- Ты же взрослый мужик, - сказал Михаил. - Попался, так имей мужество отвечать.
- Дак и ты не дитя, - сказал парень, - а радуешься, что ребенок. По-о-ймал, мол… Не поймал, а случайно наткнулся! Ну и бери, что дают, не дери шкуру-то, понимай - больно. Эх ты! - Парень подскочил с нар и выбежал на улицу.
Больно… Разная бывает боль. Геолог Караев рассказывал, как лет пятнадцать назад по этой самой реке к берегу жутко было подойти осенью, когда голец возвращался после нагула в океане на "зимние квартиры". Метровые, как будто раскрашенные акварелью рыбы заполоняли сверкающие изумрудными волнами и розовыми шапками пены перекаты. Кричали птицы, возбужденно металось на мелководье тундровое зверье, осенние ветры торжественно свистели последние перед зимней спячкой гимны щедрому и, казалось, бескрайнему потоку жизни. Казалось… Неизвестно, с чьей легкой руки в последнее десятилетие главную вину за оскудение природы стали валить на государственные предприятия. У них химия, у них то, у него се. А браконьерство - дело десятое. Отсюда и инспектор один на район в половину Европы. Отсюда и ухмылочки некоторых руководителей района: "Подумаешь, дюжину куропаточек…", "Подумаешь, сетка на такой богатой реке…". А вот он, древний Паляваам. Приходи осенью и смотри: где нескончаемые косяки гольца? Здесь, между прочим, ни одно промышленное предприятие не работало, практически никто ничего в эту реку не сбрасывал. А рыба исчезла. Пятен мазута не найдешь, зато такие балки понатыканы были каждое лето на каждом километре берега - два-три. И в каждом - приличная компания. И в половине компаний аммонит, а сети и другие запрещенные снасти у всех с запасом. Вначале даже удивительно было: когда горняки и старатели работают?
Три года разбирался в этой механике, пока не установил, что зачастую таких "рыбачков" выставляли руководители предприятий. Оформлен человек каким-нибудь сторожем, а сидит тут, промышляет для начальства, ну и на продажу. Зимой в Пээке мешок мороженой рыбы наполовину со льдом продают за сто двадцать рублей. И находятся покупатели, потому что эту рыбу с мерлузой, например, что лежит в магазине, никак не сравнишь. А раз есть рынок сбыта, будут и такие вот "добытчики", будут и пустые реки.
В балке начало темнеть. Серые тени потихоньку размывали углы и предметы на столе. Хозяина балка не было слышно, и Михаил тоже вышел на улицу.
Парень сидел на лодке. Солнце зашло за вершину сопки на севере, сопка потемнела до густой синевы, а по кромке ее зажглось оранжевое сияние. В небе курлыкнул журавль. Из-за реки, словно отзываясь, сонно гоготнул гусь. Неумолчное журчание воды не нарушало покоя. Древняя земля погрузилась в легкий призрачный полусон; солнце выглянет из-за сопки через час-полтора… Благодатные места. Дом отдыха тут надо ставить, охота и рыбалка по лицензиям, строгий контроль за добычей рыбы и зверя - вот что нужно этому уголку. Пока "добытчики" не перебили, не выловили все живое… Да, дом отдыха: у горняков есть профессиональные отпуска, которые они проводят без выезда на материк, да и часть длинных календарных многие используют тут, на такие незаконные рыбацкие и охотничьи выезды. Основная масса любителей с удовольствием поедет в дом отдыха, и не надо будет искать их в тундре… Об этом стоит подумать. А пока разбираться тут…
- Так и будем молчать? - спросил Михаил.
- Пиши, если веришь, - не поворачиваясь, ответил парень. - Сучков Филипп Матвеич. А документы всерьез дома.
Обманывает? Да нет, не похоже. Если врут, то самое обычное: Иванов, Сидоров. Без фантазий, в общем, врут.
- Где работаете?
- Работаю… А на "Светлом" работаю, где еще тут.
- Приисков в районе хватает. И других предприятий. Ну, если на "Светлом" - вместе пойдем. Мне как раз туда.
- Как - пойдем? Ребят надо дождаться. Избу не брошу.
