Галина, обрадовавшись возможности проговорить всю их совместную жизнь, вулканической лавой извергала свои эмоции радости и обид. А Юрий, в очередной раз безнадежно махнув рукой, мол, жена слова сказать не даёт, уходил полежать перед телевизором, дабы не пропустить начало их с Галей любимого сериала.
Совместная семейная жизнь Турковых началась в поселке Текун Костромской области. Юная санитарка медпункта лесхоза очаровала молодого тракториста. Любовь оказалась взаимной. Поженились. Обустроились. Родили двух дочек – Любу и Надю.
В 70-х годах переехали в центральную область Крыма. Им предоставили типовой дом с приусадебным участком. Обустроились, живность завели.
"Здесь-το можно жить! – говаривала мать Гали. – Климат теплый, фруктов много, и картошки-то два урожая в год!".
Но, что девчонкам картошка и даже яблоки с грушами, – они всю жизнь с нежностью вспоминают родину детства, и леса, и грибы-ягоды. А еще они помнят, как я приезжала к ним в Текун, и Надя, которой тогда было лет пять, умоляла старшую сестру, чтобы та попросила у городской гостьи "сухоного" печенья.
Галина тоже часто мысленно возвращается в Костромскую область:
– Ох, любила я по ягоды ходить. Любу к старушке-соседке отведу, и – в лес.
Однажды набрала черники больше всех! Бабы все допытывались: почему? А я им показала, как ягоды собирала – обеими руками "доила" черничные кустики. Сноровистая была.
В Крыму я в теплицах работала. Бывало, без удобрений и воды боролась за урожай в своих "пайках". Исхитрялась за день больше тонны огурцов или помидор снять, в фартуке из теплицы их вынести, и по ящикам рассортировать. Однажды всем тепличницам велели собирать только крупные огурцы, поскольку через три дня заказаны два самолета, что полетят с огурцами на борту в Тюмень. Я категорически отказалась выполнять указания начальства, говорю им: "Как собирала огурцы – так и буду их собирать. В Тюмени что – не люди? Им тоже хрустящих огурчиков хочется, а не вялых переростков!" Начальство под таким натиском отступилось от меня.
Время шло. Дочки выросли, получили среднее образование. Обе встретили своих суженных. Люба – моряка черноморского флота. У них два сына и дочка. Почти 20 лет они прожили в Севастополе. Но разразились политические распри. Мужа с флота уволили, предложили ордер на квартиру в центральной России. Выбор был невелик, всего несколько поселков. Выбрали Новую Усмань. Поначалу тоскливо было переселенцам, но со временем вроде попривыкли. А сыновья до сих пор мечтают вернуться в Севастополь. Следом за дочерью подались из Крыма и родители. Купили дом в Воронежской области. Обжились, даже баню построили, но уж больно велик был приусадебный участок, около сорока соток – не справится им, здоровье не то. Четыре года прожили там, а теперь в Рождественской Хаве обживаются.
– Надеемся, уже в последний раз, – в один голос воскликнули они. – Помогают все: дочери и зятья, внуки и внучки. Спасибо им!
Младшая дочь Турковых, Надя вышла замуж за курсанта Военно-медицинской академии и по окончании учебы мужа жила с семьей на Дальнем востоке, в Ленинграде, а нынче обосновались они в Подмосковье. У них две дочери.
Когда Юра с Галей переехали в Воронежскую область, бюрократической волокиты было – уйма! В частности, Гале пришлось потратить немало сил и умения, чтобы доказать чиновникам правильность назначения пенсии Юре. И доказала! Дело в том, что трактористы, работающие в Крыму, имели право уходить на пенсию в 55 лет, при стаже в 20 лет, поскольку условия труда были тяжелым. Они работали круглосуточно, по 12 часов, практически без выходных, – страда весь год, отпуск зимой.
Всякое бывало по жизни – и в поведении мужа не все устраивало жену, да и у жены характер не "сахар". Но, любовь долготерпима!
