В декабре, полный дурных предчувствий, я повез его к ветеринару. Новая беседа с доктором Кинг - и новый страшный диагноз: рак толстой кишки. Тот же холодный пол, те же прощальные объятия. Когда доктор Кинг и медсестра делали ему укол, Джулиус порывался лизнуть им руки.
- Глупый ты пес, - проговорил я дрожащим голосом, положив его голову к себе на колени. - Прекрати лизаться. Неужели ты не понимаешь, что тебя убивают?
Гладя его по голове и стараясь не плакать, я тихо рассказывал Джулиусу, что, если есть на свете рай, он, конечно, заслужил там местечко. Он будет вечно лежать на вершине горы и смотреть вниз, в цветущую долину. А вокруг будет множество цветов, так что он сможет нюхать их, даже не вставая. Всегда будет светить солнце. И еще там будут горы собачьих чипсов с арахисовой пастой; съешь один - на его месте тут же появится новый.
А внизу, в зеленой долине, на глазах у Джулиуса будут заниматься своими делами лисы, кролики, олени и еноты. Но между ними и Джулиусом будет течь глубокая и быстрая река. Зачем? А для того, чтобы он не чувствовал себя обязанным гоняться за дикими зверями или вообще как-то на них реагировать. Пусть он свободно созерцает жизнь и размышляет о ее тайнах.
И конечно, дети. Толпы маленьких детей, которых он так любит. Каждый день они будут выстраиваться к нему в очередь: больные дети, дети, которых укусил какой-нибудь глупый пес, дети, которые боятся собак или просто никогда не видели собаку вблизи. Пусть подходят к нему - робко, цепляясь за руку отца или матери. А он - как всегда, осторожно и плавно, чтобы их не напугать, - будет подниматься на задние лапы и лизать их в щеки. И пусть каждый ребенок, которому выпадет обнять Джулиуса, навсегда полюбит собак.
Еще я сказал, что Стенли тоже будет там, в собачьем раю; старые друзья встретятся снова - и уже никогда не расстанутся.
Не помню, что я еще говорил. Помню только, что, несмотря на все мои усилия, голос у меня дрожал и прерывался от слез. Но Джулиус этого уже не слышал.
Эмма, моя дочь, позвонила домой и спросила, как я.
- Пустота в сердце, - ответил я. - Страшная пустота - и боюсь, она никогда не заполнится.
Порой я начинал давиться слезами в самые неподходящие моменты: у компьютера, или в машине, или по утрам, когда видел в углу пустую собачью лежанку.
Меня спрашивают: не предполагал ли я, хотя бы подсознательно, что Джулиус и Стенли недолго останутся со мною, когда взял в дом Девона и Гомера? Честно говоря, не знаю. Быть может, сам того не осознавая, я замечал, что они становятся вялыми и медлительными. Но сознательно мысль о скорой смерти лабрадоров не приходила мне в голову. Я не сомневался, что они проживут по крайней мере еще несколько лет: научат новичков всему, что умеют сами, покажут им все свои любимые места в горах. Но вышло иначе, и теперь у меня снова жили только два пса.
Девон порой оглядывался в поисках Джулиуса, но, сказать по правде, был только рад, что теперь мое внимание принадлежит не троим, а всего лишь двоим. Гомер тяжело переживал разлуку. Целыми днями он бродил по дому в поисках своего друга. Я брал его к себе на колени; не знаю, утешало ли это его, но меня утешало точно. Первая потеря, которую мы оплакивали вместе, связала нас прочными узами. Постепенно я заметил, что Гомер старается держаться поближе к Девону, а тот уже не косился на него свирепо, как на врага, и порой даже снисходил до того, чтобы его лизнуть. Кажется, мы снова становились "тремя мушкетерами".
Как и друзья, и любимые, собаки отмечают периоды в человеческой жизни, связывая одну эпоху с другой.
Джулиус и Стенли жили со мной в те годы, когда, бросив работать на медиакомпании и крупные коммерческие фирмы, я сделался одиноким писателем. Для нелюдимого одиночки псы стали отличными товарищами, хотя, конечно, человеческое общество заменить не могли. Невозможно было отплатить им за все, что они для меня сделали.
