Рулевой отпустил румпель, он торопливо, обеими руками запихивал в живот свесившиеся до палубы кишки, вопя, как попавшая под карету бристольская шавка. Руль "Моржа" нерешительно поворачивался из стороны в сторону, затем ему помогли паруса. Поскольку ветер сильнее напирал в задние, судно развернулось носом к ветру и нерешительно заколыхалось, хлопая парусами, гремя блоками, перекатывая и размазывая по палубе раненых, части их тел, всяческие отбросы и экскременты.:
"Джон Дональд Смит" тем временем курса не: менял, держал свои скромные семь узлов, что для нею не так уж и мало, и всем своим видом показывал, сколь толковым моряком оказался Юстас Крейн. Он был умелым пушкарем, боевым командиром - только не торговцем.
Трейдером Крейн всегда был просто никчемным Он столько раз ошибался, столько раз позволял себя надуть, что, в конце концов, оказался вынужденным вложить все в один-единственный рейс - тот самый, злополучный, когда он попался на глаза Флинту. Будь он добрым торговцем, Крейн не стал бы, конечно, брать столько пушек и пороху и не тратил бы время на обучение команды искусству морского боя. Да и драться бы не решился. Он мирно сдал бы судно Флинту, как поступали многие до него в надежде прожить немного подольше. Но Юстас Крейн не был коммерсантом, а потому все произошло в точности так, как здесь описано, и Крейн повел судно, капитаном и совладельцем которого он являлся, далее на север и на восток, в конце пути бросив якорь в Бристоле.
И, как ни странно, он немало выручил за спасенный от пиратов товар.
В последующие годы Юстасу Крейну случалось, сидя в доброй компании с кружкой ромового пунша и ощущая спиной тепло очага, рассказывать гостям, как он задал перцу этой скотине Флинту и что сделал с его пиратской шайкой. По душе были Юстасу Крейну эти вечера, он говорил чистую правду и имел полное право гордиться своим приключением. Только почему-то даже лучшие друзья не верили его честному повествованию.
21 июня 1752 года. Карибское море. Борт "Моржа"
Палубу "Моржа" окутал густой пороховой дым от пушек коварного торговца. Уткнувшегося лицом в палубу Долговязого Джона смело страшным ударом, на него посыпались люди и обломки. В ярде от своего носа он не мог ничего различить, в ушах гудело от грохнувших пушек. Запахло порохом, жареным мясом и горелыми волосами.
Джон попытался сесть, спихивая с себя продавившее его тяжелое тело. Им оказался валлиец Бешеный Пью, от него и несло паленым. Скальп Бешеного Пью оголился, волосы, лицо и грудь его облизал пламенный язык выстрелившей пушки. Лицо черное, глаза… На них лучше не смотреть. Теперь Бешеного Пью можно называть Слепым Пью. Язык родной он не забыл, что-то бормотал на нем жалостливо, как будто припевая.
Освободившись от Пью, Долговязый Джон хотел подняться, но не смог. Что-то держало его ногу. Дым рассеивался, и Джон ахнул. Левая нога между бедром и коленом превратилась в кровавое месиво. Большая бедренная кость тускло просвечивала изломом, кровь хлестала потоком, нижняя часть ноги болталась на обрывках кожи и мышц.
Из дыма вынырнула лисья физиономия Флинта.
- О, Джон! Ты, никак; ноги лишился? - Флинт злорадно ухмыльнулся. - Что ж, каждому свое, каждому по заслугам.
Джон Сильвер толком не слышал слов Флинта, угадывал их по губам. Флинт цел и невредим. Ни волоска не тронул на нем окаянный торговец.
- Ублюдок! - вырвалось у Долговязого Джона. Рука его рванулась к пистолету, но в этом момент судно завалилось на борт. Хлопнул грот, заскрипели мачты, все снова покатилось кувырком, Слепой Пыо навалился на Джона, завопил и ухватился за руку.
- Мы к этой беседе вернемся, Джон, - пообещал Флинт. Появился Билли Бонс и поднял Флинта.
- Вся посудина в чертовых железяках, капитан. А эти черви гальюнные забились в трюм и сидят дерьмовым балластом, - несколько возбужденно доложил Билли Бонс обстановку.
