Д'Артаньян же, в свою очередь, торопился с очередным поединком, так как ему не терпелось вновь обречь молодого человека на неподвижность. В самом деле, пока нога Роже двигалась в танце, пока рука сгибалась, он, д'Артаньян, был всего лишь солдат, дитя удачи, и проигрывал рядом с владетельным дворянином, с которым было, впрочем, приятно обниматься и целоваться, ибо на одной щеке у него сияла доблесть, а на другой - богатство.
Дадим этому объяснение: д'Артаньян ревновал.
- Мой дорогой друг, - сказал ему однажды Бюсси, - погодите еще денек. Я уже хожу, но пока под ногами сплошные кочки.
- Давайте тогда драться сидя.
- Это каким образом?
-- На пистолетах. Мы сядем в двух противоположных концах комнаты.
- А что, это возможно?
Послышался стук падающего тела. Это упала в обморок Мари.
Первым душевным движением д'Артакьяна было чувство удовлетворения: Бюсси слыл непревзойденным стрелком.
Вторым - досада. Придя в себя, Мари обратила взгляд на кузена.
- Не волнуйтесь, - сказал Бюсси, - все будет сделано с изяществом и вкусом. Мы закроем занавески и устроим подобие ночи. Перед каждым из нас поставят стол. На столе - две свечи, две бутылки испанского вина, два пистолета. Свечи будут зажжены, бутылки - полны вина. Прежде чем выстрелить, мы осушим по бутылке. Тогда наверняка хоть что-то пойдет вдребезги: либо бутылка, либо череп.
Д'Артаньян согласился на эти условия, сухо кивнул Роже, с печальным достоинством поклонился Мари и вышел. Едва он оказался за порогом, Бюсси глянул со всей серьезностью в глаза Мари.
- Что вы думаете, моя дорогая, об этом доблестном дворянине?
- Он слишком доблестный.
- И в то же время утонченный, не правда ли?
- Возможно, станет со временем.
- Отличный наездник…
- Не знаю… Днем можно жить в седле. Ну а ночью?
- Да, но глаза у него мрачные.
- Однако не испанские.
- Беспокойство в чертах?
- Не такое, как у итальянцев.
- Рассеянность?
- Он не англичанин.
- Ну а насчет того, что он влюблен в вас? -- Так он же француз!
И девушка расхохоталась, что лишь прибавило ей очарования.
- Теперь мой черед задавать вопросы. Что мне делать с его любовью?
- Ответить взаимностью.
- Каким же образом?
- Придумайте сами.
- Хорошо ли по-вашему звучит имя…
- Имя?..
- Госпожа д'Артаньян.
- Мне кажется, не очень. Было б лучше даже госпожа Цезарь или мадам Эпаминонд.
- Тогда я в затруднении. А вдруг он в один прекрасный день станет маршалом Франции?
- Я буду им еще ранее.
- Да, но вы скоро его убьете.
- Клянусь, все будет наоборот.
- В таком случае он убьет вас? Подумайте, два маршала Франции погибают в один и тот же день!
- Нет, я первым выпью свою чашу.
- Ну а если у вас дрогнет рука?
На лице у Роже явилась улыбка досады.
- Дрогнет… После двух жалких бутылок вина…
- Ну а если ваш пистолет даст осечку?
- Тогда я возьму другой.
- А если…
- Тогда вы женитесь на мадмуазель де Тулонжон, которой предназначил меня мой отец.
- Ку а если вы выживете…
- Тогда есть опасения, что я сам вступлю в этот брак.
- Жизнь полна ловушек. И каждый метит в свою яму.
- Значит, надо смотреть под ноги.
И молодые люди принялись хохотать, как повелось у Рабютенов.
XIII. ГДЕ НИ ДЕ БЮССИ, НИ Д'АРТАНЬЯН НЕ РАССТАЛИСЬ, КАК НИ СТРАННО, С ЖИЗНЬЮ
Пелиссону де Пелиссару предложили подготовить дуэль"
Поясним с помощью одного только имени, каким образом этот легендарный соблазнитель и христианин проник в гостиницу к де Бюсси. Это одно имя - Ла Фон.
