Дождь кончился и подруги снова засобирались. Получив благословение в дорогу, они вышли из скита. Дождь то усиливался, то становился тише, но это не влияло на настроение подруг. Всю дорогу до Вешково женщины наперебой делились своими впечатлениями. Не забыли и о хересе, – забавно – ещё бы, в такой глуши, да ещё и в святом месте.
В Вешково, в ожидание автобуса устало присели на скамейку.
– Так долго собирались, и вот уже всё позади, – философски и как будто с сожалением заметила Тамара.
– Да, – согласилась Ирина и добавила: – Но воспоминания-то останутся.
– Ещё бы! На меня огромное впечатление произвела встреча с отцом Дмитрием. Для меня она стала откровением. Я впервые почувствовала присутствие Святого духа. Он говорил проникновенным голосом священника. А какой тембр у него завораживающий!.. Отец Дмитрий убедил меня в том, что непременно надо молиться!
2012 г.
Яблочная осень
23 октября. Осень подарила солнечное утро, радость пробужденья и желанье жить; снова жить дорогой, но не той, что изнуряет в пробках городских.
Захотелось из города на денёк ускользнуть, выходиться, продышаться, насладиться красотой нашей северной природы, увидеть её краски, услышать её звуки.
Финляндский вокзал. У платформы стоит электричка и ждёт пассажиров, она дрожит в нетерпенье: ей, как и нам с Ольгой, хочется поскорее отправиться в путь. И вот уже за окном проносятся городские кварталы и всё чаще мелькают деревья и кусты, отмеченные красно-жёлтыми вкраплениями. Неожиданно возникнут хоровод веснушчатых берёз или ряд рябин брусничникового вида с ягодами. Сидя в электричке, без труда можно заглянуть на любой приусадебный участок. С высоты всё выглядит красочно, даже если увидишь невзрачные дома, убогие сараи или покосившиеся заборы.
Мы прибыли в посёлок Невская Дубровка. Тишина и в воздухе и на земле, неспешность одиноких прохожих, немногочисленность машин.
Тропа, ведущая к Неве, пролегла между разрушенных, заброшенных сараюшек и погребов. Яблоня-дичок сбросила свои мелкие и бледные плоды под ноги прохожим и те втоптали их в грязь. Пахнет не только прелыми яблоками, но и пожухлой травой, тянет сыростью. И хотя на небе светит солнце, ощущение, что мы попали в тёмный угол мрачного инобытия.
Стало грустно и захотелось подвести итоги своей жизни.
Но вскоре мы оказались на крутом берегу Невы, и сразу рассеялись в воздухе мысли о грустном. Дышится легко, небо безоблачно, воды могучи, волны сильны; то сухогруз пройдёт, то катер промчится. Жизнь продолжается!
Погуляв по берегу, вернулись в посёлок. Его панельные дома нашего внимания не привлекли. А вот частный сектор пестрил разнообразием архитектурных стилей домов и соответствующих им заборов: иные – неказистые, ветхие, деревянные; кое-где сетка-"рабица". За заборами выше человеческого роста иногда видны только крыши коттеджей и верхушки сосен. Хорошо ещё, что здесь сосны всё же значительно выше материального благополучия. В городе такого уже и не встретишь.
И вдруг мы увидели яблоню – над высоким красным забором на фоне голубого неба, её крона, щедро усыпанная красочными плодами, выглядела потрясающе. Ради этой яблони уже стоило приехать сюда. Прекрасным будет фото! Мне захотелось попросить у хозяев разрешения сделать ещё несколько снимков этой шикарной яблони. Но попутчица одёрнула меня, мол, нечего людей беспокоить. Я не стала настаивать, однако про себя отметила, что иногда мне всё-таки комфортней путешествовать одной. И вспомнилось, как однажды я ездила в Рождествено. Яблок в ту пору было тьма, но – все за заборами, – недосягаемы. А у меня вдруг появилось неодолимое желание сорвать с ветки яблоко, хрустко надкусить его, вкусить плода от древа познания, точно Ева в Эдемском саду. Тогда моё желание было без промедления исполнено, и я познала, что есть ещё на свете добрые люди. Завязался непринуждённый разговор с хозяевами дома, были и чай с пирогами, и пакет яблок с собой. То знакомство длилось несколько лет. Но тогда я была одна. А с другой стороны, известно же, что радость, разделённая с другим, возрастает вдвое!