- Билли, цыпчик мой! - улыбнулся ему Флинт. - Ах, Билли, что за слог! Что рядом с тобою Шекспир или Мильтон?
- Греб его Шекспира мать, капитан, пардон, но судно не боеспособно. Эти горбатые моллюски…
- Да ладно, милый, - успокоил его Флинт - На сегодня отвоевались. Теперь не дорвались бы наши цыплятки до рома. Так что поспешим, Билли. Вперед!
Флинт в сопровождении Бонса рванулся к люку, и вскоре снизу послышались пистолетные выстрелы и вежливые разъяснения, что "Бога-душу-мать" ромом запахнет лишь тогда, когда черви гальюнные отчистят "Морж" до блеска.
На палубе вопили раненые, звали на помощь. Но никто к ним не спешил. Вскоре на палубе появилась Селена. Выпучив глаза, она сначала замерла, привыкая к кошмарному развалу. Затем принялась пробираться по палубе, оглядываясь и что-то выискивая.
- Долговязый Джон! - крикнула она.
- Здесь, - донесся до нее крик из-за кучи мертвого мяса, зажатой меж двумя пушками. - Селена!
Она рванулась вперед, раскопала его и ахнула в ужасе.
- Бог мой! Срочно вниз. У хирурга все готово.
- Нет-нет, только не это! Этот придурок оттяпает мне ногу за милую душу. Нет-нет. Я не могу без ноги.
- Перестань. Ты боишься, что ли? - попыталась она его вразумить. Но душу Долговязого Джона затопил ужас. Он ругался и упирался, пока Селена волокла его тяжелое тело к люку.
- Сдохнуть хочешь? - закричала она на него. - Или меня погубить?
- А, мистер Сильвер! - с каким-то неодобрением покосился на него Томас Коудрей, облаченный в запачканный кровью передник. - Я был о вашей милости лучшего мнения. Aut vincere aut топ. Победить или умереть. А вы… гм, ни того, ни другого не осилили.
Мистер Коудрей был когда-то джентльменом образованным, а хирургам и по сей день остался прекрасным. Быстрый, умелый, умный господин, не то что выпивохи, обычно практикующие на морских просторах. Когда-то он работал в лондонской лечебнице Святого Варфоломея, Коллеги подшучивали над его страстью к чистоте. Свои хирургические инструменты он перед использованием непременно вываривал в котле с кипящей водой, утверждая, что мера эта предотвращает загнивание раны после операции. Вероятно, коллеги и поверили бы ему, но он не утаил, что научился этому приему у цыгана, кастрировавшего кабанчиков. Его подняли на смех, а затем и из больницы выжили. Ученые коллеги могли бы и далее мириться с его причудами, но вот с тем, что больные у него выживали чаще, смириться куда труднее.
Далее в его карьере и биографии были и джин, и игра, и помощь дамам, забеременевшим без помощи мужей… Пришлось мистеру Коудрею покинуть Англию, так он попал в Вест-Индию, связался с каперами, с пиратами… И оказался на "Морже".
Слегка поморщившись при виде того, во что превратилась нога Долговязого Джона, мистер Коудрей оглядел остальных раненых, прикинул в уме и повернулся к помощнику, мулату Джобо, подсоблявшему еще и коку.
- Сильвер следующий, - изрек хирург.
Джон заорал и пополз к трапу.
- Придержите этого олуха, - проворчал врач.
С помощью легкораненых Селена и Джобо приволокли Сильвера к столу, по команде хирурга срезали штанину, Джобо наложил жгут, закрутил и остановил кровотечение.
- Держи огузок! - бросил Коудрей Селене, кивнув на отломленную ногу. Селена колебалась, и врач подбодрил ее, прикрикнув: - Живей! Не бойся, не укусит. Ты! - повернулся он еще к одному из присутствующих. - Влезь на стол и придержи грудь. Обними, как любимую. - Еще одному Коудрей приказал взяться за здоровую ногу и двоих приставил к рукам.
Коудрей потянулся к ампутационному ножу, кривому, как серп, и острому, как бритва.
- Рому! - вдруг потребовал Долговязый Джон.
- Потом, - сказал Коудрей и опустился перед Долговязым Джоном на колени. Он подхватил левой рукой приподнятую изуродованную ногу, подвел нож, сжал зубы и резанул, что было сил.
