- Поработаю зиму, а потом опять учиться, - сказала Лелька. - Ой, все поселковые собаки!
Навстречу по берегу шагал Генка с четвероногой свитой. Подошел, удивленно посмотрел на Лельку, затем сказал:
- Здесь, оказывается, и цветы произрастают. "Гвоздики алые, багряно-пряные…"
Лелька вспыхнула и растерялась. Это был первый комплимент в ее жизни, услышанный не от учителя или одноклассника, а от взрослого постороннего мужчины. Неуклюжий, правда, но все же.
- Это свободный человек, землепроходец, создатель вечных монументов - Геннадий Нагишев, - не заметив ее смущения, представил Генку Михаил.
- Какой титул! - Лелька пришла в себя, глаза засветились любопытством и коварством: - Почти как "Всея Руси, Псковския и т. д."
- Всея, - развязно подтвердил Генка. - Чем плохо?
- Ничего, но старомодно, да плюс примитивная песенка, - неожиданно выпалила Лелька.
Глаза у Генки округлились.
- Я же комплимент…
- Первый раз прощаем, - великодушно сказала Лелька и пошла дальше. Генка очнулся и восхищенно спросил:
- Где она… царствует?
- Соседка. Поедем с нами на острова по грибы? Ты со смены?
- Да. Поедем. На острова, на Марс, на Солнце… - Он смотрел вслед Лельке.
Грибов оказалось много. Они в изобилии торчали на щебнистом, затянутом лишайниками склоне единственной островной сопки. Люди веером разбрелись от берега, постепенно исчезая за многочисленными увалами. Генка кружил рядом, потом тоже исчез. Михаил и Лелька постепенно пересекли остров и вышли к веренице небольших озерков вдоль северного берега. Края озерков густо поросли полярной осокой, вокруг лежал кочкарник. За озерами остров оканчивался крутыми песчаными обрывами. Дальше мерцал зеленый океан, закрытый у горизонта фиолетовой дымкой. Из нее выплывали розовые льды.
Лелька поставила уже полную корзину, вздохнула.
- Ах, как тут легко и просторно! - она поднялась на цыпочки, широко раскинула руки и выгнула спину. - Я - птица! - крикнула она. - Сейчас улечу в чертоги Снежной королевы! О-о, меня уже зовут! - Она повернулась в сторону озер. Порыв ветра принес оттуда пронзительный птичий крик. - Слышите? Это гуси, да? У них наверное, уже есть птенцы. Вы говорили, они приветствуют появление детей криками восторга.
- Это не восторг, - Михаил насторожился. - Это тревога. Ты отдохни, я сейчас вернусь.
Забравшись на бугор, он посмотрел вокруг. Метрах в трехстах, у дальнего озерка, метались крупные белые птицы. А рядом с водой на корточках сидели люди. Там же гнезда! Нашли время рассматривать! Михаил бросился к ним, на ходу обдумывая, как поосторожнее увести людей от берега. Но то, что он увидел, потрясло его и заставило забыть всякую осторожность. Между мужчиной и женщиной, одетыми в ватные костюмы и болотные сапоги, лежала горка яиц. Женщина брала по одному и стукала о камень. Потом они вместе склонялись к разбитому яйцу, рассматривали его содержимое и отбрасывали в сторону. Сбоку на кочке сидел мальчик лет пяти.
- Что вы делаете?! - задыхаясь от отчаяния и ярости, крикнул Михаил. - Варвары! Прекратите немедленно!
Взрослые подняли головы и уставились на него. В глазах мужчины вспыхнуло удивление и тут же сменилось сомнением. А женщина, держа в руках целое яйцо, спокойно осмотрела Михаила и спросила:
- Что случилось? Чего вы прибежали, орете?
- Положите… сейчас же… - Михаил вырвал из ее рук яйцо.
- Вы что, очумели? - Она выпрямилась. - Это яйцо, их тут много. И на еду они не годятся, нечего орать.
