X. БЕСЕДЫ В ЕВАНГЕЛИЧЕСКОМ ДУХЕ
Приблизившись к незнакомцу, д'Артаньян приветствовал его поклоном. Тот ему ответил. Д'Артаньян повторил свой жест. Повторил и незнакомец.
- Сударь, может, он немой, - пробормотал Планше, приподнимая свечу. Лучи озарили полнокровную физиономию с толстыми губами, с неподвижным горящим взглядом, с растопыренными и выступающими из-под волос ушами. Незнакомец подпрыгнул на месте.
- Черт возьми, сударь, вот уже две недели, как я изображаю из себя глубоководную рыбу, ибо не имею права никому попасться на глаза и в то же время не должен быть никем услышан.
- Объяснимся, сударь. Вероятно, вам надлежит что-то мне сказать?
- Сказать? Да, черт возьми, что-то мне полагалось сказать, только я позабыл это в самое неподходящее время. Я обязан у вас выяснить, тот ли вы самый, кто намеревается сообщить мне тайну. Впрочем, кажется, вы тот самый…
Д'Артаньян остался невозмутим.
- Да вы сами знаете…
- Я?
- Кажется, надо пролить свет на это дело.
- Свет?
- Там это было. Свет или блеск или еще что-то в таком роде.
- А точнее?
- Какое-то заковыристое выражение, где вопрос… В общем пароль…
- Пароль?..
- Тысяча дьяволов! Вы это знаете не хуже меня.
- Вы полагаете?
- Ну да… Вот чертовщина… Там было что-то насчет дьявола и насчет ада… Не уходите!
- Я здесь.
- Дьявол не потерял своей преисподней, а преисподня - своей славы… Погодите, я еще вспомню. Я чувствую, вы тот самый человек… Мы встречались с вами последний год в Фонтенбло. Вы господин…
- Д'Артаньян. К вашим услугам.
- А я Клод-Гонзаг Пелиссон де Пелиссар. Но давайте выйдем отсюда! Клянусь чалмой доброго самаритянина, я еще вспомню эту фразу! Дьявол сожрал всю свою преисполню и… На меня, знаете, нашло затмение. Чуть отдохну - и вспомню. Есть у вас надежное место? Здесь меня все знают.
Д'Артаньян покачал головой.
Однако оба двинулись в путь. И пока они так идут - один - тощий, чутко ловящий и впереди, и сзади тень опасности, другой - сумрачный, до боли напрягающий память, терзающий мозг - расскажем кое-что о новом прибежище д'Артаньяна.
Мы были свидетелями того, как наш герой покинул последнюю тратторию слегка поджаренный, с распухшим ухом и с обнаженной шпагой в руке. Зрелище ужасное для непривычного человека, тем более для итальянца. Однако д'Артаньян шагал по виа Джулиа с видом человека, выискивающего кого-нибудь, с кем можно хорошенько схватиться. Не прошел он и ста шагов, как подходящий случай ему уже представился.
Будем правдивы до конца, ибо историки правдивы всего лишь наполовину: не он нашел, а его нашли. Д'Артаньян внезапно нахмурил брови.
- Не тот ли вы дворянин с юга Франции, который…
- …поскользнулся на песке. Да, это как раз я, сударь.
- И, споткнувшись, утратил привычку цепляться к людям.
- Да, сударь, нам с вами надо поговорить. Д'Артаньян смерил с головы до ног кудрявого молодого
человека, столь неудачно возникшего на его пути.
- Мне кажется, вы уже получили удовлетворение.
- Несомненно. За свою кузину.
- За вашу кузину.?
- За блондинку, которую зовут Мари.
- Ах, вот как, ее зовут Мари…
Глаза д'Артаньяна утратили непримиримый блеск.
- Но я вас предупреждал: остается еще честь ее подруги.
- Что с вашей рукой?
- Полностью зажила. Так что…
- Так что?..
- Так что если вы желаете, то я к вашим услугам.
- Идем, сударь, идем! Вы расплатитесь за комаров.
