Заботясь о снаряжении, приспособленном к движению в конкретных погодных условиях, лейтенант Маркем придумал оригинальное решение проблемы усталости глаз от ослепляющего сверкания снежного покрова, не отказываясь, естественно, от защитных очков. Все члены отряда лейтенанта надевали во время переходов парусиновые плащи, предназначенные для защиты от снега, то есть препятствующие его скапливанию и таянию на одежде. Лейтенант приказал разрисовать все эти парусиновые полотна различными жанровыми картинками, которые веселили глаз, давали ему отдохнуть от снежного блеска, если человек сосредоточивал взгляд на спине идущего впереди. Каждый был волен украшать свой горб, как ему заблагорассудится, и экипаж вдоволь повеселился над элегантным стилем и богатым воображением авторов эпохальных композиций. Особенное воодушевление вызывали сюжеты о полярных медведях и ослах, изображенных в самых экстравагантных позах. Каждая сценка сопровождалась шутливой подписью на латинском или французском языке.
Упомянем еще одну трогательную деталь, делающую честь тем, на чью долю выпала почетная и опасная обязанность водрузить английский флаг в глубине неведомого края земли. Никто и ни в чем не проводил никаких различий между офицерами и простыми матросами: все несли одинаковую нагрузку и питались одной и той же едой. Как те, так и другие спали под одним парусиновым слоем палатки; командиры и подчиненные одинаково стремились честно выполнить свой долг, твердо надеясь на успех своей миссии.
Лейтенант Маркем и его первый помощник - лейтенант Парр с пятнадцатью товарищами отправились в путь на двух лодках-санях с запасом продовольствия на семьдесят два дня. Первый переход был непродолжительным - несколько человек, никогда ранее не впрягавшихся в тяжеленные сани, вскоре уже падали от изнеможения. А кроме того - тридцатишестиградусный мороз, скверная дорога, метель! В пять часов путешественники стали лагерем, преодолев всего шесть миль по прямой.
Ночью - тоже не позавидуешь. Внутри палатки температура опускалась до 26° ниже нуля, и люди, зарывшись по уши в меховые спальные мешки, подвергались жестоким страданиям. "Сложнейшая операция по одеванию и раздеванию являлась одной из главных неприятностей нашего путешествия, - писал лейтенант Маркем в своем докладе. - Мы предпочитали всю ночь держать свои вещи в спальных мешках, но тщетно: к утру они промерзали так, что только с огромным трудом удавалось влезть в них обратно. Тяжелейшим делом оказалось также завязывать и развязывать шнурки на наших мокасинах, пальцы замерзали настолько, что почти потеряли чувствительность. Термометр то и дело зашкаливал за сорокаградусную отметку. Мы могли бы повторить слова адмирала Ричардса, который сказал, что его вещи стали словно жестяными, а наш повар то и дело жаловался, что соус карри похож на латунный брусок.
За день мы с трудом преодолевали от шести до десяти миль. Ноги коченели и отваливались от холода. Люди жаловались на ночные боли в различных частях тела, а также на жажду, которую приходилось утолять только во время ужина; у всех имелась фляга из жести в чехле из шерсти, но напрасно мы держали ее на поясе, прижимая к телу, - вода все равно замерзала. В то же время строжайше запрещалось пытаться унять жажду снегом, что крайне небезопасно для здоровья.
Прежде чем углубиться дальше на север, мы попытаемся рассказать без особых длиннот, как проходит день полярного путешественника, который тащит сани. Поскольку обязанности кока очень утомительны, то все выполняют их по очереди в течение суток. В конце дня почетная должность передается вместе с передником следующему дежурному, который с рассветом приступает к дополнительному нелегкому труду. Поднявшись раньше всех, он зажигает лампу, растапливает лед или снег для завтрака; затем он возвращается в палатку и не стесняясь вышагивает прямо по телам спящих товарищей, чтобы собрать с внутренней поверхности вышеназванной палатки влагу, которая сконцентрировалась за ночь и время от времени падает небольшими льдинками на специальное покрывало. Окончив эту операцию, к безмерному облегчению коллег, которых он топчет без всякой жалости, кок вытаскивает покрывало наружу, чистит его, встряхивает и укладывает на сани. После чего, собственно, и начинается приготовление завтрака: обычно повар приносит нам утреннее какао два часа спустя после своего подъема, то есть немного погодя после нашего вынужденного пробуждения.
