- Ни черта с ним не станет, мальчик, - говорит он, широко улыбаясь. - Ты лучше смотри и набирайся ума. В будущем все это тебе пригодится. Ведь захочешь сам стать хозяином, а? - Он весело напевает:
Я женился бы, к примеру,
Я б нашел невесту-душку,
Но не выдру и холеру,
А пикантную толстушку…
Нерсес Сумбатович щиплет меня за щеку и говорит:
- А теперь иди домой, пора готовить уроки. Вот и Павлуша идет.
В "Поплавок" я прихожу до школы, потом после школы, а ухожу в семь вечера, когда приходит взрослый официант, длинноносый Павлуша: днем он работает в духане, а вечером подрабатывает в "Поплавке". Устаю я смертельно. Нет, это не пустяковая работа, как говорил Нерсес Сумбатович моей матери. Целый день я только и слышу его голос: "Принеси воды, Гарегин. Вынеси мусор. Вымой кружки. Подмети пол. Сходи за папиросами. Сбегай на базар".
Еле передвигая ноги, с гудящей головой, я возвращаюсь домой и сажусь за уроки. Но порою, не раскрывая учебника, я засыпаю за столом.
Глава пятая
Я УХОЖУ ИЗ "ПОПЛАВКА"
Около пяти часов дня Нерсес Сумбатович уезжает за пивом, и до его возвращения в "Поплавке" становится тихо и пустынно. Я вывешиваю на двери картонку с надписью "Пива нет" и начинаю уборку помещения.
В эти часы меня навещают наши мальчишки. Иногда мы в подвале даже готовим уроки, решаем трудные задачки. Все любят посидеть в прохладе, поболтать о том о сем. И все охотно помогают мне подмести пол, принести воду, полить тротуар перед подвалом. А я за это угощаю их пивом или лимонадом… за счет Нерсеса Сумбатовича, конечно.
Кой-кому я оказываю и посильную помощь.
- Вот достал редкую марку, "остров Мадагаскар", - по секрету шепчет мне Топорик, отведя в сторону, и вытаскивает из спичечной коробки марку с изображением гориллы. У него всегда все марки редкие! - Только дорого просят.
- Сколько?
- Сорок копеек. У меня только двадцать. - Топорик шмыгает носом и отводит глаза, - Потом такую не достанешь.
Я открываю кассу и протягиваю ему двадцать копеек. Он сует деньги в карман и умоляюще просит:
- Только молчок! Никому ни слова. Даже Виктору.
Про Виктора он, конечно, говорит между прочим, хорошо зная, что у меня нет от него секретов.
- Раз тебе нужны деньги, ты бы хоть продавал газеты, что ли, - говорю я. - Или папиросы.
- Папиросы мама не разрешает. Говорит - лучше ириски. А ириски мне почему-то стыдно. Может, продавать газеты? Но на них много не заработаешь.
- Все равно деньги! - нарочито грубо говорю я. - На твои редкие марки вполне хватит.
- Даже на кино останется и на мороженое, - хвастается Топорик.
А Виктор приходит задумчивый, зажав под мышкой журнал "Радио всем". Мы садимся за столик и начинаем разбирать очередную схему радиоприемника. Если раньше мы увлекались только детекторным, то в последнее время все чаще и чаще засиживаемся над схемами лампового.
- Тут есть хороший рефлексный приемник, - загадочно говорит Виктор, раскрывая журнал. - При одной лампе он может выполнить работу двух- и даже трехлампового приемника. Правда, здорово? - Он тяжело вздыхает. - Но схема сложная, приемник обойдется очень дорого.
- Нам бы что-нибудь подешевле, - стараясь не смотреть на него, говорю я, - подешевле, но не хуже.
- Есть и такой приемник! - Виктор листает журнал и тычет пальцем в замысловатую схему. - Это детекторно-ламповый приемник. Он может вести прием и на антенну и на электрическую сеть. Легко переключается из детекторного в одноламповый. Смотри на схему!
Касаясь друг друга головой, мы склоняемся над журналом. Виктор водит пальцем по схеме:
- Антенна присоединяется к зажиму A. Видишь A? В этом случае переключатель П-1 поворачивается вправо на контакт C, и антенна оказывается непосредственно соединенной с катушкой самоиндукции. - Но, видя, что я слушаю его рассеянно, Виктор дает мне "бамбушку", а потом устраивает мне экзамен: - А через что мы соединяем антенну с колебательным контуром? А? Скажи!
Я смотрю на схему, которая напоминает мне паутину, и ничего в ней не могу понять.
- Молчишь?
Виктор берет мой палец и водит по схеме:
- Антенну мы соединяем с колебательным контуром через разделительный конденсатор C-1. Запомни: C-1. Колебательный контур состоит из катушки Л-1 и конденсатора C-1. Конденсатор C-2 обязательно должен быть воздушным.
- А какой детектор на приемнике?
- Автор пишет, что лучше взять периконовый. Сплав цинкита и халькопирита. У такого детектора больше чувствительных точек, чем у обычного, он дает большую силу приема.