Полчаса спустя д'Артаньян пронзил шпагой бедро своего противника. Понадобилось некоторое время, чтоб раздобыть карету, которая доставила их в одну из богатых гостиниц, расположенных за воротами Санто Спирито.
Д'Артаньян поддерживал раненому голову и обещал сообщить рецепт целебной мази своей матери. В благодарность за это побежденный стал домогаться чести устроить мушкетера на жительство.
Едва переступив порог, они предстали перед двумя девушками, за которых юный дворянин столь щедро проливал свою кровь.
- Мари, - произнес он, - вот господин д'Артаньян. В вашу честь он пронзил мне в Сен-Тропезе руку, а в вашу, Жюли, только что проткнул бедро. Остается схватка по поводу того, что он назвал меня глупцом.
Д'Артаньян помахал рукой.
- Но ведь я не утверждаю, что не заслужил этого, - продолжал Роже. - Господину д'Артаньяну пришлось жить в Риме в ужасных условиях, а мне хочется узнать его покороче, прежде чем он меня убьет или же я отошлю его куда-нибудь подальше. Поскольку он согласился на ваше общество, он будет жить здесь. Приблизьтесь, мадмуазель, и вы, и вы тоже. Мой дражайший победитель, ту, что нежнее, зовут Мари де Рабютен-Шанталь. Меня ж зовут Бюсси-Рабютен, я из младшей ветви. А эта темнокожая красавица Жюли дю Колино дю Валь. Жюли из тех, кто… Но какого черта я вам расписываю все это: вы разберетесь сами не хуже меня!
И Роже де Бюсси-Рабютен, начав хохотать, смеялся до тех пор, пока у него не заболела рана.
Пока Роже зубоскалил, д'Артаньян рассматривал обеих подруг с бесцеремонностью солдата, которому показали новую крепость.
Римские красавицы не походили на нимф Сен-Тропеза. Там был легкий батист и солнечные лучи, здесь - каскады из лент и бастионы из кружев служили стражами их достоинства.
Но если цивилизация может взять в узилище слово, собрать в пучок волосы, подкрасить губы, она бессильна в отношении улыбки. Именно с улыбки и начала свою речь Мари де Рабютен-Шанталь:
- Насчет вас, сударь, одно из двух: либо вы слишком добры, либо слишком жестоки. Fie лучше ли вам быть капельку поумеренней? Вы неизменно составляете компанию моему кузену, превращая его при этом в подушку для булавок. Что же касается нас…
- Что касается нас, - подхватила Жюли Колино дю Валь, - то мы покажем вам город, познакомим вас со всем самым элегантным, самым изысканным, самым неожиданным, самым…
- Но прежде всего, - заметил Роже де Бюсси-Рабютен, - господин д'Артаньян дурно спал, так как его хотели пристрелить, чего он терпеть не может. Не будем же убивать его теперь речами, а предоставим ему постель. К тому же надо позаботиться о его слуге господине дю Планше, у которого руки хирурга.
Планше поклонился. Д'Артаньян ответил согласием.
В связи с этим жизнь д'Артаньяна приобрела религиозный оттенок. Сейчас мы сделаем пояснение. Поднимаясь рано с постели, Мари посещала римские церкви. В те времена в Риме было девяносто два прихода и сорок одна церковь для различных народов, в том числе Сен-Луи - для французов, Сент-Ив - для бретонцев.
Было еще шестьдесят четыре мужских и более сорока женских монастырей. Но женские монастыри почти не интересовали Мари де Рабютен-Шанталь или, точнее, Мари де Шанталь, как она подписывала свои письма. Ее бабка Жанна де Шанталь, основательница ордена визитандин, имела под началом не менее девяносто девяти монастырей. Это было девяносто девятью причинами избегать женские обители.
Зато Мари любила посещать картинные галереи. И если д'Артаньян был слаб по части святых угодников, то он великолепно комментировал батальные сцены.
- Господин д'Артаньян, объясните мне, отчего они так лихо рубят друг другу головы и почему оттуда хлещет кровь, словно из пожарной трубы?
- Потому что у художника было в запасе много киновари, мадмуазель.