Михаил глянул на кучку разбитых яиц. Во всех были еще не ожившие, но уже сформировавшиеся пуховички. Три-четыре дня, и они, продолбив скорлупу, глянули бы на мир…
- Я… я устрою выставку, - яростно сказал он. - В поселке, прямо на улице… Разложу эти яйца и… и… - он задохнулся, но проглотил тугой ком… - и напишу над ними фамилию убийц, вашу фамилию… и ваши фотографии… исполком буду просить, чтобы вас лишили права жить на Севере… Ни один зверь не додумается уничтожать так… так живое…
- Ой, какой ужа-ас! - из-за спины Михаила высунулась Лелька, встала на колени и тронула пальцем выброшенного из скорлупы распластанного птенца. Помутневшими от слез, наполненными страхом и болью глазами она обвела взрослых, но ей ничего не сказали тупое лицо женщины и упрятанный в землю взгляд мужчины. Тогда она в естественном порыве повернулась к ребенку: - Тебе не жалко птенчиков, мальчик?
- Это все мамка… Яишню… - неожиданно громко сказал мальчик и так глянул на женщину, что Михаил вздрогнул.
Но мать не увидела этого взгляда. Узенький лобик ее был прикрыт выпущенной из-под платка челкой, между бровями темно золотилась искусственная родинка. Что скажешь ей и что она поймет? Что там, какие мысли шевелятся под этой импортной кляксой? Вон даже ненависть, вспыхнувшую во взгляде сына, проглядела. Попробуй верни теперь его любовь… Нет, так нельзя. Надо без ребенка, без его кричащих глаз. Он же не простит мать.
Михаил вздохнул, стараясь притушить напряжение:
- Пойдемте.
- Что - пойдемте? - по лицу Михаила женщина вдруг поняла, что вокруг нее собирается какая-то гроза. - Куда - пойдемте? - Она резко уставила руки в бока и разом затрещала, словно кто-то внутри ее черепной коробки дернул скобу, удерживавшую язык. - Права покажь, потом командуй! Командир-начальник выискался! Много таких кругом шляется, ни вздохнуть, ни повернуться рабочему человеку даже и на своем личном, заработанном потом и горбом отдыхе! Ну, покажь, покажь! Я тебе устрою фотографию, я в райком пойду, не позволю, чтобы над рабочим классом изгалялись всякие начальнички без справок и роду-племени! Я тебя сама так зафотографирую - мать не узнает…
- Молчи, дура, - вдруг хрипло сказал мужчина. - Милиция это.
Видел, наверное, где-нибудь по службе, решил Михаил. Должность только перепутал.
Он положил уцелевшие яйца в полу штормовки и пошел к гнездам. Когда вернулся, Лелька бережно собирала пуховичков и укладывала в корзинку, на грибы. Рядом стоял Генка Нагишев, вечно веселый свободный человек. Но сейчас лицо его не светилось весельем. Печать изумления и растерянности лежала на нем, и смотрел он так, словно не мужчина и женщина стояли рядом, а что-то возникшее в результате кошмарной неземной эволюции: слон с пастью крокодила или кошка с хоботом. В руке его висел цветами вниз букет полярных маков.
Михаил глянул на понурившегося мужчину. Тот стоял недвижно, на лице стыла деревянная улыбка, и лишь большие крепкие руки в мозолях, с синеватыми полосками у коротко стриженых ногтей, на сгибах фаланг и линиях ладоней - руки металлиста - то прятались за спину, то вертелись перед животом. У верстака, конечно, каждую секунду знали, что делать, а тут оказались лишними, даже вредными, руки рабочего человека.
Михаил взял корзину и опять сказал:
- Пойдемте.
- Лодка у нас, - мужчина, очнувшись от оцепенения, кивнул в сторону близкого обрыва. - С прииска мы, с "Вылкынэя".