Пелиссон был игрив. Ла Фон был циничен.
Пелиссон верил в Бога. Ла Фон был с Богом на "ты" и использовал его для поручений.
Пелиссон пел модные песенки. Ла Фон насвистывал назойливые мотивчики.
Пелиссон занимался изобретением летательного аппарата. Ла Фон летал.
Пелиссон обсасывал белый трюфель в момент пробуждения. Ла Фон ел трюфели всю ночь.
Из этого становится ясно, что Ла Фон был главным служителем и доверенным лицом Пелиссона де Пелиссара.
Ла Фон соблазнил двух служанок Мари и Жюли. Одной он посулил, что женится на ней, другой - что бросит ради нее жену и они убегут вдвоем на край света.
Из ранга служанок он возвел их в ранг любовниц, потчуя обеих вареньем. Потому что господин Пелиссон никогда не путешествовал без варенья. Вазочки с вареньем были его чернильницами.
Человек с таким слугой был любезно принят известными нам обитателями гостиницы. Он предложил им показать свой летательный аппарат, и его предложение было с восторгом принято.
Затем его попросили взять на себя устройство этого странного поединка между д'Артаньяном и Роже, уже назначенного в тот же день на шесть часов пополудни.
Пелиссон обдумывал это предприятие два часа подряд.
И вот каковы результаты его раздумий. Если д'Артаньян будет убит, возложенная на того кардиналом миссия перейдет целиком и полностью к нему, Пелиссону де Пелиссару.
Но поскольку он считал себя христианином со всеми вытекающими отсюда недостатками и поскольку его летательный аппарат пока еще не летал, то существовала необходимость воспользоваться иным летательным аппаратом, имя которому было д'Артаньян.
При условии, разумеется, что и этот летательный аппарат сможет все-таки полететь.
Плодом этих размышлений было то, что Пелиссон сунул руку в карман и извлек оттуда флакончик, содержимое которого перелил в две бутыли, предназначенные для Роже де Бюсси-Рабютена. То было сильнейшее успокоительное средство, которым господин Пелиссар потчевал дам, чтоб остудить их страсть в отношении своей особы.
Выпив снотворного, Роже будет сражен усталостью и ему не достанет сил выстрелить.
Читатели, разумеется, сурово осудят действия Пелиссона де Пелиссара.
Однако, можно возразить, что с одной стороны господин Пелиссон был сказочно богат и с другой стороны - речь шла о всеобщем мире.
Пока этот достойный дворянин завершал свои приготовления, д'Артаньян завершал свой туалет с хладнокровием человека, который готовится предстать перед знакомым ему обличьем смерти - и многоликим, и глупым одновременно, и, представ, сделать вид, что не дивится увиденному, чтоб не нанести таким образом этой даме оскорбление.
В этот момент кто-то стал царапаться в дверь.
Д'Артаньян велел Планше открыть.
Появилась Жюли дю Колино дю Валь.
На ней было платье из серого муслина, что давало возможность оценить в полной мере и руки, и плечи.
Платье было отделано лентой вишневого цвета, что отлично гармонировало с губами девушки.
- Господин д'Артаньян, ситуация такова, что мне не нащупать нерв нашего разговора…
- А вы попробуйте, сударыня, попробуйте, если, конечно, не желаете присесть.
- Вы не должны быть причиной того, что мадмуазель Шанталь погибнет с тоски.
- Отчего у вас такие опасения?
- Неужели вы не видите, как она любит кузена? Надо быть слепым…
Д'Артаньян был сильным человеком, но он побледнел.
- Что до самого Роже, то он уже страдал от неразделенной любви в прошлом. Теперь он открыл свое истерзанное любовью и полное меланхолии сердце двум италийским морям, после чего бросился в эту новую любовь, уверив себя в том, что это все же хоть отчасти Она.
