Скиллет не упал, но выстрел отбросил его на два шага. В ушах звенело, штаны тлели, ниже пупка чернела обуглившаяся дырка. Он сунул туда палец, взвыл в тоскливом ужасе, упал на спину, уселся, снова взвыл, заплакал, застонал, призывая мать, продавшую его, пятилетнего, пятнадцать годков назад щетинщику на Пудинг-лэйн. Деньги нужны были ей на выпивку.
Камерон устало ухмыльнулся и откинул пустой пистолет. Он глянул на товарища по команде, подумал, что не мешало бы докончить… Видит око, да зуб неймет. Не дотянуться. Скиллет сидел в двадцати футах, нянчась со свежей раной.
- Теперь готов и ты, придурок. Хана тебе.
- И тебе тоже.
- Ублюдок.
- От такого слышу.
Прошло некоторое время, гнев их утих, уступил место жалости к себе.
- Глоток водицы бы… - протянул Камерон.
- И мне бы…
- Наверху фляга…
- Я б сходил… - всхлипнул Скиллет.
- Я тоже.
Солнце опускалось, близилась ночь. Камерон заговорил снова.
- Слышь, Фрэнки… Зачем ты это, а?
- Что?
- Ножом…
- Кэп велел.
- За что?
- Ты человек Сильвера…
- Ну и что?
- Вы, суки, хотели все добро прибрать и оставить нас на "Морже" с носом.
- Чушь собачья! Никто на "Льве" об этаком не помышлял.
- Кто сказал?
- Я говорю. И любой скажет. И Долговязый Джон тоже.
- Хм… А кэп…
- Сука твой кэп! Я тебе скажу, кто вчера орал.
- Ну?
- Фрезер орал. Когда мы ставили рею. Фрезер.
- Брось…
- Фрезер! Этот сука Флинт его прикончил.
- Ну?..
- А кто еще? Не мы же.
- Ну, эти… там… из лесу.
- Бред собачий. Знаешь, что Фрезер мне сказал?
- Ну?
- Он сказал, что этот шум… Это Флинта фокусы. Это он выделывался ночью.
Снова смолкли. Вспоминали, что они слышали о Флинте. Хорошего-то ничего, собственно, и не слышали. Сознание туманилось, они слабели, стонали, раны ныли, жгли, и наступление темноты почему-то убеждало, что никаких таинственных ночных существ в лесах и в помине не было.
- Фрэнки…
- Ну…
- Чего это мы тут охраняли?
- А я знаю? Флинт сказал стеречь холм.
- А что, если он вернется?
- Дьявол! Что, если он хочет загрести все добро?
- Черт!
- Чтоб меня…
- Надо валить отсюда, парень. Он нас мигом прикончит, коль не уберемся.
Камерон и Скиллет начали спуск с холма Подзорная Труба. Ползком, конечно, как же еще. Зубами скрипели от боли, помогали друг другу, как и положено братьям по доброму ремеслу, подбадривали, не давали обессилеть. Они даже попытались что-то сделать друг для друга. Скиллет вытащил нож из спины Камерона, а Камерон отрезал этим ножом штанину от брюк Скиллета, чтобы завязать дырку от пули.
Однако вытащенный нож лишь усилил кровотечение, а повязка со скиллетова брюха быстро сползла и потерялась от трения о землю.
Но все же спуск часто легче подъема, да еще и по козьей тропе, так что они покрыли добрую сотню ярдов до полной темноты и услышали, наконец, в отдалении бодрый голос приближающегося к ним человека, распевающего знакомую песню в такт уверенным шагам
Пятнадцать человек на сундук мертвеца!
Ио-хо-хо, и бутылка рома!
Удивительно, насколько этот голос приободрил Камерона и Скиллета. Нет, не ящерицы они, чтобы на брюхе ползать. Героическими усилиями, помогая друг другу, они поднялись на ноги. Держась друг за дружку и зажимая раны, они удвоили скорость, хотя теперь двигаться приходилось вверх по склону.
На удивление далеко удалось им уйти, прежде чем бодрый певец их догнал.
Глава 39
6 сентября 1752 года. Южная якорная стоянка. Борт "Льва". Две склянки предполуденной вахты (около девяти часов берегового времени)
Испанская пушка Израэля Хендса изготовилась к действию. Осталось только зарядить да запалить.