- Скажите, шевалье, отчего это генералы так величественно вышагивают по полю боя, хотя в двух шагах люди убивают друг друга?
- Потому что они не удостаивают художника своим вниманием. Остановись они на мгновение, им пришлось бы туго.
- Д'Артаньян, будьте другом, научите меня, пожалуйста, стрелять из мушкета, у вас это так замечательно получается.
- Нельзя. Почернеют пальчики. Зато я научу вас стрелять из пистолета.
- Что надо сделать, чтоб попасть в цель?
- Точно прицелиться и нажать на курок.
- Вы наш морской спаситель, вы должны ответить мне вот на какой вопрос: как это получается, что война, такая жестокая на поле битвы, выглядит такой славной и аккуратненькой на картинах?
- Чтоб придать мужества непосвященным, Мари.
В послеобеденное время наступал черед Жюли дю Колино дю Валь.
- Сударь, расскажите мне о побоищах!
- Мадмуазель, я, право, не знаю…
- Как, вы не видели? Вы такой рассеянный!
- Господин д'Артаньян, мне скучно, когда я читаю святого Августина. По-видимому, это был слишком утонченный человек…
- Не знаю, мадмуазель.
- Но все же святой Авг…
- Я думаю, он сродни турку, который хотел вас похитить.
- О, этот ужасный мавр… Что скажете вы о смерти, как вы ощущаете ее в глубинах своего естества?
- Ее там нету.
- И это все?
Вечером у Роже де Бюсси-Рабютена началась лихорадка. Он говорил, что нуждается в обществе своего победителя. В конце концов, и он повел речь о возвышенном:
- У каждого свободомыслящего человека есть два ангела: один - чтоб его спасти, и другой - чтоб погубить. О, мы сеем вокруг себя зло.
После чего он испустил скорбный вздох, навеянный, надо полагать, ангелом гибели.
Д'Артаньян подбодрил его:
- Подумайте о вашем полке.
- Не желаю! Я и так отсидел уже пять месяцев в Бастилии, потому что эти уроды украли соль. Пять месяцев! Но не хочется сообщать имен.
Он вздохнул.
- Там, в Бастилии, не очень-то наделаешь глупостей. У меня их и без того целая коллекция для моего ангела.
И нежная улыбка скользнула по его губам.
- Мой отец будет доволен, когда узнает, что в Риме я состоял в качестве дуэньи при этих двух девушках. Кажется, обе скоро осиротеют. Милые дети… Правда?
- Несомненно.
Бюсси уронил голову на подушку.
- Известно ли вам, кто я такой, дорогой д'Артаньян?
- Доблестный дворянин, который вот-вот уснет.
- Ничего подобного. Я страждущее доказательство существования Господа Бога.
К этим неземным темам добавлялись еще бдения у святой Агнессы-за-оградой. Тем не менее д'Артаньян испытывал удовлетворение, что понемногу возвращается к своей профессии и радовался тем благам, какие давали ему экю его преосвященства.
Вот почему он с легким сердцем заперся в комнате вместе с Пелиссоном де Пелиссаром и двумя бутылками вина.
Бутылки были нужны для того, чтобы Пелиссон де Пелиссар извлек из закоулков своей перегруженной мелочами памяти сентенцию, где блеск жизни сравнивался с блеском преисподней.
XI. ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ РАЗГОВОР
Пелиссон де Пелиссар опрокинул стакан вина, повращал своими большими меланхолическими глазами, прищелкнул языком. Этот звук, по-видимому, взбодрил его, и он перешел к действию.
- А теперь поговорим.
- Поговорим.
Пелиссон нахмурил брови, сложил трубочкой свои влажные алые подвижные, похожие формой на морскую раковину губы и прошептал:
- Кто я такой?
- Человек, которому предстоит кое-что вспомнить. Это замечание сбило, казалось, Пелиссона с толку. Он опрокинул еще стакан. Взгляд приобрел значительность.
- Прежде всего я очень богат.
- Вот как!
- Трюфельные поля в Гаскони, соляные разработки в Шаранте, свинцовые копи в Оверни, золотоносные ручьи в Лангедоке.
