- Пост энергетики? Докладывает мичман Куликов. Трубки заглушены, снова вводим котел в действие… Есть объявить благодарность всем участникам, товарищ инженер-капитан-лейтенант!
С ним рядом стоял Зайцев.
Во всем теле Зайцев чувствовал непрерывную дрожь, а губы онемели, казались чужими, гладкими, будто выточенными из стекла. Но такая большая, светлая радость в сердце!
- Губы распустил в топке, вот тебе их и обожгло маленько, - сказал ласково мичман. - Ладно, зайдешь к доктору, он тебе что-нибудь наколдует. Пока иди в кубрик, отдохни. Я тебе сменщика вызвал.
Сменщик уже наклонился к насосам.
Зайцев поднялся по отвесной стремянке в темной шахте, откинул наружную крышку. Свистел ветер, шумела вода. Стоя на боевых постах, краснофлотцы вглядывались в косо летящий снег. Зенитчик Стефанов с любопытством глянул на него.
- Что у вас там? Трубки глушили на ходу?
- Глушили, - сказал небрежно Зайцев, плотно прикрывая крышку.
- Говорят, один геройский парнишка в раскаленную топку залез?
- Есть такой геройский парнишка, - веско сказал Зайцев. Его губы начали сильно болеть. Кожа натягивалась, распухала. Губы все еще казались стеклянными, но теперь их разрывала острая боль.
У торпедного аппарата стоял Филиппов. Он глубоко ушел головой в воротник, его плечи были занесены снегом.
- Что с тобой, Ваня?
- Ничего, потом расскажу..
Ему было холодно, ветер пронизывал насквозь, он вбежал в кубрик. Сорвал ватник, укутался, укрылся чьим-то полушубком, лег на рундук. Сильно жгло глаза и еще больше болели губы.
"Вот отдохну, и без всякого доктора пройдет", - думал Зайцев. Но как только закрыл глаза, закружились темнокрасные круги и спирали, закачались водогрейные трубки, похожие на струны рояля, на сверкающие, натянутые струны в раскрытом рояле.
"Поспать, поспать хоть минутку", - думал Зайцев. Но трубки кружились перед глазами, качался рундук, и сильнее стучали в борт кубрика тяжелые волны. "Вот он, мой родной дом, - думал Зайцев. - Обеспечил ход родному кораблю…" Но он оказывается не на корабле, а в землянке, и это не море стучится в борт, а лопаются поблизости мины. И друг Москаленко сидит рядом на краю нар и смотрит ласковыми глазами. И вдруг снова что-то взрывается совсем близко, и раскаленные трубки начинают медленно кружиться в глазах.
Кто-то тронул его за плечо.
- Спите, товарищ краснофлотец?
Он откинул мех полушубка, сел на рундуке. Перед ним стоял доктор. Заботливые глаза внимательно смотрели с широкого рябоватого лица.
- Губы вам придется смазать вот этим… А это глазная примочка… Цэ будет гарно, как говорят у нас на Украине.
- Спасибо, товарищ доктор.
Кубрик заполнил звон колокола громкого боя. Протяжный, резкий, нескончаемый звон. И вновь загремели ноги по стали над головой.
- Боевая тревога, - сказал в громкоговорителе мерный, внушительный голос.
- А кажется, вы дюже во-время занялись котлом, - с обычной своей рассудительностью сказал доктор.
Но Зайцев уже не слышал его. Он рванул с рундука ватник, одеваясь на ходу, взлетел по трапу. Он бежал к котельному отделению в непрекращающихся, заполнивших все тревожных звуках колокола громкого боя.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Когда капитан-лейтенант вошел в штурманскую рубку, штурман Исаев склонялся, как всегда, над развернутым на столе очередным листом карты. Треугольные стрелки прокладки, нанесенные на кальку остро отточенным карандашом, устремлялись прямо к причудливым извивам изрезанных фиордами Тюленьих островов.
- Как прогнозы погоды, штурман? - спросил капитан-лейтенант.
- Погода типичная для этой части морского театра, - сказал штурман. - Ветер порядка трех-четырех баллов, море до трех баллов. Значительная облачность. Высота шестьсот метров. Временами снижается до трехсот метров при частых снегопадах. Видимость в среднем пять-десять миль, с ухудшением при снегопаде до двух-пяти кабельтовов.