– Неужели ни разу развестись с Юрой не хотела? – полюбопытствовала я.
– Хотела. Еще по молодости, – призналась Галина. – Любе тогда года два было. Да случилось так, что я случайно чуть не сожгла деньги, накануне полученные и спрятанные от Юры под матрас. Бог спас! Деньги нашла, а мужу сказала, что они пропали – решила проверить его реакцию. Плакала, вспоминая как испугалась, когда денег не увидала на месте. А мой Юрик спокойно так и говорит, мол, чего расстраиваешься, какая беда, еще заработаю, выкрутимся как-нибудь, пока у соседки перезайми. Этим ответом он меня и удержал от опрометчивого шага. И вот уже почти 50 лет вместе! Я всем говорю что мой дед лучше всех! – добрый, деньгами ни разу не попрекнул, не ревнивый – гордился, что я мужчинам нравилась, и с чувством юмора он, и всегда защищает меня перед другими.
– Николаевна, ты где? Сериал сейчас начнется, – зовет жену Юра.
На диване рядышком друг с другом сидят двое – он и она, – комментируя фильм, переживая за судьбы его героев.
До "золотой" свадьбы осталось чуть меньше двух лет. Дай Бог им здоровья!
А их детям и внукам хочется пожелать, чтобы они тоже дожили до своих "золотых" юбилеев семейной жизни.
2008 г.
Кому-то в тягость, а кому-то в радость
Была у меня одна знакомая по туристскому клубу. Иногда мы обменивались с ней впечатлениями от очередного однодневного похода по окрестностям Ленинградской области.
Как-то я сообщила ей, что недавно вернулась из поездки в Пушкинские горы, ездила не по путёвке, а сама по себе. Женщина выслушала мой рассказ до конца, а потом тихим голосом, будто сознавалась в чём-то непотребном, произнесла:
– А я до Пушкинских гор однажды пешком дошла.
Я была заинтригована и тут же попросила от туристки-одиночки подробностей. И вот что она мне поведала:
– Когда я сообщила родственникам о своём намерении пешком, да ещё и в одиночку, дойти от Ленинграда до Пушкинских гор, они наперебой стали меня отговаривать от такой, по их мнению, немыслимой затеи. Было мне тогда под 60. Каких только эпитетов в свой адрес я не услышала! Но от своего намерения не отступила. Собралась и пошла. Картина, безусловно, ещё та: по пыльной обочине шоссе идёт пожилая женщина с рюкзаком за спиной и с сумкой-тележкой. Шофёры проезжающих машин неоднократно предлагали подвезти, но я отказывалась, отшучиваясь, мол, это мой бзик – и точка. Шла я шесть дней. Иногда приходилось ночевать и под ёлкой у костерка, иногда в деревне просилась на ночлег. Хозяева, выслушав меня, удивлялись, конечно, но как-то по-доброму. На ночь оставляли, потчевали и были рады моим угощениям, в то время редкостью бывали сгущёнка, сухие вафельные торты, хороший чай…
Не помню, что моя знакомая говорила по поводу своего обратного пути. Но родственники встречали её победным маршем: "Молодец, мы гордимся тобой!"
Понятно, что знаменитые пушкинские места не были самоцелью её похода, скорее всего – ей захотелось что-то доказать себе и окружающим, возможно, непонятное даже ей самой.
В моей душе тоже немало экстремальных побуждений, но всё же не до такой степени!
В Пушкинские горы я собралась в начале сентября 2005 года. От Санкт-Петербурга электричкой до Луги, потом пригородным поездом – "подкидышем" – до Пскова, далее рейсовым автобусом.
Я не знала, где буду жить, и надолго ли меня хватит. Но подумала, что недели мне вполне достаточно, чтобы насытиться новыми впечатлениями.
От Луги моим попутчиком оказался мужчина лет 45-ти, что возвращался из командировки. В общении со мной он был внимательным, но не навязчивым.
– Это хорошо, что вы отправились в путешествие, – с пониманием сказал он и в дальнейшем опекал меня вплоть до посадки в автобус на Пушкинские горы.
