С великолепной самоуверенностью, присущей девятнадцатилетним, Дювейрье немедленно, без колебаний пустился в дерзкое предприятие. Никто еще не исследовал алжирскую и марокканскую Сахару. "Вот я и исследую", - сказал себе Дювейрье. И он сделал это насколько позволили обстоятельства, оказавшиеся сильнее воли и мужества самого отважного человека. Вначале Дювейрье постигла небольшая, совсем незначительная, неудача в области Туата. Далее путешественник сосредоточил исследования на Алжирской Сахаре от меридиана Алжира до меридиана Туниса и даже значительно восточнее последнего. Посредством длительных, неустанных наблюдений, беспрестанных странствий по пустыне он самостоятельно добыл для нас множество точных, интересных и совершенно неизвестных дотоле сведений о жизни племен, населяющих в Великой пустыне пригодные для обитания места.
До арабского нашествия в XI веке эти племена жили независимо по всей Северной Африке и составляли единый народ, называемый берберами. Вторжение оттеснило берберов к югу. Одни из них укрылись в ущельях Джерджеры и труднодоступных частях алжирского Атласа, где и сейчас живут под именем кабилов. Другие, которых зовут теперь шлсхами, нашли убежище в Марокко и марокканской части Сахары. Третьи, наконец, углубились в пустыню и стали именоваться туарегами.
Еще недавно страна туарегов была на карте сплошным белым пятном. Сегодня она изучена во всех подробностях, которые полностью опрокидывают бытовавшее недавно представление об огромном пространстве, известном под общим названием "Сахара".
Никто, конечно, не опроверг, что Сахара является пустыней - типичнейшим, эталонным, можно сказать, образцом для всего пояса бесплодных земель, простирающихся через весь Старый Свет от Атлантики до внутренних областей Тартарии. Но она оказалась не такой уж однообразной и голой - не той обширной безводной равниной, повсюду, подобно пляжу, покрытой песком, которую с таинственным ужасом рисовало себе воображение. Бесчисленные русла пересыхающих речек, многочисленные озера, источники, цепи высоких гор, увенчанных крутыми пиками, снежные шапки, по нескольку месяцев не сходящие с этих вершин, - вот каков вид пустыни в действительности. И лишь по временам встречаются нескончаемые равнины, покрытые движущимися песками…
Посреди своеобразной и не слишком-то приветливой природы живут туареги - искусные грабители, убийцы по инстинкту, поднявшие разбой до степени общественного порядка. Это люди высокорослые, хорошо сложенные, сухопарые, жилистые, не знающие усталости; под загорелой кожей рельефно выступают мускулы. Именно загорелой: в детстве кожа у берберов совершенно белая, и лишь солнце придает ей бронзовый оттенок, свойственный жителям жаркого пояса. Женщины - тоже высокорослые, с горделивой осанкой - по большей части красивы, но той грубой, звериной, так сказать, красотой, которой недостает женственности, того божественного духа, что образует настоящую женщину. Между тем лицом они гораздо более похожи на европейских женщин, чем на арабских. Скажем еще, что туарега можно узнать среди тысяч людей по походке: важной, медленной, твердой, широкой поступи с высоко поднятой головой. Говоря прозаически, она подобна отчасти походке верблюда или страуса, а происходит, как говорят хорошо осведомленные люди, от привычки постоянно носить копье.
У всех туарегов - и благородных, и слуг - одно и то же одеяние, своего рода форма: более или менее богатая, блестящая, но совершенно похожая. Она состоит из длинной рубахи с рукавами и белого полотняного плаща. Вместо рубахи иногда надевают блузу, также полотняную. Под плащом - широкие штаны, напоминающие штаны древних галлов, а верхней одеждой служит длинная блуза, украшенная вышивкой. На голове носят красную тунисскую шапочку с шелковой кисточкой, на ногах - большие толстые сандалии с ремешками. Но самая характерная деталь туарегской одежды - литам, накидка, закрывающая всю голову, лицо и шею, так что видны только глаза, да и над ними, как некое забрало, висит широкая складка материи.
