И вот, наконец, после долгих мучений, наш плот ложится на воду. Виктор осторожно забирается на него. Нет, плот не тонет. С шестом в руке я тоже становлюсь на плот. И теперь плот не тонет, хотя и сильно погружается в воду.
- Да это же настоящий фрегат! - смеется Виктор и бежит домой за оружием.
А тем временем у подвала собирается толпа. Посмотреть на наше "отплытие" приходят мальчишки и из соседнего двора. Все завидуют нам, просятся в нашу "команду", за исключением Топорика, конечно. Мы всем отказываем, Виктор говорит:
- Мы можем взять только Топорика.
И все дружно смеются.
Кроме оружия мы с Виктором захватили еще по карманному фонарику. Мы гордо показываем их всем и под напутственные крики собравшихся, в том числе Мармелада и Вартазара, отчаливаем от лестницы. Пригнувшись, въезжаем под мрачные своды подвала.
Нас сразу же атакует комариная туча. Я отбиваюсь шапкой, Виктор работает шестом, налегая на него со всей силой. Вскоре мы оказываемся в полном мраке. Виктор передает мне шест и включает свой фонарик, командуя, куда мне направить плот. Но фонарик его еле-еле светит. Плывем мы точно в подземной таинственной пещере. Черная затхлая вода вокруг нас переливается, как мазут, и зловеще поблескивает. От стен в бурых пятнах веет ледяным холодом.
- Страшно? - спрашивает Виктор.
- Страшно, - отвечаю я шепотом.
Мы плывем из одной секции подвала в другую. Молча и напряженно вглядываемся во тьму. Подвал кажется без конца и края. Ключей нигде не видно. Они ведь должны булькать и пузыриться, как кипяток, а в подвале - ровная гладь воды.
- Ну-ка, проверим, какая здесь слышимость, - говорит Виктор и стреляет из монтекристо.
Потом он дает пострелять мне. Наши выстрелы почти не слышны.
- Стрелять здесь можно хоть из пушки, никто не услышит, - с радостью говорит Виктор. - Вот был бы у нас тир, если, выкачать воду!
Свет в его фонарике медленно угасает, и тогда я включаю свой. Первое, что мы одновременно замечаем в луче света, это трещину в стене, вдоль которой плывет наш плот.
- Вот чего боится Мармелад! - со страхом произносит Виктор.
Мы подплываем к стене. Я провожу штыком по трещине. В воду большими кусками падает отсыревшая штукатурка. Я сильнее верчу штыком, и камень шевелится в стене. Осторожно мы вынимаем его из гнезда и кладем на плот. Камень известняковый, размером в три-четыре кирпича. В карьерах такие камни пилят простыми пилами, как дрова.
- А ты знаешь, куда выходит эта стена? - загадочно спрашивает Виктор. - Нет? А я знаю. - И он берет у меня штык.
Мы осторожно кладем и второй камень на плот.
- А вдруг дом обрушится? - говорю я.
- Что ты! - Виктор смеется. - Здесь же не настоящая стена, а каменная перегородка. Смотри! - И он стучит штыком по стене, точно по пустому ящику. - Интересно, что там может быть?
Свет в моем фонарике вдруг начинает быстро тускнеть, и мы оказываемся почти в темноте.
- Двигай скорее! - кричит Виктор.
Он берется за шест, а я осторожно опускаю камни в воду. Плывем мы молча, напряженно вглядываясь в свет угасающего фонарика. И лишь когда выплываем в центральную часть подвала, видим полосу дневного света, льющегося в раскрытые двери. Дальше уж плыть легко.
- Фу! - шумно вздыхает Виктор. - Вспотел!
- И я тоже, - говорю я.
- Что вы так долго? - спрашивает Мармелад, увидев нас в проеме двери. - Нашли ключи?
- Никаких там ключей нет, - говорю я. - А вот трещины в стене видели.
- Ну, плохо искали… - разочарованно разводит руками Мармелад, не обратив никакого внимания на трещины. - А я-то надеялся!
Навалившись на перила, Нерсес Сумбатович спрашивает с балкона:
- Ну как, мальчики, прохладно в подвале?