Когда в твою жизнь входит такой пес, как Девон, дни становятся настолько насыщенными, что память об этих дружелюбных и нетребовательных созданиях легко меркнет. Девон занимает очень много места: он - благословение и проклятие, его просто невозможно не замечать.
Например: через пару месяцев после появления Гомера, вернувшись домой из кино, мы с Полой обнаружили, что холодильник распахнут настежь. Из холодильника исчезла жареная курица, купленная в супермаркете и упакованная в пластиковый контейнер, который не так-то легко открыть. Хм… очевидно, кто-то позабыл плотно закрыть дверцу, а кто-то другой этим воспользовался. И мы догадывались кто.
В кухне я курицу не обнаружил. Девон при нашем появлении удрал наверх так бесшумно, что я бы его и не заметил, если бы в дверном проеме не мелькнул кончик хвоста. Я обыскал столовую и спальню - ничего. Но что-то высовывалось из-под черного кресла в гостиной. Нижняя часть контейнера! И - никаких следов курицы.
Опустившись на четвереньки, я обнаружил вторую половинку контейнера под диваном. Без единого следа зубов: контейнер не разгрызли, не разорвали, а просто открыли с такой ловкостью, для которой, как мне прежде казалось, необходимо иметь руки с пятью пальцами.
Курица весила килограмма полтора. Предположим, псу повезло - он нашел холодильник открытым, но как он ухитрился достать оттуда курицу, отнести в другую комнату, открыть контейнер, съесть все до последней косточки, не оставив ни единого следа на ковре, да еще и припрятать улики под мебелью?
Судьба курицы прояснилась на вечерней прогулке. Девон перехитрил сам себя: одного он не учел - у собак все, что попадает внутрь, быстро выходит наружу. Гомеру, как выяснилось, не досталось ни кусочка. Понимая, что куриные кости могут быть опасны, я позвонил доктору Кинг, и она посоветовала проверить кал на кровь. А в следующий раз, уходя из дома, проверять, закрыт ли холодильник.
Два дня спустя я купил на обед несколько тефтелей в таком же пластиковом контейнере и положил их в холодильник. Да, уходя, я проверил, закрыт ли он, да еще на всякий случай припер дверцу табуреткой. Час спустя, когда я вернулся из офиса, табуретка была отодвинута, холодильник открыт, а тефтели исчезли. Контейнер я снова нашел под черным креслом. А Девон при моем появлении поспешно удрал наверх.
Так у нас возникла новая проблема - и серьезная. Мне вовсе не улыбалось прятать еду от вороватого пса.
Особенно обеспокоило меня то, что Девон, вообще говоря, не слишком интересовался лакомствами. Значит, он либо демонстрирует недовольство тем, что его оставляют одного - держу пари, так оно и есть! - либо затеял игру, характерную для скучающего бордер-колли. В самом деле, открыть холодильник (видимо, носом), а потом и пластиковый контейнер (а это-то как ему удается?) - разве это не увлекательная задача?
Я был очень расстроен. В последнее время Девон вел себя почти идеально. Мне казалось, он делает это специально, чтобы мне насолить.
Полу все это скорее развлекало: она поражалась способностям изобретательного пса и заговаривала о том, что нам пора прятать кредитные карточки, ключи от машины и пароли от компьютера.
Значит, новая война. Что ж, мне не привыкать: в борьбе с Девоном я был ветераном, в шрамах и медалях, со множеством воспоминаний.
Я купил несколько бургеров из индейки, положил их в холодильник, надел пальто, вышел во двор и приложил ухо к двери. Несколько минут спустя за дверью раздался легкий, почти неразличимый звук. Я ворвался в дом и бросился на кухню.
Посреди кухни на полу стоял раскрытый контейнер с бургерами, а рядом сидел дрожащий от ужаса Гомер. Сам Девон предпринял тактическое отступление.
Да как он посмел? Я оглядел поле боя, готовясь к сражению… но в этот миг над головой у меня что-то щелкнуло, и кухня погрузилась в темноту. Лампочка перегорела. Вот и говорите после этого, что совпадений не бывает!
