Днем стало видно, что под нами - огромное коралловое царство. Под днищем в воде мерцали кораллы всевозможных форм и расцветок: одни выглядели как зонтики диаметром до полутора метров, другие - как оленьи рога; были здесь так называемые "мозговые кораллы"; узорчатые кораллы, напоминающие тончайшее кружево; кораллы в виде гигантских булочек, кораллы в виде побегов лаванды… В основном они были бледно-желтые и серые, но встречались также розовато-лиловые и фиолетовые. Некоторые кораллы выглядели как букеты цветов - темно-синие с вкраплениями желтого и белого. Впечатление цветущих под водой растений усиливал один вид с характерными отростками, напоминающими распускающиеся листья. Другие кораллы по форме напоминали папоротник, а многие выглядели точь-в-точь как шампиньоны - коричневые по центру, с белой каемкой. В этих подводных зарослях мелькали рифовые рыбки, желто-фиолетовые или серебристые с желтой полоской. Под ними на дне угадывались очертания темно-лиловых морских звезд и больших раковин каури той же желто-коричневой расцветки, но гораздо большего размера.
Безымянная деревенька, раскинувшаяся на берегу, просыпалась, чтобы провести еще один день по раз и навсегда заведенному порядку в неизменном ритме экваториального года. О наступлении утра жителей извещал крик лори и длиннохвостых попугаев, которые порхали и пронзительно перекрикивались в рассветных сумерках, в зарослях высоких деревьев позади деревни. Около половины восьмого утра птицы начинали собираться в стаи по 20–30 особей. Они поднимались над деревней и, перекрикиваясь, отправлялись через пролив на соседний остров, где располагались их кормовые угодья. Уоллес называл этот остров Монавоко. Сама деревня представляли собой ряд почерневших от непогоды хижин, тянущихся вдоль пляжа, в основном крытых пальмовыми листьями; только несколько домов были покрыты ржавой гофрированной жестью. В центре возвышалась мечеть, неподалеку от небольшого утеса пристроилось более новое здание школы, также с крышей из гофрированного металла. Было воскресное утро, и у флагштока собрались несколько ребятишек в белых рубашках и красных брючках и юбочках. Их отцы, дядья и деды часом раньше отправились на рыбалку, пользуясь хорошей погодой, - пока не начал задувать бриз, море лежало неподвижно.
Рыбаки выходили в море поодиночке на небольших долбленых каноэ и, удалившись примерно на пятьсот метров от берега, останавливались каждый на своем излюбленном месте, где платформа, образованная коралловыми рифами, резко обрывалась и подводная скала отвесно уходила в черную глубину на триста с лишним метров. Это место особенно богато рыбой, и рыбаки дрейфовали в своих маленьких каноэ, подгоняемых ветром и течением. Затерянные среди бесконечной череды волн, они то вытаскивали, то вновь опускали в воду леску с пятью-шестью крючками. Если повезет, через три-четыре часа можно возвращаться домой с добычей - дюжиной рыбин по 15 сантиметров длиной.
Пройдя вдоль берега восемь километров, мы подошли к Каталоко, где останавливался паром, курсирующий между островами. Общий стиль этого невзрачного городишки хорошо демонстрировал расшатанный паромный причал. Толстые деревянные сваи кренились во все стороны, как редкие зубы во рту у старика, а широкие доски настила местами прогнили и разъехались. На каждом шагу мы рисковали свалиться с пятиметровой высоты в прибрежную грязь. У начала пирса стоял пустой сарай, который совмещал функции склада и конторы начальника порта. Когда я вошел внутрь, начальник сидел за пустым столом в боковой комнате и, похоже, очень обрадовался нашему появлению. Мне подумалось, что в Каталоко вряд ли когда-нибудь заходили суда издалека, и начальник был рад случаю поболтать. Когда я спросил, не нужно ли ему посмотреть документы на наше судно, он великодушно отмахнулся. Это было для меня немалым облегчением, поскольку "Альфред Уоллес" так и не получил формальной регистрации - это не удалось сделать даже в Варбале, и у меня на самом деле не было никаких документов.
