- Есть, капитан! - Сильвер тоже улыбнулся, но в этой улыбке Флинт с удовольствием заметал отражение бушевавшей в калеке ярости. Флинт "намекнул" Бонсу, чтобы Сильверу почаще напоминали о том, что он увечный. - Иду вниз. - Он глянул в небо, вдохнул раскаленный воздух. - Две ноги лучше одной, ты прав, Джо. Особенно когда папаша Нептун сердится. Как с островом, Джо? Похоже, мы до него никогда не доберемся. То штиль, то вот это… Не потерял ты свой остров? - Сильвер изобразил обеспокоенность. - Может, посмотришь в свои трубочки да начертишь на карте какие-нибудь черточки?
- Спасибо за заботу, Джон, Я знаю, что делаю и куда иду. - Он доверительно наклонился к Сильверу. - Надо бы тебе все это показать. Расчеты простенькие. Ребенок справится… если, конечно, не закапризничает. Это нужно уметь, ведь именно это отличает джентльмена от простого палубного люда. - Он ухмыльнулся, а Сильвер пожалел, что затеял этот разговор. - Вон, глянь, мистер Бонс топает, жвачное животное. У него мозгов, что у медузы, а и он способен проложить курс.
- Ублюдок, - проворчал Сильвер.
- Мистер Бонс! - крикнул Флинт - Помогите мистеру Сильверу спуститься в безопасное местечко, прошу вас.
Сильвер понял намек. Израэль Хендс и остальные люди Долговязого Джона заняты, готовят судно к удару шторма, и последнее, чего бы ему хотелось, - это использоваться помощью Билли Бонса при спуске в темное чрево судна. Сильвер, не тратя времени, рванулся мимо рулевого, мимо Флинта к ближайшему люку. Откуда прыть взялась! Костыль Сильвер оставил болтаться на петле, запрыгал на одной ноге. Так можно двигаться гораздо быстрее, но велик риск рухнуть, Однако он уже многому научился, с чем и двуногий не любой сладит. Силен и ловок Долговязый Джон!
Но крутой трап люка - серьезное препятствие, а следует спешить, пока Билли Бонс не подоспел "на помощь". Так и не воспользовавшись костылем, Джон Сильвер схватился за комингс обеими руками и перемахнул через него вниз по лестнице. Бух-cкрип! Джон поскользнулся, чуть не упал, стукнулся, соскользнул едва ли не на шесть футов вниз, до следующей палубы, ударившись головой, коленкой и чуть не вывернут плечо. Костыль стукнул в палубу и больно толкнул в подмышку.
Над головой с грохотом задвинулась крышка люка, отрезав доступ свету. Сразу раздался ритмичный перестук молотков плотницких помощников, заколачивающих люк на время шторма. Долговязый Джон проворчал и уселся. Весь в синяках, но живой, и то дело. Милый цыпленочек Билли, разумеется, прикончил бы его. Спихнул бы головой вниз, а потом наступил на горло и подождал, сколько положено. Билли с наслаждением сделал бы это. И для Флинта, и для своего собственного удовольствия. Он еще не забыл увесистых кулаков Долговязого Джона.
Сильвер простонал от стыда и ярости. Надо, надо рассчитаться с Билли Бонсом. Но не только в Бонсе дело. За Бонсом следуют другие. Те самые люди, которые орали: "Виват, Долговязый Джон!", - теперь смеются шуткам Бонса над калекой. И если откладывать дело в долгий ящик, то скоро все его люди перебегут к Билли Бонсу, и он, Долговязый Джон, станет игрушкой, с которой Флинт сможет делать все, что заблагорассудится.
Снова Долговязый Джон проклинал тот день, в который потерял ногу, клял на чем свет стоит Флинта, из-за которого он и лишился ноги - из-за его жадности и неспособности выслушать добрый совет. И опять, уже в который раз, сквозь толщу отчаяния пробилось в нем уважение к тому неизвестному торговому шкиперу, который дрался, как капитан линейного корабля.
