Вдоволь еще красной краски, цветом в кирпич и гармонирующей с деревьями и небом, да она слабовата, и любители красного вынуждены заново красить свои крыши каждые три года. А вот зеленая краска, содержащая мышьяк, служит семь лет, почти столько, сколько папа римский… Блаженные римляне рассказывают, что подсчитано: правление каждого папы ― от св. Петра до Пия Девятого ― длится в среднем около девяти лет; никто, кроме св. Петра, не правил 25 лет. С появлением каждого нового папы ― бледного, злобного, хилого, рахитичного, с подагрой или разбитого параличом ― которого славят и который почти всегда избран лишь потому, что состояние его здоровья подает надежду в скором времени унаследовать от него святой престол, говорят и такое: "Вот еще один, кто не дотянет до возраста св. Петра". Мой друг папа Григорий XVI не должен был вроде бы подтвердить общее пророчество, но остался, в конце концов, в привычных рамках ― умер на 24 году своего правления.
Я все еще был на балконе и, конечно мог оставаться там еще долго, если бы меня только что не позвали на променад по парку. Парк я видел лишь из окон своей спальни, и впечатление о нем было неполным.
Выходя на ступени подъезда, видишь прямо перед собой липовую аллею шириной в 20 футов и протяженностью с километр. Это главная артерия парка. Справа и слева от нее, на цветочных клумбах, в гуще зелени, высятся на мраморных пьедесталах два бронзовых бюста вчетверо крупнее натуры ― князя Безбородко и графа Кушелева, родоначальников фамилии Кушелевых-Безбородко.
Парк имеет в окружности более трех лье. В его ограде ― река, коринфского стиля храм, в ротонде которого помещена колоссальная статуя Екатерины Второй в виде богини Цереры; статуя бронзовая: князь Безбородко не поскупился на металл; [еще в парке находятся] две деревни и 150-200 разрозненных домов с садами. Не надо думать, что парк вмещает в себя две деревни и 150-200 домов, а ротонду нет; посеянная версия такой злонамеренности ― результат неудачного построения моей фразы. Замок графа обслуживают 80 человек, от дворецкого до женщин на кухне для черной работы ; делать черную работу означает ― мыть посуду.
На территории парка живут две тысячи человек. Весь этот маленький мир обожает графа и графиню. Нам встречались только улыбчивые и более того ― лучезарные лица.
Заметим тут же ― может быть, случая больше не представится ― что памятник великой Екатерине воздвигнут в ознаменование присутствия на своем празднике у фаворита Безбородко. Со скульптурным памятником в Екатеринославле, это единственное, что хранит ее образ. Не говорю о купленной мною серебряной медали; она того же выпуска, что и медаль, по которой Мишле сделал выразительный портрет Екатерины ― в несколько линий, полных энергии. Мишле суров к немецкой авантюристке , как он ее называет; это понятно, он ее судит за убийство Польши. Но если бы он приехал в Санкт-Петербург, если бы он с близкого расстояния и твердым беспристрастием оценил вклад, внесенный здесь вдовой Петра III, то целиком и полностью воздал бы ей по справедливости. Что правда, то правда ― Екатерину Великую , так ее назвал Вольтер, он называл ее еще Семирамидой Севера , несомненно, по аналогии с тем, что Семирамида Востока отравила своего мужа Нина. Но, когда мы углубимся в дела такого рода, увидим, что так же, как Петр I не мог спасти Россию, не отделавшись от Алексея, Екатерина никак не могла продолжать труды Петра I, не избавившись от Петра III. Обвинят нас в приверженности к королям или нет, но я нахожу, что историк ― и тот же романист как подлинный народный историк ― не имеет права быть несправедливым к королям по той одной-единственной причине, что они ― короли. Конечно, преступление ― всегда преступление, и история его регистрирует как таковое; но так же, как на суде присяжных ― трибунале для простых людей, на суде потомков ― трибунале для королей нужно учитывать смягчающие обстоятельства. Вы не поставите в один ряд Вильгельма Телля, убивающего Гесслера во имя освобождения Швейцарии, и кюре Maingrat ― Менгра, рубящего на куски свою служанку, чтобы скрыть ее беременность.
Вернемся в парк графа.