Литам все туареги носят постоянно, не расставаясь с ним ни в дороге, ни на отдыхе, ни во время сна. Трудно объяснить причину и обнаружить происхождение подобного обычая. Говорят, будто литам носят из гигиенических соображений: он предохраняет глаза от солнца, ноздри и бороду - от неосязаемой песчаной пыли, поддерживает постоянную влажность в отверстиях дыхательных путей. Но если принять такое исключительно гигиеническое объяснение - почему тогда литама не носят женщины? Почему мужчины не освобождаются от стесняющей движения одежды ночью, на отдыхе, когда ни солнца, ни пыли, ни горячего сухого воздуха нет? Как бы то ни было, для туарега совершенно невозможно и неприлично раскрыться перед кем бы то ни было - разве что в интимных обстоятельствах или по просьбе врача для осмотра.
Женская одежда еще проще мужской. Она состоит из одной, двух или трех хлопчатобумажных блуз, стянутых вокруг талии красным шерстяным поясом. Поверх блуз туарегские женщины на мусульманский манер завертываются с головы до пят в кусок шерстяной ткани - белой, красной или полосатой красно-белой, - волосы укладывают косами вокруг головы и покрывают матерчатой повязкой - кто богатой, кто бедной. Обувь такая же, как у мужчин, только более легкая и лучше украшенная.
Странное дело: женщина-туарег пользуется большим уважением, если у нее много друзей среди мужчин, но если она хочет сохранить доброе имя, то не должна никому отдавать предпочтения. Если у женщины только один друг, ее сочтут развратной и станут указывать пальцем. Более того, здешние нравы дозволяют отношения между мужчинами и женщинами, несколько напоминающие предания средневекового рыцарства. Так, женщина может вышить на покрывале или написать на щите кавалера похвалу либо пожелание удачи, а кавалер - высечь имя возлюбленной на скале, воспевать ее красоту и добродетели, и никто в этом не увидит ничего дурного.
К тому же северные туареги сохранили в целости некоторые добродетели, свойственные их народу и описанные еще шестьсот лет тому назад одним беспристрастным историком, которого они сами, как араба, считают врагом. Верность слову у туарегов такова, что добиться от них обещания чрезвычайно трудно, а обещать им что бы то ни было - опасно: свои обещания они выполняют скрупулезно, но такой же щепетильности требуют и от других. Обычное правило туарегов - обещать вдвое меньше, чем возможно, чтобы никто не упрекнул их в вероломстве.
Храбрость туземцев вошла в пословицу. Вопреки всем слухам, они не отравляют ни стрел, ни копий. Огнестрельное оружие туареги презирают и называют предательским, потому что человек, засев в кустах, может убить противника, не подвергаясь никакой опасности. Но их важнейшая добродетель, возведенная в ранг религии, - защита гостей и клиентов. Если бы не это, торговля через Сахару была бы невозможна.
Дело в том, что Великую пустыню часто бороздят караваны арабов, перевозящие товары с севера на юг и обратно. Эти арабы заключают с туарегами - исконными жителями пустыни - договоры, по которым хозяева обязуются за известную плату пропускать их, а при случае оказывать помощь и покровительство.
В целом из материалов Дювейрье вытекает, что отношение арабов и туарегов к иноземцам было если не дружественным, то, по крайней мере, неагрессивным. К несчастью, подобные отношения в высшей степени обострились после восстания 1871 года и в ходе последовавших за ним репрессий. Кочевники стали враждебнее относиться к христианам, особенно к французам, чем и следует, думается, объяснить смерть двух наших соотечественников, Дурно-Дюперре и Жубера, убитых в 1874 году.
