Но когда это было исполнено, начальник полиции остановил Торреса, нагнувшегося было, чтобы поднять крышку.
- Вернитесь в воду, - приказал он своим людям, - там должно быть еще множество таких сундуков. Вся экспедиция будет напрасной, если мы их не найдем. Один сундук не покроет наших расходов.
Дождавшись, пока все разбрелись на мелководье, Торрес поднял крышку. При виде содержимого сундука начальник полиции лишился дара речи. Он тупо смотрел на сверкающие камни, бормоча бессвязные слова.
- Ну что, верите вы наконец? - спросил Торрес. - Ведь это бесценный клад! Мы с вами теперь самые богатые люди во всей Панаме, в Южной Америке, в целом мире! Это сокровища майя. Мы слышали о них с раннего детства. О них мечтали наши отцы и деды. Конквистадорам не удалось их найти. А теперь они наши, наши!
И пока они стояли, словно в столбняке, уставившись на сокровища, люди поодиночке вылезли из воды и образовали за их спинами молчаливый полукруг, в свою очередь, не сводя глаз со сверкающих камней. Ни начальник полиции, ни Торрес не почувствовали, что за их спинами стоят люди, точно так же, как и те не слышали, как Погибшие Души осторожно к ним подползали сзади. И когда враги обрушились на пришельцев, взоры тех все еще были прикованы к сокровищам.
Стрела, выпущенная из лука на расстоянии десяти шагов, всегда несет смерть, особенно если у стрелка достаточно времени, чтобы как следует прицелиться. Две трети искателей сокровищ упали одновременно, пронзенные стрелами Погибших Душ. В тело Висенто, который оказался за спиной Торреса, вонзилось сразу по меньшей мере два копья и пять стрел. Горсточка уцелевших едва успела схватиться за ружья и обернуться лицом к врагу, как нападавшие обрушились на них с палицами. Рафаэлю и Игнацио - двум жандармам, которые участвовали в юкатанском приключении, почти мгновенно проломили головы. А женщины племени, как и раньше, взяли на себя заботу о том, чтобы раненые не слишком долго оставались в живых.
Смерть Торреса и начальника полиции была вопросом всего нескольких минут, но оглушительный грохот, донесшийся вдруг из недр горы, которая возвышалась над озером, и обвал огромного камня сразу изменили положение. Нападавшие в панике бросились под прикрытие кустов. На месте остались только начальник полиции и Торрес. Они взглянули на верхушку утеса, где из отверстия, только что взорванного отрядом царицы, клубами валил дым, и к своему ужасу увидели выходивших оттуда Генри Моргана и царицу.
- Вы цельтесь в нее, - проворчал начальник полиции, - а я уложу гринго Моргана. - Поскольку это, видимо, последний акт того, что принято называть жизнью, не стоит слишком его затягивать.
Оба подняли ружья и выстрелили. Торрес, который никогда не отличался меткостью, попал прямо в грудь царицы. Но начальник полиции, прекрасный стрелок, много раз получавший призы за меткую стрельбу, на этот раз промахнулся. В следующую минуту пуля из ружья Генри попала ему в кисть, прошла через руку и вышла у локтя. И когда ружье со стуком упало на землю, начальник полиции понял, что уже никогда его правая рука с раздробленной от кисти до локтя костью не сможет держать оружие.
Однако Генри на этот раз оказался не слишком метким стрелком. После двадцати четырех часов, проведенных в темной пещере, глаза его не сразу привыкли к ослепительному блеску солнца. Первый выстрел был удачен, но последующие пули, хотя и пролетали очень близко от начальника полиции и Торреса, но все же не задевали их, и те бросились бежать к кустам со всей быстротой, на какую были способны.