В сильный мороз мы завтракаем сидя, но не вылезая из спальных мешков; должно быть, со стороны это весьма забавное зрелище - пиршество фигур в серых капюшонах и шерстяных одеяниях. По центру палатки ставится мешок с сухарями; затем все вынимают ложки (единственное, что является здесь частной собственностью) и бросаются в атаку на какао. Ложки - этот драгоценнейший инструмент - мы, как правило, бережно носим в кармане или на шее.
В это время повар режет пеммикан на кусочки; пока он варится в котле, мы молимся, а затем решительно одеваемся, обуваемся и скатываем спальные мешки. Наконец пеммикан готов и в одно мгновение исчезает в наших глотках; затем моряки скатывают палатку, впрягаются в сани и по команде: "рраз! два! трри! па-ашел!" экипаж трогается с места. И вот, плохо ли, хорошо ли, а скорее плохо, чем хорошо, мы идем вперед в нетерпеливом ожидании часа перекуса, состоящего из четырех унций сала, мизерного кусочка галеты и чашки горячего чая. После перекуса мы бы с удовольствием отдохнули, если бы холод не препятствовал дреме; к тому же вода никак не хочет закипать. Наконец чай подан, и мы делаем из него, так сказать, суп, и вот почему: сало разгрызть не легче, чем кусок гранита, и мы вынуждены размачивать его в чае! Оцените - каков коктейль!
Вечером мы останавливались в разное время, но не раньше чем через десять - двенадцать часов пути. Выбрав более или менее удобное место, мы ставим палатку, а затем окружаем ее снежной стенкой высотой в три фута. И вот дом из парусины возведен; мы можем переобуться и внимательно осмотреть ноги - не отморожены ли они; в этом случае кровообращение немедленно восстанавливается, а к больным местам прикладывается корпия, смоченная глицерином. Как правило, мокасины и шерстяные носки смерзаются, и вынуть ноги из сапог стоит огромных усилий. Но настоящий водевиль начинается при надевании шерстяного нижнего белья - сколько отчаянных попыток делают матросы, чтобы влезть в обледеневшую и негнущуюся ткань, что удается только после долгих конвульсий и не без помощи товарищей! Упаковавшись наконец, приходится терпеливо ждать, пока тепло тела немного размягчит это одеяние, которое по праву заслужило у нас название "смирительного камзола".
Когда все эти мужественные люди комфортабельно устраиваются в спальных мешках (за исключением кока), начинается ужин, который состоит из пеммикана и чая. Затем моряки раскуривают трубки, начинается болтовня за предписанной уставом порцией грога. Это самое счастливое время суток, и я проклял бы всякого, кто попробовал бы отнять у человека, тянувшего целый день сани, его законную чашку разбавленного водой рома! В течение утомительной дневной работы алкоголь только повредил бы, но после ужина и в небольшом количестве - это великое благо! И вот, пока все прикладываются к грогу, покуривая, один из нас громко читает вслух, или же начинается всеобщая оживленная беседа, а то и пение; но пока мы болтаем, поем или слушаем чтеца, мы счастливы - нет ничего более радостного, чем этот короткий момент отдохновения перед сном. Частенько мы вспоминаем родину, добрую старую Англию, и мечтаем о том, что будем делать, когда судьба дозволит нам вернуться домой.
И вот кок (опять этот несчастный дежурный!) приносит совершенно неописуемое покрывало: оно похоже на кусок дерева или, скорее, на железную глыбу, чем на "изделие" из овечьей шерсти. С превеликим трудом удается его развернуть, но растянуть - это совсем другое дело! Оно высится посередине, как палатка в палатке, и отказывается разравниваться, хоть убей. Наконец, к великому наслаждению путешественников, покрывало несколько смягчается…
Вот так наше маленькое войско выступает по дороге к полюсу, ощетинившейся суровыми преградами в виде нагромождений торосов. Торосы - страшный враг. Чтобы пройти через них со скоростью улитки, приходилось использовать лопаты, кирки, мотыги, прогрызая узкие ущелья в ледовой каше. Враг номер два - снег, в который можно провалиться даже по грудь. В таких местах мы работали лопатами, освобождая путь для саней.
Как говорит с поистине героическим весельем лейтенант Маркем, мы превратились в дорожных рабочих. Тем не менее мы относимся к копательным инструментам с настоящей нежностью. Не дай Бог потерять их - тогда мы не сможем идти ни вперед, ни назад. Наша жизнь зависит от нескольких кусков железа, насаженных на деревянные ручки!"
Проходили дни, утомление и слабость все увеличивались; болезни набросились на маленький отряд. Двоих матросов одолела цинга. Они не только не могли тянуть сани, но и им самим приходилось помогать перебираться через невообразимые нагромождения льдин. Ужасная дорога! Как правило, переход в восемь - девять миль означал, что экспедиция продвинулась на полторы-две мили по прямой.