11 ноября. Мы с Ольгой снова в дороге, в этот раз автобусом едем в Шлиссельбург. Утро тусклое, промозглое. Окна запотевают и почти невозможно разглядеть, что там, вдоль шоссе. Подруга, заметив, что сидящие на передних местах пассажиры спят, недовольно бурчит, мол, не ценят они возможность обозревать придорожный пейзаж. Ну, что поделаешь, у каждого свой интерес.
Шлиссельбург нам показался мрачным, неухоженным: особо удручающе выглядят дома довоенной постройки. На окраине посёлка на глаза нам попался участок дачный, весьма невзрачный; домишко летний, щелистый, ветхий. Оградой – сетка, ну и канава, что полным-полна водою, темнее ртути. В огороде – одинокая, корявая яблоня. Вкруг неё земля усыпана её плодами, многие из них схвачены прозрачным ледком, а некоторые ещё и припорошены снежком. Яблоки не потеряли своей яркой окраски, и кажется, что умерли они внезапно и во цвете дней. Понимаем: так суждено, непреложен закон природы, но всё ж озноб берёт от такой, бесспорно, живописной картины. Мы долго не могли отойти от этого ощущения. Но природа решила нас обогреть, день разгулялся. А когда мы возвращались в город, нам повезло: в автобусе сидели на первом ряду, наслаждаясь теплом и великолепным обзором.
Зима была долгой, то слякотной, то морозной. Иногда я рассматривала осенние снимки, и порой накатывала грусть и одновременно радость – ведь была она, красочная яблочная осень! Ах, написались бы стихи о том деньке! И стихи родились:
Небо украшая
красками зари,
радость предвещая
светом изнутри,
над забором красным
яблочный салют!
Даже в день ненастный
разноцветно тут.Яблочные детки,
что на верхних ветках,
явно занеслись.
Только жизнь есть жизнь -
яблоки высоко
до поры, до срока.
Я сделала подарочную страницу с этими стихотворениями и с цветной фотографией, обозначила место вдохновения: "пос. Невская Дубровка". Я то и дело представляла себе, как по осени приеду к хозяевам яблони, как они удивятся и обрадуются, – их яблоня воспета в стихах! И, конечно же, они угостят меня яблоками с той самой яблони.
И вот снова осень. Солнечный денёк. Я еду в Невскую Дубровку. Одна. А на душе как-то неспокойно, будто что-то не так, будто еду напрасно. Без труда отыскала знакомый забор. Над ним по-прежнему яблони крона, но в ней – ни единого яблочка! Возле калитки проросла трава. Похоже, сюда дано никто не наведывался. От соседей узнала печальную весть: хозяйка-старушка зимой умерла, а её дети сюда не ездят.
Ну, как же так?! Мои мечтанья-ожиданья не сбылись. Какая жалость! Предавшись предвкушению встречи, что согревало меня в морозы, позабыла я народную мудрость: "Человек предполагает, а Бог располагает". Огорчённая и разочарованная я пошла к дому моей знакомой, живущей на другой улице. С ней мы не виделись давно, но моему появлению она не удивилась, как будто знала, что приду. Обрадовалась, угостила яблоками. Страницу с фото яблони и стихами я с удовольствием подарила ей. Отлегло, отпустило, – моё послание обрело прописку по месту вдохновения, в Невской Дубровке.
2013 г.
Видение
Сын родился на Николу вешнего, и окрестили его, естественно, Николаем. Мать радовалась: Никола – чудотворец в народе почитается защитником скорым, крепким; помощником в опасностях и затруднениях. А ей и её сыну помощник был необходим – сына пришлось растить одной. Отца Коля так и не видел, тот сбежал ещё до его рождения. Мать не сетовала, порой думая, что может и к лучшему это: сын не наберётся дурного от отца (тот пил и во хмелю поганый рот имел).
