Д’Ибервиль, полный надежд, тотчас снарядил самую большую из своих шлюпок, посадил в нее шестьдесят человек, отца Анастаза, своего брата Жана Батиста де Бьенвиля, и сам занял в ней место, поставив корабли на якорь под охраной Санваля и остатков экипажей. Вскоре довольно прозрачные морские воды помутнели; берега понизились, образовав огромную плоскую равнину, едва возвышающуюся над волнами. Воды все больше мутнели, смешиваясь с другими, загрязненными, приносимыми, очевидно, с континента. Вскоре показались заросли высокого тростника, наполовину скрывающие нечто вроде обширного лимана, уходящего в глубь материка. Вошли в лиман, и отец Анастаз радостно закричал, узнав устье Миссисипи, виденное им ранее.
Эту счастливую новость приветствовали пением Те Deum и артиллерийским салютом, на звуки которого приплыли пироги с индейцами. Они вели себя очень дружелюбно, и один из них передал удивленному д’Ибервилю пожелтевшую бумагу, покрытую полустертыми знаками и сохраняемую индейцем долгие годы как талисман. Это было письмо, написанное четырнадцать лет тому назад Кавелье де Ла Саллю его верным помощником шевалье де Тонти. Не оставалось больше никаких сомнений, что мутные воды, по которым в этот момент скользила шлюпка, были водами Миссисипи.
Обследование прошло очень легко благодаря дружеской расположенности индейцев, предоставивших все мыслимые сведения, служивших проводниками, приносивших свежую еду и гостеприимно принимавших канадцев. Это они показали великолепное озеро длиной в десять и шириной шесть лье, которое д’Ибервиль прошел во всех направлениях на индейском челноке из коры березы, обычного судна для человека, обитающего на больших озерах Канады, и назвал именем министра Понтшартрена. Он вернулся к своим кораблям, открыв другое озеро, недалеко от первого, и присвоив ему имя Морепа.
Д’Ибервиль принялся искать место для строительства крепости и с этой целью посетил бухту Сен-Луи, присвоив Миссисипи такое же название, которое сохранилось не долее, чем Кольбер. Бухта оказалась недостаточно глубокой, чтобы в нее могли заходить корабли большого водоизмещения, и д’Ибервиль окончательно остановил свой выбор на бухте Билокси и там основал центр будущей колонии. Его канадцы, атлетического сложения лесорубы, умелые строители, валили деревья, распиливали их, превращали в прочные палисады, связывали мощными поперечинами и строили укрепления, обводя их широким рвом. Внутри такого укрепления возводились дома из бревен, здесь же размещались двенадцать пушек. Это была первая колония на побережье Луизианы. Д’Ибервиль оставил здесь гарнизон из тридцати пяти человек, все одновременно солдаты, моряки, колонисты и флибустьеры, назначил своего брата Санваля комендантом маленькой крепости, дав ему в помощники другого брата, Бьенвиля, и вновь поднялся по Миссисипи, чтобы отправиться к натчезам, многочисленному и ненадежному племени, которое он хотел сделать своим союзником. На его счастье, индейцы были хорошо подготовлены одним почтенным миссионером, отцом Сен-Космом, принадлежащим к иезуитскому ордену, жившим среди них, проповедуя в течение многих лет Евангелие. Его проповеди и пример не оказались бесплодными, и хотя натчезы, по большей части крещенные, стали христианами, не избавившимися от суеверий и дикостей, они, по крайней мере, могли оказать большие услуги новым колонистам. Вождь этого непримиримого до того времени племени, свирепый нрав которого был легендарным, называл себя Большое Солнце, почти так же, как его верховный властелин в старой Франции - Король-Солнце. Во главе многочисленного отряда воинов он с почестями принял командора экспедиции. Союз отныне был заключен, и д’Ибервиль мог рассчитывать на поддержку сильных прибрежных жителей большой реки.
После длительного похода по стойбищам индейских племен, соседствующих с натчезами, он снова вернулся к сооружению Билокси и отправился во Францию в конце мая 1700 года. Во время его отсутствия умер Санваль, и Бьенвиль заменил его на должности коменданта.
По возвращении д’Ибервиля во Францию король в награду за услуги присвоил ему звание капитана I ранга. Тот вернулся в Билокси в 1701 году, построил новый форт на реке Мобил, обустроив его таким же образом, как Билокси. Несмотря на энергию обоих братьев и их людей, колонизация продвигалась медленно, а внезапная катастрофа сделала ее еще более зыбкой. Д’Ибервиль в качестве капитана отправился в море, омывающее Антильские острова; лелея давнюю мечту изгнать англичан с Ямайки, он объявил им жестокую морскую войну, но был убит в Гаване в 1706 году. Поселок на реке Мобил стал столицей Луизианы, сама же Луизиана быстро распалась из-за войны, разразившейся в Европе с большей яростью, чем когда-либо, метрополия не могла присылать никакой помощи ни людьми, ни деньгами.