Прииск стоял тоже на берегу океана, в сорока километрах от районного центра.
Они спустились вниз. Сверкала прибойная полоса. Носом в песок уткнулась новенькая лодка "Прогресс" с новеньким "Вихрем" на корме. Видно, первый выезд. Мальчишка, конечно, был в восторге. Как чудесно мог бы кончиться этот выезд для него. Память на всю жизнь, бесконечные рассказы. Но навсегда останется темный штрих, из тех, о которых люди предпочитают молчать всю жизнь, с таких-то лет… Может, бросить все и уйти? Ну их к черту, и так запомнят. Сын не даст забыть. Позову Генку к себе. Нажарим грибов. Отдохнули…
Тень скользнула по песку у ног. Михаил поднял голову. Отливая в лучах солнца голубым серебром, над ними кружил гусь. Смотрит, что еще натворим… Одна из первых робких попыток канадского гуся вернуться на материк после долгого перерыва… Нет, нельзя бросать. Делай дело, а сердце на замок. Сегодня пожалеешь, завтра они вернутся с компанией. А сына дома запрут. Такие люди разумную жалость принимают за слабость…
Уже у самого поселка Нагишев осторожно положил букет на колени Лельке.
Когда лодка замерла у берега против инспекции, Лелька встала, и лепестки посыпались на дно, а букет упал за борт. Она выпрыгнула на берег и исчезла за крайними домами. А Генка долго смотрел, как колышет прибоем стебли маков, потом побрел за задержанными в инспекцию.
Закончив с актами и отпустив горняцкую семью, они пошли домой. Пустые улицы плавали в голубых сумерках, над головами зеленело небо. Окунувшись краем в красные воды океана, дремало на волнах белое сплющенное солнце. Генка был тих и задумчив.
Агитация
Солнце висело над горами. Небо пылало жаром. Михаил и Генка лежали в розовых зарослях иван-чая. Пахло медом, над головами гудели шмели, какое-то невидимое создание трещало голосом кузнечика, недалеко посвистывал конек, а чуть ниже, под бугром, шептал свои древние фантазии ледяной ручей.
Недельный маршрут в неизвестные еще инспектору горные углы района закончился. Час назад они вышли сюда, к цепи холмов, огораживающих с севера Ичунь, большую речку. Теперь предстояло спуститься по ее долине к океану и навестить рыбалки любителей.
За маршрут дважды встречали оленеводов, и они помогли уточнить карту зимовок рыбы, а бригадир Рультын рассказал о горном озере Тинтинин - Ледяном и о речке с тем же названием, текущей рядом. Потом привел, показал. Михаил был ошеломлен: дно реки казалось черным от огромных косяков. Радужной лавиной бросалась рыба на крючок с комаром.
- Ну и красота! - восхитился Генка.
- Ручьевая форель? - Михаил долго вертел в руках одну из рыб, выловленных на уху. У нее была почти черная спина, золотисто-желтые бока и брюшко. По спине оранжевые пятна, по бокам и брюшку - розовые, крупные.
- Гена, возьми блокнот, помоги описать, - Михаил обмерил и взвесил рыб, продиктовал окраску: - Видишь, какая чехарда - признаки ручьевой форели, но ее на Чукотке нет. По крайней мере, так утверждают справочники.
- А что, авторы лазали по этим речкам? - спросил Генка.
- Едва ли… - Михаил еще раз повертел рыбку, приоткрыл жабры. - Если это ручьевая форель, то ее прародитель - кумжа, которая нерестится в ручьях и которой на Чукотке… тоже быть не должно. Это европейская рыба, человек ее акклиматизировал недавно в Северной Америке. Может она оттуда за полсотни лет попасть к нам? Вообще, два рода - настоящие лососи и гольцы - пока лес в ихтиологии темноватый. По ним самые сильные споры, самые густые туманы. Научные, я имею в виду. Но для нас с тобой сейчас ясно одно - эта речка должна подлежать особой охране. Рультын, а что с озером?