Неожиданность погасила мой гнев. Мне подумалось, что Пола права: в самом деле, все это забавно. В конце концов, Девон - бордер-колли, профессор Мориарти среди собак. Хитрые трюки и уловки - часть его жизни. И если я его люблю, должен принимать таким, какой он есть.
Я рассмеялся и сел на пол.
- Не бойся, малыш, - сказал я Гомеру; тот, обрадованный, тут же подбежал меня облизать.
- Девон! Спускайся, хитрец! - позвал я. - Не бойся, я не сержусь!
И в тот же миг Девон слетел вниз по лестнице, буквально снес с дороги Гомера и кинулся ко мне на колени. Мы крепко обнялись, а вокруг нас, не понимая, что происходит, прыгал Гомер.
Что мне оставалось делать? Только рассмеяться и смириться с тем, что ничто уже не будет как прежде. Это было нелегко: я очень скучал по Джулиусу и Стенли, по их спокойствию и надежности. Но их больше нет, а со мной остался этот невозможный пес, которого я люблю всем сердцем.
- Знаешь что? - сказал я ему. - За ловкость и изобретательность ты заслужил бургер.
Я достал из водонепроницаемого пластика бургеры и положил по куску индейки в миски Гомеру и Девону. Гомер радостно набросился на еду; но Девон к ней даже не прикоснулся. Он смотрел на индейку с презрением: очевидно, вся соль для него состояла в охоте.
Этот случай стал вторым переломом в моих бурных отношениях с Адским Псом - переломом к лучшему. Что с Девоном ни делай, он останется Девоном; можно исходить желчью по этому поводу, отравляя жизнь себе и собакам, а можно просто принять его таким, какой он есть.
Я включил компьютер, запустил поисковую программу и заказал на завтра целый набор замков и запоров на всю бытовую технику.
Потом взял две собачьи переноски, поставил их рядом, застелил одеялами, поставил туда воды, положил собачьих лакомств и костей. Получилась тихая, уютная пещерка для Девона и Гомера. Пусть Девон остается таким, как есть, но пусть привыкает и к переноске. Оба скоро полюбили свои "берлоги": уходя куда-нибудь, мы с Полой запирали их там, и они ничуть не возражали. Я понял, что ругать Девона, читать ему нотации и призывать к порядку бесполезно: надо просто не давать ему возможности хулиганить.
Для Девона каждый день несет с собой новый опыт и новые приключения, и для меня, когда я с ним рядом, тоже. Его любовь и верность несомненны, и порой кажется, что он полностью мне подчиняется. Но это только кажется. Заключать, что он потерял интерес к холодильнику (или ко многим другим вещам), было бы большой ошибкой. Девон из тех парней, что никогда не сдаются.
Собачья жизнь
День у Девона и Гомера начинается в половине седьмого, когда я открываю глаза. Первое, что я вижу, - Девон: он неизменно сидит в паре метров от моей кровати, смотрит на меня и ждет сигнала.
Я взмахиваю рукой, и он тихо, чтобы не разбудить Полу, прыгает на кровать. Кладет голову мне на плечо, лижет мне руку или лицо. Затем глубоко вздыхает и закрывает глаза. Нам хорошо вместе; мы наслаждаемся обществом друг друга. Быть может, он вспоминает наши прежние битвы и радуется, что они давно позади.
Иногда до того, как зазвонит будильник Полы (это происходит в половине восьмого), Гомер потягивается, зевает, поднимается и подходит к кровати с другой стороны. Осторожно поглядывая на Девона, который все еще зорко следит за каждым его движением, он тихонько забирается на кровать, укладывается между мной и Полой и сворачивается клубком - любимая его поза. Несколько месяцев Девон не подпускал Гомера ко мне, но от Полы его никогда не отгонял: неудивительно, что эти двое прониклись друг к другу самой нежной симпатией.