Десять минут спустя Торрес увидел, что женщина из племени Погибших Душ выскочила из-за дерева и размозжила огромным камнем голову раненого начальника полиции, который шел впереди. Торрес застрелил ее, затем с ужасом перекрестился и, споткнувшись о труп начальника полиции, побежал дальше. Издали доносились громкие крики преследовавших его Генри и братьев Солано, и Торресу вспомнилось его видение в Зеркале Мира. Не суждено ли ему в самом деле погибнуть таким образом? Однако увиденное тогда место нисколько не напоминало окружавшие его в этот момент заросли деревьев, папоротника и кустарника. Он не помнил, чтобы там вообще была какая-нибудь растительность - одни только голые скалы, палящее солнце и кости животных. В душе испанца снова воскресла надежда. Быть может, конец его еще не так близок. Во всяком случае, не сегодня. Кто знает? Возможно, его отделяют от смерти еще добрых двадцать лет!
Выбравшись из джунглей, он наткнулся на каменистую поверхность, которая по виду напоминала давно застывшую лаву. Тут, по крайней мере, не останется следов! И Торрес, осторожно перебравшись через это место, снова углубился в заросли, веря в то, что его счастливая звезда и на этот раз поможет ему выпутаться из беды. Он решил отыскать укромное местечко, где можно было бы спрятаться до ночи; когда же стемнеет, он снова проберется к озеру и водовороту. Таким образом, никто и ничто не сможет ему помешать. Останется только прыгнуть в воду. Путешествие по подземной реке не внушало ему ужаса, ибо он уже проделал его однажды. И в его воображении снова встала приятная картина: река Гуалака, сверкающая под открытым небом, несет свои воды в море. К тому же разве при нем не было этих двух огромных изумрудов и рубинов, которые служили глазами Чии и Хцатцлю. Ведь это настоящее богатство! Ничего, что ему не удалось стать богатейшим человеком в мире. Достаточно с него и этого. Теперь Торрес мечтал лишь о том, чтобы спустившаяся тьма дала ему возможность в последний раз углубиться в сердце горы и, проникнув сквозь нее, добраться до реки Гуалаки.
Но как раз в тот момент, когда Торрес так ярко представлял себе всю картину бегства, он оступился и почувствовал, что падает. Однако это не был прыжок в бурлящие воды. Он летел головой вниз вдоль отвесного склона скалы. Стена эта была настолько скользкой, что Торрес неудержимо продолжал катиться вниз, несмотря на отчаянные попытки удержаться. С величайшим трудом ему удалось повернуться лицом к поверхности. В отчаянии он стал цепляться за камни руками и ногами, но все усилия были напрасны: замедлив падение, они не могли его остановить.
Достигнув дна, Торрес пролежал несколько минут ошеломленный, почти без сознания. Придя в себя, он сразу почувствовал, что его рука покоится на каком-то странном предмете. Он готов был поклясться, что нащупывает пальцами зубы. Собравшись с силами и поборов свой ужас, Торрес открыл глаза и бросил робкий взгляд на этот предмет. Он тотчас же почувствовал облегчение - это действительно были зубы, торчавшие из высохшей белой челюсти, но зубы свиньи, и челюсть была свиной челюстью. Вокруг него и под ним лежали другие кости. Рассмотрев их, он убедился, что все это кости свиней и диких животных.
Где он видел такое множество костей? Он напряг свою память и вспомнил большую золотую чашу царицы. Торрес бросил взгляд вокруг. О Господи! То самое место! Он сразу узнал его - эту огромную воронку, ярко освещенную лучами солнца. На расстоянии двухсот футов над ним находился ее верхний край. Склоны твердой гладкой скалы круто спускались вниз, и рассудок подсказал Торресу, что ни один человек не способен подняться по такой крутизне.