- Там Лыгиннээн живет, голец, - сказал бригадир. - Весной идет в море, осенью обратно. Еще там живет Кимгин, никуда не ходит, только в северный ветер сильно бегает, рвет сетку, много жрет. Вот такая рыба Кимгин, - Рультын взял плавниковый прутик и нарисовал на песке огромную рыбу, внешним видом похожую на симу, как ее помнил Михаил.
- И размером такая?
- Да, - кивнул Рультын.
Михаил не стал ничего уточнять из деталей рисунка… Он знал, что все чукчи умеют рисовать и очень точно передают именно мельчайшие детали предмета. Он достал рулетку и смерил рыбу целиком, без всяких правил: от кончика рыла до кончика верхнего луча хвоста оказалось сто пятнадцать сантиметров. Значит, по стандартным мерам - около метра.
- А расцветка?
- Там зеленая, - Рультын хлопнул прутиком себя по спине. - Пузо совсем красное, везде такие пятна, - он похлопал по рукаву кухлянки. Оранжевые, значит, пятна.
- Ихтиологов будем на следующее лето вызывать, - сказал Михаил. - Пусть разбираются. А пока главное - охрана.
- Недавно совсем близко трактор с балком ездил, - сказал Рультын.
- На балке над дверью ничего не приметил? - с тайной надеждой спросил Михаил.
- Крыло Вэлвына, ворона, - сказал Рультын. - А рядом другое - Тэкыл, совы. Совсем недавно сову убили, чистое крыло.
Они! Михаил от такой удачи даже дрогнул, но тут же одернул себя. Увидеть в тундре - полдела… четверть дела… даже меньше. Сам в этом балке чай хлебал, сны смотрел, а толку? И уже спокойно спросил:
- Где видели балок?
- Стоял на речке Мэлетвээме, - Рультын махнул рукой на восток. - Отсюда день идти. Нас увидели, сети убрали, уехали.
- Куда, Рультын? Куда уехали?
- Ынкри, - Рультын опять показал на восток. - Туда. Наверное, на прииск. На "Ичуньский".
- Та-ак. Гена, карту. Смотри, Рультын, вот Мэлетвээм. Заячья…
- Тут, - уверенно ткнул пальцем бригадир в крутую петлю среднего течения реки. - Поехали сюда. - Палец его пополз к низовьям, где Мэлетвээм впадал в Ичунь. А в верховьях Ичуня - прииск "Ичуньский". На западе долина выходит к океану. У океана Сучкову и его компании делать вроде нечего: там Пээк рядом, вдоль берега трасса, рыбалки райцентровских организаций. На каждом шагу люди, а для Сучкова с его приметным балком они - свидетели. Нет, он ушел на "Ичуньский", а оттуда дорог много. Или там? Что ж, будем и гадать и искать. И уже вслух Михаил сказал:
- На прииске его надо смотреть. Для начала.
- Слушай, - спохватился Генка. - А легенды, что нам рассказывали внештатники, не об этой ли речке Ледяной? Совпадает.
- Да-а, совпадает.
Сучков искал эту речку, да Рультын помешал? Откуда данные? Да кто-то из пастухов польстился на выпивку - и весь сказ.
Перед маршрутом в горы они были на "Ичуньском" с лекцией и кинофильмом. Там внештатные инспектора и рассказали им о легендарной реке, в которой якобы воды из-за рыбы не видно. А я еще посмеялся, вспомнил Михаил. Так-то, дорогой инспектор: основа легенд факт.
* * *
- К-и-и! - выплыл из небес ленивый голос. Над цветами возникла Генкина разомлевшая физиономия:
- Канюк, а? И не лень по такой жаре орать.
Температура в последние дни держалась под тридцать. Долина, посреди которой они устроились на отдых, млела в густых струях испарений.