Почти 50 арпанов, такой парк находится в распоряжении графа и его семьи, а в конечном счете ― еще и публики, по воскресеньям.
Трижды в неделю, к удовольствию гуляющих, в этом парке звучит музыка. В воскресенье выступают музыканты одного из полков столичного гарнизона; они устраиваются перед замком, в 30 шагах от входных ступеней, в самом начале главной, липовой аллеи, о которой я вам говорил; липовая аллея вся в цвету, как у нас в мае, хотя мы здесь находимся в конце июня, и гудит от медоносов.
По воскресеньям музыка собирает вокруг замка три тысячи человек. Ни ребенок ― тут же мимоходом заметим, что посильно одетые в национальный русский костюм, куда входят шапочка с павлиньим пером, красная или желтая шелковая рубашка, широкие штаны в полоску, заправленные в сапожки с красными отворотами, дети, скажем сразу, милы ― не топчет клумбы, ни женщина, о которых хотелось бы сказать то же, что и о детях: не срывает цветка. В пестрой толпе прогуливаются кормилицы в старинных русских нарядах: чепчик и платье златотканого сукна в крупных цветах. Каждая семья, даже купеческая ― мы говорим о богатых купеческих семьях ― старается нарядить кормилицу. Некоторые наряды обходятся в тысячу, 15 сотен, две тысячи франков.
Что примечательно, особенно для нас, как и других ― словоохотливых по натуре французов, так это молчание тех, кто гуляет и слушает музыку. Они даже не привидения. Те беглецы из иного мира, как вы знаете, в общем-то, много шумят, гремят цепями, стонут, двигают мебель. Некоторые из их числа разговаривают и даже устраивают довольно долгие разговоры, свидетель тому ― тень отца Гамлета. Но русские, русские ― более, чем привидения: призраки; с серьезным видом идут они рядом друг с другом или друг за другом и идут ни грустные, ни радостные, не позволяя себе ни слова, ни жеста. И дети их не смеются; правда, они и плачут не чаще других. В результате, аллеи становятся похожими на улицы некрополя в день поминовения мертвых, а публичные сады ― на Елисейские поля в греческом исполнении.
Есть в Санкт-Петербурге один пассаж с выходами на Невский проспект и Итальянскую улицу. Со стороны проспекта устроено кафе, куда заходят французы и где происходят встречи. С этого конца пассаж живет, говорит, суетится. Но, по мере того, как идешь от кафе к Итальянской улице, оказываешься, будто бы в склепе, и мало-помалу ощущаешь холод смерти.
С другого конца пассаж не более, чем труп. Это паралитик, который сохранил голову, шевелит руками, чувствует ноги, но ступни их уже мертвы. Ступни отморожены.
И кучера кричат не так, как кучера Парижа, когда просят с дороги направо или налево пешеходов и встречные экипажи. Нет; время от времени от них доносится по тональности жалостное "bereghissa", вот и все. Bereghissa! означает Garde-toi! ― Берегися!
Русский, в миг перенесенный с Невского проспекта или с Большой Миллионной на бульвар или улицу Мира, должно быть, спятил бы раньше, чем дошел до Мадлен и колонны на Вандомской площади. Разумеется, в стране не более мертво, чем мертв несчастный ребенок, встреченный нами при возвращении на виллу Безбородко с пароходного причала, которого везли к последнему пристанищу на черном катафалке, в гробу, покрытом серебряным сукном.
Бедный народ! Не привычка ли к рабству воспитала в тебе бессловесность? Ну говори, ну пой, ну читай, будь жизнерадостным! Ты свободен сегодня. Да, я это понимаю, тебе остается приобрести привычку к свободе.
Мужик, которому вы говорите: "Все хорошо! Ты вот теперь свободен", отвечает вам:
― Слыхали про это, ваше превосходительство.
Что же до него самого, он в это ничуть не верит. Чтобы верить во что-то, нужно это что-то знать, а русский крестьянин не знает, что такое свобода.
В 1825 году, чтобы побудить восставших кричать " Да здравствует Конституция! ", Муравьев, Пестель и Рылеев должны были для них сочинить, что Конституция ― жена Константина.
Впрочем, не думайте, что такая степень невежества ослабила силу указа императора Александра II об освобождении крепостных. Нет, это далеко не так; по всей вероятности и против ожидания, произойдет другое. Но это настолько серьезный вопрос ― мы говорим об освобождении крестьян, ― что будет лучше рассмотреть его отдельно.