В голове испанца мелькнула мысль, которая заставила его вскочить на ноги и в неописуемом ужасе оглядеться. Ловушка, в которую он неожиданно попал, напоминала ему воронки, которые выкапывают в песке ядовитые пауки и где они прячутся, поджидая, пока к ним свалится добыча. Испуганное воображение внушило ему, что здесь, быть может, тоже прячется какой-нибудь чудовищный паук, соответствующий по размерам этой гигантской воронке и выжидающий удобной минуты, чтобы его сожрать. Но на дне воронки не было ничего подобного. Это было круглое дно, десяти футов в диаметре, покрытое останками мелких животных. Торрес ни за что не мог бы определить на глаз, насколько глубок этот слой костей. Для чего, спрашивал он себя, понадобилось майя в древние времена вырыть такую ужасную воронку? Ибо он был более чем убежден, что яма эта искусственного происхождения.
Прежде чем наступила ночь, Торрес, сделав десяток попыток вскарабкаться наверх, убедился, что выбраться из воронки таким путем невозможно. После каждой отчаянной попытки он сгибался в три погибели, чтобы укрыться в жалкой тени, увеличивавшейся по мере того, как садилось солнце, и отдыхал там, тяжело дыша, с пересохшими от жары и жажды губами. Это место было настоящей печью, и он чувствовал, как через поры кожи выходят соки его тела. В течение ночи он несколько раз просыпался и тщетно ломал себе голову над тем, как отсюда бежать. Единственный путь вел наверх, но его мозг не мог придумать способа одолеть неприступные стены. Он с ужасом ждал наступления дня, зная, что нет человека, который бы выжил десять часов в этой раскаленной каменной воронке. Прежде чем наступит следующая ночь, последняя капля влаги испарится из его тела, и он превратится в сморщенную, наполовину высушенную солнцем мумию.
К рассвету бесконечный ужас окрылил его мысль и подсказал ему новый чрезвычайно простой план бегства. Раз он не мог взобраться наверх или пройти сквозь стены, ему оставался только путь вниз. Какой же он глупец! Ведь он мог бы работать в прохладные ночные часы, а теперь придется копать под палящими лучами солнца. С неистовой энергией он принялся расчищать густой слой крошащихся костей. Отсюда, несомненно, должен быть какой-то выход. Как бы иначе могла вытекать из воронки вода? Ведь дожди заполнили бы ее по крайней мере до половины. Глупец! Трижды тройной глупец!
Торрес копал у одной стены, отбрасывая мусор к противоположной стороне. Он делал это с таким бешеным рвением, что сломал себе все ногти и ободрал до крови пальцы, но любовь к жизни была в нем очень сильна, и он понимал, что в этом состязании на скорость с солнцем на карту поставлена его жизнь. По мере того как он продвигался глубже, масса костей становилась все плотнее, так что ему приходилось сначала разбивать ее прикладом ружья, а потом уже отбрасывать пригоршнями.
Около полудня, изнемогая от жары, Торрес сделал неожиданное открытие. На той части стены, которую он успел обнажить, показалась надпись, грубо нацарапанная на скале острием ножа. С возродившейся надеждой он погрузил голову и плечи в яму, разрывая и царапая землю, как собака, и по-собачьи отбрасывая ногами мусор. Часть мусора отлетала назад, но другая, гораздо бóльшая, падала обратно, засыпая Торреса. Однако он настолько обезумел, что не замечал бесплодности своих усилий… Добравшись наконец до надписи, Торрес прочел:
"Питер Мак-Гилль из Глазго. 12 марта 1820 года я выбрался из адской бездны через этот проход после того, как откопал и обнаружил его".
Проход! Значит, он находится под этой надписью! Торрес с новыми силами принялся за работу. Он был до такой степени покрыт грязью, что напоминал какое-то огромное четвероногое из породы кротов. Грязь попадала ему в глаза, забивала ноздри и горло. Задыхаясь, он поневоле отрывался от работы, высовывал голову из ямы и начинал чихать и кашлять, чтобы прочистить горло и легкие. Дважды он падал в обморок. Но солнце, которое стояло теперь почти над головой, заставляло его снова возвращаться к работе.