- Прохладно, - говорю я и, вспомнив, как мы с Федей как-то ели мороженое в приморском "Поплавке", смеюсь: - Как в "Поплавке".
- Скажи пожалуйста, они и про "Поплавок" знают! - удивленно вскидывает голову Нерсес Сумбатович и как-то странно смотрит на нас. А потом… бьет себя по лбу и с восклицанием "Эврика!" бежит к себе в квартиру.
- Что с ним? - спрашивает Виктор. Я пожимаю плечами.
На странное поведение Нерсеса Сумбатовича обращают внимание Мармелад и Вартазар. Они даже многозначительно перемигиваются.
Сегодня после школы я и Виктор первым делом принимаемся делать факелы. Потом опускаем их в банку с нефтью. И, как вчера, напутствуемые толпой, собравшейся у подвала, отчаливаем от лестницы.
Факелы горят ярко, хотя и сильно дымят. Это спасает нас от комаров. Их близко у плота не видно. Факелы светят далеко.
И чего это вчера нам вздумалось пускаться в такое плаванье с жалкими карманными фонариками Мармелада? Факелы - это другое дело.
Вот и долгожданная стена с трещиной. Причаливаем к ней. Виктор с трудом гасит факел, берет в руки ломик и молоток. Я свечу ему своим факелом. Он принимается долбить стену. Отсыревшие камни без особого труда отделяются один от другого. Вот мы вынимаем один из них, но он рассыпается в наших руках, как труха.
- Как же на таких камнях держится наш дом? - спрашиваю я.
- Я уже тебе вчера говорил: это не главная стена, а просто каменная перегородка между подвалами. Понял? - не без раздражения отвечает Виктор.
- Понял, - говорю я.
Виктор вынимает из стены еще два камня, и тут нам в лицо ударяет хотя и слабый, но дневной свет.
Я поднимаюсь на носки, заглядываю в брешь в стене. И не верю своим глазам…
- Ну? - спрашивает Виктор.
- Склад Юсупова?!
Я становлюсь на сложенные на плоту камни и, царапая локти и коленки, пролезаю в брешь, а перевалившись на ту сторону, плюхаюсь головой в раскрытый мешок… с очищенным миндалем!
- Посмотри, нет ли там веревки? - шепчет Виктор. - Плот привяжем.
Я хватаю горсть миндаля и запихиваю в рот. Из соседнего мешка хватаю горсть кишмиша.
- Ну? - спрашивает Виктор.
Но рот у меня набит, и мне не произнести ни слова. Виктор ждет, ждет и снова спрашивает:
- Ну? Куда ты там пропал?
Но я уже хватаю янтарный урюк.
- Ты что, оглох? - вдруг кричит Виктор. - Смотри, уеду, останешься один в подвале.
Угроза его сразу же действует на меня. Давясь, я проглатываю непрожеванный урюк и кричу:
- Сейчас!
Я бегаю по подвалу в поисках веревки. Нахожу на сложенных у стены мешках моток толстого шпагата. Рядом лежат нож и игла. Я отрезаю большой кусок шпагата и бегу к Виктору. Он привязывает один конец к плоту, второй протягивает мне и говорит, чтобы я его привязал к чему-нибудь надежному. Я делаю петлю и просовываю ее под ножку стола. Лишь после этого Виктор пролезает ко мне.
В подвале полумрак. Свет падает только сверху, сквозь толстые зеленые стекла.
Мы стоим потрясенные. Мы в царстве фруктов персидского купца Юсупова! Чего-чего только здесь нет! В раскрытых мешках - миндаль, урюк, кейса, фисташки, сушеные лимоны, очищенные и неочищенные орехи, финики с косточкой и без, крупный - с ноготь - изюм, кишмиш черный, зеленый, желтый, коричневый и других цветов, кишмиш с косточкой и без косточки…
Виктор хватает горсть кишмиша и запихивает в рот. Я следую его примеру.
- Без косточек! - говорит он.
Виктор хватает еще горсть, но уже из соседнего мешка.
- А эти с косточками!..
Я хватаю горсть миндаля и говорю:
- Попробуем с кишмишом!
Мы идем от мешка к мешку, перебегаем из одного конца подвала в другой.
У меня першит в горле от сладкого. Я кашляю. Кашляет и Виктор.