Когда Уоллес прибыл на архипелаг Горонг в апреле 1860 года после почти трех лет скитаний по Моллукскому архипелагу, его исследования на Островах пряностей подходили к концу. Он собирался посетить остров Кай во второй раз в менее напряженном режиме, а по пути туда оказался в Горонге. Старейшина деревни выделил ему небольшую, очень низко сидящую в воде лодку. Несколько туземцев неохотно согласились выполнять обязанности матросов. Вскоре после того как был взят курс на архипелаг Кай, лодка оказалась во власти мощных течений, швырявших ее в то в одну, то в другую сторону. Уоллес испытал очень тяжелый приступ морской болезни и принял мудрое решение повернуть назад вместо того, чтобы причаливать к берегам Новой Гвинеи, где все рисковали погибнуть от рук кровожадных островитян.
Отказавшись от планов попасть на архипелаг Кай, Уоллес решил приобрести в Горонге какую-нибудь недорогую прау, оборудовать ее для своих исследовательских целей и нанять себе команду. Таким образом, по его мнению, он мог бы лучше организовывать свои перемещения.
Он нашел подходящую прау на острове Монавоко, купил ее за девять фунтов стерлингов и нанял команду, чтобы перегнать лодку через пролив в Горонг, где он договорился о выполнении работ по переделке с артелью строителей с архипелага Кай, которая странствовала по островам в поисках заработков. Они произвели капитальный ремонт лодки и поставили новые шпангоуты, а внутреннюю отделку Уоллес решил выполнить самостоятельно. Теперь ему пригодились знания, приобретенные в трудные годы юности, когда он подрабатывал плотником в Лондоне. Островитяне были поражены, увидев, что белый человек занимается физическим трудом и может работать руками. "К счастью, у меня были собственные столярные инструменты, в том числе маленькая пила и несколько стамесок, - писал Уоллес, - и теперь они мне очень пригодились для выпиливания и прилаживания досок из тяжелой и плотной местной древесины, для ремонта пола и изготовления подпорок для трехгранной мачты. Изготовленные по лучшим английским стандартам, инструменты сослужили мне хорошую службу, без них я не смог бы доделать лодку так хорошо и быстро… А вот буравы оказались слишком маленькими, и нам пришлось просверливать все отверстия с помощью раскаленных гвоздей". В этом весь Уоллес: практичный, умелый и энергичный, готовый закатать рукава и взяться за дело, не беспокоясь о том, что о нем подумают местные жители - лишь бы выполнить работу быстро и хорошо.
Пять островитян с Горонга, которых Уоллес нанял в качестве подмастерьев для выполнения простых ремонтных работ и которые, как предполагалось, впоследствии будут выполнять обязанности матросов, решили, что если белый человек настолько ненормальный, что работает сам, притом с бешеной скоростью, они вполне могут отдохнуть. "Они всячески отлынивали от работы, придумывая любое поводы: "У моего дяди возникли затруднения и ему нужна моя помощь; а у меня заболела жена и не отпустила меня на работу; а я подхватил лихорадку, болит голова и спина; а я задолжал денег, и мой кредитор не дает мне ступить и шагу". Все они получили аванс за месяц вперед; и, хотя сумма была не особенно велика, нужно было, чтобы они вернули долг - иначе я не смог бы заставить работать никого из местных. Поэтому я обратился к местному констеблю, который отправил двух моих горе-работников на денек за решетку, после чего они вернули три четверти долга. Заболевший также заплатил, а предполагавшийся рулевой нашел себе на замену человека, который обещал выплатить долг, получив остаток жалованья".