Наконец Торрес обнаружил верхний край прохода, но не стал копать дальше. В тот момент, когда отверстие оказалось достаточно широким, чтобы в него могла протиснуться его тощая фигура, он влез туда, согнувшись в три погибели, чтобы укрыться от палящих лучей солнца. Мрак и прохлада принесли ему облегчение, но радость и реакция после пережитых страданий были настолько сильны, что заставили его в третий раз лишиться чувств.
Придя в сознание, Торрес пополз в глубь прохода, черными распухшими губами бормоча про себя полубезумную песнь ликования и благодарности. Он с трудом полз на животе, ибо проход был таким узким, что даже карлик не смог бы в нем выпрямиться. Это был настоящий склеп. Кости ломались и крошились под его ногами и коленями, и он чувствовал, как острые обломки раздирают его тело до крови. Наконец, пройдя таким образом около ста футов, он заметил первый проблеск дневного света, но чем ближе была свобода, тем медленнее Торрес продвигался вперед, ибо силы окончательно ему изменили. Воды, хоть несколько глотков воды - вот все, о чем он теперь мечтал! Но воды не было.
Свет постепенно приближался и усиливался. Под конец Торрес заметил, что пол прохода начинает спускаться вниз под углом градусов в тридцать. Это значительно облегчило ему путь. Сила тяжести влекла его вперед и помогала приближаться к источнику света. У самого выхода он заметил, что костей стало больше. Однако это нисколько не встревожило его, ибо он уже привык к их виду, да и был слишком измучен, чтобы испытывать страх или отвращение к ним.
Все плыло перед его глазами, а онемевшее тело почти совсем утратило чувствительность, однако он все же заметил, что проход понемногу сужается - одновременно в горизонтальном и вертикальном направлениях. Этот узкий ведущий вниз коридор напомнил ему крысоловку, причем крысой был сам Альварес Торрес, спускавшийся головой вперед, не зная, куда приведет его судьба. Но прежде чем Торрес достиг отверстия, ему показалось, что щель, через которую проникал дневной свет, слишком узка для его тела, и это опасение вполне оправдалось. Он прополз через скелет, в котором при свете солнца легко можно было узнать останки человека, и ухитрился, обдирая уши, протиснуть голову сквозь узкую щель. Солнце обжигало Торресу кожу, но глаза его жадно впивали свободу и простор мира, от которого его отделяла несокрушимая скала.
Он чуть не сошел с ума, увидев ручей, который бежал под деревьями, не далее чем в ста шагах от него. Тихое мелодичное журчание воды доводило измученного жаждой Торреса до безумия. А под деревьями стояли по колено в воде несколько коров той карликовой породы, которую он уже встречал в Долине Погибших Душ. Они лениво отмахивались хвостами от мух, изредка переступая с одной ноги на другую. Он не отрывал от них глаз, хотел увидеть, как они будут пить, но животные, по-видимому, не испытывали никакой жажды. Безумные создания! Почему же они не пьют, когда мимо них лениво катятся неисчерпаемые водные богатства? Коровы вдруг проявили беспокойство, повернули головы к противоположному берегу и прислушались. Из чащи к воде вышел громадный олень с ветвистыми рогами, и коровы затрясли головами и стали бить копытами по воде. Но олень, не обращая внимания на их угрозы, опустил голову и начал пить. Это было слишком сильно для Торреса. Он издал безумный крик, в котором, будь он в нормальном состоянии, сам ни за что не узнал бы своего голоса.
Олень отпрянул назад, коровы повернули головы в направлении, откуда донесся этот страшный звук, но затем снова впали в дремоту, закрыв глаза и отмахиваясь хвостами от мух. С неистовым усилием, почти не чувствуя, что он наполовину оторвал себе уши, Торрес отдернул голову назад и без чувств упал на человеческий скелет.
Через два часа, хотя он сам никак не смог бы сказать, сколько прошло времени, Торрес очнулся и увидел, что прижимается щекой к черепу скелета, на котором лежит. Заходящее солнце бросало косые лучи в узкую щель, и при их блеске его взгляд случайно упал на ржавый нож. Острие его было притуплено и сломано, и тут несчастному все стало ясно. Это был тот самый нож, которым была нацарапана на скале надпись у входа в подземный коридор, а скелет принадлежал человеку, сделавшему надпись. И Альварес Торрес сошел с ума.
