолкаемся к перемычке, еще раз перенесем мачту…
- Конечно, после волока отоспимся, - согласился я.
Вооружившись лопатой, я выровнял путь для "Ще–льи", Буторин уложил деревянные рельсы, приготовил катки. Провозились опять до полуночи, но зарок исполнили.
На другой день мы быстро переправили "Щелью" через маленькое озеро. Перекочевали на берег Ямбу - То, вкопали мачту на мысу, в стороне от перемычки.
веревка протянулась наискось. Больше половины круга мне приходилось делать по воде. Особенно трудно было влезать на обрыв–рычаг норовил столкнуть меня обратно в озеро. Еще раз оборвалась веревка. Последний круг, и "Щелья", продавив килем перемычку, скользнула в желанное озеро. Мы одолели волок за двое с половиной суток, в два раза быстрее древних поморов. На прощанье я прошелся по нему от начала до конца. Совсем другая картина - ровная дорожка, хоть заливай асфальтом.
Над озером засверкали молнии, хлынул дождь. Мы укрыли парусами и брезентом вещи, забрались в пустую каюту и под раскаты грома торжественно выпили по сто граммов разведенного спирта, который берегли специально для этого праздника.
Когда дождь прекратился, в первую очередь установили мачту на место, потом погрузили все имущество, заправили бензином бак, опробовали мотор. Было четыре часа утра. По плану мы должны были отоспаться. Я переоделся и повалился на койку, но услышал голос Буторина:
- Евгеньич! Глянь, какая поветерь, что будем делать?
Я вылез из каюты. Ничего себе поветерь (это слово означает попутный ветер) - баллов десять, озеро побелело от иены.
Сон как рукой сняло, завели мотор, подняли паруса, и "Щелья" понеслась как одержимая. При перемене галса передний парус так рвануло, что бушприт не выдержал, обломился. Буторин передал мне руль, схватил топор, с кошачьей ловкостью пробрался по борту на нос и быстро навел порядок. Бушприт стал короче, но надежнее.
"Щелья" с такой скоростью еще не ходила, словно рада была, что вырвалась на простор. Но снасть, которая выдерживала морские штормы, снова подкачала: как спичка, переломилась рея прямого паруса.
- Заменим веслом, - спокойно сказал Буторин. Он приспособил весло вместо реи, снова вздернул
парус.
Юго–восточная часть озера была отгорожена сплошным белопенным валом - это мель.
- Станем на якорь, переждем, - устало сказал Буторин.
Проснулись–дождь, ветер. Лежа на койке, по одному разгибаю скрюченные пальцы. У Буторина разболелось плечо, волок сказывается. Где начало реки Зеленой, мы знаем лишь приблизительно. Подняли парус, пошли вдоль берега и вскоре увидели протоку. Буторин решил произвести разведку на "Щельянке". Вернулся, махнул рукой:
- Течения нет…
Забраковали еще две протоки - они вели в небольшие озера.
На северо–востоке берега не видно, может быть, река там?
Снова мусолим карты - нет, судя по всему, таинственный исток здесь. Из очередной разведки Буторин вернулся с хорошей вестью: протока с течением, наверняка Зеленая.
До поздней ночи мы проталкивали "Щелью" по мелководью между бесчисленными островками. За двенадцать часов продвинулись километра на два, вымокли с головы до ног. Встретили небольшое озеро, на дне - зыбучий песок, до глубокого места метров десять.
- Может быть, это не Зеленая? - засомневался я. - Песку больше, чем воды.
- Двух стоков в таких озерах обычно не бывает, - успокоил меня Буторин. - Отдохнем, а завтра посмотрим. Установим на том берегу ворот и дернем, недолго…
Обошлись без ворота. В Зеленую влилась безымянная речка, и она "исправилась".