В парке, помимо прочего, есть театр. Намечено сыграть на его сцене " Приглашение на вальс " и русскую пьесу графа, сыграть сразу же, как только один из моих друзей, виконт де Сансийон, приедет из Парижа.
Ни будь обеда, мы ни за что не смогли бы поверить, что уже шесть часов вечера. Ни будь свечей и ламп, зажженных по традиции, мы приняли бы полночь за шесть часов вечера. Ничто не передаст вам, дорогие читатели, что такое июньская ночь в Санкт-Петербурге ― ни перо ни кисть. Это нечто волшебное. Вообразим Елисейские поля, освещенные как бы серебряным солнцем; такую же тональность, пожалуй, имеют погожие дни потустороннего мира. Представьте себе жемчужную атмосферу с отливом в опал ― ни заря ни сумерки: блеклый и не болезненный свет сразу со всех сторон. И никаких теней. Прозрачный мрак, который не укладывается в понятие ночи, и который пропадает только с наступлением дня; мрак, сквозь который видно все на лье вокруг; затмение солнца без тревоги и беспокойства в природе; покой, освежающий душу, и душевное равновесие, наполняющее сердце легкой радостью; такая глубокая тишина, что только и слушай, не раздастся ли, вдруг, пение ангелов или голос самого бога!
Любить в такие ночи ― любить вдвойне.
* * *
Санкт-Петербург
17/29 июня
В одну из таких ночей, какие воспеты Вергилием, какие изображены Феокритом , послушный дыханию неуловимого бриза, я скользил в заливе де Байа, Неаполитанском заливе, Мессинском проливе. Лежа на палубе моей барки, богатый молодыми мечтами ― я был молод в это время ― созерцал, тщетно пытаясь их сосчитать, миллионы звезд, что населяют глубокую лазурь неба и одинаковы для небесного свода Сицилии, Калабрии и Греции; с моря у африканского побережья я видел Алжир, восторгаясь в ночи его белыми домами, его садами из банановых пальм и смоковниц; я видел Тунис, засыпая сном пассажира в том самом краю, где Карфаген спит вечным сном; я видел амфитеатр Джем-Джем, выделяющийся на фоне пустыни своими римскими аркадами в жарком свете августовской ночи. Ничего подобного я не видел в ночах Санкт-Петербурга. А что сказано, только вспомнилось.
Всю целиком первую ночь после моего приезда я провел на балконе виллы Безбородко, не помышляя уснуть, хоть на мгновенье, несмотря на усталость от предыдущих ночей. Муане был рядом, как и я, ошеломленный этим совершенно новым для нас спектаклем. Мы восхищались молча, не высказывая друг другу нахлынувшего чувства. Нева, огромная, двигалась у наших ног рекою серебра. Большие корабли ― ее ласточки ― неслышно, с расправленными крыльями, уводили взгляд и вниз, и вверх по реке, оставляя след позади себя. Ни огонька не вспыхивало ни на одном ни на другом берегу, ни звездочки не дежурило в небе.
Вдруг, левее некуда, над темно-зеленым без всяких оттенков, лесом, над его густолиственными валами, четко очерченными на фоне перламутрового неба, выглядывает золотой шар. Блещущий щит медленно поднялся в небо, отчего ночь не стала прозрачней. Только неохватная зыбкая и дрожащая золотая линия пролегла по реке, сделала зримым ее течение на всем пространстве, окрасила цветом пламени пересекающие ее лодки и суда, и они, раз уж проходили через эту черту, казалось, выбывали ― и не из процесса движения, а из самой жизни. Затем медленно, величественно, гордо, с достоинством богини луна зашла за купола Смольного, что резко рисовались на ее диске все то время, пока она опускалась от венчающего купол креста в бездны за горизонтом.
Пушкин, великий русский поэт, которого я вам уже называл и о котором еще не раз буду говорить, как и подобает великим национальным поэтам, прикоснулся ко всему и попытался также живописать эти пленительные ночи в прекрасных стихах. Мы, в свою очередь, сейчас дадим вам представление о стихах Пушкина, но не забывайте, что перевод ни в коем случае не равен оригиналу, как и лунный ― солнечному свету.