Долговязый Джон издал вопль, который разбудил бы и мертвого. Нож одним махом вскрыл кожу, мышцы, нервные волокна и кровеносные сосуды как раз под изломом большой кости. Коудрей вскочил, отложил большой нож, схватил ланцет и принялся обрезать ткани вокруг кости.
- Джобо! - Хирург указал глазами на культю, и Джобо с помощью пары ремней отжал плоть ноги в направлении таза, освобождая еще дюйм кости.
Третьим инструментом в руке хирурга оказалась мелкозубая пила. Раз, два… досчитать удалось бы до шести. Коудрей отложил пилу, стер с глаз пот. Селена тупо глядела на оставшуюся в ее руках отделенную от тела ногу. Отделенную от живого человека; мертвую ногу. Она покачнулась, выронила ненужную конечность. Достаточно она выдержала, но теперь… Она бросилась к трапу. Скорее на воздух!
Джобо, не обращая внимания на ее уход, отпихнул ногу в сторону, отпустил ремни, и конец кости закрылся надвинувшейся плотью.
- Снять! - бросил Коудрей, и Джобо ослабил жгут. Струйки крови обозначили расположение артерий, и Коудрей, поймав каждую крюком, вытянул ее, перевязал, оставив за узлом длинный конец нитки. Вся операция заняла меньше двух минут, в течение которых Сильвер орал, не переставая, а все присутствовавшие вспотели еще больше, чем Коудрей и Джобо.
Коудрей обработал и перевязал культю с корпией, замотал полотном и поверх всего насадил короткий толстый чулок.
- Следующий, - буркнул Коудрей, и Джобо, стащив Долговязого Джона со стола, уложил его в рядок с другими тяжело ранеными, уже обработанными.
- Дай ему рому, Джобо, - сказал Коудрей, но Долговязому Джону пришлось подождать, потому что раздался топот и ввалились новые раненые, вопящие и окровавленные.
Эти оказались жертвами не обстрела с "Джона Дональда", а разъяснительной работы, проведенной капитаном и его штурманом. Флинт и Билли Бонс довели до сведения членов экипажа, что по Артикулам положено не прятаться в балласте, а латать дыры, сращивать концы, расчищать и драить палубы.
Приятели, живей разворачивай парус,
Йо-хо-хо, веселись, как черт!
Тем же, кто не сообразил должным образом и достаточно живо развеселиться, капитан и его цыпчик, который временно заменил улетевшего попугая, указали на недопустимость их поведения.
Все это время Долговязый Джон солировал в громкоголосом хоре лежавших рядом с ним. Этой компании не хватало лишь Дьявола со скрипкой, который отбивал бы такт копытом по окровавленной палубе, приглашая присутствующих поскорее отправиться в его владения.
Затем одиночество Долговязого Джона завершилось. У него появилась верная подруга, бутылка рому. Орать сил больше не было, только хрип вырывался изо рта. Обрезанная нога гудела, выла, стучала молотом. Ром забрал боль, а что не забрал - приглушил. Чудодейственный напиток! В конце концов, он принес и забытье.
После этого река времени потекла каким-то непонятным Долговязому Джону образом. Она убегала от света, ныряла в неизведанные недра, кружила, впадая сама в себя и из себя вытекая. Ром, конечно, влиял на русло этой речки, еще больше влиял лауданум, настойка опия, которую Коудрей добавил к рому. Играла роль и гордость сильного мужчины, не приемлющего мысль о потере невосполнимого. Но больше всего действовали естественные следствия ужасной раны. А ведь еще повезло: культя не загноилась. Иначе наступила бы мучительная смерть. Невежды могут смеяться над доктором Коудреем, который варит свои инструменты в котле, как повар сухие бобы, но эта колдовская процедура отгоняет маленьких бесенят, погубивших больше доброго народу, чем раскаленный свинец и холодный булат.
Долгое время Сильвер, возвращаясь из забытья, ощущал только боль. Потом она понемногу начала отступать, туман рассеивался. Долговязый Джон увидел, что он не в вонючем госпитальном отсеке, а на палубе. Его койка висела у носового кубрика. Дул ветерок, свежий, прохладный. Он услышал голоса. Это Селена и Коудрей. Добавить к их беседе свой голос Долговязый Джон оказался не в состоянии, но уши-то остались целы.