- Устойчивый снегопад?
- На ближайшие несколько часов большие снегопады с короткими прояснениями.
- Вот что, штурман, - сказал Ларионов и, подойдя вплотную, снял перчатку с правой руки, положил ладонь на плечо Исаева, - тяжелый крейсер "Геринг" входит на рейд Тюленьих островов. Англичане нас подвели, рандеву не состоится. Хочу отвлечь "Геринга" на себя. Выйду в торпедную атаку, если не запеленгуют меня раньше срока. Ваша задача - вывести корабль прямо на цель по счислению, вслепую.
- Есть вывести по счислению, - невозмутимо отозвался штурман, но его узловатые пальцы сжались на карандаше и стала еще темнее кирпично-красная шея.
- Помните, ваша ошибка в счисленье - это смерть корабля. Когда вынырнем из снегопада, я должен сразу увидеть "Геринга", прежде чем он откроет огонь… Вот с этого пункта, полагаю, он будет громить Тюленьи.
Ларионов коснулся карандашом морской глади у кромки островов.
- К этому пункту выводить корабль? - спросил штурман.
- Так точно.
- Есть вывести корабль к этому пункту, - просто сказал Исаев.
В рубку входили командиры боевых частей. Лейтенант Лужков смахнул с воротника снег, стал смотреть, как световые волны пробегают в окошечке эхолота. Артиллерист Агафонов положил варежки на диван, разминал окоченевшие пальцы.
- Товарищи офицеры, прошу поближе, - сказал Ларионов.
Исаев уступил ему место у карты, трое других нагнулись сзади.
- Вот мой план операции, - сказал Ларионов, как будто продолжая давно начатый разговор. - Вы помните рельеф Тюленьих островов? - Он снял вторую перчатку, сунул обе перчатки в карман куртки, положил на карту красный от холода палец. - Прошу смотреть внимательно. Чтобы видеть стоящие на рейде корабли, рейдер должен войти вот сюда, в сравнительно узкое место губы. Но войдет ли он сюда или будет стрелять с моря, по корректировке самолетов, по невидимой цели? Заметьте, на борту "Геринга" есть два самолета-разведчика. Но при таком снегопаде он едва ли поднял их в воздух… Думаю, что он все же вошел в залив. Видя корабли, может вернее уничтожить их своим средним калибром. Так вот, если он вошел туда и нам удастся подойти незаметно кабельтовов на тридцать, это наше огромное преимущество. Ему трудно будет сразу развернуться, набрать нужный ход для уклонения от наших боевых средств… Штурман, продолжайте вести прокладку.
Он уступил место штурману за столом.
- Теперь боевые данные "Геринга"… Лейтенант Лужков, напомните нам эти данные.
Лужков замялся.
- Без справочника, товарищ командир…
- Справочник тут ни при чем, - холодно сказал Ларионов. - Данные о кораблях, боевое соприкосновение с которыми не исключено, всегда должны быть у вас в голове. Я уже напоминал вам об этом. Если разбужу вас ночью, лейтенант, и спрошу, сразу должны мне ответить.
Ларионов секунду помолчал, потом проговорил, как бы повторяя заданный урок.
- "Герман Геринг" - водоизмещение десять тысяч тонн, ход тридцать два узла. Шесть восьмидюймовых орудий главного калибра, вес снаряда сто двадцать два килограмма, дальность стрельбы сто девяносто кабельтовов, скорость стрельбы - четыре выстрела в минуту… Восемь пятидюймовых орудий. Вес снаряда сорок пять килограммов, дальность стрельбы сто двадцать кабельтовов, шесть выстрелов в минуту. Вывод: на дальних дистанциях биться с ним не можем, будем биться на ближних дистанциях, постараемся максимально использовать торпеды… Точных данных о броне "Геринга" нет, но полагают, что толщина брони главного пояса до двухсот миллиметров, верхней палубы двадцать пять, средней пятьдесят и нижней - двадцать пять миллиметров. Осадка порядка семи-семи с половиной метров, броневой пояс спускается ниже ватерлинии на полтора-два метра… Учтите это, лейтенант Лужков, при расчете торпедного залпа… Стрелять будем по медленно движущейся цели, возможно - каждым аппаратом отдельно… Как только подготовите предварительные расчеты, доложите мне… Свободны, лейтенант.
