То лирическое описание, которое Уоллес посвятил амбонской гавани, даже если принять во внимание возможное - и вполне естественное! - для восхищенного человека преувеличение, все еще можно отнести к гавани в Банда, где мы провели целую неделю. Тамошние воды до сих пор столь чисты, что мы наблюдали подводную жизнь на десятиметровой глубине, у самого подножия коралловых рифов: ярко-голубые облачка крошечных рыбок, плавно проплывающих среди кораллов; видели стайки морских ангелов (скалярий) - рыб с пурпурными и желтыми полосами, обгладывающих водоросли и губки. Однажды поутру мимо нас медленно проплыла скорпена, ее плавники с длинными ядовитыми иглами мягко и волнообразно колыхались, будто ее несло невидимым легким течением. Здесь к нам смогла присоединиться Джулия после завершения своего контракта на Борнео, где она участвовала в проекте по охране лесов. Наконец-то в нашей команде появился долгожданный переводчик. Однако, к нашему большому сожалению, первым заданием, которое ей пришлось выполнить, было объяснение Бобби, что ему необходимо уехать домой. С самого начала нашего путешествия мы обратили внимание, что Бобби страдает приступами апатии. Он жаловался на боли в спине, и временами ему было трудно сконцентрироваться. К моменту нашего прибытия на Банда приступы стали такими частыми, что я попросил Джо, нашего доктора, тщательно осмотреть Бобби. Джо произвел осмотр на палубе "Альфреда Уоллеса" и сомнений в поставленном диагнозе у него не возникло: Бобби был болен возвратной малярией. Джулия объяснила, что, как только мы доставим его в Амбон, Бобби придется сойти на берег и вернуться в Кай, чтобы серьезно заняться лечением. Бедный Бобби был безутешен.
Это обратная, темная сторона тропического рая - высоких пальм, вечнозеленых лесов и песчаных пляжей, мимо которых мы проплывали, и где Уоллес на протяжении шести лет стойко и мужественно проводил свои исследования. Во время нашего путешествия по Островам пряностей мы все переболели простудой и слабо выраженной лихорадкой, несмотря на современные лекарства и на собственного судового врача в лице Джо. На Банда меня укусило в ногу какое-то мелкое насекомое, на месте укуса возникло заражение - через шесть часов нога опухла так, будто я был укушен каким-нибудь ядовитым насекомым. У меня кружилась голова, и я чувствовал себя плохо, словно при сильном гриппе; поэтому меня срочно напичкали антибиотиками. Лицо Леонарда во время плавания усыпали прыщи, а Джо страдал от сыпи по всему телу. Даже Яниса, с его железным здоровьем и крепким телосложением, можно было иногда увидеть страдающим от сильной боли: он забирался под обрывки парусины и лежал скрючившись, дрожа и постанывая, с грустным и отсутствующим взглядом. Однако самой уязвимой оказалась Джулия. За те двенадцать месяцев, в течение которых принимала участие в проекте, она переболела брюшным тифом и дважды - лихорадкой денге.
Тем не менее это не идет ни в какое сравнение с тем, что довелось пережить Уоллесу. В Доббо он жестоко пострадал от москитов: они так сильно искусали ему ноги, что в местах укусов образовались язвы - настолько болезненные и кровоточащие, что в итоге Уоллес был не в состоянии ни стоять, ни ходить и с большим трудом доползал до реки, чтобы помыться. Тремя годами позже то же самое произошло с ним на острове Серам, где он был искусан полчищами клещей, которыми славились серамские леса, и с невероятными усилиями вернулся в Амбон, где снял дом, чтобы отлежаться и поправить здоровье. Однако вскоре он стал страдать от множества гнойников, покрывших его глаза, щеки, подмышки, локти, спину, бедра, колени и лодыжки. Он не мог ни сидеть, ни ходить, и стоило громадных трудов найти позу, в которой можно было бы лежать, не испытывая при этом сильной боли. Новые нарывы возникали сразу же после того, как заживали старые, и прошло немало времени, прежде чем Уоллес выздоровел с помощью морских ванн и усиленного питания.