- Где бы достать воды? - оглядываясь по сторонам, спрашивает он. - Без воды много не съедим.
Бегаем по подвалу, заглядываем в ведра и банки, но они пусты. Но вот в стенном шкафу находим графин с красным вином.
Это нас немного удивляет. Ведь персы, как мы знаем, и вина не пьют и не едят свинины, колбасы, консервов, а многие даже такой вкусной рыбы, как осетр или севрюга.
Но я вспоминаю Юсупова - толстого, краснощекого, с бородкой и руками, крашенными хной, - и говорю Виктору, что наш купец, видимо, не такой дурак, понимает толк в жизни. Я беру со стола два небольших стакана, из которых персы обычно пьют крепкий чай, ставлю на мешок с миндалем, и мы начинаем кейфовать. Мы пьем вино небольшими глотками, закусывая миндалем и изюмом.
- А хочешь, я подыму этот мешок? - вдруг ни с того ни с сего говорит Виктор.
- А зачем? - испуганно спрашиваю я.
- А просто так! Могу я поднять мешок или не могу?
Покачиваясь, Виктор встает, пробует поднять мешок с орехами, потом - мешок с миндалем, потом - мешок с изюмом, но силы у него хватает только на то, чтобы поднять неполный мешок сушеных лимонов. Он ставит его на мешок с орехами, пытается взвалить себе на спину, но мешок опрокидывается, и сушеные лимоны с грохотом, как камни, разлетаются по деревянному настилу подвала.
- Давай лучше немного полежим, - говорю я, вытягиваясь на мешках.
На улице сильная жара, а здесь прохладно, даже холодно, и стоит непривычная тишина. Хорошо подремать на мешках с фруктами, хотя от них и пахнет мышами.
- Будем сюда приезжать каждую пятницу, когда у персов воскресенье, - сквозь сон слышу я голос Виктора. - У нас будет свой "Поплавок"! И тир мы здесь устроим. Назло Вартазару! Правда?
Но я уже засыпаю.
Глава четвертая
В ПОДВАЛЕ ОТКРЫВАЕТСЯ "ПОПЛАВОК"
Придя из школы, я вижу у ворот вереницу дрог, нагруженных бревнами. Во дворе им не развернуться, и бревна сваливают прямо на улице.
Когда дроги, грохоча, уезжают, артель грузчиков, возглавляемая самим Нерсесом Сумбатовичем, вносит бревна в ворота и складывает их у стены.
Интересно, зачем Нерсесу Сумбатовичу понадобилось столько бревен?
Ко мне подходит Виктор. Нерсес Сумбатович смотрит на нас с ухмылкой, потом щелкает пальцами и говорит:
- Мальчики, вы почти гении. Если бы вы только знали, что́ вы мне подсказали! Но об этом пока молчок! - Он приставляет палец к губам и загадочно подмигивает.
Мы с Витькой переглядываемся, пожимаем плечами и идем домой.
- Видимо, наш Нерсес Сумбатович малость того… рехнулся, - говорит Виктор.
- Видимо, - соглашаюсь я с ним.
Но рехнулся ли?
Утром весь наш двор высыпает на балкон, разбуженный звоном пил и стуком топоров. Внизу толпится человек двадцать пильщиков, плотников и других рабочих. Одни из них таскают с улицы бревна, другие распиливают эти бревна на части, третьи затесывают у них один конец наподобие карандаша.
Мы с Виктором бежим вниз. За нами - Топорик и Лариса. Подвальные двери со стороны улицы раскрыты настежь, и рабочие вносят туда затесанные бревна. Мы спускаемся по ступенькам. И видим удивительную картину: по грудь в черной затхлой воде стоят голые косматые люди и ручной бабой забивают бревна.
- Не пристань ли собираются здесь строить? - спрашивает Лариса, но ее вопрос остается без ответа.
Я не свожу глаз с голых косматых людей, облепленных комарами. Со свирепым видом и рычанием рабочие вновь и вновь поднимают высоко над собой бабу и со всей силой опускают на бревно. Оно хотя и медленно, но все же уходит в воду.
- Вы что, ребята, хотите опоздать в школу? - раздается позади нас голос Нерсеса Сумбатовича, и мы бежим домой за сумками.