- Отлично, мадмуазель. Обещаю вам, что господин де Бюсси Рабютен выйдет победителем из поединка.
- Но если он убьет вас?
- Со мной это уже случалось,
- Вы феникс среди рыцарей, я буду ухаживать за вами, я исцелю вас, я…
- Но кто ж та особа, которая так ввергла в отчаянье господина де Бюсси-Рабютена?
- Вероятно, все-таки это я сама.
И тут она исчезла - вишневая, чуть серая… Какое-то мгновение д'Артаньян рассматривал себя в зеркале.
- Какая жалость, - сказал он сам себе, - мне нравится, как эта голова сидит на плечах.
Внезапно раздались спорящие голоса.
Это Планше не разрешал Ла Фону войти в комнату.
- Я тебе говорю, он с женщиной.
- С женщиной? Как ты узнал об этом?
- По платью, болван.
- Мне случалось видеть отменнейшие платья, но внутри был мужчина.
- Мой друг, мужчины не носят платьев.
- Мужчины - нет. А папа носит.
- Да от такого сравнения разит сатаной.
- Не отзывайся дурно о моем друге, с которым ты не знаком.
- Я знаком с двадцатью шестью способами обращения с палкой.
- А я знаю двадцать семь способов обращения с Господом Богом.
Тут открыл рот д'Артаньян:
- Что там такое?
- Этот малый, сударь, желает пролезть в комнату.
- Этот олух не дает вам возможности встретиться с его святейшеством папой.
- Разве мне предстоит встреча с его святейшеством?
- Вот именно.
- Когда?
- Через час.
- Где?
- Вам надлежит следовать за мной.
- А твой хозяин?
- Уехал вперед.
- А дуэль?
- Переносится на ночь.
- Планше, шпагу, плащ. Мы едем. Планше скорчил физиономию.
- Сударь…
- Что такое?
- Шпагу на встречу с папой?
- Он не обратит на это внимания, он правит молниями, не шпагами.
И Планше подал плащ и шпагу.
XIV. ПАПА И МУШКЕТЕР
Д'Артаньян вскочил в карету, занавески тотчас задернулись.
Пелиссон де Пелиссар, сидя рядом, разглаживал усы.
Планше и Ла Фон устроились на козлах. Между ними торчал вооруженный кнутом кучер, готовый в случае необходимости вмешаться в их ссору.
Они проехали с полчаса, и д'Артаньян нарушил, наконец, молчание.
- Мой друг, в вашем роду было столько святых. Сообщите мне по секрету о главном достижении Урбана VIII.
- Главных достижений два, притом весьма значительные.
- Два? Черт побери, какой понтификат!
- Во-первых, он упразднил иезуиток.
- Иезуиток?
- Вот именно. Мало того, что они были женщинами, они желали еще сверх прочего быть иезуитками!
- Ну а второе?
- Он окрестил Ришелье.
- Тысяча дьяволов! Так ему, наверно, лет сто, вашему папе.
-- Отнюдь. Он свеж, как огурчик. Он посвятил Ришелье в кардиналы.
- Выходит, без Урбана VIII…
- У нас не было возможности звать Ришелье его высокопреосвященством…
- Что было бы в высшей степени неучтиво. В этот момент карета остановилась.
Соскочив со ступеньки, д'Артаньян очутился перед одиноко стоящим домом, одно окно в этом доме светилось. Дверь распахнулась.
Человек в черном со свечой в руке предложил д'Артаньяну следовать за ним по лестнице, стены которой были обиты темно-серым бархатом.
В конце лестницы скрытая за занавеской и обитая тем же бархатом дверь открылась прежним таинственным образом.
В сопровождении своего спутника д'Артаньян миновал несколько коридоров и оказался перед третьей дверью, и она, в свою очередь, распахнулась.
Человек в черном исчез.
Д'Артаньян переступил порог.
Закутанный в меха старец сидел в кресле, грея ладони с короткими пальцами над пылающим в камине огнем.