Глава 7. Зона саго
Уоллес нашел остров Амбон и весь этот регион - как и архипелаг Банда - не самым интересным местом для орнитолога и энтомолога, причем по той же самой причине: активное развитие хозяйственной деятельности оставляло мало места дикой природе. Тем большее удивление вызвала у него встреча с крупным питоном, которого он обнаружил, когда исследовал северный берег залива в поисках насекомых. Он услышал какой-то шорох на крытой пальмовыми листьями крыше маленького домика, в котором жил, но не придал этому значения и отправился спать, как обычно. На следующий день он, почувствовав себя уставшим, прилег на кровать отдохнуть и почитать книгу. Бросив взгляд на стропила, он заметил предмет странных очертаний, который принял сначала за черепаховый панцирь, кем-то заброшенный на крышу. Но, вглядевшись пристальнее, понял, что это - огромный черно-желтый питон, свернувшийся в плотный узел и наблюдающий за ним; тут он осознал, что всю предыдущую ночь провел на расстоянии метра от огромной змеи. Он позвал на помощь своих малайских помощников, но те слишком перепугались, чтобы что-то предпринять.
В конце концов нашли человека родом с острова Буру, известного обилием змей, и проблема была решена. Островитянин изготовил крепкий аркан из ротанговой веревки и, подталкивая змею палкой, чтобы та зашевелилась, накинул аркан ей на голову и стащил вниз со стропил. Поднялся сильный переполох, так как заарканенный питон метался по комнатке, переворачивая стулья и прочую мебель. Наконец человек с Буру ухитрился схватить питона за хвост и бросился вон, таща его за собой. Он хотел разбить голову питона о дерево, но промахнулся. Питон уполз и спрятался под поваленным деревом. "Его снова вытащили, - писал Уоллес, - и снова человек с острова Буру схватил его за хвост и, быстро разбежавшись, с размаху ударил головой о дерево; после этого оглушенного питона добили топором. Он был около 12 футов в длину, очень толстый и опасный - он мог бы с легкостью проглотить собаку или ребенка".
Мы повторили путь Уоллеса от островов Банда до острова Амбон в конце первой недели апреля. Я зашел в городе в лавку, чтобы купить канат для нашего судна, и неожиданно наткнулся на торговцев райскими птицами, хотя торговать ими было строжайше запрещено законом. Раньше магазин был корабельным складом. Со стропил свисали старинные навигационные парафиновые фонари, у стен стояли рулевые колеса и медные сигнальные горны. Все покрывал толстый слой пыли, а основной оборот лавки обеспечивали современные инструменты и металлические изделия. В самом дальнем углу лавки я обнаружил настоящее сокровище - несколько мотков первоклассной веревки из натуральной манильской пеньки. Это редкость в регионе, где рыбаки используют обычную светло-голубую полипропиленовую веревку, поэтому я заказал 50 фатомов манильской пеньки и ждал, пока продавцы тщательно ее отмеряли, растягивая между отметинами, вырезанными на стертых деревянных половицах. Улучив минутку, ко мне подошел сын китайца - владельца лавки, и поинтересовался, откуда я приехал, что делаю и зачем мне именно такая веревка. Когда он услышал, что я приплыл с островов Ару на прау, собираюсь дальше на Ириан Джайю и интересуюсь природой этих мест, то спросил, не хочу ли я взглянуть на шкурку сендраваси - одной из райских птиц. У него дома есть три шкурки, он купил их в прошлом году у местного охотника, который сам принес товар к нему в магазин.