Да разве убережёшь. Колька рос шебутным, вырос безответственным. Прыгал с места на место, кем только не работал: и проводником в поездах, и шофёром, и поваром…жениться не хотел. И хотя уже не раз становился отцом, но так им и не стал.
Мать переживала за "непутёвого", хотелось, чтобы всё было у него как у людей – семья, дети…Она часто ходила в церковь, подолгу молилась перед образом Николая-чудотворца.
И вроде помогло, остепенился сын. Женился. Уже несколько лет работает на стройке. Там и жену себе нашёл. Николаю с Валентиной дали комнату. Поначалу всё у них было хорошо. Мать приезжала в гости, радовалась. С ней они и в церковь ходили.
Но в последнее время у молодых пошли нелады меж собой. И матери хотелось думать – ведь, мать же! – на сноху; может она и праведница, но жизнь с ней не сахар и не мёд. Детей Бог не дал. И незаметно для себя Валя свой материнский инстинкт перенесла на мужа: детей надо воспитывать! И она "воспитывала" Николая регулярно и особо рьяно, когда он был выпивши. Только вот результат-то получился обратный: муж уже и на работу почти не ходил, стал деньги у жены потаскивать.
И почти каждый вечер Валя проводила в тревоге, поджидая теперь уже её "непутёвого": не подрался бы, не убили бы.
Чего она только не пробовала, что называется, и лаской и встряской… Она даже и сама чуть не пристрастилась к вину, покупая к ужину бутылочку, надеясь, что муж останется дома. Но, ни уговоры, ни скандалы, ни психбольница – ничего не помогло!
Мать переживала. Но чем она могла им помочь? Уповая на Бога, чаще стала ходить в церковь, и дома каждый вечер молилась перед иконой Николая-чудотворца, а молодым настойчивее наказывала не забывать о Спасителе, храм посещать. Но супругам было не до того, – их жизнь была наполнена борьбой друг с другом и "зелёным змием".
В тот осенний вечер Колька опять был пьян. Он всё приставал к жене – то в любви признавался, то на бутылку канючил. Валентина и не помнит, откуда взялся нож, которым она полоснула мужа по руке, но, увидев кровь, тут же остыла. Дала Кольке денег, и он ушёл. Наревевшись вдоволь и приняв какие-то успокаивающие таблетки, она уснула на диване.
Проснулась Валя от необычного света, бьющего в глаза. В недоумении она села. Протирая глаза, пыталась понять: откуда свет в углу, где и лампочки-то нет?! Огляделась – ночь, тишина; Колька спит на кровати не раздетый, в ботинках; а около серванта (в нём на полочку – иконки) во весь рост, в праздничном сияющем одеянии стоит… Никола-чудотворец!
Валентина опять и опять протирала глаза, щипала руку до боли, но Святой не исчезал. И вдруг она услышала из его уст: "Перестань заниматься рукоприкладством! Не тронь Николу, и всё у вас будет хорошо!"
Видение исчезло и в комнате стало темно. Валентина встала, включила свет, подошла к серванту, рукой потрогала стену около него – никого! "Надо же! Никто и не поверит, что мне видение было", – подумала она.
До утра Валя так и не уснула. Её удивлению не было конца: как же так – святой пришёл защищать этого пьяницу?! Видно, не зря говорят, что Богу милее один грешник, чем несколько праведников. Но тут её осенило: мать Коли постоянно молилась за сына; знать, велика сила материнских сердечных молитв, если сам Никола-чудотворец явился на помощь! И горько ей стало при мысли, что за неё и помолиться-то некому. Значит, надеяться – кроме как на себя – не на кого!
Стой самой ночи Валентина, хоть и ругалась с Николаем, но рук не распускала и даже не пыталась. А если он убегал к своим дружкам, сидела и читала молитвы, чаще других, псалом 90: "во время бедствия и при нападении…" и муж возвращался, цел и невредим.