- Отличная работа, мистер пушкарь, - похвалил Сильвер. - Отличная работа, мистер боцман.
- Рад стараться, капитан! - ответил каждый из них.
Сильвер удовлетворенно кивнул и оглядел палубу "Льва", на всем пространстве которой, девяносто футов на двадцать, кипела бурная деятельность, лишенная всякого смысла. Концы сращивались и разъединялись, комингсы люков отдирали ломами с жутким скрипом и приколачивали обратно со страшным грохотом тяжелыми молотками. Плотницкая команда распиливала старые деревяги на дюймовые кубики, сея по ветру опилки. Спускали и поднимали топсели. На корме тренировалось отделение мушкетеров. Они изображали приемы заряжания, целились в воздух и воодушевленно орали:
- Ба-бах!
Не было на свете более занятой команды по эту сторону ворот Бедлама.
- Все путем, разрази меня гром, - проворчал Сильвер, - Пусть хоть сам царь Соломон попытается найти иголку смысла в этом стоге сена. Хоть он там и отличил цветы настоящие от искусственных при помощи пчел.
Сильвер прогрохотал со своим костылем к борту, вытащил подзорную трубу и уставился в сторону "Моржа".
- Этим обалдуям, должно быть, наш цирк уже приелся, - сказал боцман, одарив Израэля Хендса ободряющим толчком под ребра. Хендс ухмыльнулся и ответил тем же.
- Должно быть, так, мистер Сойер, - подтвердил Сильвер. - Вряд ли кто сюда и смотрит. - Он еще раз обозрел бесполезную активность своей команды. - А теперь, ребята, принимайтесь за настоящую работу, которая не показухи ради и о которой на "Морже" знать ни к чему.
Сильвер всегда склонен был командовать, поручая работу и не мешая ее выполнять. Он научился этому, наблюдая, как руководят людьми Ингленд и Мейсон, но, главным образом, и сам чуял "нутром", что такой стиль дает хорошие результаты. Человеку лучше работается без надсмотрщиков. Надо только правильно людей подбирать. Сильвер знал, что Сарни Сойер добрый боцман, а Израэль Хендс добрый пушкарь.
А что до небольшой ошибки Израэля Хендса с испанской пушкой, ошибки, о которой он не любит вспоминать… Что ж, эта ошибка могла бы и судно спасти… Коли бы до драки дошло. Джон Сильвер думал и об этом. Он вообще много о чем размышлял. А сейчас хотел проверить, все ли толком сделано.
- Мистер боцман, идите первым.
- Есть, капитан.
Следуя за Сойером, Джон Сильвер и Израэль Хендс прошли по палубе, забитой работающими матросами. Люди приветствовали капитана и уступали дорогу весело и дружелюбно - обстоятельство для капитана весьма приятное, особенно если знаешь, что бок о бок с этими людьми придется драться с более сильным судном.
Сойер провел их на нос, где через клюзы проходили два якорных троса - прочные трехпрядные пеньковые тросы, каждый в своем направлении, один в левый борт, другой в правый. Каждый шестидесяти сажен длиной и тянется к кольцу якоря, лежащего на дне.
Вместе тросы дают "Льву" устойчивость к действию приливов и отливов, весьма сильных в Южной бухте. С одним якорем судно болталось бы маятником, скреблось бы тросом по дну и протирало бы его с каждым приливом и отливом.
- Вот, капитан, - показал Сойер на канаты. - Мы завели один через передний пушечный порт левого борта и на кабестан. - Он показал на приземистый деревянный барабан, - И так же точно по правому борту. И теперь, как бы ветер и прилив ни крутили, мы всегда можем повернуть посудину туда, откуда грозит опасность.
- Отлично, мистер боцман - Задача была не из сложных, но Сойер в боцманах не так давно, и ему нужно знать, что капитан проверит и поддержит. - А "пастор" Смит последовал нашему примеру?
- Куда там, капитан! - Сойер покосился на "Моржа". - Как я видел в трубу, старый "пастор" все больше глоткой работает, орет на команду. Да эта крыса сухопутная свою задницу в зеркале не отыщет.