- А откуда все-таки аммонит, Филипп Матвеевич?
- От старателей, дураку ясно. У государства сейчас строго.
- Точнее нельзя? Старательских бригад много.
- Приятели наволокли, они и знают. Но их фамилий не жди. Про себя сказал - все.
- Ну, пойдем снимать сети.
- Ты и иди, инспектор, - сказал Сучков. - А меня от своих обязанностей уволь, я пока стол буду готовить. Закусон и все остальное. Братва вот-вот будет. Рыбой-то своей могу пользоваться?
- Государственной, - сказал Михаил. - Пока пользуйся, а вернусь, составим акт - тогда нет. Лодку я возьму на съем.
* * *
Левое бедро после перевязки чуть ныло. Михаил вытянул ногу, устраиваясь на новом хрустящем диване… В кабинете директора прииска все было новое: шкафы, стол, стулья, диван, телефон. Стены сверкали потеками смолы, до головокружения пахло хвойным лесом - запахом для тундры необычным. В широкое окно хорошо видно строящийся соседний дом. Девчата в комбинезонах таскали раствор по сходням. Почему его всегда таскают девчата?
Афалов положил телефонную трубку и сказал:
- У нас на этот сезон одни вскрышные работы планировались. Ну а план на то и план, чтобы его корректировали. Вот и приказали запустить четыре установки, а на отстойники деньги будут только после нового года. Вот крутим, без них, сам знаешь, какой у нас металл. Государственное дело.
- А у меня частное. Купец Халявин и компания.
- И у тебя государственное, - кивнул Афалов. - Посему мы тут с ребятами покумекали насчет выхода. Сейчас поедем, посмотришь. Как нога?
- Нормально, - Михаил кивнул. - Доктор у вас хороший.
- В милицию звонил?
- Да я и сам вроде милиции. С какими фактами? Засмеют.
- Факт веский - стрельба в представителя власти.
- Мой нарушитель, мне и искать, - сказал Михаил и вспомнил: "Не поймал, а случайно наткнулся". Вздохнул, помолчал, потом добавил: - У вас тут наши внештатники, отделение общества охотников и рыбаков. Вначале там гляну: фотографии есть, документы.
- Ладно, - Афалов встал. - Поехали смотреть наш "Светлый".
* * *
Хозяин балка ушел, пока Михаил спал, устав от первого пешего весеннего маршрута и розыска сетей.
Раз удрал, значит, соврал, понял Михаил. Соорудил на скорую руку чай и пошел догонять беглеца. Догнал почти у трассы.
- Отвяжись, инспектор! - всхлипывая и задыхаясь, кричал Сучков. - Добром пока прошу - отвяжись! Стрельну!
Несколько раз он падал. Суетня, бесконечные крики с матом и угрозами сбили беглецу дыхание, и нормальным походным шагом, когда с каждым пройденным километром кажется, что силы только прибавляются, он уже идти не мог. Где скользя в подтаявших суглинках, где торопливой рысью, взмахивая руками, спешил он к трассе. До нее оставалось километра два. Михаил уже слышал автомобильные моторы и постукивание тракторных дизелей, когда Сучков снова упал, и по тому, как он раскорячился, как приподнялся на руках и стал смотреть назад, Михаил понял: выдохся беглец, быстро не встанет. Их разделяло метров семьдесят. Вот и все, подумал Михаил, но тут же увидел, что нет, не все: Сучков потянул с плеча ружье. Выстрелит? Нет. А вдруг? И спрятаться негде. Да чего прятаться, надо просто остановиться, и Сучков опустит ствол. И разойтись, как он просит, "добром"… Нельзя остановиться. И нельзя прятаться. И нельзя расходиться таким "добром". Тогда все сразу одним махом псу под хвост: убеждения, совесть, долг… Высокие слова, а тут… жутко. Вот оно, оказывается, как - под наведенным стволом! Михаил медленно разделился на части. Отдельно руки, отдельно ноги. Всю жизнь они управляются подсознательно, никто ведь всерьез не скажет: "Давайте, ноги и руки, догонять браконьера". Человек скажет "надо догнать", и от этого решения пойдут команды уже из подсознания ногам и рукам. А тут вдруг мозг потушил все остальные мысли и принялся командовать персонально: правая нога - не деревенеть, левая сюда, правая - не поскользнись, вперед, вперед… Руки, спокойно, не тянуться вверх. Да, там лицо, от пули оно не прикрыто даже символически - одеждой - нет и такой призрачной брезентовой защиты. Спокойно, руки, лицо должно быть открыто. Чтобы этот подонок видел, что его не боятся. Пусть убедится, что оружие не страшно.