Диана была права: из Девона и Гомера получилась прекрасная пара. Как она и обещала, Гомеру нравится ходить в подчиненных - и прекрасно, потому что Девон не согласился бы ни на что другое. Девон решает, кому что есть; Девон всегда и всюду ходит впереди; у Девона есть привилегии в общении со мной. Гомер со всем этим согласен. Он любит нас обоих и получает от нас ответную любовь, не задевая Девона и не угрожая его положению. Он вошел в нашу семью легко, никого не задев и не отодвинув. Мы с Девоном так хорошо понимаем друг друга, быть может, оттого, что в нем я вижу отражение своей "темной стороны": что же до Гомера - в нем просто нет ничего "темного".
Все мы спускаемся вниз завтракать - и я доволен, что каждый пес ест из своей миски, не заглядывая в чужую. Девон получает еду первым, из уважения к его статусу.
Иной раз, когда Девон в дурном настроении, он может оттолкнуть Гомера и выхватить из его миски кусок-другой, прежде чем я его оттащу, но, кажется, делает он это лишь для того, чтобы позлить меня и поддержать свою репутацию.
Потом мы с Полой пьем кофе, читаем газеты, разговариваем, а псины отправляются в холл и лежат там, ожидая, пока их поведут гулять. Умные создания прекрасно понимают: сейчас наше время и не стоит нам мешать.
Но вот я встаю: со скрипом отодвигаемого стула они вскакивают на ноги, мчатся через холл и садятся у задней двери. Услышав, как я застегиваю молнию на куртке, Девон начинает возбужденно и радостно лаять.
Бордер-колли из дому не выходят - они вырываются, вылетают, словно заряд из пушки, и делают несколько кругов по двору, проверяя, все ли здесь в порядке. Потом я объявляю, куда мы сегодня пойдем. В последнее время я привык разговаривать с собаками - и часто мне кажется, что они понимают каждое мое слово.
Постепенно мне удалось отучить Девона гоняться за машинами. Диана права: это слишком рискованно. Однажды, забывшись, он может вылететь на дорогу. Но Девон со своей обычной изобретательностью придумал новый вид погони, в котором автомобиль не требуется.
Каждое утро мы доходим до травяной тропинки метров восемьсот длиной, огибающей школьную спортплощадку. Девон приседает в "охотничьей" позе, я командую: "Взять!" - и он кидается бежать по дорожке, добегает до конца, разворачивается и несется обратно. Он гоняется за пустотой, "пасет стадо" там, где никакого стада нет; однако носится до упаду и выполняет свою задачу серьезно и увлеченно. Через полчаса такой беготни язык у него свешивается изо рта, вид смертельно усталый, но довольный. Он удовлетворил свои инстинкты - и счастлив.
Время от времени я повторяю свое обещание: когда-нибудь мы обязательно съездим на ферму, где Девон увидит настоящих овец и сможет их по-настоящему пасти.
Наши прогулки по окрестностям приобрели почти ритуальный характер. Люди останавливаются, выходят из машин, чтобы поздороваться с Девоном и Гомером, хотя, быть может, не так часто, как бывало с Джулиусом и Стенли.
Девон к славе равнодушен, но Гомер радуется за двоих. Как весело приветствует он толпу поклонников, жаждущих с ним поиграть, его погладить или угостить чем-нибудь вкусненьким!
Мы с Девоном скорее одиночки, но благодаря Гомеру мы сделались общительнее, чаще встречаемся с людьми и заводим друзей. Он помог нам смягчиться, выбраться из своих раковин. Мы здороваемся с соседями, которых я прежде не знал по именам; я веду долгие интересные беседы с людьми, с которыми никогда прежде не заговаривал. Прожив полгода с Гомером, я чувствую себя в своем квартале, словно в родном доме: здесь мне все знакомы, я могу свободно обсуждать детей, школу и прочие темы, обычные для пригорода.
Меня неизменно трогает интерес людей к Девону и забота о нем. Мои соседи, многие из которых были свидетелями нашего бурного прошлого, полюбили Девона с первого взгляда. И сейчас, когда мы с ним гуляем, многие выходят нам навстречу, ласкают и угощают Девона, хвалят его и одобрительно замечают, что теперь он стал гораздо спокойнее и воспитаннее. Они стали для него - да и для меня - настоящей "группой поддержки".