Лужков вышел. Ларионов взглянул на артиллериста.
- Пушки в ход не пущу, пока не выстрелю торпедами. Чтобы не обнаружить себя раньше срока. Ясно? Придется потерпеть вашим комендорам. Зато будут вести бой на ближней дистанции… Вы, старший лейтенант, обратите внимание на скорострельность залпов. В первом залпе наше преимущество. Слышали толщину брони? Нашему калибру ее поразить трудно. Значит, наводите на марс, на командные пункты. Постарайтесь поджечь самолеты. Ангар "Геринга" расположен между трубой и грот-мачтой… Будем стрелять фугасными, а не бронебойными, больше причиним разрушений на палубе. Старайтесь ослепить, лишить управления рейдер… Разъясните задачу командирам орудий.
- Есть разъяснить задачу, - сказал Агафонов, потирая лоб.
- Вести бой, видимо, придется только главным калибром, но весь зенитный огонь держите в готовности. Возможна атака самолетов "Геринга".
- Едва ли будет угроза с воздуха, - сказал артиллерист. Взяв варежки подмышку, он что-то отмечал не спеша в записной книжке.
- Не подавайте зенитчикам такой мысли! Наоборот: внушите им, что нападение с воздуха и атаки подводных лодок нужно ждать в любой момент. Чтоб глаз не сводили с неба и моря… Но для вас основное - скорострельность главного калибра. Учтите данные погоды. Волна порядка трех баллов. Для уменьшения влияния волнения на стрельбу нужно снижать длительность процесса подготовки выстрела. Наладьте эту вашу карусель, внушите расчетам, чтобы работали с душой, но не увлекались. Чтоб без пропусков били, Иван Филиппович… Ну иди, брат, до боя времени немного.
Артиллерист вышел.
- Теперь вы, инженер-капитан-лейтенант… - Ларионов подошел к сидящему Тоидзе. - От вас жду двух вещей: максимальных ходов по первому требованию…
- Будут максимальные хода, дорогой… - сказал Тоидзе. Он покраснел, вскочил на ноги. - Простите за вольность, товарищ капитан-лейтенант.
Ларионов улыбнулся ему той милой, задушевной улыбкой, от которой сразу светлело его строгое лицо.
- И второе - дым. От вашего дыма, Ираклий, в этом бою многое будет зависеть! Хода и дым. Больше ничего от вас не прошу.
- Есть хода и дым, - почти крикнул Тоидзе. - Разрешите итти? Еще должен в котельное слазить…
- Идите, Ираклий! - задушевно сказал Ларионов.
Тоидзе вышел, с шумом прихлопнув дверь. Дверь открылась снова, в рубку вошел Снегирев.
Исаев встал, взял прибор измерения силы ветра, неторопливо вышел из рубки. Ларионов взглянул на Снегирева.
Только что у него был уравновешенный, почти монотонный голос, он говорил, как на разборе учебной операции, но сейчас в его лице зажглись все противоречивые человеческие страсти.
- Ну вот, заместитель, принял я решение! - сказал Ларионов, глядя Снегиреву в глаза.
Старший лейтенант молчал. Как тогда, в каюте, после разговора с Афониным, его лицо приняло строгое, почти скорбное выражение.
- Что скажешь, Степан Степанович? - сказал Ларионов. - Может быть, зря пошел на такой риск? Может, радировать обстановку в штаб, запросить инструкций? Если радирую - покажу "Герингу" свое место. Там тоже, верно, радисты сидят, мух не ловят. А завяжу бой, могу людей загубить, корабль. Сколько жизней в моих руках…
- Ты правильно поступил, Владимир Михайлович, - твердо сказал Снегирев. - Парторганизация корабля примет все меры к наилучшему выполнению вашего решения, товарищ командир.