- Ага, Питер Мак-Гилль, так ты мой враг! Питер Мак-Гилль из Глазго, ты нарочно… ты нарочно завлек меня сюда, чтобы погубить! Так вот же тебе. Вот тебе!.. Вот!..
Выкрикивая эти безумные слова, он ударял тяжелым ножом по хрупкому черепу. Пыль от костей, некогда служивших хранилищем мозга Питера Мак-Гилля, забилась Торресу в ноздри и привела его в еще большую ярость. Он набросился на скелет, разрывая его руками, ломая кости и с яростью их раскидывая. Низкий проход буквально наполнился разбрасываемыми костями. Это было похоже на битву, в которой он уничтожал смертные останки человека, бывшего некогда жителем города Глазго.
Торрес еще раз просунул голову сквозь щель, чтобы взглянуть на угасающую прелесть мира. Словно крыса, пойманная за горло в мышеловке древних майя, он смотрел, как светлый мир погружался во мрак, и с последним проблеском дня угасли последние искры его разума, - сознание погрузилось в смертельный мрак…
А коровы все еще продолжали стоять в воде и дремать, отмахиваясь от мух. Оправившись от испуга, олень давно вернулся к ручью и, презрительно игнорируя волнение коров, продолжал прерванный водопой.
Глава XXVIII
Товарищи недаром прозвали Ригана Волком с Уолл-стрит. Обычно это был не более чем осторожный, хотя и с широким размахом, игрок. Но время от времени он, словно запойный пьяница, пускался в неожиданные авантюрные предприятия. По крайней мере пять раз за свою долгую карьеру биржевика ему случалось переворачивать вверх дном нью-йоркскую биржу, и каждый раз извлекать из этого миллионные барыши. Но Риган лишь изредка позволял себе такие выходки и никогда не пачкал рук из-за мелочей. Иногда он в течение нескольких лет держался как можно тише и незаметнее, чтобы усыпить бдительность своих врагов и внушить им, что волк под старость наконец присмирел. И вот тогда он и обрушивался, точно гром, на тех людей, которых хотел сокрушить. Долгие месяцы и годы он тщательно, день за днем, готовился к нападению, вырабатывая план и условия битвы.
Точно так же Риган разработал и подготовил Ватерлоо для Фрэнсиса Моргана. Основным мотивом при этом была месть, но месть не живому, а мертвому. Не на Фрэнсиса, а на его отца был направлен этот удар, словно Риган собирался через живое сердце вонзить нож в могилу. Восемь лет он выжидал и искал удобного случая, пока старый Р. Г. М. - Ричард Генри Морган наконец не умер. Случая так и не представилось. Риган справедливо считался Волком с Уолл-стрит, но ему ни разу не посчастливилось напасть на льва, ибо Р. Г. М. до самой своей смерти оставался львом Уолл-стрит.
Неизменно сохраняя маску доброжелательства, биржевик перенес всю свою ненависть с отца на сына. Однако месть Ригана была построена на ложном и ошибочном основании. За восемь лет до смерти Р. Г. М. Риган попытался перейти ему дорогу и потерпел неудачу. Но ему и в голову не приходило, что старый Морган догадался об этом. А между тем Р. Г. М. не только догадывался, но, проверив догадку, быстро и ловко нанес поражение своему вероломному компаньону. Знай Риган о том, что Р. Г. М. всего лишь ответил ударом на удар, он, вероятно, проглотил бы пилюлю, не помышляя о мести. Но не сомневаясь, что Р. Г. М. так же бесчестен, как и он сам, и поступил так просто из низости, не имея никаких подозрений, Риган решил, что сведет с ним счеты, разорив его или же теперь - его сына.