А вскоре Николай сам захотел обратиться к наркологу. Когда же счастливая Валя с мужем вышла из диспансера, то Колька вдруг схватил её да так, что она сползла на грязный асфальт. И тут же, как будто опомнился: поднял жену, стал просить прощения, поцеловал, взял под руку, и они пошли дальше. Валентина даже испугаться, как следует, не успела и лишь подумала: "Это бес не хотел его отпускать!"
2004 г.
Накануне Крещения
"Кому живётся хорошо: коту да попу" – говорят в народе.
– Хорошо живётся попу…
Может быть, в городе, а в деревне каково мне да матушке? Уж 26 лет прошло, как меня определили на этот приход. Родом-то мы из Закарпатья, и не собирались здесь долго жить. Думали, отслужим года три и на родину уедем. С года на год ждали замену, а потом привыкли. Даже привезли себе кусочек родины – саженцы, прижились, они из окон видны.
Церкви здешней уже 300 лет. Через эту деревню из Питера в Сибирь бунтовщиков вели, и церковь назвали Никола-острог. Здесь осуждённым давали отдохнуть…Когда-то при этом храме два священника служили. И, как положено, были дьякон, пономарь, псаломщик. И большой хор певчих. Службы проходили торжественно, красиво. И народу было много, и требы – каждый день. В праздники около церкви – толпа от малых деток до стариков и старух. И куда всё девалось. Последние годы один я служу. Обслуги нет. Помогают матушка да ещё две женщины. Даже в алтарь приходится женщину пускать – ту, что постарше.
На моих глазах более тридцати деревень исчезло. Ещё все названия помню: Столбцы, Кизляки, Заречье, Перечи, Подлесново… А в тех, что остались, – народу-то? Вот и нынче молиться придут две-три старухи, а буржуйку топи. Не замерзать же им!
Ещё простудятся в церкви, – недобрым словом поминать будут меня. Хорошо хоть только тёплую половину протапливаем, – на дрова лишь и хватает дохода от службы за год. От епархии уже пятый год никаких денег не поступает. А церковь в уходе нуждается. Вот ремонт нужен, решётки на окна, опять же. В том году из летней половины 17 икон украли. Так могут и всё разграбить.
– Хорошо живётся попу…
Пока были люди в деревнях, – воспользовалась паузой матушка, – нам жилось легче. Хозяйством заниматься, и корову держать нужды не было. Люди приходили молиться и несли то молока, то сметаны… А сейчас не несут, да мы и не просим…
– А кому нести-то? – вступился батюшка. – Молодых мало, а иная старушка-прихожанка детям помогает. Приходится своими руками кормиться. Запасы мы делаем большие. Всегда народ в доме. Особенно на праздники. Не накупишься! Вот и вкалываешь на огороде, да на "ферме". Правда, картошку убирать соседи помогают. И на том спасибо! А корову, поросят, кур, гусей самому накормить надо. Накорми, да навоз убери, – вот и путаешься полный день.
– Да известно в деревне как: вода, дрова, навоз, – быстренько вставляет своё слово матушка. – Кузница, мельница – парится, варится. Квашонка бродит, хозяйка ходит…
– Летом спит часов пять, не боле, – продолжал батюшка. – Зимой полегче. Есть время и духовную литературу почитать, к проповеди подготовиться.
– Хорошо живётся попу…
Хочется на старости лет быть рядом с детьми. Ах, жили бы они поближе, а то – такая даль! – вздохнул он.
– Да, соглашается супруга, – на одну дорогу неделя уходит, и внуки без нас растут.
– А когда матушка к ним уезжает, – продолжал батюшка, – то и вовсе худо, всё хозяйство на мне. А здоровья Господь дал не через край. Вот желудок-то больной. А литургию служить надобно на голодный желудок. Если треб много, то часам к четырём только домой поспеешь. Тут бы к накрытому столу… А если матушки дома нет? Поесть толком некогда, скотина голодная… Да и состарили мы с матушкой за последние годы. Она-то помоложе, покрепче… А у меня уже три операции было. Да ещё вчера поскользнулся на ступеньке крыльца, бочина болит. Надо бы в больницу. Когда в районной больнице лежал, меня не забывали. Многие приходили: и руководители, и простые люди. Доктора лечили новейшими лекарствами, но были недовольны, что так много навещающих меня. Боже, дай мне силы отслужить Крещение! Не оставь прихожан без праздника!