Глава 23
15 июня 1752 года. Южная Атлантика. Борт "Моржа"
Через несколько дней после того, как Долговязый Джон выкинул за борт дубину и бочонок, а вместе с ними и всю флинтову забаву, когда Флинт и Билли Бонс отдыхали внизу, а возле рулевого Тома Аллардайса стоял, разговаривая с ним, Джон Сильвер, на квартердеке появилась Селена.
Сменилась вахта, Аллардайс ушел вниз. Новый рулевой к приятелям Сильвера не принадлежал, и Долговязый Джон отправился на поиски еще кого-нибудь, с кем пообщаться. Он увидел Селену и улыбнулся. Она и раньше замечала, что он на нее засматривается и старается изменить впечатление, произведенное в винной кладовой Чарли Нила. Селена скучала, ей тоже хотелось поговорить с кем-нибудь, кроме сопливых пацанов, тем более что и они начинали скалить зубы и позволять себе всяческие намеки. Флинт же ей почему-то в последние дни оказывал меньше внимания, чем своему попугаю. Казалось, не прикоснувшись к ней и пальцем, он ею пресытился.
Селена тосковала по дому, ей не хватало родителей, братьев и сестер. Она понимала, что ей никогда больше не суждено увидеться с ними в этой жизни, в этом мире, и пыталась примириться с этим сознанием. Рабам покидать плантацию запрещено, и если она появится на плантации, сразу же проследует на виселицу.
На суше, в Саванне, она умудрялась не глядеть правде в глаза - да и времени не оставалось на раздумья. А здесь, в море, все вокруг изменилось странным, каким-то колдовским образом. Селена пыталась вспомнить лица родных, и ей это пока что удавалось - за исключением малышей, самых милых. Их несформировавшиеся черты расплывались в памяти.
В пропасти своего одиночества она увидела Джона Сильвера свежим взглядом, как будто впервые. Ей понравились широкие плечи, умные глаза. Она свободно, раскованно улыбнулась ему и отметила, как его лицо засияло радостью. Провидение открыло ей в этот момент увлекательную забаву, к которой по воле Божьей способны все женщины. Они выбрасывают приманку, привлекают мужчин для более детального исследования и многое от них узнают, почти ничего не предлагая взамен. На плантации Делакруа она эту игру освоить не могла. Там Селена была имуществом, в лучшем случае животным для потехи и работы, а здесь, на борту "Моржа", Селена пользовалась всеми правами свободной женщины, да еще имеющей могучих покровителей.
Ее забава, однако, вызвала неожиданные последствия. Сильвер оказался чарующим собеседником, он знал множество историй о разных странных местах и случаях.
- У китайцев, мэм, ногти такие длинные, что загибаются, как кости в женских корсетах.
Она улыбалась, хотя женского корсета в жизни не видела и даже не поняла, что это такое.
- Обезьяны, мэм? Разумеется, я видел обезьян. О, бабуин - обезьяний царь. Видел я бабуинов в Африке. Челюсти - что твой мастифф, а задница, пардон, мадам, задница всех цветов радуги: синяя, красная, в общем, полосатая.
Она засмеялась, показывая, что не такая она дура, чтобы верить подобной ерунде.
- А в Ист-Индии водится большая змея, называемая питоном, Она может свинью целиком проглотить. Или… - Сильвер подмигнул, пригнулся к Селене и осторожно ткнул ей пальцем в бок. - Или вот такую аппетитную молодую леди, мэм, запросто.
Она увидела, что Долговязый Джон не прочь изобразить этого питона, нахмурилась и отодвинулась. Однако не ушла.
Они продолжали разговаривать и после этой первой встречи, все чаще и дольше. Селена заметила, что Флинт злится из-за этого. Может быть, она и хотела его позлить. По молодости она не соображала, насколько опасны такие игры, Флинт уделил ей чуть больше внимания. Он заставил Бешеного Пью, парусных дел мастера, смастерить ей платье. Дамским портным Пью в жизни не работал, потому результат получился не ахти какой, однако все же у него, как ни странно, вышло настоящее платье, Повара Флинт заставил готовить для нее что-нибудь позатейливее, а офицеров при параде приглашал с ней обедать. Эти обеды оказались для Селены весьма нелегким испытанием, ибо офицеры у Флинта ни манерами, ни умом не блистали, за исключением мистера Коудрея, который когда-то имел врачебную практику в Лондоне, да мистера Смита, третьего помощника, которого все почему-то звали "пастором".