И все-таки Жан-Батист де Бьенвиль, как будет видно дальше, был неординарным человеком!
Именно тогда правительство Людовика XIV, не имея возможности что-либо сделать для агонизирующей колонии, отдало ее в концессию на шестнадцать лет богатому финансисту по имени Кроза. Шел 1712 год. Концессионер решил, что должен и сможет в подобных обстоятельствах добыть деньги из ничего. Против его ожидания, ему это не удалось. Но Бьенвиль сумел извлечь пользу из ситуации, длившейся почти четыре года. Он построил несколько важных сооружений, в частности, на территории натчезов форт Розали, названный так в честь мадам Понтшартрен.
Не найдя ничего, что можно было бы извлечь из своей концессии, Кроза переуступил ее королю, который, в свою очередь, отдал Западной компании, недавно основанной Лоу, резиденция которой располагалась в знаменитом здании на улице Кинкампуа. Была сделана совершенно бессовестная реклама акций этой компании, начался оголтелый ажиотаж вокруг них, приобретались и терялись в мгновение ока целые состояния, безумие охватило даже наиболее здравомыслящих, поскольку о богатствах страны рассказывали легенды. Торговцы бумагой, которой, по сути, были эти акции, с апломбом рассказывали о слитках золота и серебра, лежащих на поверхности земли, о горах изумрудов, открытых в Арканзасе и охраняемых день и ночь полком вооруженных солдат, и другие чудовищные приманки для простофиль.
Результатом этой искусственно нагнетаемой истерии стало разорение большого количества биржевых игроков и не виданное доселе процветание Луизианы. Неутомимый Бьенвиль, энергия и административный талант которого были хорошо известны, получил должность главного коменданта всей страны под началом наместника. Церемония назначения прошла с не виданной ранее пышностью. Ему пришла хорошая мысль строить поселки вдали от берега, чтобы потом производить заселения постепенно, как бы эшелонами. Видя, что события во Франции благоприятны для большого притока эмигрантов, Бьенвиль решил построить город в излучине, образованной Миссисипи, примерно в тридцати лье от ее дельты. И поскольку он был человеком быстрых решений, то приказал в 1717 году начать строительство прямоугольного укрепления, в которое инженер де Ла Тур, как бы предсказывая композицию в виде шахматной доски будущих городов Америки, вписал план, состоящий из кварталов, нарезанных улицами, идущими под прямым углом.
В честь Филиппа Орлеанского, регента Франции, молодой город получил от своего основателя имя Новый Орлеан. Население, насчитывавшее около шести сотен белых, по большей части канадцев, и три сотни чернокожих, пополнилось одним махом восемью сотнями прибывших из Ла-Рошели на трех кораблях эмигрантов, которых прельстили обещанные чудеса и надежда на роскошную жизнь нуворишей. Они собирались основать здесь новую прекрасную Францию, счастливую соперницу старой. Несколько разоренных дворян, младшие сыновья в поисках поместий, составляли часть прибывших, в большинстве же это были ремесленники и земледельцы. Первые вволю получили прекрасные концессии и сидели сложа руки, другие, не желая работать на этих трутней, уходили в глубь страны, выбирали землю по своему вкусу и приступали к работе. Оставались только ремесленники, которые по профессии могли использоваться на строительстве города.
Дворянам требовались рабочие, и поскольку добровольная эмиграция почти прекратилась, стали прибегать к принудительной, или, скорее, к депортации, как говорят сегодня в стиле тюремной администрации. С тех пор бродяг, темных личностей, жуликов, беглых каторжников, людей, которые "не нравились" властям, отлавливали и отправляли под надежной охраной в Новый Орлеан. Потом, когда для этих необычных колонистов понадобились соответствующие спутницы, были перерыты все тюрьмы, где находились приговоренные к заключению девицы, и их тоже отправили в Луизиану, чтобы они там вступали в брак с отбросами улицы и тюрем. Эта система колонизации существовала между двумя караванами с переселенцами и прекратила свое существование из-за протеста парижан и жителей Луизианы. Система уголовной колонизации, самая абсурдная из возможных, не оправдала себя.
И наконец, чтобы кончить с повествованием об этой эпохе: водевильная история, которая развлекла зевак и заставила смеяться людей мыслящих, а закончилась драмой. Поднятая шумиха не была современным изобретением. Будучи финансистом, Ло пользовался и злоупотреблял ею во всех видах. Те, кто считает, что идея человека-сандвича принадлежит ему, ошибается, она рождена гением Ло. Когда земли в Луизиане были гарантией знаменитых миссисипских акций, ему пришла в голову мысль привезти из этих роскошных земель подлинных дикарей и дикарок, среди них была дочь вождя натчезов, которую парижские простофили наградили титулом королевы!