- И то верно, - согласился Сильвер. - А теперь, мистер Хендс, посмотрим, как наша испанская синьора поживает. И почему ее квартира здесь. - Сильвер показал на второй пушечный порт в правом борту, в середине палубы, где испанская пушка выделялась среди остальных пушек, как мастифф среди спаниелей. По крайней мере, выделялась бы, если бы ее не затянули брезентом подальше от чужих глаз.
- Есть, капитан! - сказал Израэль Хендс и начал разъяснения: - В открытом море, с Флинтом на борту, "Морж" зашел бы с носа, а то и с кормы… скорей всего, с кормы.
- Точно! - кивнул Сильвер. Корма - слабое место любого судна. Там сплошь стекло вместо дуба. - Значит, следовало поставить испанку на корму?
- Не-е, капитан, потому что тогда был бы один мой выстрел на их семь, мои десять фунтов против их сорока двух. Нет!.. Прошу прощения, но стряхнуть "Морж" с кормы - твоя забота, капитан. "Лев" наш - зверь быстрый, куда прытче "Моржа", но зад нам подставлять никак нельзя.
- Точно, мистер Хендс, твоя правда… почему тогда не поставить пушку на носу, там-то дерева хватает, и нос бы я на него навел запросто.
Израэль Хендс моргнул, вздохнул и закусил губу…
- Нет, капитан. Никак нельзя. Места на носу нету никакого, и это верно, как в Библии.
- Точно, мистер Хендс, нет там, на носу, места, И забудем о носе. А вот почему она здесь стоит, на бимсе?
Израэль Хендс заулыбался.
- Перво-наперво, капитан, мы не в море. И Флинта на судне нету, и никакого маневра здесь даже и Флинт бы не умудрил, в бухте-то. Так что может случиться дальний огонь, стволы задравши, или ближний - по абордажным лодкам. И четырехфунтовки насеют им шрапнели да картечи, а длинная пушка корпус проткнет.
- Точно! - грохнул хор голосов. Команда внимательно слушала разъяснения Израэля Хендса. Работа или нет, береговые братья не матросы короля Георга, и каждый из них свободная личность, которой интересно то, что означает его жизнь или смерть
- Отлично, мистер Хендс. И заряд ты, конечно, выбрал.
- Точно, капитан. Вот, здесь. - Он показал на вынесенный из трюма ящик, стоявший рядом с испанской пушкой. - Доны-то не такие лопухи в литейном деле, как у нас в Англии любят о них приврать. Я просмотрел весь их запас и отбраковал никак не больше, чем каждое пятое. Кругленькие, как попка младенца, гладкие, как титька молочницы. - Он глянул в сторону "Моржа". - И скажу я, не сходя с места, что, коль дойдет до того, здесь, на якоре, без всякого рысканья и с доброй командой… засажу я ему по самое то, и может он свои шестифунтовки сунуть себе в задницу!
- Ур-р-ра-а-а! - заорала команда, и нашлось много желающих похлопать Израэля Хендса по плечу.
Сильвер выждал, пока все успокоятся.
- Отлично, мистер Хендс. Отлично, мистер Сойер.
Сильвер замолчал, оглядел команду, заговорил снова.
- Бот еще что, ребята. Есть среди вас кто-нибудь, кто сомневается, что Флинт нас всех надул?
- НЕ-Е-ЕТ!
- Ну, а эти, там, - Сильвер махнул рукой в сторону "Моржа". - Они ведь не все подонки Флинта подноготные. И не все дураки. Иные и задумывались. Флинт уж четыре дня на берегу. Четыре дня ушло у него на работу, для которой и двух много. И те, на "Морже", слышали ту же пальбу, что и мы, и те же вопли слышали, и все, что у них теперь есть, это "пастор" Смит.
Матросы посмеялись, почесали затылки.
- Капитан, - сказал Израэль Хендс. - Ты к чему клонишь… Да что нам о них думать? Мы можем их в труху разнести. Можем потопить. Чего нам об них голову ломать-то?
Сильвер помотал головой.
- Слушайте, ребята. Мы когда-то были с ними товарищами, один за всех. Дрались вместе, выпивали вместе.
- Долговязый Джон! - взмолился Хендс, сразу понявший, чего добивается Сильвер. - Не надо…
- Перед тем, как дойдет до драки, надо дать им шанс, - продолжал Сильвер. - Мы подписали Артикулы. Мы все их подписали, мы и они. И не голосовали за их отмену.