- Там ведь детишки на "Ушакове", - мягким голосом продолжал Снегирев. - И боезапас - на "Енисее" и горючее для фронта. Как не попробовать выручить! Если и невелик наш шанс…
- Уж не так он мал, Степан Степанович. - Ларионов прошелся по рубке, потирая руки. - Слушай мой план. На предельных дистанциях я, конечно, с ним биться не могу. Но на моей стороне условия погоды. Кабельтовов на двадцать пять постараюсь к нему подкрасться. Если не разнесет нас первыми залпами, успеем выпустить торпеды - дело наше сделано.
- Вот красота бы была! - весело сказал Снегирев.
- Это риск, - продолжал Ларионов. - А верно, была бы красота! Победа риск любит. Тут каждый должен отдать все. Если погибнем, то с честью и толком. Так одобряешь решение?
- Одобряю решение, - снова улыбнулся Снегирев. - И командующий наш не осудит тебя. Вице-адмирал умный риск любит… Руку, Владимир Михайлович!
Ларионов крепко сжал ему руку. Оба были взволнованы до глубины души. Но когда открылась дверь, вместе с порывом ветра вошел штурман; он увидел спокойные, улыбающиеся лица.
- Ну что? - спросил Ларионов.
- Ветер четыре балла, зюйд-вест дует нам в правую раковину, - сказал штурман. - Волна три балла. Видимость лучше, но надвигается новый снежный заряд.
- Вот спасибо, штурман! - весело сказал командир. - Вот спасибо, лучше придумать не мог!
Вошел лейтенант Лужков.
- Предварительный расчет залпа, товарищ капитан-лейтенант!
- Давайте, - сказал Ларионов. Он взял листок в руки, глянул на Снегирева. - А ты, заместитель, пройди пока к народу. Времени не так много. Подготовь личный состав.
- Есть пройти к народу, - сказал Снегирев, но он медлил, задержался у двери. - Имею мысль, Владимир Михайлович. Хорошо бы обратиться к личному составу по радио вам лично. Разъяснить обстановку.
- Обратитесь от моего имени, заместитель, - смутившись сказал Ларионов. - Не умею я речей произносить. Сам поздравь их от моего имени, скажи: надеюсь на каждого, как на самого себя.
- Есть поздравить от вашего имени, - торжественно сказал Снегирев.
Он вышел на мостик, открыл шкафчик с микрофоном, приблизил трубку к своему серьезному, взволнованному лицу.
- Внимание! - сказал Снегирев, и его слова разнеслись по всем кубрикам и отсекам "Громового". - Командир "Громового" поздравляет весь личный состав эскадренного миноносца с приближающимся боем. Тяжелый вражеский крейсер "Герман Геринг" обстреливает из орудий Тюленьи острова. Там детишки из семей наших зимовщиков, там, на борту транспорта, боезапас и бензин для нашего фронта. Это будет нелегкий бой, орлы-моряки, но командир надеется на каждого из вас, как на самого себя.
Мгновение он помолчал, как бы собираясь с мыслями, и его голос загремел с новой силой:
- Морским боем поможем наступлению сталинских армий, орлы-моряки "Громового"!
…Звеня каблуками по окованным медью ступенькам, он сбежал с трапа, широкими шагами шел к носовому орудию. Верхняя пуговица его реглана была расстегнута, меховой воротник откинут, уголок ордена Красного Знамени блестел на кителе. Из-под надвинутой на брови стальной, покрашенной белилами каски горели веселые круглые глаза.
Летел тяжелый, мокрый снег, бил захватывающий дух ветер. Матросы проворачивали орудие.
- Смирно! - скомандовал Старостин.
Комендоры смотрели на Снегирева. У всех были воспаленные ветром лица, ярко блещущие глаза.
- Вольно, - сказал Снегирев. Цепким взглядом окинул обсыпанный снегом брезент, прикрывающий прицельные и стреляющие приспособления.
- Ну, альбатросы полярных морей, слышали приказ? Вы первое орудие, так и будьте, как всегда, впереди по меткости и скорострельности. - Он подмигнул с таким заговорщическим видом, что на озабоченных лицах расцвели ответные улыбки.