Королева краснокожих была молода, достаточно хорошо сложена, с вполне сносной физиономией, в общем не посрамила чести своего отца Большое Солнце. Придворные регента вздумали выдать ее замуж за француза из метрополии, чтобы иметь на индейском троне подданного короля, который впредь будет его вассалом. В претендентах недостатка не было, даже среди подлинных дворян, которые почли за честь предложить принцессе свою персону и дворянскую грамоту. Дочь Солнца, обладавшая недурным вкусом, остановила выбор на сержанте французской гвардии по имени Дюбуа, по прозвищу Твердая Рука, ловком разбитном малом с закрученными кверху усами, щеголе, красивом мужчине. Дело не стали откладывать. Через неделю после этого лестного выбора принцесса была с большой пышностью окрещена в соборе Парижской Богоматери и стала мадам Дюбуа, не переставая быть королевой. Потом супруги Дюбуа отправились в свои владения, очарованные друг другом. Этот брак по любви не был счастливым, и медовый месяц длился ровно столько, сколько длятся все другие. Мадам Дюбуа во время своего пребывания во Франции привыкла к прискорбной неумеренности, которая вылилась в отвратительные сцены пьянства. Дюбуа, по прозвищу Твердая Рука, решил сделать ей замечание, но был плохо понят. Он оправдал свою кличку и крепко отдубасил мадам Дюбуа. Краснокожая дама его возненавидела и в конце концов приказала убить, а потом скальпировать. Бедный малый, мечтавший надеть на голову королевскую корону, не сумел сохранить даже собственную шевелюру.
Есть два имени, которые следует упомянуть с почтением среди первых и самых замечательных исследователей Луизианы, это отцы Шарлевуа и Креспель. Отец Шарлевуа прибыл, чтобы обратить в евангелическую веру дикарей, не прерывая этого занятия, несмотря на опасности и страдания, пережил за четыре года, с 1718-го по 1726-й, взлет и падение Луизианы и Канады. Достойный миссионер поднялся по реке Святого Лаврентия до реки Сент-Джозеф и до низин по берегам озера Мичиган, добрался до прибрежных колоний, последовательно спустившись по рекам Теолики и Иллинойс, и прошел по Миссисипи до земель натчезов и до Билокси. Отец Шарлевуа, как большинство членов ордена иезуитов, был не только ученым, но и обладал в том, что касалось колониальных вопросов, самыми здравыми и ясными суждениями. Не сосредоточиваясь на золотых приисках, сводивших с ума конкистадоров героической эпохи и колонистов первого периода, он оценил великолепие рыбных запасов Ньюфаундленда, "которые были менее исчерпаемыми и более обильными, чем рудники Мексики и Перу", и предсказал их будущее значение.
Отец Креспель, миссионер ордена реколлетов, прибыл в Канаду в 1724 году. Он оставался там в течение двенадцати лет и в 1736 году решил вернуться во Францию. Корабль, на котором он плыл, потерпел крушение вблизи Антикости, и матросы спаслись на шлюпках, а вместе с ними и монах. Почти без провизии, плохо защищенные от страшного холода, они в конце концов пристали к берегу и укрылись, чтобы не замерзнуть, в прикрытых снегом ямах - как эскимосы. Их было тридцать человек, оказавшихся в пятидесяти лье от какой-либо помощи. Бедняги попытались вернуться в море, чтобы достичь берега Лабрадора, где располагался маленький французский пост. У них была лодка на двенадцать человек и шлюпка на семнадцать. Море бушевало, не давая возможности плыть. Предприняли попытку, но лодка пошла ко дну вместе с теми, кто был в ней. Пассажиры шлюпки вернулись на землю, построили хижину и скучились в ней, имея немного мороженого мяса, несколько фунтов гороха и немного муки, которую разводили в воде из талого снега. Так они скоротали зиму, съедая ежедневно только несколько щепоток съестного. Большинство из них поразила цинга, стали выпадать зубы, распухли десны, началась гангрена. Наконец пришла весна и принесла с собой ледоход, на который так рассчитывали моряки, надеясь спастись в шлюпке, но льды унесли и ее вместе с последней надеждой. Один за другим от холода, голода и цинги умирали люди. Из последних сил они приподнимали льдины и искали раковины. Но тщетно. Двое отправились на разведку, ничего не нашли, вернулись и умерли. Отец Креспель, в свою очередь, шатаясь, отправился искать помощи. Кончилось тем, что он встретил туземца, который, казалось, сначала заинтересовался им, но бросил на следующий день. Монах уже умирал, когда его заметили охотники и привели в чувство. Он проводил их туда, где находились его несчастные спутники. Их осталось пятеро, и один умер, выпив глоток водки. Только отец Креспель и эти четверо избежали гибели, претерпев страдания, которые трудно себе вообразить.
Система выкачивания денег при помощи рекламы и выпуска ничего не стоящих "ценных бумаг" сработала прекрасно и жива до сих пор. Ло сбежал в мае 1720 года, и разорение постигло как обманутых им людей, так и начинания, которые он финансировал. Последствия разразившейся катастрофы, естественно, отозвались в Луизиане и были тем более тяжелыми, что миссисипские акции составляли одну из основ гарантии знаменитой системы. Все беды обрушились на колонию, находящуюся тогда на стадии организации.