- Нет.
- Почему?
- Нога отнята слишком высоко.
- Тогда как ему ходить?
- С костылем.
- Что-о? Как! Да что же это такое! Да… Да вы просто… коновал!
- Ох-х, балда… Гляньте-ка сюда.
Они подошли вплотную, Долговязый Джон зашевелился, чтобы показать, что он их слышит, но его движение осталось незамеченным.
- Ну? - сказал Коудрей. - Обрубок футовый, дюжина дюймов, меньше даже. Протез не пойдет. Может, в Париже или Лондоне и сделали бы - с шарнирами и пружинами. Но не здесь, на задворках цивилизации. Ни инструментов, ни мастеров. Костыль, - категорически отрезки Коудрей.
- Х-ха! Долговязый Джон не такой человек! Он лучше умрет! Да что вы за мясник!
- Придержите язык, мадам, - холодно проронил Коудрей, сдерживая гнев. - Или с костылем, или на брюхе. Он теперь одноногий и должен привыкнуть к этому, приспособиться и научиться жить с одной ногой.
Глава 25
23 июня 1752 года. Юго-западная Атлантика. Борт "Моржа"
Света внизу не было, люки задраены наглухо. В полной темноте под люком квартердека Долговязый Джон для начала уселся у трапа и обшарил все вокруг. Нашел выпавший из-за пояса пистолет, засунул обратно. Решил не рисковать, передвигаться ползком, ибо вверху уже завыл ветер, заглушая крик Флинта и вопли Билли Бонса. Судно начало отплясывать под дудку шторма.
Свет можно найти в кормовом салоне капитана, куда Долговязый Джон и направился под скрип, кряхтенье и оханье деревянных конструкций. Корабельное дерево всегда стремится обрести самостоятельность, особенно в шторм. Стыки, тщательно заделанные корабельными плотниками, стонут, дерутся с удерживающими их болтами; швы стремятся выдавить смолу и впустить воду и воздух. Под дикую деревянную музыку Долговязый Джон полз к корме, понимая, что это лишь увертюра… Нет, даже настройка инструментов, а музыка еще и не началась.
Он добрался до люка и толкнул его. Свет! Тусклый, конечно, лишь от луны да звезд, но после кромешной тьмы задраенной палубы - как будто солнце засияло.
- Кто там?
- Селена? - Он совсем о ней забыл, как будто ее и па свете не было. Она выбежала из каюты Флинта.
- Долговязый Джон! Ты что тут делаешь?
- Несу почетную службу, мэм, по охране свинины-солонины, да трюмных крыс, да юных девиц. - Он огляделся. Стол и стулья принайтовлены к палубе, все зафиксировано. И никого. - Где ты прячешься?
- Здесь я, у окна…
Сильвер всмотрелся и увидел ее силуэт. Вот уж точно, "когда ни звезды, ни луна не светят в поздний час"… Он прополз дальше, пересек темное пространство, отделяющее его от панелей ромбовидных пластин волнистого полупрозрачного лунного стекла, засвинцованных в деревянных рамах. Под рамами стоял рундук с мягкой обивкой, спальное место десяти футов длиною и фута три в ширину. Флинт иногда тут изволил отдыхать, а то и почивать. Селена сидела здесь, сжавшись в комочек, подтянув колени к подбородку. Сильвер залез, плюхнулся рядом, отцепил костыль и отряхнулся. Вдали сверкнула молния, загремел гром. Голос шторма крепчал, глотка Билли Бонса сдавала. Могуч Билли, силен, а что он против, стихии? Тьфу, да и только. Селена подпрыгнула от удара грома, но глаз от Сильвера не отрывала.
- Что ты здесь делаешь? - спросила она снова. Умнейший вопрос! Что же ответить этой балде?
- А что мне там делать? Безногому-то…
- А-а… - Она отвернулась.
ТР-РА-ТА-М-М-М!!! Зигзаг молнии прочертил небо намного ближе, грохнуло скорее и громче. Селена задрожала, раскрыла рот. Грома она всегда боялась, даже на суше, под крышей. А здесь, в океане… Хлынул ливень, смешался с брызгами волн, с пеной. Ветер свирепел с каждой минутой. "Морж" нырял все глубже, возносился все выше. Третья молния расколола черное небо сине-белой бриллиантовой полосой, гром чуть не высадил оконное стекло из его свинцовых оков. На этот раз даже Джон вздрогнул.