МЕДНЫЙ ВСАДНИК
(отрывок)Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
Стихи Пушкина хороши, но ночи Санкт-Петербурга!.. Стихи Пушкина ― всего лишь поэзия человека, ночи Санкт-Петербурга ― поэзия бога!
* * *
Имею сообщить вам печальную новость: мы пока ничего не знаем, что сталось c Дандре и 57 местами нашего багажа. И вот, чтобы делать вылазки в Санкт-Петербург, я довольствуюсь кожаной шляпой, белой велюровой курткой, серыми штанами и знаменитым фурункулом, из-за которого доктор намеревался одним махом снести мне голову.
Если бы у меня была хотя бы панама графа стоимостью 500 франков, то она уж отрекомендовала бы меня в глазах петербуржуа [петербуржцев] надлежащим образом. Но у меня ее не было. Таков как есть, я взгромоздился на дрожки и поехал.
Благодаря предварительной подготовке я знал Санкт-Петербург как собственный карман. И могу сказать по-русски: naprava ― à droite, naleva ― à gauche, pachol ― va, stoi ― arrêtez, damoi ― à la maison. С таким репертуаром и способом мышления, столь ценимым мужиками, очень рассчитываю с честью справиться со своей задачей. В ту минуту, когда я отправляюсь в путь на дрожках, очень напоминающих мне запряженную мулом тележку моего друга Курте, гида из Chamounyx ― Шамуни , кличка которого ― я говорю о муле ― Сверхупрямый , что ― поделом, вижу отходящим от графского дебаркадера и ласточкой скользнувшим по Неве в сторону Летнего сада очаровательный пароходик мощностью с дюжину лошадиных сил. Это ― подсказка моей следующей экскурсии.
Правда, будь я на пароходике, не смог бы остановиться на деревянном мосту, а вид Санкт-Петербурга с высоты этого моста так прекрасен, что я испытываю желание любоваться им оттуда, как можно чаще. Итак, я останавливаюсь на мосту и смотрю на крепость. Самое примечательное из того, что она способна продемонстрировать на сегодня, ― леса, в которые оделась однажды для реставрации колокольня Петра и Павла. Вот уж год, как подняты эти леса, и стоять им еще и год, и два, и, может быть, три года. Это в России называют un frais ― дойная корова .
Дойная корова это ― злоупотребление . В русском языке нет слов, чтобы перевести наше распространенное выражение ― arrêter les frais ― положить конец ненужным расходам . В России издержки такого рода не переводятся вообще: появляются новые или продолжают накручиваться прежние.
В Царском Селе есть китайский мост с полудюжиной установленных в ряд фигур в натуральную величину; они размещены на пьедесталах. Однажды, проходя по этому мосту, Екатерина сказала:
― Нужно бы заново покрасить фигуры; они облезли.
Пожелание императрицы записали. И уже на следующее утро фигуры поручили заботам художника. Каждый год при жизни императрицы, день в день, их вновь раскрашивали. Умерла она 63 года назад, но и все эти годы, день в день, освежают краску на них. Бедные фигуры, покрытые сегодня 80 слоями краски, потеряли человеческое обличье. Нужно проковырять слой краски толщиной в два пальца, чтобы добраться до деревянной основы. Вот это и называют les frais ― дурацкая работа . Я отправляюсь в Царское Село только для того, чтобы увидеть несчастных дьяволов, заключенных в оболочку из кобальта и киновари.
Екатерина Вторая ненавидела свечи. До нее свечи зажигали в императорских дворцах. Она запретила, чтобы, неважно под каким предлогом, свеча проникала даже в будку к привратнику. Два года спустя, случайно заглянув в годовые отчеты, она обнаруживает там следующую запись: "Свечи, 1500 рублей". То есть 6 тысяч франков на наши деньги. Она пожелала узнать, кто дерзнул нарушить ее приказ, чем вызвано такое ослушание, и распорядилась провести расследование. Открылось, что по возвращении с охоты, великий князь Павел попросил сальную свечу, чтобы смазать животным жиром ссадину на том месте, которое соприкасается с седлом. Ему принесли свечу стоимостью в два су. Эти два су раздули до 1500 рублей. Это и есть то, что называют un frais ― приписки .