Часто Гомер тыкается носом в мой брючный карман, где лежит старый синий мячик Стенли, служащий уже второму поколению. Как только мы выходим на открытое место, я бросаю мяч. Гомер обожает гоняться за мячом, хотя не особенно склонен приносить его обратно. Девон подобное дурачество презирает: разве только когда Гомер очень уж развеселится, Девон отбирает у него мяч и несет мне, как бы давая понять, что он этот трюк выполняет куда лучше некоторых, только не видит нужды хвалиться своими талантами.
Маршруты наших прогулок бывают сложными: мы бродим по окрестностям зигзагами, вновь и вновь возвращаемся на одни и те же улицы. Порой, чтобы парни не скучали, я устраиваю что-то вроде импровизированного обидиенс-шоу.
- Ну-ка, ребята, внимание! - говорю я, затем осматриваюсь, нет ли машин, указываю им на какую-нибудь точку на другой стороне улицы и командую: - Пошли! - И мои псины пускаются наперегонки. - А теперь ко мне, шагом! - командую я, и они неторопливо возвращаются.
Мы гуляем по улицам, осененным кружевной тенью ветвей, заходим в магазины, бываем в парках и на школьных дворах. Иногда по просьбе муниципальных работников мы гоняем диких гусей из парков и с детских площадок.
Прогулка окончена - пора за работу.
Пишу я каждый день, а часто и по вечерам, и псы соблюдают свою часть договора. Если день ясный, я открываю заднюю дверь и выпускаю их во двор. Лучше пусть снаружи гоняются за белками, чем сидят со мной в подвальном кабинете. В пасмурные и дождливые дни они составляют мне компанию: в кабинете у меня имеются и собачьи лежанки, и вкусные лакомства. Но чаще всего они предпочитают спать под столом, у моих ног. Гомер часто дремлет, положив голову мне на ботинок.
Время от времени они отправляются бродить по дому. Зная Девона, я не удивлюсь, если окажется, что, пока я работаю, он наверху, в библиотеке, учит немецкий или собирает что-нибудь сложное из конструктора "ЛЕГО". Или, быть может, обучает невинного Гомера запретному искусству открывания холодильника. Не знаю, я в это время работаю.
Ближе к вечеру мы вместе отправляемся по делам.
Гомер и Девон сопровождают меня повсюду. Вместе со мной они ходят в книжный магазин, к парикмахеру, в автомастерскую, к дантисту, в прачечную - словом, везде, где мне приходится бывать.
Удивительно: на улице мои псы преисполнены энергии, но, стоит зайти в помещение, они превращаются в паинек. В Англии пастухи часто приводят собак с собой в пабы, и те спокойно дремлют под столами. Думаю, и нам в Америке не мешало бы перенять эту традицию - пабы, я имею в виду.
По вечерам мы с Полой часто уходим. Иногда я не запираю псов в переноске - и в этом случае, вернувшись домой, мы получаем "послания" от Девона: открытый шкаф с видеокассетами, диванные подушки на полу, CD-диски на кровати. Холодильник мы теперь запираем на замок.
Нам всегда хорошо вместе: мы играем и работаем, гуляем и упражняемся. Я много пишу, много гуляю, много чешу за ушами, а меня много лижут в ответ. Я бросаю мячик и раздаю собачьи лакомства. Рядом со мной - друзья, которые никогда мне не надоедают.
В хижине в горах нам живется еще лучше: это настоящий рай для овчарок. Когда я начинаю грузить вещи в фургон, Гомер и Девон принимаются в восторге скакать вокруг меня. Девон не раз пытался забраться ко мне в сумку; едва я вынимаю ее из шкафа, он понимает, что это значит.
Собаки устраиваются на заднем сиденье, застеленном старыми одеялами и покрывалами. Там они могут заниматься всем, чем пожелают. Дорога занимает часа четыре; когда мы начинаем подниматься в гору, Девон принимается возбужденно лаять. Добравшись до хижины, я открываю фургон, псы выскакивают и начинают радостно носиться по лужайке.