Дурно-Дюперре был молодой путешественник - умный, благородный, энергичный, а главное - многообещающий. Французу исполнилось только двадцать девять лет, когда он задумал смелый патриотический проект, состоявший преимущественно в дальнейшем исследовании Сахары. Дурно-Дюперре напечатал записку о нем в "Бюллетене Географического общества" и показал, сколь важно было бы в интересах как политики, так и науки расширить наши отношения с соседними племенами Алжирской Сахары. Из всех возможных путей он предлагал избрать, как обещающий доставить более всего полезных результатов, путь из Туггурта в Гадамес, далее мимо Гата на запад к Иделесу в области Ахаггар, а оттуда к Томбукту. Торговая палата Алжира и министерство торговли, одобрив проект, проголосовали за субсидию, и Дурно-Дюперре начал готовиться к путешествию, маршрут которого так хорошо наметил.
Он отправился из города Алжира в 1873 году вместе с господином Жубером, поселившимся в Туггурте. В марте 1874 года спутники оказались в Гадамесе, намереваясь ехать через пустыню, однако им пришлось ждать: они узнали, что дорога на Гат стала опасной. Вновь вспыхнули старые распри между туземцами; дальше надлежало идти вперед с чрезвычайной осторожностью и сделать большой крюк, чтобы на каком-то из обычных караванных путей в Гат не угодить в засаду.
Дурно-Дюперре составил маленький отряд из туарегов дружественного Франции племени ифога, вождь которого Си-Отман в 1862 году приезжал в Париж. Один из этих четверых, некто Клас, нареченный наследник Си-Отмана, ставший впоследствии его преемником, уговорил путешественника отказаться от первоначального плана попасть в Иделес через Темассинин, несмотря на важность этого пункта, через который проходят дороги в Алжир, Туат, Айн-Салах, Ахаггар, землю аджеров и Феццан. Клас прекрасно знал, что эту область беспокоят нашествия немирных арабов, не сложивших оружия после восстания 1870 года, борьба окрестных племен за преобладание, наконец, набеги туатинцев и феццанцев друг на друга. Следуя его мудрым советам, Дурно-Дюперре должен был избежать встреч и с племенем шамбаа, предводимым нашим смертельным врагом Мохаммедом бен Абдаллахом, мятежным шерифом Уарглы, и с людьми из Туата, где враги Франции подчинялись Бу-Шуше и брату уарглинского шерифа Си-Саиду бен Идрису.
Дурно-Дюперре решил, что сможет избежать опасностей, сделав большой крюк через Феццан, то есть зависимые от Триполитании сахарские территории. И действительно, там он мог в известной мере рассчитывать на поддержку туарегов, заключивших в 1862 году с Францией соглашение в Гадамесе, и на содействие могущественного вождя аджеров, без разрешения которого нельзя было обогнуть опасное место, - того самого Ишнушена, который некогда милостиво отнесся к мадемуазель Тинне.
Кроме упомянутых четырех туарегов, Дурно-Дюперре и Жубер взяли в отряд еще несколько рекомендованных им людей, и между прочим - некоего Насера бен Тахара, служившего проводником у господина Анри Дювейрье и досконально знавшего политическую обстановку в Сахаре. Может быть, он стоял перед выбором между союзом с Францией и пособничеством ее врагам; может быть, уступил влиянию, которое по временам оказывают на верных сторонников ислама религиозные фанатики; может быть, наконец, раскаялся, что не пограбил вдоволь Дювейрье. Так или иначе, сначала Насер скрыл намерения; до самого Гадамеса казалось, что он твердо решил сопровождать путешественников до конца. Однако по прибытии в Гадамес араб сразу сбросил маску и заявил, что из Гадамеса в Гат невозможно пройти, если не заплатить находившемуся в тех местах отряду туарегов-хоггаров шесть тысяч франков дорожной пошлины.
Это требование показалось Дурно-Дюперре непомерным. Он, естественно, отказался его принять, заподозрил араба в сговоре с туарегами и решил уволить. Произошла довольно бурная сцена, в которой принял участие и господин Жубер, причем Насер выказывал желание уступить, ведя себя по отношению к Жуберу гораздо сдержаннее. Французы не могли понять, с чем это связано; во всяком случае, их подозрения в нечестности проводника лишь усилились. Чтобы вывести араба на чистую воду, они прибегли к хитрости. Жубер притворился, будто поссорился с другом, пошел в Насеру и объявил ему, что Дурно якобы решил вернуться, сам он хотел бы продолжить экспедицию. Жубер таким поведением товарища очень возмущался и раскаивался, что в споре с Насером держал его сторону. Араб попался на удочку: он взялся доставить Жубера в Гат целым, невредимым и без всякой пошлины.