Толстый "пастор" Смит не слишком понравился Селене, потому что он постоянно пялил глаза на ее бюст, воображая, что этого никто не видит. При этом у него непроизвольно открывался рот, разве что слюна не капала. Не нравились ей и розовые пальчики Смита с обкусанными ногтями. Причин, по которым ему нельзя было появляться в Англии, Смит стыдился и никогда их не раскрывал..
Совсем другое дело - мистер Коудрей. Он когда-то жил в свете, в мире леди и джентльменов. Он видел короля и королеву, бывал в опере. Селена с раскрыт тым ртом слушала его рассказы о Лондоне, о прическах и модах. Флинту это не понравилось, и Коудрея он больше не приглашал. А Сильвера не звал на обеды ни разу.
Иногда Селену отсылали вниз, прятаться в бухтах якорного троса. Это случалось, когда "Морж" нападал на очередную жертву. Судно сотрясали выстрелы пушек, пороховой дым душил, разъедал глаза, слезы текли потоком. Селена попросила Флинта разрешить ей оставаться на палубе, но на это Флинт не согласился.
- Нет, незабудка моя. Нельзя. Мало ли что случится! От ядра ты точно отскочить не успеешь. Да и насмотришься такого, что потом спать не сможешь. Вниз, вниз!
Отношения между Флинтом и Долговязым Джоном все ухудшались и ухудшались. Они вздорили из-за всего, каждый раз переходя на ругань. Спорили из-за парусов. Сильвер требовал, чтобы их было меньше, ради безопасности; Флинт - больше, для скорости. Ссорились из-за мытья нижних палуб. Сильвер выступал против влажной уборки, из-за сырости и вызываемой ею гнили, а Флинт - за то, чтобы драить, как положено, и наводить чистоту. Препирались о том, как грог разбавлять, как часы выставлять, ругались по поводу пушечных стрельб и мушкетных учений. И не на шутку расходились, споря о судьбе пленников. Флинт всегда хотел всех перерезать, а Сильвер требовал высадить на землю или отпустить в шлюпке.
Но главные споры вызывало желание Флинта закопать пиратскую казну, накопленную под палубой. Не только золото, серебро, драгоценности, захваченные на ограбленных судах, но и деньги, полученные от Чарли Нила за доставленные в Савану призы.
Селена видела, что эти перебранки совершенно иной природы. Она ничего не понимала в таких вещах, как пушечные учения или приборка палубы. Кроме того, эти споры хоть как-то разрешались, задиры приходили к соглашению, хряпнув грогу, - палубу убирали, паруса поднимали и спускали. Но полемики о судьбе ценностей не прекращались, и отношения между Флинтом и Сильвером становились все более напряженными.
Наконец, однажды вечером, где-то в середине января, когда "Морж" крейсировал в Карибике, произошла ссора - всем ссорам ссора. Хоть и случилась она не из-за сокровищ. Долговязый Джон, Флинт, Билли Бонс и еще кое-кто из офицеров спустились в каюту Флинта. Там собрались все, чье присутствие требовалось для принятия важных решений, - настоящий военный совет. Селене среди них, разумеется, делать было нечего, но разве могла она не услышать громкой ругани? Вся команда ее слышала, все навострили уши, пытаясь разобраться, из-за чего разгорелся сыр-бор.
- Да будь я проклят, если пойду в Саванну! - орал Флинт.
- И будь ты проклят, если не пойдешь! - вдвое громче кричал Сильвер. - Мы тут слишком долго куролесим. Уже любой пацан знает, где Флинт гуляет. Пора сматываться отсюда.
- Кто на судне капитан? - проклюнулся голос Билли Бонса, глотка у него еще луженее, чем у Сильвера, и всей команде знакомая. Тут даже прислушиваться не надо.
- Заткнись, Билли! - Это Сильвер.
- А кто меня заставит?
- Заткнись по-хорошему. Я утверждаю, что мы свое взяли. Следующий, кого мы встретим, будет фрегат, посланный за нашими шкурами.