Все пять уроков я мучительно думаю о работах в нашем подвале. Что же там могут строить?.. А когда наконец раздается последний звонок, мы вперегонки несемся домой.
Спускаемся в подвал. Там уже забиты последние сваи, плотники настилают пол, отгораживают эту часть подвала от остального высокой перегородкой.
- Не пристань ли здесь строят? - снова задает свой вопрос Лариса.
И тут Нерсес Сумбатович раскрывает нам свой секрет. Нет, оказывается, не пристань, но нечто похожее на нее: "Поплавок"! Да, да, самый настоящий "Поплавок"! У этого "Поплавка", судя по затее Нерсеса Сумбатовича, должно быть больше преимуществ, чем у настоящего, приморского, ибо он будет находиться в центре города, на одной из самых многолюдных улиц, недалеко от черной биржи.
Наверху, на лестничной площадке, появляется Вартазар.
- Витя! Гарегин! - зовет он нас. - Подите-ка сюда!
Я переглядываюсь с Виктором, и мы поднимаемся к Вартазару.
Дворник берет нас за руки и ведет на улицу. Куда, зачем? Мы чувствуем недоброе, пытаемся вырваться, но безуспешно: руки у Вартазара как клещи.
Он приводит нас к подвалу Юсупова, и мы тут, конечно, догадываемся, в чем дело. Оказывается, придя в субботу к себе в подвал и сев пить утренний чай, Юсупов вдруг заметил, что его стол залит вином, вином пахнут стаканы. Тогда он сообразил, что и мешок с лимонами не мог сам опрокинуться, и закричал:
- У нас были воры!
Приказчики обследовали подвал, и поиски воров привели к нам.
И вот мы стоим перед Юсуповым. Человек он толстый, с виду кажется очень добродушным, но чинит нам строгий допрос. Главное, что его беспокоит, - не замешана ли в наших проделках воровская шайка, нет ли взрослых?
Мы чистосердечно рассказываем ему обо всем. Он раскатисто смеется, хотя его приказчики стоят с каменными лицами и недобрыми глазами смотрят на нас.
- Если б вы не попались на вине, то, надо думать, и сегодня воровали бы у меня фрукты? - спрашивает Юсупов.
- Мы ничего не крали! - вспыхнув, говорит Виктор. - Мы не воры!
- Но немножко разбойники! - Купец качает головой и говорит, что воровать вообще нехорошо, а если мы когда-нибудь захотим миндаля или изюма, то нам следует просто прийти к нему, и он сам их даст с превеликим удовольствием.
- А стену я заделаю настоящим камнем, залью цементом! - вдруг кричит он, выпучив глаза. - Закую в железо! А с той стороны велю во всю стену нарисовать несмываемой краской огромный кукиш. Кукиш! Поняли, сукины дети? - Тут он хватает со стола графин и со всей силы бьет о пол.
Мы так перепуганы, что, выскочив из подвала, вместо того чтобы бежать домой, несемся сломя голову на бульвар.
Вечером Нерсес Сумбатович садится к нам на подоконник и говорит моей матери:
- Я задумал открыть небольшое дело, Гоар-джан, совсем маленькую закусочную. И знаешь, где? У нас в подвале. На эту мысль навели меня твой сынок и Виктор. Они, черти, оказывается, знают, куда скрываться от зноя и где лакать (он хотел сказать: вино, но вовремя спохватился) лимонад или квас.
- Я плохая советчица в таких делах, - отвечает мать, безразлично отнесясь к словам Нерсеса Сумбатовича.
- Ты думаешь, я забыл твою просьбу насчет Гарегина? Нет, Нерсес Сумбатович не такой человек! Я все время думаю о твоем сынке.
- Спасибо, - говорит мать.
- Устроить его куда-нибудь раньше мне было трудно, а теперь я сам завел дело, сам хозяин положения. Вот я и предлагаю: пусть твой сынок поработает у меня. Делать ему особенно будет нечего. Я буду хорошо его кормить и платить червонец в месяц.