Уоллес в то время находился в той части Островов пряностей, которую можно назвать "зоной саго": основным кормильцем островитян здесь была саговая пальма. Болотистые низины восточного Серама и соседних островов особенно благоприятны для этого вида пальм. Как верный ученик Роберта Оуэна, Уоллес считал, что окружающая среда и внешние условия оказывают определяющее влияние на развитие человека. Он заключил, что местные жители столь малого достигали в жизни потому, что им на самом деле не нужно было работать. Островитянин мот прокормить себя и свою семью, затрачивая минимальные усилия, так как саговая пальма обеспечивала достаточное пропитание. Уоллес решил проверить свою гипотезу. Проделав простые вычисления, он обнаружил, что из одной пальмы среднего размера получается 30 мешков саговой муки по 30 фунтов; а из одного мешка можно выпечь 60 саговых лепешек. Пяти таких лепешек достаточно для одного человека на день; необработанная саговая мука хранится очень хорошо, так что, сделав заготовки муки, можно не беспокоиться об их сохранности многие месяцы.
Уоллес описывал, как саговые пальмы рубили, вырезали сердцевину и перемалывали в муку; по его подсчетам, за десять дней работы человек мог обеспечить себя дешевым пропитанием на целый год. "Влияние такой дешевизны продуктов питания, очевидно, является негативным, так как обитатели зоны саго живут гораздо беднее, чем в местах, где возделывается рис. Многие здешние жители не употребляют в пищу ни овощей, ни фруктов, а живут исключительно на саговых лепешках, и лишь иногда им перепадает немного рыбы. Не имея особых дел дома, они занимаются мелкой торговлей или отправляются наловлю рыбы к соседним островам; что же касается уровня жизни, он гораздо ниже, чем у обитателей внутренних областей Борнео или у многих более отсталых племен архипелага".
Ныне, спустя более сотни лет с тех пор, когда Уоллес записывал свои наблюдения, саговая пальма по-прежнему является главной кормилицей жителей Горонга. Стопки мешков с саговой мукой лежат в каждом из мелких магазинчиков Каталоко. Эти мешки по форме напоминают небольшие барабаны, завернутые в зеленые пальмовые листья. Можно купить также и готовые лепешки, сложенные в пачки по десять штук и аккуратно перевязанные бечевкой. В таком виде они очень похожи на маленькие светло-коричневые кафельные плитки. Мы спросили, откуда поставляются мешки с саговой мукой, - оказалось, с лежащего напротив острова Пасанг, где до сих пор растут саговые пальмы.
Подход к Пасангу оказался не так прост, как можно было подумать с первого взгляда. Издали казалось, что коралловый риф, как обычно, окружает широкую и довольно глубокую лагуну; достаточно пересечь линию рифов, и мы окажемся в безопасности. По крайней мере, так все выглядело издалека, поскольку вода в лагуне казалась гораздо темнее, чем снаружи. На самом деле, зайдя внутрь, мы поняли, что вода здесь выглядит более темной не из-за глубины, а из-за того, что дно покрыто коричневыми водорослями. Лагуна была очень мелкой - не более 50 сантиметров в глубину - и изобиловала камнями. Обычное судно сразу же застряло бы, но осадка "Альфреда Уоллеса" была крайне мала, и мы смогли пройти по мелководью километр с лишним, пока не бросили якорь напротив главной деревни острова. Отсюда под руководством местного гида мы отправились в саговые болота.
Мы думали, что саговые пальмы растут естественным образом, но на самом деле местные жители высаживают побеги пальм в стоячую болотную воду.