– Надо бы в городскую больницу. Хорошие врачи все в город перебрались, где побогаче, – встряла матушка. – Натёрла я ему бок мазью, завязала шерстяным платком. Помогло?
– Сама видишь – хожу! Сегодня воду для освящения из реки брали. Три молочных бидона на корыте еле доволокли с соседом до церкви. Заплатил я ему из казны. Он было отказывался, потом взял. А через час, уже выпивший, пришёл в долг просить. Так-то вот.
Сам и виноват я! Даёшь на хлеб, а он – на бутылку… Пока наставляешь, сидит, слушает, будто соглашается, а выйдет за порог…
– А мужик-то этот – рыбак, – добавляет матушка. – Давно обещал рыбы принести. На днях вижу, идёт от реки. Несёт налима и щурят, но не нам…Все завидуют! У нас и в доме и в церкви – везде чисто, красиво, всё в цветах.
– Всё должно блестеть в церкви! – наставительно проговорил батюшка. – Церковь – целебница души и тела. Не все верят. Однако, нынче по осени пришла старуха на костылях. От неё врачи уже отказались. Службу отстояла-отсидела. С молитвой руки к ногам Спасителя приложила, а потом ими свои колена погладила. И без костылей из церкви ушла. Чудны дела твои, Господи!
– Хорошо живётся попу…
Вот и сейчас устал я. После "фермы" боли усилились, а полежать не удалось. Сначала соседка пришла звонить по телефону, у неё мать в больнице. Ну, как я мог не поговорить с ней о её житье, о муже, о детях. А телефон-то в деревне только у нас. Вот и ходят и беспокоят без конца. Не успела соседка уйти, как привезли ребёнка крестить. Хорошо, что нынче дорогу трактором разгребли. На бензин с народа собирали. А в иную деревню и не доберёшься. По телефону сообщат, что тот-то умер, а отпевание заочно служу…
Я сидела, слушала, думала. Не всё так светло и празднично в жизни священника, как мне показалось прошлым летом, когда я заходила в этот дом на какую-то пару часов. Да и общалась-то, в основном, с матушкой.
Батюшка вышел за дровами. Через несколько минут вернулся, и не один. С ним была школьница лет восьми. Батюшка зазвал её попотчевать. Как раз было чем. Он предлагал ей пирог, колбасу, конфеты. Наливая чай, приговаривал: – Не торопись, не торопись… Хоть мне и некогда, но ты – гостья. Кушай не спеша. Ты помогала нам на огороде, а сегодня я могу тебя угостить.
Девочка с аппетитом, но всё медленнее доедала пирог. Сказав "спасибо", с конфетами в руке, она заторопилась уходить. Я вышла с ней на крылечко и спросила: – Добрый ваш батюшка?
– Добрый! – согласилась девочка, и довольная побежала домой, хвастаться.
2001 г.
О Турковых
Так уж случилось, что в силу множества различных причин, своего двоюродного брата Юрия и его жену Галину я не видела почти 30 лет.
Я знала, что они купили дом в Воронежской области недалеко от Новой Усмани, где уже лет десять живет их старшая дочь Люба со своей семьей.
Люба меня встретила и привезла к своим далеко немолодым родителя (им на двоих – 140).
Второй сезон Турковы живут в селе Рождественская Хава. Дом кирпичный, "под шубой" (под неровным толстым слоем штукатурки), на две семьи.
В доме все необходимое есть, даже "удобства". По осени село обещали газифицировать, трубы к дому подведены.
Двадцать соток земли раскопаны, на них посажены фруктовые деревца, картошка, лук.
В те три майских дня, что я гостила у родственников, погода стояла ненастная. В такую погоду на огороде делать нечего, и поэтому у нас было много времени для разговоров.
Мне нравилось сидеть возле печки и смотреть, как ее топит дровами и углем мой двоюродный брат.
А Юре с Галей очень хотелось рассказать мне все, что произошло у них за эти долгие годы. И они, перебивая друг друга, требовали от меня: "Слушай! Слушай!"