"Откуда охотник мог привезти эти шкурки", - спросил я. Он ответил: "С островов Ару". Все знают, что этот вид райских птиц обитает только на Ару. Если нужны другие шкурки, например красных райских птиц, их надо искать у торговцев с Ириан Джайи, где водится этот вид. В этот вечер у себя дома он показал мне одну из имевшихся у него шкурок. Это была большая райская птица во всем великолепии своего брачного наряда - с зеленой шейкой и каскадом золотых перьев на хвосте. Несомненно, она стала жертвой браконьерства на островах Ару. Молодой китаец держал ее у себя как диковинку, но не считал большой ценностью. Он сказал, что, насколько ему известно, в Амбоне есть как минимум одна райская птица, которую содержат дома как комнатную.
Этот случай напомнил мне о слухах, которые доходили до меня ранее. Кто-то рассказывал, как летел на военном самолете из Доббо. Поднявшись в салон, он обнаружил, что весь задний отсек забит клетками с райскими птицами, которых контрабандой вывозили с Ару на продажу, нарушая закон. В домах высокопоставленных чиновников - тех самых, что предположительно должны были обеспечивать защиту редких видов, - я видел в декоративных клетках чучела райских птиц с расправленным брачным оперением. Чучела выглядели довольно свежими. Что бы ни гласил закон, а райская птица - живая или мертвая - остается в Индонезии престижным сувениром и повышает статус своего владельца. По названиям райских птиц именовались улицы, самый большой залив на севере Ириан Джайи также назван в честь райской птицы; райская птица изображена на индонезийских банкнотах, и она же украшает нарукавную нашивку форменной одежды полицейских на Амбоне.
Пара райских птиц - самец и самочка - один из самых дорогих и противозаконных контрабандных товаров. Но множество других видов птиц также являются объектом торговли, и здесь работает то же правило - чем красивее птица и чем реже она встречается, тем больше ценится. Птицы, пойманные в силки на дальних островах, оказываются в клетках профессиональных торговцев птицами в таких городах, как Амбон на юге и Тернате на севере Моллукского архипелага, Соронг на Ириан Джайя.
Оттуда их на кораблях доставляют на рынки Сурабайи и Джакарты. В основном идет торговля обычными, широко распространенными видами - маленькими яркими попугаями, и это совершенно легально. Многие индонезийцы держат дома попугаев и лори. Но, помимо этого, на рынке можно увидеть и запрещенные для торговли виды - черных какаду и чешуйчатых красных лори. Для их перевозки, как нам рассказали, на некоторых больших паромах на пассажирских палубах устраиваются специальные скрытые отсеки. В пути умирает и заболевает так много птиц, что оптовые торговцы платят за товар обычно через через месяц после его получения - за тех птиц, которые остаются к этому времени живы. Поэтому, несмотря на расходы, все чаще клетки с птицами отправляются с островов на самолетах, в сопровождении поддельных документов.
Буди и Джулия договорились о встрече с представительством министерства образования на Амбоне. Одной из задач экспедиции было предложить местным школам, расположенным по пути нашего следования, особенно в наиболее отдаленных и диких уголках, беседы с учениками по охране окружающей среды и учебные материалы. Для этой программы Джулия приготовила буклет, основанный на реальной истории Альфреда Уоллеса, а Буди нарисовал иллюстрации. В течение следующих двух недель они собирались посетить несколько школ на Амбоне и расположенном неподалеку острове Серам, в то время как остальная часть команды отправилась на прау западнее, на архипелаг Горонг, где Уоллес купил себе местную лодку. Позже мы воссоединились на северном побережье Серама и отправились вместе на Ириан Джайю - обиталище красных райских птиц.
Когда Уоллес направлялся на острова Горонг из Амбона, он стремился проплыть мимо Серама как можно быстрее. Гребцы на его лодке - местные жители - непрерывно распевали песни и били в тамтам, что доставляло Уоллесу немало мучений. Мы также не планировали задерживаться на этом острове. Хотя Серам очень живописен и достаточно свободен от воздействия цивилизации, он расположен настолько близко к Амбону, что сюда постоянно наведываются экспедиции со всего мира. Кроме того, Уоллес почти ничего не писал о Сераме, и нам не с чем было сравнить нынешнее состояние острова.