- Скажу, товарищи, по секрету: кое-где поговаривают, что пора ходатайствовать о присвоении гвардейского звания нашему кораблю. Только боюсь - не потянем пока на гвардейцев. Вот если накроем "Геринга", тогда вопрос ясен. А для этого нужно высшую скорострельность дать.
Эти сказанные по секрету слова прогремели на весь полубак. И комендоры второго орудия, ствол которого круглой заснеженной тенью навис сверху, тоже заулыбались, прислушиваясь к разговору.
- Скорострельность дать можно, - сказал Старостин. Он стоял очень прямо, устремив на Снегирева свои настойчивые, чуть прищуренные глаза. - Только, товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться с вопросом.
- Обращайтесь, Старостин.
- Подпустит ли он нас для артиллерийского боя? У него-то, говорили бойцы, орудия бьют на двадцать миль.
- Ясен вопрос, Старостин, - сказал Снегирев. Он видел с каким вниманием, с каким молчаливым сомнением устремлены на него все глаза. - Вернее сказать: на девятнадцать миль, на сто девяносто кабельтовов.
- А наши орудия… - продолжал Старостин.
- Продолжения не нужно, - перебил Снегирев. - Сейчас отвечу. Только сперва скажите-ка мне: на каком расстоянии "Геринг", при такой видимости, сможет нас обнаружить? Ну-ка, орлы?
- А мы при такой видимости как обнаружим его? - ответил Старостин вопросом на вопрос.
- При хорошей видимости самое большее за десять миль можем мы обнаружить друг друга, - сказал Снегирев. - А в снегопаде и за три мили он нас не рассмотрит со всем своим дальномерным хозяйством. Поэтому штурман ведет корабль по счисленью, вслепую, точно выведет нас к самому "Герингу". И тут уж вы, друзья, не подкачайте: лишь выпустим торпеды - такую скорострельность дайте, чтобы нашими были и первый, и второй, и третий залпы. По мостику ему нужно наводить, по марсу, чтобы ослепить его фашистскую башку. Всем наводчикам слышно?
- Слышно, товарищ старший лейтенант, - весело отозвались из глубины щита.
Теперь Снегирев зашел в подветренное место, сняв каску и оставшись в одном подшлемнике, растирал варежками уши. Из-под бурого меха реглана яснее проступила вишневая эмаль ордена Красного Знамени. Он видел, как в глазах комендоров исчезло недоумение; появились уверенность и увлеченность поставленной задачей.
- Исчерпан вопрос? Других соображений нет? А холодновато, орлы! Ладно, скоро согреемся… - И снова румяное лицо стало серьезным. - Работайте изо всех сил. Бой трудный будет, матросы, каждый человек дорог. И чтобы никакого щегольства с припрятанными бескозырками. Чтобы всем быть в касках.
- Есть всем быть в касках! - разочарованно сказал Старостин. Действительно, за пазухой полушубка он уже держал свою старую бескозырку, мечтая при начале стрельбы сбросить тяжелый шлем, надеть, лихо заломив, бескозырку. А теперь Снегирев, угадав его мысль, проникновенно и строго смотрел на него.
- В порядке партийной дисциплины, Старостин, проследишь за выполнением приказа. Не в бескозырке сила. Русский матрос, если для пользы дела хоть юбку наденет, все равно матросом останется. А дурную голову и бескозырка не украсит.
- Есть проследить за выполнением приказа, - отрезал Старостин.
- И скорострельность, скорострельность не забывайте! - крикнул, уже уходя, Снегирев. - Помните: в морском бою кто первый накроет цель, тот и победил… Да, старшина, еще на два слова… - Старостин подошел к нему ближе. - Помнишь: при обстреле берега ты призывал: "За Родину, за Сталина!" Это хорошо. Еще больше у народа дух поднимает. Так и теперь…
- На то я и агитатор, товарищ старший лейтенант, - просто сказал Старостин.
Снегирев дружески положил пальцы ему на рукав.
- Ну, а с девушкой твоей как у тебя? Поговорили по душам?
- Поговорили по душам… Да пока полной видимости нет.
- Будет полная видимость, старшина. Поверь слову. Увидишь, как она тебя встретит, когда с победой вернемся. Меня на свадьбу позвать не забудь.
- Как не позвать! - улыбнулся суровый старшина.