Двадцать второго апреля лейтенант Маркем пересек 83-ю параллель, что не удавалось до него ни одному человеку. 27 числа занемогли еще двое людей. Мужественные матросы, несмотря на полумертвое состояние, все-таки тащились из последних сил, стараясь не быть обузой для товарищей. 28 числа отряд прошел всего полмили, и ценой каких усилий! К тому же вызывало тревогу резкое сокращение провианта. По всей видимости, экспедиция не выйдет на 85-ю параллель… и даже на 84-ю! 4 мая уже большая часть людей жалуется на боли в суставах. 6 мая на обоих санях уже по трое больных. Удается пройти всего четверть мили… Армия торосов сплотила свои бесчисленные ряды, превратившись в настоящую непроходимую возвышенность, пустыню из ледовых обломков, от маленьких до гигантских, величиной в пятьдесят футов. 9 числа всем стало ясно, что нужно отступать, - цинга затронула в той или иной степени всех членов отряда, а продуктов осталось меньше половины. 10 мая моряки находились на восемьдесят третьем градусе, двадцатой минуте и двадцатой секунде северной широты.
"Итак, - пишет Маркем, - мы возвращаемся! Бог свидетель, мы выполнили свой долг. Поэт сказал: "Дерзнув, я сделал все, что в силах человеческих. Кто сможет больше?""
Возвращение было страшным, и все-таки, несмотря на все несчастья, настроение людей оставалось превосходным. А между тем "из тридцати четырех ног только одиннадцать были работоспособными, и еще несколько едва ковыляли". 26 числа, на тринадцатый день отступления, разразилась метель, еще уменьшив скорость передвижения измученных людей. Каждый день, каждый час дорогого стоил - рацион таял; потеплело, и передвижение саней стало еще более трудным. Под мягким пористым снегом пряталась вода; как-то раз почти все люди промокли и простудились, не пострадали только двое. Все эти причины вынудили Маркема бросить одни сани, облегчив работу изнуренным матросам. В самом деле, важно было как можно быстрее вернуться на "Алерт", поскольку речь шла уже о жизни тех больных, которым с каждым днем становилось все хуже и хуже.
Двадцать восьмого мая, то есть через пятнадцать дней после выступления в обратный путь и сорок три дня после отправления с "Алерта", путешественники увидели пуночку; птичка весело порхала по торосам и заливалась радостными трелями - сладкая музыка для людей, так долго не слышавших ничего, кроме завываний арктических ветров! Даже больные высунулись из-под покрывал, наслаждаясь песенкой маленького друга, прилетевшего из такого далека, чтобы подбодрить бедных моряков. 30 числа они заблудились и только через сутки выбрались на старую дорогу. Но снежные сугробы завалили путь, снова сделав его малопроходимым. Сани с больными матросами провалились в трещину; людей едва удалось спасти. 5 июня - чудесная погода; яркое солнце вселяло надежду в сердца, придавало новые силы ногам и рукам. Но ночью морякам не удалось отдохнуть - налетел шторм, наполовину сорвавший палатку. 7 числа силы путешественников подошли к концу. Маркем подсчитал, что в таком темпе только за три недели они доберутся до "Алерта", расположенного всего в тридцати милях, то есть в пятидесяти пяти километрах. Оставался единственный шанс на спасение больных - идти как можно быстрее за помощью. Вызвался лейтенант Парр. Спотыкаясь и чуть не падая на каждом шагу, он отправился в одиночку через груды торосов и ледяные поля, заваленные сугробами. Доберется ли он до корабля? Как для него, так и для всего отряда то был вопрос жизни и смерти.
Восьмого июня настал скорбный день. Один из матросов, Портер, в полдень испустил последний вздох. Состоялась грустная церемония почестей, оказанных несчастному товарищу. На невысокой мачте лодки, закрепленной на санях, наполовину приспустили флаг; британский стяг прикрыл тело бедняги, и похоронная процессия моряков, за исключением четверых самых больных, покинула палатку в девять часов; прочитали заупокойную молитву и закопали бренные останки в лед арктической пустыни. На могилу водрузили сделанный из весел большой крест с табличкой, напоминавшей имя, возраст и дату смерти бедняги.