Плавание вдоль длинного южного берега Серама заняло у нас целых два дня, в течение которых мы благоразумно держались подальше от берега, пока не достигли хорошо заметной горы на восточной оконечности острова.
Коническая, со столообразной вершиной, эта гора возвышается за куполами полудюжины мечетей, каждая из которых является центром небольшой деревеньки. Во времена Уоллеса сюда сходились местные торговые суда, так как эта часть Моллукского архипелага является естественным перекрестком нескольких морских дорог. Уоллес особенно отметил один островок, уставленный домиками на сваях так густо, что его можно было бы назвать индонезийской Венецией. Мы нашли этот островок, но обнаружили, что он практически обезлюдел: несколько кокосовых рощ и горстка домиков - вот и все, что осталось от процветающей торговой деревни. Очевидно, восточный Серам и маленькие островки вокруг давно пережили свои лучшие дни.
Изгнание непрошеного гостя (из книги "Малайский архипелаг")
Когда впереди показались три острова архипелага Горонг, ветер начал свежеть. Став более осторожным после сложного перехода между архипелагами Ару и Банда, я принялся искать место, где можно было бы переждать шторм, который обещал стать слишком серьезным для нашего легкого суденышка. Но на карте не было отмечено ни одной пристани, а острова в длину составляли не более семи-восьми километров и не могли служить надежным прикрытием. Вскоре ветер принял решение за меня, изменив направление и задув еще сильнее; это вынудило нас направиться в пролив между первыми двумя островами и искать укрытия за третьим из них.
"Альфред Уоллес", накренившись так, что планширь с подветренной стороны почти касался воды, начал разгоняться. Когда мы приблизились к проливу между островами, то увидели, как с обеих сторон под водой вздымаются бирюзовые коралловые заросли - чарующие, но смертельно опасные. Темно-синяя полоска воды, довольно узкая, представляла собой единственный проход через рифы - на него указывала кривая ветка, торчащая из воды. "Альфред Уоллес" летел, рассекая волны, мы все стояли на палубе, высматривая местечко, где можно было проскочить, а Янис, держась за мачту, пытался указать направление. Но проход невозможно было определить однозначно, и Янис показывал то в одну сторону, то в другую. Потом он в замешательстве снял кепку и принялся задумчиво чесать голову.
Имея шестинедельный опыт выруливания между коралловых рифов, я решил, что можно рискнуть и двинуться к наиболее вероятной цели, даже если Янис не может помочь. И вот мы помчались на всех парусах. Пролив здесь был таким узким, что мы не могли не только повернуть назад, но даже просто остановиться, потому что тогда ветер выбросил бы нас на рифы. Мы были на самой середине пути между островами, когда начался отлив. Сразу же картина резко изменилась. Там, где раньше виднелись лишь небольшие волны, встала стена крутых бурунов, словно бы движущихся нам навстречу, но на самом деле поднимающихся и опадающих на одном месте. Ветер, противоборствуя отливному течению, создавал сумятицу волн, движущихся в противоположных направлениях. Наша прау беспорядочно металась то влево, то вправо, выискивая дорогу меж рифами и попадая в водовороты. Короткие крутые волны плясали вокруг, барабаня по корпусу лодки, которая дергалась из стороны в сторону и вздрагивала, как поезд на стрелке. Это дерганье было достаточно сильным, чтобы долбленое каноэ, привязанное к крыше каюты, разболталось в своих веревках. Джо и Леонард закрепили каноэ дополнительными веревками.