- Ну и вали, ссыкун поганый! - прорычал Билли Бонс.
Сильвер почему-то Бонсу ничего более не сказал. Зато сразу послышался грохот, треск ломаемой мебели, удары. Кто-то захрипел, взвыл, а потом рявкнул пистолет. Матросы с округлившимися глазами подтягивались к корме, темные силуэты маячили в ночной тьме. Они забыли о том, что надо следить за морем, забыли даже о руле, все внимание сосредоточилось на корме и устремилось к каюте Флинта.
Шум быстро прекратился, на палубе появились Флинт и Сильвер, и толпа мгновенно рассыпалась. Флинт и Сильвер разошлись к противоположным бортам, не глядя друг на друга. Каждый из них обменялся краткими репликами со своими приближенными. Вокруг обоих собралось по группе моряков, настороженно посматривающих в сторону соседей.
Следующим на палубу вышел… нет, не этим словом следует охарактеризовать передвижение победителя кошмарного гарнизонного сержанта из Саванны. Билли Бонс не шел, он ковылял, держась за переборки и снасти. Он вяло ударил первого подвернувшегося, обматерил его, заикаясь, и приказал принести ведро воды. Перед ведром Бонс молитвенно опустился на колени и погрузил в воду голову, смывая кровь и сопли, кряхтя, фыркая и расплескивая воду. Немного отойдя, Билли принялся мрачно взирать на Сильвера. Команда переглядывалась да прикидывала возможное развитие событий.
Но если Сильвер победил в драке, то в споре он проиграл. "Морж" в Саванну не вернулся. Флинт поступил по-своему. Он не последовал совету Сильвера, как случалось раньше. Теперь их разделяла огненная стена гнева и недоверия. Пользы от этого никому никакой. А вот вреда… И словами не выразить, сколько от этого было вреда, особенно для Долговязого Джона Сильвера. Потому что Сильвер оказался на сто процентов прав. А Флинт, соответственно, на сто процентов ошибался.
Глава 24
21 нюня 1752 года. Карибское море. Борт парусника "Джон Дональд Смит"
Мистер Юстас Крейн, капитан и совладелец вест-индского "Джона Дональда Смита", дрожащей рукой поднял абордажную саблю и, прищурившись от яркого солнца, прикинул расстояние. Его судно рвалось вперед под всеми наличными парусами, ветер гудел в такелаже, больше не выжать ни пол-узла. Преследователь нагонял.
Рука капитана Крейна дрожала и трясла саблей со страху, потому что он знал, кто за ним гонится. Этот пират - Флинт. А в Карибском бассейне даже малым детям известно, что такое пират Флинт. И любой в курсе, что того, кто оказывает ему сопротивление, ждет смерть жестокая и мучительная. Но больше смерти и мучений капитан Крейн боялся разорения и презрительной жалости более удачливых соотечественников, которые выкинут его семью из дому и глазом не моргнут.
Судно Флинта подошло на пистолетный выстрел, пенные буруны расходились от его носа, две волны разбегались в стороны и сливались с оставленными позади "Джоном Дональдом". У последнего не было ни малейшей возможности удрать, ибо "Морж" Флинта, шхуна "янки" при стеньгах и топселях, построен для гонки, для скорости, тогда как вест-индец капитана Крейна был толстым, неповоротливым грузовиком, к которому, как будто в насмешку, приделали мачты с парусами.
Конечно же, пират догонит, подойдет борт к борту, и тогда - да поможет Господь бедным морякам! Четырнадцать пушек насчитал капитан Крейн на "Морже", не меньше сотни головорезов уже толпились у борта. Крейн видел, как они весело перепихивались, занимали места поудобнее, готовые броситься на добычу. От веса сгрудившихся вдоль борта пиратов шхуна накренилась, планшир вздымал пенную волну, захлестывающую ноги пиратов. Они ругались и смеялись над капитаном Крейном с трясущейся в руке саблей. Более никого на палубе "Джона Дональда Смита" не было видно.
Флинт лихо вскочил на ванты грот-мачты и заорал команде:
- Долговязый Джон, Билли Бонс, Бешеный Пью, Черный Пес, Джордж Мерри, Израэль Хендс…
Бедняга Крейн слышал каждое слово.