- С меня б хватило и Лангедока.
- Но это еще не все.
- Тогда вперед.
- Женщины от меня без ума.
После этой тирады Пелиссон стал бледен, как смерть.
- И наконец, я - изобретатель.
- Изобретатель?
- Я создал летательный аппарат. Пока что он еще не летает, но полетит.
- Вы совсем как Леонардо да Винчи.
- Вот именно. Благодаря всем этим свойствам, а также еще четвертому, которое я вам сейчас назову, я являюсь близким другом его высокопреосвященства.
- Каково же четвертое свойство?
- Я великий христианин.
- Что вы подразумеваете под этим?
- Среди моих предков двое святых, из них одна пастушка.
- Прелестно!
- Шесть епископов.
- Более чем достаточно.
- Я б стал кардиналом, пожелай я этого.
- Пожелайте, дорогой господин Пелиссон, пожелайте, и тогда вы дадите мне какое-нибудь славненькое аббатство в Гаскони. Я облекусь в плащ и научу монашков обходиться со шпагой.
- Не могу, увы.
- Почему же?
- По второй причине, о которой я вам уже сообщил.
- Женщины?
- Да.
Пеяиссон де Пелиссар был в это мгновение так мрачен, что д'Артаньяну стоило большого труда сохранить серьезность.
- Это не мешает мне, впрочем, быть в отличных отношениях со святым престолом. Его святейшество подарил мне на именины в праздник святого Гонзаго пару своих туфель.
"Не намек ли это на то, что Ришелье пожелал меня подковать? Не сделали ли меня без моего ведома обувщиком? Нет, не думаю, из-за этого в меня не стали б палить из мушкета" - промелькнуло в голове у д'Артаньяна.
- Но если существует вопрос о туфлях, то существует и вопрос об их размере.
"Вот это другое дело, - подумал мушкетер. - Мы уже ближе к цели".
- И что же происходит?
Глаза Пелиссона заволокло дымкой, и в них замерцали адские огоньки.
- Вот мы сидим за ужином…
"Тысяча дьяволов, - пронеслось в голове у д'Артаньяна, - от обуви он перешел к гастрономии".
- Каковы сейчас обстоятельства, чтоб утолить аппетит в Европе? Главный едок называется Габсбург, у него двойная голова и двойной желудок. В этот желудок провалились уже Испания, Неаполь, Сицилия, Милан, Австрия, Богемия, Венгрия, Фландрия.
- Это мне известно. Два года назад я отобрал у него Аррас.
Не обратив внимания на эту чисто гасконскую похвальбу, Пелиссон де Пелиссар продолжал:
- Еще один сотрапезник называется Бурбон. У бедняги всего лишь Франция.
- Тоже лакомый кусочек.
- Да, ибо, обладая Францией, он обладает Гасконью, гром и молния! Той самой Гасконью, откуда мы оба родом. А еще плоскогорье Оверни, где родятся солдаты с головой столь крепкой, что их не берет обычная пуля. Чтоб размозжить им череп, приходится обращаться за особой рудой в Швецию.
Господин Пелиссон осушил третий стакан.
- Явная или тайная, но война ведется с, 1618 года. Таким образом, двадцать четыре годика мы уже лакомимся за столом, трапеза для целого столетия, а то и для двух.
- Как вам будет угодно! У меня нет свинцовых копий и трюфельных полей. Чтобы жить, мне нужна война.
- Остаются еще турки.
- Недавно я пустил одного ко дну.
- Протестанты.
- Олухи царя небесного.
- Ба! Все устроится. Вы знакомы с Урбаном VIII?
- Нет.
- Вам следует его посетить.
- Мне?
- Да, вам.
- И что он мне скажет?
- Он вручит вам договор о всеобщем мире, имеющий силу на три столетия вперед и подписанный самыми влиятельными монархами Европы.
- Выходит, войны не предвидится до середины XX века?
- Окончательно и бесповоротно.
- Но через триста лет можно будет начать снова?
- Весьма вероятно.
- В ту пору я буду слишком стар для этого, - со вздохом заметил д'Артаньян.