Девятого июня поднялся сильный северный ветер; больные, угнетенные смертью и похоронами Портера, впали в прострацию. Предстояла новая, куда более страшная катастрофа; Маркем не находит себе места. И вдруг появляются сани с упряжкой собак, прибывшие с "Алерта", нагруженные всем необходимым для помощи! Лейтенант Парр благополучно добрался до корабля! Отряд Маркема спасен!
Пять дней спустя он ступил на борт корабля.
Вот заключение бесстрашного офицера относительно своей экспедиции:
"…По этому поводу у меня сложилось окончательное мнение. Я считаю невозможным дойти до Северного полюса через паковые льды в этом регионе; лейтенант Парр абсолютно согласен со мной. Даже сконцентрировав все силы и средства экспедиции на одном направлении, используя легкие сани без лодок и предположив, что все участники будут в добром здравии, я уверен, ни одна экспедиция не сможет превзойти ни на градус широты, достигнутой людьми, которыми я имел честь командовать".
Никто не стал бы подвергать сомнению эти убедительные доводы, опиравшиеся на достоверные данные. Но как примирить абсолютно бесспорное резкое суждение лейтенанта со взглядами доктора Хейса, обнаружившего бескрайнее Свободное море несколькими минутами южнее места зимовки "Алерта"?
К тому же мнение капитана Нэрса совпадает по всем пунктам с мнением лейтенанта Маркема. В своем донесении он отмечает, что, проводя наблюдения с вершины мыса Джозеф-Генри, пользуясь прекрасной видимостью и самыми совершенными оптическими приборами, он ни разу не обнаружил ничего похожего на сушу на расстоянии в сто сорок километров. А также ни одной полыньи, ни малейшего признака воды на всем этом огромном пространстве. Только чудовищный хаос льдин и огромных ледовых гор, возраст которых невозможно определить точно, но наверняка он исчисляется не одной сотней лет. Итак, полярное море, недвусмысленно заявляет капитан Нэрс, полностью закрыто слоем льдин неслыханной толщины. Чтобы лучше изучить этот своеобразный вопрос, он назвал северный океан Палеокристическим, то есть морем Старых Льдов. Движение льдов на юг приостанавливается, но они никогда не растапливаются полностью, и каждый год новые пласты намерзают поверх старых. Он подводит итог следующими словами: "Мы считаем несомненным тот факт, что у берегов земли Гриннела, от восемьдесят третьей до восемьдесят четвертой параллели, простирается громадный массив паковых льдов, на приступ которого отважился Маркем и его товарищи. Существуют или не существуют земли к северу от исследованного нами пространства - не имеет никакого отношения к вопросу о путешествиях на санях. Шестьдесят морских миль (сто десять километров) льдов, которые, как мы теперь знаем, расположены к северу от мыса Джозеф-Генри, представляют собой преграду, непроходимую современными методами, а потому я без всяких сомнений могу заявить, что никто никогда не сможет пройти к Северному полюсу через пролив Смит".
Невозможно сказать более определенно и категорично. Тем не менее между гипотезами о совершенно свободном море доктора Хейса и абсолютно ледовитом океане капитана Нэрса осталось место для третьей концепции. Пройдет несколько лет, и лейтенант Локвуд из американской экспедиции Грили превзойдет на треть градуса достижение Маркема; он становится перед Свободным морем почти там, откуда начал отступление Маркем, и именно там, где, по представлениям капитана Нэрса, должно простираться скованное льдами полярное море.
…Пока Маркем штурмовал полюс, лейтенант Олдрич продолжил исследования Земли Гранта. Самая отдаленная точка, достигнутая им, находится на широте в восемьдесят градусов шестнадцать минут и в восьмидесяти пяти градусах тридцати трех минутах к западу от Гринвича, напротив мыса, который он назвал по имени "Алерта", в заливе, нареченном также им заливом Йелвертона.
В то же время состоялась еще одна экспедиция, но отправленная не с "Алерта", а с "Дискавери", под командованием лейтенанта Бомона. Она оказалась самой несчастливой. Цинга застигла и этот отряд. Двое моряков умерли. Из одиннадцати остальных только четверо сохраняли какие-то силы, а семеро были бы уже на грани смерти, если бы не заботы доктора и, самое главное, не свежее мясо, добытое Хансом, эскимосом, охотником на тюленей…
"Участники экспедиций с "Алерта", - говорит капитан Кэрс, - вернулись совершенно "убитыми". Я был в большом замешательстве. Из пятидесяти трех человек команды двадцать семь жестоко страдали от цинги, и еще четверо затронуты болезнью слегка; еще пятеро плохо себя чувствовали, а восемь едва выздоровели. В сущности, не считая офицеров, я располагал только восемью здоровыми людьми.