В течение 12–15 лет пальма растет, пока ствол не становится достаточно толстым - приблизительно метр в диаметре. Затем дерево зацветает, и его можно заготавливать. Владелец срубает дерево, снимает кору и вырубает белую мягкую сердцевину. Мы видели, как происходит заготовка саговых пальм: рубщик забрался внутрь лежащего на земле ствола, как в большое долбленое каноэ. Перед ним находилась мягкая сердцевина, куски которой он выковыривал с помощью приспособления, имевшего длинную деревянную рукоятку с коротким металлическим лезвием на конце, повернутым под прямым углом. С каждым ударом лезвия от ствола отскакивал кусочек мякоти и падал к ногам рубщика. Казалось, что вот-вот дело закончится травмой - так близко к своим ногам орудовал рубщик; было не совсем понятно, как ему удается сохранить невредимыми все пальцы на ногах. Иногда он отпихивал растущую кучу кусочков мякоти, а когда уставал от однообразных движений, то вылезал из своей норы, складывал нарубленные кусочки в пластиковый пакет и нес его по хлюпающей грязи в лохань, установленную на краю лужи со стоячей болотной водой. Содержимое пакета вываливалось в верхнюю часть лохани, сверху заливалась вода из ведра, а потом мякоть продавливалась через тряпичное сито. Жидкость, прошедшая сквозь сито, была белой, как молоко, от примеси саговой муки; ее сливали в другую лохань, где она отстаивалась. Через час на дне собирался толстый осадок чистой саговой муки, которую можно выгребать руками, - мука готова к употреблению: пеки лепешки и ешь.
Собиратель саго утверждал, что за два дня работы он может обеспечить пропитанием всю семью на месяц. Что касается самой пальмы, достаточно посадить саженец - и больше никаких забот и хлопот: надо просто подождать, пока он вырастет. Помимо Джо, которому нравился вкус саговых лепешек, все мы сомневались, стоит ли эта пища даже столь незначительных трудов. Это все равно что пойти в магазин, купить крупу в бумажном пакете, содержимое высыпать, а пакет съесть.
Когда в конце мая 1860 года Уоллес был готов покинуть Горонг на своей реконструированной прау, он захватил про запас свежеиспеченные саговые лепешки. Его новый план заключался в том, чтобы пересечь Серам и дойти вдоль берега до голландской угольной базы, которая располагалась в местечке под названием Вахаи.
Отсюда он планировал направиться в открытое море к той части Ириан Джайи, которая называлась Птичья голова. Здесь, в местечке под названием Вайгео, водились, по слухам, очень редкие и ценные виды райских птиц - так называемые красные райские птицы, экземплярами которых он хотел пополнить свою коллекцию. Команду для перехода он собрал в Горонге, но это оказалось непросто: желающих было так мало, что пришлось взять даже человека, открыто признавшегося в употреблении опиума.
Это путешествие оказалось непрерывной чередой всевозможных несчастий: в первом же порту на Сераме, куда они зашли, сбежала вся команда, набранная в Горонге, прихватив с собой, как уклончиво записал Уоллес, "все, что у них было, и кое-что еще".
Глава 8. Красные райские птицы
Уоллесу часто не везло с кораблями, будь они большими или маленькими. За восемь лет до молкуккской экспедиции он возвращался из Южной Америки на маленьком бриге "Хелен". Багаж Уоллеса состоял из коллекции, содержавшей сотни насекомых новых видов, и множества чучел птиц, добытых с огромным трудом во время путешествий по джунглям, а также около двадцати клеток с различными попугаями; кроме того, он вез с собой несколько редких обезьян и дикую лесную собаку. Он планировал доставить все это в Лондон, чтобы продать с помощью агента Сэмюела Стивенса и извлечь хоть какую-то выгоду из четырехлетних скитаний по бассейну Амазонки. К сожалению, на "Хелен" были загружены также 40 бочонков натурального летучего масла, известного как "копайский бальзам", который применяется для изготовления лаков. Это очень пожароопасное вещество, способное к самовозгоранию. Двадцать бочонков масла были упакованы по всем правилам и уложены в мокрый песок; но оставшиеся оказались с преступной небрежностью завернуты в рисовую солому и загружены глубоко в трюм.