Каковы бы ни были мотивы вражды араба к Дурно-Дюперре и симпатии к Жуберу, но дурные намерения араба стали очевидны. Дурно-Дюперре попросил Жубера изложить свой разговор с Насером письменно, отнес этот документ к каймакаму Гадамеса и потребовал арестовать проводника. Затем французы решили, что опасаться больше нечего, и собрались в путь, хотя каймакам всячески их удерживал. В конце концов он потребовал, чтобы Дурно-Дюперре, по крайней мере, оставил расписку о принятом решении, чтобы снять с каймакама ответственность за возможное несчастье.
Проводника каймакам рассудил за благо оставить в тюрьме, чтобы в случае гибели путешественников отправить в Триполи в распоряжение нашего консула. То ли Насер еще раньше снесся с врагами Франции, то ли ему уже из гадамесской тюрьмы удалось обратиться к ним и призвать к мести - только все были уверены, что он причастен к гибели несчастных путешественников.
Вот при каких обстоятельствах свершилось это преступление. 14 апреля 1874 года маленький караван - Дурно-Дюперре, Жубер и их слуга Ахмед бен Зерба - верхом на верблюдах отправился из Гадамеса. Среди погонщиков находился араб по имени Насамр, который стал свидетелем событий и рассказал о них.
Когда экспедиция отошла от Гадамеса уже на семь дней пути, около полудня ей повстречались семеро довольно подозрительных оборванцев. Караван приготовился к обороне и вступил в переговоры. Незнакомцы объявили, что родом они из племени шамбаа, сбились с пути, умирают от голода и хотели бы добраться до Гата. Отвечали они уверенно, без раздумий. Доверившись словам туарегов, путешественники отбросили первые предубеждения: гостеприимно приняли встречных к себе в караван, накормили и дальше отправились вместе. Вдруг, в тот момент когда французы менее всего ожидали нападения, разбойники предательски набросились на Дурно-Дюперре, Жубера и их слугу, изрешетили пулями и ограбили. Верблюжьих погонщиков убийцы не тронули - с ними они, конечно, были в сговоре. Шамбаа выпотрошили багаж, все забрав себе (кроме нескольких напечатанных европейскими буквами книг), чтобы выгодно продать туарегам-хоггарам.
Нападение, несомненно, было заранее задумано и спланировано, избежать его караван не мог: ведь в момент убийства за путешественниками следовало с десяток туарегов-хоггаров, отделившихся от отряда, только что совершившего набег на Гадамес. Убийцы тут же направились к ним и доложили, что дело сделано.
Некоторое время спустя из Триполи прибыл курьер, который вез несчастным путешественникам письмо из Парижского географического общества. Он увидел трупы, повернул назад и помчался поднять тревогу в Гадамесе. Затем возвратился в город погонщик верблюдов Насамр, доставивший более подробные сведения о мрачной драме. Он узнал, что убийцы были шамбаа - грабители самого худшего сорта, а в том, что туареги-хоггары были с ними заодно, никто и не сомневался.
Почти в то же время Поль Солейе - еще один француз, смолоду проявивший темперамент истинного путешественника, - также отправился разыскивать путь к югу, на котором полегло столько жертв. Солейе имел все необходимое для успеха. Это был человек оригинальный, отважный, предприимчивый, терпеливый и вместе с тем энергичный. Будучи охвачен страстью к географическим открытиям, обладая непоколебимой верой, а также драгоценным даром внушать туземцам симпатию и уважение, он был человеком, вполне способным решить задачу, если бы обстоятельства хоть сколько-нибудь ему благоприятствовали.