Так я становлюсь маленьким официантом в этом необыкновенном "Поплавке". В нем холодно даже в августовский знойный день. С комарами же Нерсес Сумбатович расправился просто: он выпустил в воду ведро мазута…
Нерсес Сумбатович свое небольшое "дело" начинает с торговли пивом.
Ошалелые от беготни, в пропотевших рубахах, маклеры и биржевики с утра до вечера то одиночками, то группами влетают в наш подвал, жадно пьют на ходу пиво и снова бегут по своим нелегким, но прибыльным делам.
Нерсес Сумбатович, разливая пиво, внимательно изучает повадки посетителей. Многих он знает, многие его знают.
К концу дня он подсчитывает барыши и недовольно ухмыляется. Как-то он говорит мне:
- На кружке пива, видимо, много не заработаешь. Так, пожалуй, можно и в трубу вылететь. Ты знаешь, что такое труба, Гарегин?
- Нет, - отвечаю я.
- Ну и слава богу! В нашем деле важно, чтобы посетитель не торчал у стойки: он должен сидеть за столиком. Мы вот что придумаем для него. Попробуем дать ему заедки. - Посетителей Нерсес Сумбатович называет не иначе, как он, они, ему. Говорят, так на войне солдаты называют противника. - Ты знаешь, что такое заедки?
- Нет, - говорю я.
- Ну и слава богу! Надо будет, Гарегин, купить два-три фунта гороха, положить его часа на два в воду, потом сварить на тихом огне.
Вечером, придя домой, я принимаюсь варить горох. Помогает мне Маро. Время от времени она кладет в воду по чайной ложке столовой соли.
Наутро я раскладываю горох в розетки и ставлю на столики.
Первый же влетевший в "Поплавок" биржевик, глотнув пива, машинально протягивает руку к гороху, потом оглядывается по сторонам, выбирая столик.
За столики садятся и второй и третий клиенты…
К концу дня Нерсес Сумбатович подсчитывает кассу и снова недовольно ухмыляется. Мало прибыли!
- Теперь мы попробуем более сильное средство, мальчик, - говорит он. - Горох он прожевывает очень быстро, а вот если в придачу дать ему еще сухарики, тогда дело у нас может пойти веселее. Чтобы разжевать сухарики, он должен сделать лишний глоток. А из этих лишних глотков, мальчик, составляются и вторые и третьи кружки пива.
Весь вечер мы с Маро нарезаем хлеб на мелкие квадратики, сушим его на противне, обильно поливая ядовитой соленой водой. Наутро, еще до школы, я несу сухарики в "Поплавок" и ставлю их в розетках рядом с горохом.
Первый же посетитель садится за столик и выпивает под сухарики три кружки пива.
И так почти каждый. К полудню все столики в подвале оказываются занятыми.
Но Нерсес Сумбатович опять недоволен.
- Попробуем еще одно средство, Гарегин, - говорит он. - Надо пригвоздить его к столику. С трезвого, как говорится, что с козла молока. Пьяный же и много выпьет, и многого не заметит. Пену, например, недолив, а иной раз… и кое-что другое, мальчик. Купим-ка мы ему завтра воблы!
Я иду на пристань, покупаю целую рогожку воблы. Она стоит дешево, ею забиты все склады. Говорят, едят воблу только грузчики и пьяницы, хотя, как мне помнится, в Астрахани в годы войны за нее платили большие деньги.
На другой день в "Поплавке" на столиках появляется и мелко нарезанная янтарная вобла.
Воблой, сухариками и горохом Нерсесу Сумбатовичу удается наконец пригвоздить его к столику. Жизнь маклеров и биржевиков постепенно с улицы переходит в "Поплавок". Здесь совершаются большие и малые сделки, здесь покупают и продают иностранную валюту, меняют золото на боны, скупают большими партиями рельсы и лес, хлопок и рис, вино и рыбу. Здесь прохладно, здесь всегда холодное пиво. И заедки к нему!..
Но Нерсес Сумбатович все равно недоволен. Его пока не радуют барыши.
Вечером, когда в забитой людьми пивной не пройти к столикам, Нерсес Сумбатович, заряжая в своем закутке новую бочку пива, то добавляет в него ведро воды, то сыплет какой-то белый порошок для пены.
- А если с ним станет плохо? - спрашиваю я со страхом.