Ружье дрожало в руках Сучкова, ствол плясал и прямо прыгал, а Михаилу казалось, что он неотрывно смотрит ему в глаза. Не может долго продолжаться это противостояние черного блестящего кольца и глаз. Не так просто - выстрелить в человека. Еще десяток шагов - и опустит. Не посмеет… Посмел!
- Богом прошу, инспектор, отцепись! - захрипел Сучков. - Отцепись, падла… На-а-а!
- На-а-а! - дикий крик ударил Михаила не в уши, а в глаза. Наверное, потому, что в тот же момент ствол ружья пыхнул серым росчерком дыма. А выстрела он вообще не услышал: весенняя тундра растворяет такие звуки в двадцати шагах от источника, уносит их куда-то ввысь, а потом в километре и даже дальше бросает снова на землю, барабанит в скалы, глухим коротким шелестом сыплет по кустам.
Еще четыре патрона, мелькнула мысль, и Михаил вдруг отяжелел и опустился на мох. Ноги перестали слушаться. Оглушительная тишина повисла вокруг. Испугался, испугался! - злорадно завопил кто-то в сознании. И сразу за этим воплем Михаил ощутил боль в ноге. Попал? Да, попал Сучков. Нет, не испугался, просто - ранен. Так он и подумал в тот миг: "просто" - словно это случалось с ним много раз.
- Дождался, гад?! - завопил Сучков. - Сам лез, сам! Я тебе все оставил, все, а тебе и свободу забрать надо?! Сука ты, сука, до чего довел мужика, опять в колонию, да? - Он бросил ружье и, мотая головой, закачался, замахал руками, стуча в грудь, по плечам и шее.
Истерика, понял Михаил. В таком состоянии человек на многое способен. Но второй раз стрелять не должен: задачу-то свою выполнил - остановил погоню…
Однако сегодня у меня что-то много просчетов, подумал Михаил. Остережемся… Он сбросил рюкзак, выложил с его дна, из-под запасной одежды, кобуру наверх и принялся стягивать сапог.
- А из пушки чего не палил? - глухо спросил Сучков. - Верняком ведь таскаешь. Испугался, начальнички не погладят? Ну, ж-живи, рыбий сторож… - Он подобрал ружье и медленно зашагал к трассе. Шагов через двадцать остановился, посмотрел, как Михаил бинтует ногу, и пошел, уже не оглядываясь.
Рана больше походила на глубокую царапину, но пришлась по мышце, и Михаил ковылял до трассы часа три. Конечно, Сучкова и след простыл: машин на трассе много. Вот теперь и выступай с заявлениями. Ухмылочки пойдут, хихиканья - проспал браконьера. Буквально. И потом - кому заявлять? Сам инспектор рыбнадзора, самому и дело в руки: нарушение правил рыболовства… Ох, напортачил в самом начале сезона. Первый клин комом? Малое утешение… Ружье на стене висело, записать бы номер… Да что вспоминать неиспользованные шансы. Теперь ищи встречи…
* * *
- Не хватает людей, - вздохнул Афалов, подкручивая баранку. - Шофера вот послал на промывку. Почитаешь литературу - диву даешься: как это раньше на Руси тьма народу была бездельного, скукотища, занятия никакого целым миллионам. Тратили их в войнах, шастали они по тайге, чтоб с глаз долой. А сейчас население намного больше, но все равно не хватает. Особенно дельных людей. С ними, на мой взгляд, просчеты у нас в воспитании. Гоним "на-гора" безликую серость, человека на должность бригадира в этом потоке искать надо. От лавины запретов, видно, еще с яслей: то нельзя, это неможно… Ладно, иди смотри нашу новинку, а я на полигоны забегу.