Удивительно, но на душе у меня было спокойно и даже более того – беззаботно. Будто всё уже было оговорено, и там, куда я ехала, ждали меня с распростёртыми объятиями.
"Поезд-река уносит меня /от родных берегов в иные края./ Только вот надо решиться / в речке такой очутиться".
В автобусе рядом сидящей женщине я то и дело задавала вопросы, возникающие у человека, незнакомого с местностью. Она безропотно отвечала на них. В свою очередь поинтересовалась, еду ли я к кому-то из знакомых. Мой ответ её удивил. Выходя на своей остановке, она пожелала мне удачного путешествия. Это пожелание я восприняла как залог благоприятного стечения обстоятельств.
В Пушкинские горы автобус прибыл в 19 часов. Куда идти? У парня, одиноко стоящего неподалёку, я спросила, где турбаза – решив, что мне надо именно туда. Он молча махнул рукой в сторону. И я пошла в указанном направлении.
Вскоре увидела белые стены монастыря, и заметила двух женщин, торговавших цветами. Поприветствовав их, я поинтересовалась, не сдаёт ли кто комнаты.
– Сдают. И адреса скажем. Кто – по 200, кто по 150 рублей в сутки.
– Ну, так никакой пенсии не хватит! – нарочито заявила я. – Лучше уж сразу в монастырь, хотя и не собиралась.
– Монастырь, монастырь, устроили тут какой-то монастырь. Всю жизнь был Пушкинский заповедник, а теперь – монастырь, – стала возмущаться одна из женщин. Другая же напомнила ей:
– Так ведь до революции монастырь был действующим.
– Да этот монастырь ещё в XVI веке построен! – вступилась я.
– В XVI веке, в XVI веке, – не унималась недовольная произошедшим на её веку.
В это время я достала из сумки юбку, надела её, повязала платок.
– Ну, вы тут дискутируйте, а я пошла, – сказав это, я решительно направилась к святой обители, почему-то уверенная, что ночлег мне там непременно предоставят.
Некий опыт проживания в монастыре у меня имелся. Я знала, что прежде всего надо получить благословение благочинного. Зашла в иконную лавку, представилась: корреспондент газеты "Русский инвалид". На мой вопрос, могу ли поговорить с благочинным о возможности ночёвки, монах-свечник кому-то позвонил по мобильному и сообщил, что священник занят в службе до 20 часов.
Я пошла в церковь. Народу в ней было немного: несколько монахов и четыре женщины. Не сходя с места возле дверей, я не столько следила за происходящим, сколько украдкой разглядывала внутреннее убранство церкви. По окончании Богослужения ко мне подошёл монах и сказал: "Вас попросили подождать на скамеечке возле храма".
Своей участи я ждала довольно долго, но уверенность в том, что хотя бы одну ночь я проведу в монастыре, не покидала меня. Тут ко мне подсела женщина и сообщила, что живёт на турбазе, стоимость проживания там от 300 рублей. Я не успела отреагировать на эту информацию, а она вдруг уверенно сказала:
– Но вас оставят в монастыре.
И меня, действительно, оставили. Не без наставления отца Александра:
– Вам надо было позвонить, договориться. У нас паломники по выходным (был вторник). И вообще, пребывание женщин в мужском монастыре нежелательно. Вы и себя, и нас ставите в неловкое положение. Сегодня мы оставим вас на ночь, а завтра, скорее всего, попросим уйти.
– На всё воля Божья! – покорно-радостно отвечала я. Ещё бы – куда на ночь глядя-το пойдёшь?
Отец Корнилий, молодой человек лет 35-ти, привёл меня в рухольную. Он с готовностью отвечал на мои вопросы, в том числе и как он оказался здесь.
– Окончил институт точной механики и оптики, а затем и аспирантуру. Но понял вдруг, что никому это не надо. В поисках себя ушёл в монастырь.
– А как мама отнеслась к вашему выбору?