Прошло три недели с тех пор, как корабль вышел в море. Однажды утром после завтрака капитан подошел к Уоллесу и невозмутимо произнес: "Мне кажется, на корабле пожар. Пойдемте, взгляните сами". Выйдя на палубу, Уоллес увидел струйки дыма, которые просачивались из-под досок передней палубы. Команда корабля, открыв люки, принялась выкидывать груз за борт, пытаясь ликвидировать источник огня. Однако пламя распространялось от бочонков с "копайским бальзамом", добраться до которых было невозможно из-за усиливавшегося дыма. К этому времени запах дыма чувствовался уже и в пассажирском салоне, где находился Уоллес, и спускаться вниз становилось опасно.
Капитан "Хелен" благоразумно решил, что пора готовиться к эвакуации. На корабле было две спасательных шлюпки - капитанский гиг и длинная лодка. Они были подготовлены и спущены за борт, но тут выяснилось, что лодки протекают. Течи срочно ликвидировали с помощью затычек, и моряки начали спасать личные вещи, взяв с собой столько груза, что лодки глубоко просели, и пришлось вычерпывать воду. Между тем несчастный Уоллес, не добравшись до своих драгоценных коллекций из-за удушающего дыма, взял только небольшой сундучок, в который положил зарисовки бразильских растений и рыб, часы и кошелек с несколькими соверенами. Это был весь его багаж, когда он стоял на палубе, ожидая распоряжений капитана.
Лодки тащились за кораблем на буксире, а команда по-прежнему пыталась бороться с огнем. Было слышно, как "копайский бальзам" пузырится и шипит под палубным настилом, а языки пламени уже вырывались наружу.
Капитан приказал всем покинуть судно, и Уоллес сполз по канату вниз, в лодку. "Будучи довольно слабым, я, спускаясь, ободрал всю кожу на ладонях. Лодка была до половины наполнена водой, и я принялся ее вычерпывать, преодолевая мучительную боль в руках".
Прошло уже три часа с начала пожара, но до конца дня команда, спасшаяся на лодках, могла наблюдать трагическое зрелище гибели "Хелен". Пламя взметнулось по снастям вверх, паруса загорелись, и вскоре мачты повалились за борт. Огонь продолжал пожирать корабль, металлические детали раскалились докрасна, палуба провалилась, и исчез бушприт.
Небольшое волнение в океане не представляло угрозы для шлюпок, и капитан решил держаться неподалеку от погибающей "Хелен", надеясь, что огромный столб дыма и пламени привлечет внимание проходящих кораблей. К следующему утру бриг прогорел до ватерлинии, перевернулся и затонул, а помощь так и не подоспела. На шлюпках подняли паруса и двинулись в путь.
Уоллес видел, как его драгоценная коллекция погибает в волнах. К счастью, он успел отослать из Бразилии часть образцов, денег от продажи которых хватило, чтобы покрыть экспедиционные расходы. Однако доход в 500 фунтов стерлингов был слабой компенсацией за тяжелый труд в течение четырех лет. Но, конечно, более тяжелым ударом стала гибель коллекции, образцы из которой он надеялся изучить в Англии с тем, чтобы, опубликовав результаты исследований, обрести репутацию серьезного ученого-натуралиста, а не просто собирателя. Коллекции содержали сотни неизвестных ранее видов. Теперь все было потеряно, наряду с заметками, описаниями и даже дневником. "Сами понимаете, - описывал Уоллес свои злоключения в письме другу, - мне пришлось проявить некое философское смирение, чтобы перенести этот удар со спокойствием и самообладанием".
Проведя в шлюпках десять ужасных дней после гибели "Хелен", получив ожоги под палящим солнцем, питаясь сухарями, консервированной свининой и водой, моряки были наконец подобраны проходящим торговым судном. Вдобавок ко всем несчастьям спасший их корабль был таким старым, ветхим и тихоходным, что едва не пошел ко дну во время шторма. После рекордно медленного плавания они добрались до порта Дил в графстве Кент. Уоллес сошел на берег, не имея при себе ничего, кроме "пяти фунтов и тонкого хлопчатобумажного костюма". От полного финансового краха спасло то, что его агент Сэмюел Стивенс застраховал - без ведома Уоллеса - весь пропавший груз.