- Гляньте на это драное корыто! - продолжил воодушевляющую речь капитан Флинт. - Они даже разок пальнуть из пушки не отважились, навалили в штаны, сбежали вниз и прячутся в трюме!
Пираты ответили своему капитану взрывом хохота. Они подталкивали друг друга локтями, полагая своего вождя остроумнейшим из смертных.
Но Флинт немного ошибся. Палубы "Джона Дональда" выглядели пустыми, потому что люди лежали между пушками, за баррикадами из бухт каната и всякой всячины. Будь Флинт повнимательнее, он бы легко мог заметить эти нагромождения барахла: вдоль бортов - старый прием, издавна применявшийся на военных судах. Возня с такими кучами, конечно, время отнимает… И для забавы такого не устраивают.
В этот момент рука капитана Крейна перестала дрожать, сабля резко рванулась вниз, и пятеро пушкарей вскочили и тут же воткнули горящие фитили в запальные отверстия шесгифунтовок. Потянулись долгие секунды, в течение которых запалы задымились, зашипели и швьгрнули жаркое пламя в толстые рукава стволов.
В людях Флинта произошедшее на борту жирного торговца вызвало множество противоречивых чувств, среди которых преобладали удивление и возмущение. Скудоумные, вроде Тома Моргана и Джорджа Мерри, зарычали с интонациями ребенка, обиженного: нарушением правил игры. Хитроумные, вроде Флинта и Долговязого Джона, рухнули на палубу и постарались спрятаться, вжаться в швы.
БУМ-М-М! Первая пушка грохнула, выплюнув минный язык пламени и облако белого дыма. Сразу за нею почти одновременно выпалили еще три, а секунды через две разродилась и пятая. Умело заряженные пушки - с заглушенным верхом казенника - вымели открытую, накренившуюся навстречу выстрелу палубу пирата, приближавшегося с наветренного борта. Крейн служил в молодости королю Георгу. Он сражался против даго, голландцев и боевой опыт не забыл. Все пять пушек он приказал зарядить самодельной шрапнелью: старыми гнутыми гвоздями, заклепками, обрезками железа, обрывками цепей, мушкетными пулями и иным подручным металлическим хламом. Такой заряд эффективен лишь при выстреле в упор, ибо вся вырвавшаяся из пушек мелочь рассеивается и быстро теряет убойную силу. И Крейн, хорошо это зная, дождался приближения пиратской шхуны вплотную.
В результате выстрела свыше полуцентнера мелкого железа врезалось в абордажную команду Флинта и произвело действие тысячи хирургических Ланцетов. Железки и медяшки срезали пальцы, задницы, носы, колени, локти. Они опрокидывали людей, вскрывали их, ослепляли, кастрировали, потрошили. Они протыкали почки и печенки, дыхательные пути и пищеварительные, вытряхивали содержимое людей на палубу. Тридцать человек полегло убитыми и пятьдесят ранеными. Оставшиеся невредимыми шестьдесят пять замерли, ошеломленные нежданной мясорубкой, они стояли по щиколотки в мокром месиве, которое только что было их товарищами.
Когда дым рассеялся, с "Джона Дональда Смита" раздались ликующие крики. Моряки торгового судна увидели, что творилось на палубе пирата.
- Мушкеты, молодцы! - крикнул Крейн, вбросил саблю в ножны и схватил "Бурую Бесс" морского образца.
Банг! С десяти футов трудно промахнуться. Крейн увидел, как окровавленная фигура взмахнула руками и рухнула. Он опустил мушкет на палубу и выхватил два пистолета. Воодушевленная успехом команда "Джона Дональда" поспешила последовать примеру капитана и разрядила в противника три дюжины мушкетов, полдюжины мушкетонов и все наличные пистолеты, по паре на каждого члена экипажа.
Грянувшая за грохотом пушек трескотня мушкетов оказалась последней каплей, переполнившей чашу разумения флинтовых героев. Уцелевшие рванулись в трюм, иные - с полными сзади и мокрыми спереди штанами - принялись зарываться в балласт.