"Альфред Уоллес", перепрыгивая с волны на волну, несся по бушующему морю, демонстрируя мощь и скорость, присущую судну, выстроенному мастерами с острова Кай. Откуда-то из глубины трюма доносились глухие удары, когда невидимые под водой ветки кораллов ударялись о корпус, но наше судно бесстрашно скользило вперед по бушующим волнам.
Поняв, что "Альфред Уоллес" не боится бурной воды, я испытал такое облегчение, что даже забыл сбавить скорость, когда мы подходили к берегу. Мы мчались сквозь буруны, приближаясь к берегу с такой скоростью, что могли бы врезаться в него, если бы Леонард не предложил мягко: "Может, стоит спустить хотя бы один парус?" Поразившись, как не догадался сделать этого раньше, я отдал команду, и Леонард с Джо спустили парус в два раза быстрее, чем обычно. Если сравнить нашу лодку с автомобилем, можно сказать, что она затормозила у самого берега, визжа тормозами и распространяя запах горелой резины. Янис бросил за борт основной якорь, и мы резко остановились на глазах у местных жителей, которые с явным одобрением наблюдали за лихими маневрами.
Когда после головокружительного полета под штормовым ветром, под хлопанье парусов, и резкого швыряния по волнам вы останавливаетесь и бросаете якорь в безопасной бухте, в первый момент вы не совсем понимаете, из-за чего, собственно, была вся суета. Ветер в бухте обычно намного слабее, чем в открытом море. Пришвартовавшись у небольшой безымянной деревушки на Пулау Горонг, мы испытали именно это ощущение. Через полчаса погода настолько наладилась, что с берега к нам выдвинулась стайка долбленых каноэ. Лодочки были совсем маленькими - некоторые чуть более метра в длину. Но они были сделаны очень изящно; корпус настолько тонкий и легкий, что лодку мог нести один человек. Большинство гостей оказалось детьми, и вскоре мы были окружены небольшой компанией юных обнаженных туземцев, которые визжали, кричали, махали руками и дурачились, резво подпрыгивая на волнах в своих игрушечных лодчонках. Некоторые подплывали к нашему судну, и, причалив с легким стуком, взбирались на палубу, так что в любой момент как минимум полдюжины голых мокрых сорванцов прыгали вокруг нас, без всякого смущения наблюдая невиданное зрелище - иностранцев, которые готовили на походной плите ужин; они оставались с нами до вечера, пока мы наконец не отправились спать.
В два часа ночи нас разбудил резкий скрежет рулевого пера по коралловому рифу. Вода уходила с отливом, и "Альфред Уоллес" вот-вот рисковал оказаться расколотым о рифы.
Мы спешно выскочили на палубу и начали отталкивать суденышко от рифов бамбуковыми палками, пока с помощью самодельного лота - головки молотка, к которой была привязана длинная бечевка, - не выяснили, что находимся на безопасной глубине. После того как большая часть команды вернулась ко сну, я оставался на палубе еще полчаса, чтобы проверить, хорошо ли держится якорь. Ночь выдалась теплая и звездная, а в соседней деревне, как ни странно, должно быть, имелось электричество, потому что на фоне темного неба ярко выделялась небольшая подсвеченная мечеть. Вокруг нашей лодки мириадами фосфоресцирующих огоньков мерцал планктон, иногда образуя светящиеся кольца или спирали, иногда рассыпаясь случайными пятнами и разноцветными, желтыми и зелеными, полосами, приблизительно двухметровой длины. Они струились и извивались под водой так, что я мог бы поклясться: мы окружены желтыми морскими змеями. Иллюзия была настолько полной, что несколько раз я включал мощный фонарик и направлял луч на эти таинственно колышущиеся формы, но на поверхности не обнаруживалось ничего живого. Луч фонарика, проходя сквозь прозрачную воду, пробегал по верхушкам коралловых рифов; игра света и тени порождала странный оптический эффект - казалось, кораллы пульсируют, то раздуваясь, то сжимаясь, повинуясь ритму таинственного сердцебиения моря.