Он поднял одну из ладошек, словно желая благословить широкий табурет на треноге.
- Садитесь, сын мой.
Невозмутимый от природы, привыкший к общению с сильными мира сего д'Артаньян ощутил дрожь.
Человек, с которым его свела судьба, превосходил на тысячу Портосов самого могущественного в мире монарха. Его род был древнее рода Монмаранси, Габсбургов и Paraнов. Его духовное наследие не погаснет вовеки, разве что с последним на земле человеком, который, будучи последним на земле папой, покинет пылающий корабль.
- Ночи в Риме холодны, - заговорил Урбан VIII. - .Мне известно, что ваше пребывание здесь не было таким уж скверным, откинем, разумеется, то прискорбное происшествие… Напомните, пожалуйста, мне название траттории.
- Траттория "Мария-Серена", ваше святейшество.
- Да, да. Тот способ, к которому они прибегли, хорош для жарки цыплят. Может, стоило с ними как-то объясниться?
Д'Артаньян отнюдь так не думал, но губы у него дрогнули - самые гасконские губы во всей Франции, и это движение не укрылось от папы.
- Позвольте считать, ваше святейшество, что у них есть привычка к особому блюду: мушкетер с перчиком.
- Глупейшая путаница. Мы поступаем так с испанскими шпионами.
Д'Артаньян выгнул стан на табурете.
- Значит, я похож на шпиона?
- Вы похожи на испанца. На слегка испорченного испанца. Впрочем, в Риме вам нечего опасаться. Ведь при вас ваша шпага. Ну и потом здесь я. Или, по крайней мере, то, что ходит в моих туфлях и считается мною.
Д'Артаньян ерзал как школьник на краю табурета. Опустившись на колени, он склонился перед папой.
- Я пожму руку вам на дорогу, ничего более сделать для вас я пока не могу. Париж отсюда в ста пятидесяти лье.
- Значит, это заботы моей лошади.
- Тогда она получит мое благословение так же, как вы. Видите эту папку?
И Урбан VIII указал на увесистую кожаную папку зеленого цвета с золотыми украшениями.
- Здесь три великих монарха. Но крайней мере, их души. На худой конец - их подписи. Император Священной Римской империи Фердинанд III, Король Испании Филипп IV, Король Англии Карл I. Не хватает лишь печати вашего монарха Людовика XIII…
Урбан VIII принялся рассматривать свои ногти и затем бросил как бы невзначай:
- Тогда всеобщий мир будет провозглашен.
Он кашлянул два-три раза, бросил быстрый взгляд на мушкетера:
- В каких отношениях вы с кардиналом Ришелье?
- Мы помирились друг с другом, ваше святейшество.
- Знакомы ли вы с кардиналом Мазарини?
- Нет, ваше святейшество. Я только видел его и мне известна та репутация, какой он пользуется.
- О! Вид не соответствует репутации. Это письмоводитель, которым мы обеспечили Ришелье. Кстати, как он себя чувствует?
- Как всякий человек, который днем пьет бульон, а ночью потребляет пузырек с чернилами.
Папа вновь улыбнулся той тонкой улыбкой, которая покорила д'Артаньяна.
- Договор вы должны вручить кардиналу Ришелье. И никому другому.
- Ваше святейшество желает сказать, что королю…
- Король не более чем дитя. Вы знаете господина Гротиуса?
Д'Артаньян не знал господина с такой латинской фамилией.
- Ученый, к тому же прекрасный исследователь. Даже ботаник, если говорить о королевском семени. Прочтите ответ, посланный им в Швецию. Но Швеция не способна после попойки держать язык за зубами. Вот копия.
Урбан VIII взял со столика валявшийся там, как казалось, случайно, листок бумаги.
"Наследнику трижды сменили кормилицу, ибо он не только истощает грудь, но и терзает ее. Соседям Франции следует не терять бдительности перед лицом хищности в столь юном существе" - прочитал папа. - В предвидении неожиданностей французское королевство будет первым гарантом договора. Не терять бдительности - это означает в данном случае не дать ему возможности преступить этот договор. Что с вами, сударь?