Михаил вылез из машины, огляделся. Узкий распадок напротив перехвачен дамбой. Там в образовавшемся озерке удерживается паводковая вода - "хлеб" промывочных установок. Оттуда ее по водоводам качают на агрегаты, где моют пески. Там вода забирает глину, "обогащается", даже на глаз становится вязкой. Пусти ее в речку, глина моментально затянет места кормежек, нерестилища. Выгонит из чистых струй кислород, в океан огромным желтым языком поползет и там жизнь слижет на многие километры. Поэтому с промывочных агрегатов она должна поступать на фильтровку, поначалу хоть в самый примитивный отстойник. А его и не видно. Приборы вон крутятся, а отстойника нет. Надо на ручей глянуть.
Ручей Светлый петлял по дну долины и неожиданно был до удивления чист. Как это они ухитрились? Михаил медленно побрел по косам и наконец увидел: с пойменного уступа, сквозь лишайники, мхи и траву, в Светлый сочились многочисленные ручейки. Текли они с пологого склона, бледно-зеленого от молодых побегов пушицы.
- Вот тебе естественный фильтр, - прозвучал сзади голос Афалова. - А этот склон нам все равно вскрывать в будущем.
Михаил зашел в ручей, достал флягу и наполнил водой. Воздух, дрожа, струился над долиной, неназойливо гудели первые комары, журчала вода, звонко шлепались в нее чистые ручьи. Что же, для начала пусть так.
- На этот сезон - согласен, - сказал Михаил.
- Деньги будут с нового года. - Афалов кивнул. - Сделаем.
- Вы родились и выросли в деревне? - спросил Михаил.
- Да, из староверов с реки Оби. - Афалов засмеялся. - Жили тесно по деревенькам, а вот шуганула нефть - побежали по России… Сначала в институт, да… Я вот что заметил: проблемы охраны природы сейчас понимают и принимают почти все нормальные люди. Но кондовые горожане делают это как-то больше умом, а сельский житель - сердцем. Но лишь от ума - маловато. Ум больше тяготеет к плану…
- Да, - согласился Михаил. - Нужен синтез, только тогда и решим проблему. И железная дисциплина. Все у нас хозяева, всего, когда надо взять, а вот найти ответственного за то, что берется незаконно, - почти бесполезно. Кому охота отвечать за какое-то озерко или речушку тут, на Крайнем Севере, если человек живет тут временно, вербованный на три года. Взять из такого ручья - это пожалуйста, это мне хорошо, а дальнейшая судьба - да плевать, я скоро уеду и никогда его не увижу. У меня дом вон - на Днепре. К сожалению, не каждый еще способен всерьез воспринимать неразрывность природы, понять, что Волга, Днепр и этот ручей Светлый - одна цепочка жизни. Оборви тут - завянет и там. Вон беглец мой так объяснил: рыбы тут "мильен", бульдозером сто лет греби - не выгребешь, а мы надолго не задержимся. Примитивно, недалеко, но примитив особенно понятен мещанину, а его у нас словно специально последние двадцать лет плодили.
- Это точно, - согласно кивнул Афалов.
Они помолчали, глядя вокруг. Грело белое солнце. С ивовой ветки смотрела блестящим глазом желто-зеленая пичуга. Михаил почувствовал, как между ним и Афаловым протянулись робкие нити первой обоюдной симпатии, часто рождающейся на фундаменте единомыслия.
- Не тайга, но красоты не меньше, - сказал Афалов. - Может, оттого тянет здешняя природа, что человеком почти не тронута? Себе на погибель тянет. Трогать мы еще ох как не обучены…
- Чуть не забыл, - сказал Михаил. - С внештатниками я поговорю, но и вас попрошу: вон за тем кряжем речка Теплая течет, на ней цепочка зимовальных ям. В ямах лов запрещен любой снастью. Поселков дальше нет, поэтому о любом транспорте в ту сторону прошу сразу сообщать.
- Последим, - понял Афалов.
Из конторы Михаил позвонил в райисполком, секретарю Тыны. Рассказал о балке с рыбой, дал координаты. О выстреле умолчал.
- Како! - удивился секретарь. - Гора рядом, как блюдо - Кэмэнэй! Так? Там недалеко и моя бригада олешек пасет. Сейчас буду говорить геологам, они летают много. Заберут сегодня же.