Команда молчала.
- Джон, Джон… - умолял Хендс.
- Я возьму лодку, - гнул свое Сильвер, - отправлюсь к ним. И перед тем как выбить друг другу мозги, попытаюсь… Я дам им шанс снова стать нашими товарищами.
- Это черная девица тебя тянет, Джон, - прошептал Израэль Хендс так, чтобы никто более не слышал, держа Сильвера за руку, - Не хочешь, чтобы ее задело в бою?
- В задницу девицу! - возмутился Сильвер. - С девицей покончено. Я об Артикулах беспокоюсь потому что если мы их нарушим, то кто мы такие? Тогда мы воры, бандиты и пираты.
Глава 40
6 сентября 1752 года. Южная якорная стоянка. Борт "Моржи". Четыре склянки предполуденной вахты (около десяти часов берегового времени)
Смит, бывший пастор и начинающий штурман, уже висел над бездной. Смерть его, весьма немилосердная и неприятная, дышала ему в затылок, но он этого пока не почувствовал. Не видел он и множества рук, потянувшихся к ножам. Слух его, однако, воспринял угрожающее жужжание, состоявшее сплошь из неуставных и весьма непочтительных выражений.
- Пшёл на…
- Сгинь, с-с-сука!
- Отдай черную бль-ь-ь…
- Флинта нет, теперь наша очередь!
- И тебе оставим ляжку, коли будешь паинькой! - развеселил негодяев какой-то доморощенный остряк.
Смит гневно топнул. Вздернул подбородок. Шагнул к ограждению квартердека, схватился за него обеими руками и принял позу невинно оскорбленного благородства.
Не впервой ему это было. В точности так же вел он себя в Англии, когда его обвиняли. И до поры до времени у Смита получалось выходить сухим из воды главным образом потому, что он обладал способностью верить своему вранью. Он мог убедительно обвинить шестнадцатилетнюю девицу в бесстыдном разврате. И сам себе верил, хотя помнил и ужас, испытанный ею, когда его рука впервые влезла к ней под юбку.
Пастор Смит был на это способен, потому что лицемерие его было не из обычных. Лицемерием он обладал линейным, трех палубным, многопушечным, с окованным медными листами дном. И с отборной командой на борту. Хотя так и остался крысой сухопутной.
Еще обладал Пастор Смит громовым голосом.
- Стоять, бесстыжие собаки! - проорал он.
Мачты дрогнули от его вопля. Отлично получилось. И команда замерла. Все они прошли школу Билли Бонса и инстинктивно связывали такого рода рык с тяжелыми кулаками.
- Молчать, на палубе! - зыкнул снова приободрившийся Смит и чуть все не испортил. Зря он палубу помянул. Слово-то верное, но пасть не та. Морское слово не к лицу жирному пастору. К счастью Смита, моряков это рассмешило. Раздался гомерический гогот.
- Пентюх! Га-га-га!
- Боров! Гы-гы-гы!
- Фермер! Ох-хо-ха-ха-ха!
- Па-а-а-астор-р-р-р!
- Пастор, пастор, хошь пиастр?
Тут уж не до ножей. Вместо рукоятей моряки схватились за животики и размазывали кулаками слезы по грязным физиономиям. Наржавшись вволю, они приступили к восстановлению дыхания.
Смит воспользовался паузой и приступил к проповеди, к евангелию по Флинту, Он возгласил слово Флинта, волю его и заповеди, призвал к благоговению пред именем его и пригрозил ужасным гневом его в неотвратимый день его; возвращения… И воздастся грешникам по делам их!
Для пастора Смита это была повседневная бодяга, но у наивных бандитов и убийц холодок прошел по загривкам и спустился к задницам. Ибо они поняли мозгами своими куриными, что каждое слово проповедника - истина. И истина эта сразила их, бедных. Когда Смит отгремел, он увидел перед собой стадо мирных овечек.
Без сомнения, столь сильными проповедями Смит за всю жизнь паству не одаривал. И не мудрено, ибо сельские прихожане Смита никогда Бога не видывали, не ожидали встретить Его и в церкви в воскресенье, Флинтовы же цыплятки изведали гнев Его на собственных шкурах и знали, что Он может воплотиться с кроткой улыбочкой и безмерной подлостью в душе.