– Она не сразу приняла моё решение, – спокойно произнёс монах.
А как бы я отнеслась к такому повороту в жизни моего сына? Пожалуй, приняла бы сразу – у каждого на земле своё предназначение.
Протягивая иноку пару прихваток, сшитых мной, я спросила:
– Могу ли я чем-нибудь помочь?
– Обшить бандероли, – обрадовался он возможной подмоге и уточнил: – Мы их рассылаем по тюрьмам.
– А что шлёте? – поинтересовалась я, будто мне зачем-то надо было это знать.
– Что попросят. Большинство заключённых нуждается в лекарствах, – отвечал он. – Одна из прихожанок, замечательная женщина – заведующая аптекой. Она и помогает нам в этом.
Мне захотелось остаться в монастыре до выходных. Уж коли Господь привёл меня в святое место, то грех – не исповедаться и не причаститься.
– Замолвите за меня словечко, – попросила я.
– Скажите, что умеете шить. У нас работы много.
Я отложила решение на завтра. Шить я умею, но сидеть на одном месте – не моё.
Ещё немного уделив мне внимания, предложив духовную литературу, монах ушёл.
Я стала рассматривать помещение рухольной. Рухольная (в переводе на мирской язык – склад одежды) представляла собой комнату метров 9, плотно заставленную. Кроме стола были здесь и панцирная кровать, и швейная машинка "Зингер", и книжные полки. В обустроенном красном углу – несколько икон в киотах. Перед ними теплилась лампадка. На стенах иконы попроще, фотографии и рисунки. Окна поверх застеклённых рам затянуты полиэтиленом.
Я так устала от двенадцатичасовой дороги, что долго не могла уснуть. К тому же, болела голова. Часто просыпалась и, увидев лепесток пламени лампадки, засыпала вновь. Мне показалось, что подушка способствовала ослаблению моей головной боли. Эта подушка была наполнена сеном из травы, скошенной на Троицу – так сказал инок.
В 6 утра я уже была на ногах и пошла осмотреть территорию обители. В свете электрических фонарей я увидела женщину без платка на голове, которая сметала в кучу опавшие листья. Она пояснила мне, что территорию монастыря возле собора убирают службы заповедника, они же охраняют памятник А.С.Пушкину, который находится на площадке против алтаря.
Белая мраморная пирамида – скромный памятник на могиле великого поэта.
Из истории известно, что в 30-е годы XX века Святогорский монастырь не миновал участи большинства монастырей в России: ликвидация, разрушения, разграбления. В 1949 году, к 150-летию со дня рождения А.С.Пушкина в Успенском соборе открыли музей, и храм стал "архитектурным памятником", охраняемым государством. В 1992 году святая обитель была возвращена Русской православной церкви. Кстати, в пушкинскую пору в Свято-Успенском Святогорском мужском монастыре находилось 11 монахов, на сегодня – более 20-ти.
Александр Сергеевич Пушкин не раз бывал в Святогорском монастыре. Прадеды, мать поэта и его младший брат похоронены здесь на родовом кладбище.
К церкви, стоящей на вершине холма, что называют Святой горой, ведёт высокая каменная лестница с широкими ступенями. Утреннее Богослужение в монастыре начинается в 6.30 братским молебном. Я присоединилась к молящимся и вместе с ними встала на колени.
Священнодейство при свечах завораживало своей таинственностью.
"Жаль будет, если меня выставят за ворота, – подумала я. – Доведётся ли ещё приехать сюда? Но на всё воля Божья!"
Служба закончилась, и я пошла в рухольную. Там меня ждало знакомство с послушницей Фотией, которая занимается в монастыре починкой одежды. Решив, что я определена ей в помощь, она тут же предложила зашить какие-то рваные штаны. Но я заявила, что у меня уже есть послушание: отец Корнилий попросил обшить посылки и пособирать шиповник, что растёт возле храма. Чем я и занималась вплоть до обеда.