После беседы с Тыны Михаил пошел в местное отделение общества охотников и рыболовов. Вместе с председателем просмотрели документы. На фотографиях Сучкова не оказалось, председатель на словесное описание нарушителя покачал головой: нет, не наш. Да и не имели еще местные пятизарядок.
- Ищите по другим предприятиям, - сказал председатель.
* * *
Подножия сопок таяли в ночных тенях. На южной гряде по снежникам горели солнечные полосы.
Впереди и сзади шли новенькие "Уралы", выкрашенные оранжевой краской. В кузовах бочки с оловянным концентратом. Путь их из райцентра Пээк морем на материк. Водитель всю дорогу расспрашивал о работе инспекции. А когда узнал, что Михаил один на такой район, - не поверил.
- Чего тут одному делать?
Михаил пожал плечами:
- Вакансии есть, но людей, "больных" природой, трудно найти. Пока. Сочувствующих, правда, много. Помогают.
- Вам народ нужен - ух! - Шофер энергично мотнул головой. - Не каждый, конечно, сможет.
- В любом деле народ нужен "ух"! - Михаил усмехнулся. - Каждое дело не каждый сможет.
- Это правильно. Но все равно браконьер - человек особого рода. Опасный.
- Я смотрю, ты тоже ружьишко с собой возишь, - Михаил поправил приклад дробовика, все время вылезавшего из-за сиденья. - А охота сейчас запрещена. Значит, ты тоже по закону - браконьер, "человек особого рода, опасный". Так?
- Да… ну-у, - смутился водитель. - С весны, с гусиного лёта валяется. Выгрузить недосуг: из рейса в рейс, замотался. Да и что эта берданка: вот у меня приятель из совхоза на Вальхыркае, механик Солошко, так тот зимой в рейсы автомат берет, дружок ему с тамошней полярки, Гуркин, выдает. Они его "фоторужьем" называют - хы! Вот то - да-а… А я…
- Будешь в отпуске, - перебил Михаил, - загляни на любой завод: стоят у станков ружья? Рабочее время и место - не для охоты. Так что приедешь домой - выгрузи. В следующий раз заберу.
- Выгружу, - с готовностью согласился водитель. - Да у нас на автобазе, почитай, у каждого в кабине… Оберечься-то надо. Зимой, бывает, заметет - часами попутку либо аварийку ждешь. А кругом медведь шастает, росомаха.
- Да, - сочувственно кивнул Михаил. - Грызут прямо на глазах. Каждый месяц десятками останки хороним. Кровь и слезы. Так?
- Го-го! - хохотнул водитель. - Скажешь, тоже. Но все может…
- Не может. Медведь зимой спит, росомаха к живому человеку никогда не подойдет. А объявится раз в десять лет шатун, оленеводы сразу примут меры. До вас он…
- Глянь! - водитель вдруг застучал в стекло. - Олени!
Наискосок от северной гряды сопок по лысому щебнистому склону бежала важенка с теленком. Они явно хотели пересечь трассу. Длинноногая, серо-голубая, со светлым подбрюшником, важенка шла крупной рысью, грациозно выбрасывая копыта. Одним глазом она косила на вереницу машин, но бега не сбавляла.
Совсем молодая мама, дикарка, определил Михаил. Все она видит и слышит, а идет напролом. С чего бы? Он распахнул дверь, пригляделся. Над оленями висели плотные темные облачка. Гнус. Еще днем комар был редкий, лип по одному, а вот к вечеру высыпал густыми клубами. Теперь месяца полтора жизни зверью не будет. За трассу ведет чадо важенка, к южной гряде сопок, спасаться от гнуса на снежники. Подожди минуту, пройдет колонна…
И оленуха словно услышала его мысль. Остановилась метрах в пятидесяти от дороги. Теленок сразу ткнулся мордочкой под брюхо, к вымени.
Важенка стояла наготове, вытянувшись вперед. Малейшая тревога - мгновенный прыжок.
Машина Михаила почти поравнялась с ней, когда идущая впереди тормознула, дверца раскрылась, и из кабины высунулся тонкий ствол.
- Стой! - крикнул Михаил.