Пираты содрогнулись, католики перекрестились.
После проповеди исполняющий обязанности первого помощника "пастор" Смит благословил свою паству, направив их по делам, каковые на судне в данной ситуации сводились к обмену впечатлениями и жеванию табака. Но, во всяком случае, гроза миновала.
"Ф-фу! Слава Господу, избавился", - Смит почувствовал облегчение и эйфорию, он гордился собой больше, чем когда Флинт вознес его до чина первого помощника. Смит прошелся павлином взад-вперед, вытащил трубу, осмотрел берег и перевел трубу на "Льва", где экипаж занимался черт знает чем, но на берег, похоже, не собирался, так что причин для беспокойства пока не наблюдалось. Затем в голове его возникла новая мысль. Конечно, он только что грозил этим мужланам местью Флинта. Он мог бы порассуждать и над тем, в какие формы способна вылиться месть Флинта. Капитан вполне мог проявить недовольство тем, что некоторые договоренности выполнены чуть раньше. Но Флинт-то еще не вернулся… А вдруг он вообще не вернется? Шаловливая фантазия разыгралась.
Смит повернулся, спустился в люк, подошел к каюте Флинта, где с мушкетоном в руках трясся мистер Коудрей - и вовсе не от ужаса.
- Слава богу! - воскликнул Коудрей. - У меня сейчас пузырь лопнет! Нате! - Он сунул свой самопал в руки Смиту и понесся в лазарет, к комфортному оловянному горшку. - Молодец, "пастор"! - крикнул он на бегу. - Каждое слово слышал, здорово, ей богу! - И был таков.
"Пастор" Смит остался один в полутьме перед дверью Флинтова салона. Ткнулся в филенку - заперто.
- Кто там?
"Пастор" облизнулся.
- Это я, моя дорогая, - елейно пропел он.
- Уходите!
Смит улыбнулся и вынул запасной ключ. Флинт доверил ему ключ в залог грядущего. Смит вставил ключ в замочную скважину, отпер, вошел и закрыл дверь.
- Ф-фу! - Ну и жарища тут, внизу! На Селене была лишь рубашка. Шея и ноги ниже колен открыты. На Смите каждый волосок зашевелился.
- Ай-я-яй, ай-я-яй! - Он снял шляпу, сюртук.
- Чего вам? - спросила, она, прекрасно понимая, что ему надо. Они начали маневрировать вокруг стола. Смиту это быстро надоело.
- Слишком жарко для таких игр! - Он засмеялся, вытащил стул и уселся, глядя на нее. - Выучила ли ты катехизис, дорогая? - Смит Снова рассмеялся своему остроумию. Так всегда начинались контакты с ученицами в Англии, в добрые старые времена. Смит вытер лоб и глаза рукавом рубашки, облизнулся, снова встал. Он в одну сторону - она в другую. Да уж, слишком быстра.
Смит хмыкнул, хрюкнул, издав мелкий смешок. Он, собственно, пока и не очень спешил, ее поймать. Наслаждался тем, что видел. Черное тело в белой флинтовой рубашке подсвечивалось сзади, просто загляденье. Изгибы, переливы, колыхания… Божественно! А как бюст прыгает при движении!
Смит еще раз засмеялся и посерьезнел. Он уселся, откашлялся и не спеша приступил к делу.
- Итак, дорогая моя, должен тебе, сообщить, что мы с капитаном Флинтом обсудили твое будущее.
- Что? Впервые слышу.
- Естественно. - Смит излучал уверенность авторитета, всегда знающего, как следует поступать другим и что для их блага требуется. - Но тебе приятно будет услышать, что пора твоей неудовлетворенности миновала. Я счастлив сообщить, что твои жизненные потребности не останутся более ненасыщенными. - Смит медленно провел языком по губам. - Тебе будут оказаны все услуги, столь необходимые женщине твоей расы.
- Что-то я не пойму, какого дьявола тебе от меня надо.
Как только Смит все разъяснил, в то же мгновение с ее стороны полетели в него всевозможные предметы разной величины и разной степени твердости, не прибитые гвоздями и не закрепленные каким-либо ИНЫМ способом.
Трах! Бах! Бух!
- Сучка! Дрянь! Рвань!