Одна из женщин, помогающих в храме, оказалась врачом-реаниматологом. Встретившись возле церкви, мы перекинулись с ней парой дежурных фраз. Но она же врач! Внимательно поглядев мне в глаза, доктор сочувственно произнесла:
– Голова у вас сильно болела. Справа больше?
– Да, – подтвердила я, уважительно отметив, что врач владеет иридодиагностикой. Похоже, она была готова проконсультировать меня, но я в её помощи не нуждалась, поскольку лечусь у гомеопатов и считаю, что именно они поставили меня на ноги. О чём ей и сказала.
Женщина решила поделиться своей историей.
– Я переехала в Пушгоры из Санкт-Петербурга. Уехала, чтобы не видеть такое большое количество больных. Не дают отдохнуть, – пожаловалась она. – А я не могу отказать в консультации! Здесь и больных меньше, да и в святом месте – целый день… Дети уже выросли, у них своя жизнь. Им лучше в Питере.
Всяк о себе – и я доверительно сказала ей, мол, решила не попадаться на глаза отцу Александру. И женщина, будто имела на это право, разрешила:
– Отдыхайте, работайте. При такой погоде (было по-летнему тепло и солнечно) – шиповник собирать милое дело.
Оно, конечно, так, – согласилась я.
Но вдохнув затхлого воздуха рухольной, я решительно вытащила из коридора на улицу половики и принялась их вытряхивать – пылищи! А потом влажным веником вымела пол. Увидев, чем я занимаюсь, отец Корнилий похвалил: "Доброе дело". Он явно благоволил ко мне – какая ни какая, а всё же помощь. Чуть позже даже протопил помещение, мол, сыро. Он также заботился и о том, чтобы я вовремя ходила в трапезную.
За трапезой я обратила внимание на старушку, возле которой сидел молодой инок, предлагавший и передававший ей то одно, то другое. Она глаз с него не сводила, не могла наглядеться. Я предположила, что это её внук, – так и оказалось. Бабушка явно была рада выбору внука. "Вероятно, рассчитывает на его молитвы после своей смерти", – подумалось мне.
Как только зазвучал колокольный звон, я, не раздумывая, направилась в храм. Сильно болела голова. В поисках избавления от боли я сначала сосредотачивалась на пламени свечи, потом подошла к иконе святого Пантелеймона, моля его о помощи, и только после миропомазания головная боль прошла окончательно.
Я ненадолго вышла к женщинам, торгующим цветами, выяснить, как можно пройти-проехать до Михайловского или до Тригорского. Они ответили, что туда организуются автобусные экскурсии, а есть ли рейсовый автобус, можно узнать на автостанции. "Надо сходить", – подумала я и вернулась к прерванному послушанию.
До позднего вечера ножом я резала и резала длинные стебли высушенного пустырника, опять же по просьбе отца Корнилия, – напрочь забыв, что я должна была сегодня покинуть монастырь. И только уже засыпая, вспомнила об этом и подумала: вероятно, отец Корнилий всё же замолвил за меня словечко. Сон тяжёлым одеялом придавил меня к жёсткой (с деревянным щитом под матрасом) постели. На всю ночь.
Сегодня 8 сентября – праздник Владимирской Божьей Матери. Собор полон людьми – приехала группа паломников. "С Божьей помощью всё уладится!" – проникновенно и обнадёживающе прозвучали слова священника перед тем, как ему прочесть разрешительную молитву после моей исповеди.
Литургия была долгой и для меня физически утомительной. Я невольно отвлекалась от происходящего, замечая, что при полной темноте семисвечник в алтаре выглядит как ёлка с огоньками, а свет лампадки ассоциируется с Вефлиемской звездой. Свечи одинакового размера и одной высоты напоминают колоски пшеницы – "Хлеб наш насущный…"…И ныне "причастие" рифмуется со "счастьем".
Во время Богослужения отец Корнилий мимоходом вложил мне в руку просфору, завёрнутую в бумажку, словно поощрение за моё правильное поведение. Это тронуло меня до глубины души.