- Я же сказал: вам предстоит важное дело.
- Что же мне делать с этим договором?
- Передадите его кардиналу Ришелье вместе с личным посланием папы.
- И это все?
- Да, все.
Д'Артаньян призадумался. Желая освежить его мысли, Пелиссон де Пелиссар протянул мушкетеру стакан с вином и наклонился с его уху:
- Скажите, не обмануло ли меня зрение, когда я сюда входил?
- Что вы имеете в виду?
- Некий дворянин в постели, а также две особы прекрасного пола…
- Весьма возможно.
- Кто эти дамы?
- Вы непременно желаете знать это?
- Да.
- А вот не скажу.
- Отчего же?
- Оттого, что вы необычайно богаты, и это всегда нравится девушкам.
- О!
- Есть и другая причина: вы слишком хороший христианин и вам надо дать возможность побороться с дурными наклонностями.
- Так, так!..
- И, наконец, третья причина, - продолжал невозмутимый д'Артаньян, - вы несомненно понравитесь девушкам, как вы мне об этом уже сообщили.
- У девушек бывают слабости. Но я силен.
- И, наконец, еще одна, самая веская: ваш знаменитый летательный аппарат, если его капельку щекотнуть, сможет вдруг взлететь и тогда вы без дальних разговоров похитите обеих красавиц.
С этими словами д'Артаньян поклонился Пелиссону де Пелиссару и вышел из комнаты.
XII. РАБЮТИНАДА
То, о чем бедняга Иелиссон не был осведомлен вовсе, наши читатели знают лишь отчасти.
В течение пяти столетий Рабютены были самыми большими насмешниками во всей Бургундии.
Роже, которому в ту пору стукнуло двадцать четыре, принадлежал к младшей ветви этой знаменитой семьи.
Хотя он пристрастился к воинскому ремеслу, причуды и проказы интересовали его куда больше.
Но отец нашел средство против повесы-сына, велев ему жениться на Габриеле де Тулонжон, дочери губернатора Пиньероля.
Роже решил, что близость этой девушки к крепости вряд ли сослужит ему хорошую службу. Кстати, именно в Пиньероле был заточен Железная Маска несколько лет спустя. В силу своеобразного предчувствия Роже старался сохранить свое лицо, и он изыскал средство против женитьбы, пустившись в путешествие.
Его кузине Мари было шестнадцать. Она принадлежала к старшей ветви семьи Рабютенов.
Ее отцом был знаменитый барон де Шанталь, который покинул однажды в момент торжественной пасхальной мессы собор, чтобы участвовать в поножовщине близ ворот Сен-Антуан.
В связи с этим повесили его чучело, а сам он погиб впоследствии под ударами двадцати семи пик на острове Рэ. Поскольку двадцати семи ран для такого человека оказалось маловато, английская эскадра прихлопнула его еще ядром, что, разумеется, тоже было не лишено некоторого основания.
Что же касается Жюли дю Колино дю Валь, то ее происхождение было не столь блистательно.
Роже де Бюсси-Рабютен объяснял его следующим образом:
- Ее папаша торговал сельдью в Булони. И хотел уж было назваться Сельдино, но в этот момент перешел к торговле более крупной рыбой и выбрал себе фамилию Колино.
Роже все откладывал день своего выздоровления. Для этого у него была веская причина: выздоровление означало бы третью дуэль с д'Артаньяном, но д'Артаньян сделался его другом.
Однако в то самое время, как д'Артаньян превратился в друга Рожеде Бюсси, сам де Бюсси превратился в соперника д'Артаньяна.
Наш гасконец не мог не сравнить себя с Роже, и это сравнение было явно не в его пользу.
Красавец Роже обладал всеми преимуществами приятного обхождения: знал наизусть Вергилия и Петрарку, разбирался в редких тканях и владел искусством игры в мяч, умел приятно позевывать и возводить глаза к небесам, обладал даром насмешничать, разбирался хорошо в сортах вываренных в сахаре фруктов, знал толк в теологии и в игре на лютне и, наконец, усвоил науку напускать на себя томность.