- Ехать надо, - сказал Михаил, раскидывая руки.
- Ага, - Генка вздохнул. - Знаешь, что я подумал? Поставить на этом бугорке избу из сосновых бревен и пожить годик-два. Просто так пожить, чтоб кирпичная печь, дрова…
- Можно, - согласился Михаил. - За водой с коромыслом, для охоты берданку со стволом, прикрученным проволокой… Как в кино… - Он обвел взглядом бугор. Выше зарослей иван-чая на длинных стеблях качались желтые цветы арники холодной, похожие на солнце, каким его рисуют дети. Почему холодной, кто назвал? Они кажутся лохматыми и очень теплыми.
- Смотри-ка, - шепнул Генка.
Михаил повернулся. В трех метрах, на газете, служившей им столом, грызла галету евражка. Дожевав, она настороженно глянула на Михаила, сунула за щеки два куска сахара и побежала к норе, но метрах в пятнадцати застыла и уставилась на людей. Щеки опали, на мордочке возникло изумление.
- А сахар быстрорастворимый! - назидательно сказал Михаил.
Они долго смеялись над евражкой, потом Генка собрал кружки, вылил остатки чая на пепел костра: - Едем или начнем избу строить?
- Отложим, пока сосна вырастет, - пошутил Михаил.
- Ули-ли! - тревожно сказал на том берегу крупный темный кулик. Михаил встал, перебрел ручей. Кулик забегал в лишайниках, тоненько крикнул: "Пи!" - и, ткнув носом в шевельнувшийся комочек, отлетел. Мамаша беспокоится. Михаил разглядел птенца. Он лежал пластом, закрыв глаза. "Пи! Пи!" - тревожно попискивала мать, предупреждая - опасность рядом, не шевелись! Но птенец открыл один глаз и дернул крылышком. Плохо слушается. Значит, торчать ему в острых зубах, если забредет сюда песец.
- Олени, что ли? - спросил от вездехода Генка. - Глянь.
У подножия холма, замыкавшего долину с юга, двигалось стадо из шести важенок и четырех телят. Седьмая встреча на маршруте с дикарями. Все больше их становится: волка крепко выбили. Олени двигались короткими рывками, тыча носы между кочек.
- Грибы собирают, - сказал Михаил. - Любимое лакомство летом. Домашние в грибную пору даже из стад убегают. Самое тяжелое время для пастухов: грибы, жара, гнус… А там что? - он заметил движение недалеко от отставшего теленка. - Смотри: лиса…
- Вижу, - шепнул Генка. - Неужели она может оленя…
Лиса пропала в траве и вновь появилась за большой кочкой метрах в тридцати от теленка. Дальше все открыто, не проползешь. Тогда лиса осторожно выставила над кочкой кончик распушенного хвоста. Тихо повела им вправо, влево. Теленок заметил необычный "кустик", склонил голову набок, понюхал воздух. Ничего страшного. Но что за диковинка качается? Надо глянуть ближе. Не уходить же от тайны. Он сделал шаг. Кустик продолжал качаться. Еще шаг. Пробежка. Шаг…
Из-за кочки взлетела рыжая молния. Теленок рванулся назад, зацепил копытце и смешно, по-собачьи, сел. Это спасло его: не ожидавшая падения жертвы лиса пролетела чуть выше. Она еще находилась в воздухе, а теленок уже прыгнул к матери. Та тревожно фыркнула, и стадо понеслось вверх по увалу.
Лиса, проводив оленей взглядом, косо глянула вокруг: никто не видел конфуза? Нет? Ну и хорошо. Тоже переполошились - пошутить нельзя! Бегите, пожалуйста, у меня своих - дел хватает.
- Повезло нам крупно. Гена, - сказал Михаил. - Я вроде давний тундровик, а тоже первый раз вижу такую охоту. И, выходит - нелегок хлеб насущный у зверья.