- Простите, ваше святейшество… Я всего лишь солдат. Скажу вам по простоте: я всегда считал Людовика XIII своим королем.
- Конечно… конечно… Он славный человек, правда, немного завистник, к тому же без ума от своих усов. Меланхолическая личность, но он крепко держится за нить, именуемую Ришелье. У меня, впрочем, тоже кое-какие сложности в связи с вашим знаменитым кардиналом. Я не хотел, чтоб он трогал Вальтлин. Но он не послушался. Я запретил ему вступать в союз с Густавом-Адольфом. Он бросился в его объятья. Впрочем, пренебрежем этим. Он человек решительный и по-своему мудрый.
Урбан VIII на минуту задумался.
- Необходимо добиться, чтоб он вновь обрел сон. Затем папа продолжал:
- Я уже говорил вам об опасностях. Только мы с вами знаем о договоре. Так что храните тайну. Подумайте, какую выгоду могло б из этого извлечь какое-нибудь герцогство, я не говорю Миланское или какое-нибудь ледяное царство, я не говорю Россия. Повторяю: они могли б извлечь выгоду, зная наперед свою судьбу. Если вы встретите француза, немца, испанца или англичанина, мирно продолжайте свой путь: они представители тех великих наций, что пляшут одну и ту же кадриль. Если вы встретите человека с берегов Балтики, голландца, мавра - обнажайте шпагу и бросайтесь вперед, чтобы предупредить нападение. Этим людям нужна будет ваша жизнь, чтоб завладеть папкой.
Д'Артаньян затрепетал. Голос Урбана VIII звучал металлом веков. Новый Иисус Навин возвещал крушение стен, разделяющих народы, которые наблюдают друг друга пока лишь в щели.
Папа заговорил тише и доверительнее:
- Универсальный договор о мире содержит семнадцать тысяч двести различных статей. Меньшим количеством нам было не обойтись. Следовало предусмотреть все: угасание и крах династий, появление новых ересей, возникновение несуществующих пока держав и их притязания, которые предстоит удовлетворить, осушение некоторых морей, что даст людям великолепные угодья, искусственный поворот рек, отчего возникнет один огромный поток, циркулирующий по кругу, обширные скважины, пробитые в недрах вселенной с целью добыть оттуда подземный огонь, создание летательных аппаратов еще более тяжелых, чем тот, который построил наш дорогой друг Пелиссон де Пелиссар и могущих домчать до лунного диска четыре персоны: старца, юношу, женщину и ребенка, - все это вполне естественно и даже менее сложно по устройству, чем хлебное зернышко.
XV. МУШКЕТЕР И ПАПА
Д'Артаньяна ошеломила грандиозность начертанной перед ним картины.
- Название этого договора звучит лучше всего по-латыни. Вы знаете латынь?
- Нет, ваше святейшество. Знаю лишь наизусть Peccavi.
И д'Артаньян вновь опустился на колени перед Урбаном VIII, лепеча дрожащими губами смутные звуки. Миледи - бледная, в мерцающем ореоле, кровавая, ледяная, полная ненависти, без головы - промчалась перед его взором.
- Дитя мое, ваши грехи могут быть лишь грехами солдата. Солдаты и люди, посвятившие себя искусству, имеют право на отпущение грехов.
Д'Артаньян потупил голову. Лишь мужчины умеют плакать.
- Вы ни разу не поверяли свой грех исповеднику?
- Его преосвященство отпустил мне грех четырнадцать лет назад.
Папа не мог сдержать гримасы:
- Этот влезет повсюду!
Но профессиональный навык возобладал, и Урбан VIII, совершив мысленный прыжок, перешел прямо к сути и громко произнес:
- Преступление?
- Да,
- Месть?
- Да.
- В одиночку?
- Нас было пятеро.
- Женщина?
Не смея ни слова сказать вслух, д'Артаньян кивнул.