Селена бросилась к нему, обхватила обеими руками и прижалась к нему, крепко зажмурившись.
- Да, - пробормотал Сильвер. - Попались мы, чего уж там. Хорошо грохнуло.
Он погладил ее волосы, ласково похлопал по спине, поискал в памяти чего-нибудь нежного и ободряющего. Но в жизни его не было места сентиментальности, и по насмешке судьбы нежные слова он позаимствовал из лексикона Джо Флинта.
- Ну-ну, цыпленочек мой… - ласково пропел Сильвер, с трудом ворочая языком, повторяя слова Флинта. - Цыпочка, цыпка маленькая. - Сильвер повторял это снова и снова, забыв про Флинта и вспоминая всем телом что-то другое, испытанное впервые в винной кладовке Чарли Нила.
Ветер выл и рычал, сверкали молнии, гремел гром и бушевал океан, дерево жалобно верещало, темный мирок флинтовой каюты болтался, как корзина на спине взбесившейся лошади. Селену сжимал ужас. Она прилипла к Сильверу, как дитя к матери. Кто ее за это осудит? Тропический тайфун, суденышко в две сотни тонн болтается, как деревянная щепка… и все это она к тому же переживает впервые.
Долговязый Джон, однако, уже два десятка лет в морях-океанах, видал он и похуже шторма и не на таких добрых посудинах как "Морж". В судно Долговязый Джон верил, да и эта скотина Флинт - судоводитель не из последних. Чего бояться-то? Нет, он не боялся, его одолевали другие эмоции. Сильвер изрядно смутился. К груди его прилипла та самая девица, о которой он так долго мечтал, которую желал вот уже сколько месяцев. Теплая, лакомая… И упругие шарики ее грудей расплющились о здоровенную грудную клетку Джона.
Такая ситуация - не повод для сомнений, особенно для бывалого Моряка, не сосунка какого-нибудь. В нормальной обстановке Джон точно понимал бы, что и как делать. Более того, он уже и по личному опыту знал, как помогают похотливым бесам всякие пустяшные страхи: испугается девушка привидений или домовых - и готова… Сердце колотилось у Джона в груди, он живо представлял, как сдирает с нее одежду, как…
Наконец одуревший Джон отважился расстегнуть пуговку на ее рубахе… вторую… запустил ладонь под полотно, чуть прижал ее грудь… Круглая, гладкая, как ядро, аккуратненький сосок торчит вперед, как солдат на параде. А ниже - живот… пупок… Джон чуть не задохнулся, зашевелился, спустил руку ниже… Штаны у него рвались, бушпритом торчало там чертово жало, тянулось к ней…
Селена простонала:
- Нет.
Сильвер вытащил дрожащую руку, унял стук зубов.
- К-как скажешь, цыпка моя, - прохрипел он, нежно сжимая ее в объятиях.
- Я боюсь, Джон.
- Понимаю.
- Мы умрем?
- Нет-нет. Старый "Морж" - крепкое судно, он такое выдержит. И Флинт не оплошает.
- Дрянь этот Флинт.
- Это точно. Да и все мы здесь, сказал бы я…
- Нет, только не ты.
- Как?
- Так.
- Съешь меня черепаха! - Сильвер от удивления даже забыл о своем бушприте.
- Там, в Саванне…
- Н-ну… - протянул Сильвер, застыдившись.
- Ты ведь не знал, да?
- Не знал. Все равно виноват, каюсь, но я думал, что ты одна из девиц Чарли.
- Но я не такая.
- Нет, девочка моя, не такая. За всю мою жизнь… - Джон замолчал, в нем такое творилось! Слова, где взять слова? Губы мучительно задергались, и, наконец, вымолвили что-то в высшей степени непривычное.
- Я люблю тебя, девочка моя.
Селена улыбнулась, расстегнула рубашку, взяла его руку и прижала ладонь к своей груди. Другую руку обвила вокруг своей шеи и поцеловала Сильвера в губы.
- Я никогда этого раньше не делала, - сказала она серьезно и таинственно.
- Да?
- Да.