- А какие еще детали нужны для приемника? - спрашиваю я в отчаянии.
- Вот к этому я и подхожу, - смеется Виктор. - Переключателей - два, катушек сотовых - четыре, переменных конденсаторов емкости семьсот пятьдесят сантиметров - два.
- А где же мы достанем переменный конденсатор?
Конденсатор стоит дорого и к тому же редко бывает в продаже. Мы его не раз уже искали.
- А мы его сделаем сами, - говорит Виктор.
- Как?
- А очень просто. Купим несколько алюминиевых кружек завода "Красный выборжец", разрежем их пополам, выпрямим, а потом вырежем пластинки нужных размеров. Из этих пластинок и соберем конденсатор. Вот подробное объяснение, прочти.
Я читаю, потом спрашиваю:
- А где возьмем ящик для приемника?
- Тоже сделаем сами. Не такая уж хитрая штука.
Мы долго молчим.
- Сколько же будет стоить весь приемник?
- Я уже подсчитал: все детали и лампа будут стоить около десяти рублей.
- Ох, и дорого! - говорю я, качая головой.
Мы снова молчим, всматриваясь в схему приемника.
- А приемник можно собрать и по частям, - говорит Виктор. - Начнем с переменного конденсатора. С ним будет много хлопот. Для начала купим алюминиевые кружки. Они стоят по двадцать три копейки. Если купить шесть кружек, то это нам обойдется в рубль тридцать восемь копеек. На одном только конденсаторе мы сэкономим около четырех рублей.
Мы снова молчим. От моего решения зависит - быть или не быть этому приемнику. Конечно, очень соблазнительно сидеть вечерами за ламповым приемником и, прижав наушники, слушать, что творится в эфире, о чем говорят радисты, раскиданные по всему свету. Но и денег это стоит больших.
Я иду к кассе, долго не решаюсь ее открыть.
Виктор подбадривает меня:
- Ты ведь берешь не для себя, а для общего дела. А потом - чего тебе жалеть этого нэпмача? Ведь дела у него идут хорошо?
- Хорошо, - говорю я, берясь за ящик.
- К тому же экспроприация экспроприаторов - дело благородное, и не мы с тобой ее придумали. Твой Нерсес Сумбатович подлец, и все знают, что он обманывает посетителей "Поплавка".
Трудно выговариваемые и малопонятные слова, часто употребляемые Виктором, магически действуют на меня. Я открываю ящик, беру пятьдесят копеек и протягиваю со словами:
- Больше чем на две кружки - не дам. Нерсес Сумбатович может заметить недостачу в кассе. К тому же я двадцать копеек уже отдал Топорику на марки и тридцать Ларисе на камеру. Завтра купишь еще две кружки. Так понемногу соберем конденсатор, а потом и весь приемник.
Виктор прячет деньги и подмигивает мне:
- Мы с тобой будем слушать весь мир! Только нам надо еще изучить азбуку Морзе. Но это пустяк. Купим ключ и изучим. Я уже присмотрел его в магазине, стоит он два рубля.
Но я не даю ему договорить, поворачиваю его спиной и выталкиваю из "Поплавка". Виктор раскатисто хохочет. Смеюсь и я.
Часто ко мне заходит Федя. В последнее время он приоделся, постригся, выглядит не таким страшилой. Федю не надо угощать ни пивом, ни лимонадом. Он не просит и денег. Они имеются у него самого в достаточном количестве. Обычно Федя покупает у меня пачку душистых папирос "Зефир", спички, садится за столик, требует кружку пива и закуску и, закинув ногу на ногу, начинает кейфовать.
Иногда он учит меня новым песням. Хотя и реже, чем раньше, он продолжает по вечерам распевать на бульваре. У Феди есть и компаньон, мальчик с соседнего двора. Он тоже хорошо поет, знает уйму всяких песен и неплохо стучит костями. Мы зовем его Маэстро.
В последнее время Федя чаще других поет "Письмо матери" Есенина. Он и в "Поплавке" любит мурлыкать эту песню себе под нос, сделав меланхоличное лицо. По его словам, "Письмо" дает ему большой доход. Я не удивляюсь. Песню эту поют и многие посетители нашего подвала. Некоторые даже плачут, если уже успели изрядно выпить. Но я знаю, что песни все же не могут принести Феде больших доходов. Такие песенники, как он и Маэстро, сотнями бродят по бульвару. Многие теперь поют! Видимо, Федя занимается еще чем-то таким, о чем многие не имеют никакого понятия. Но я догадываюсь, хотя это только догадка. Не случайно, когда к нам во двор приходят братья-керосинщики Али и Аюб, Федя сразу же бежит к ним навстречу и они о чем-то долго шепчутся. Что их может связывать? Конечно, не керосин, а контрабанда. Но другие контрабанду покупают открыто - ведь это никем строго не преследуется, да и братья-керосинщики несут открыто свои узлы, открыто раскладывают товар на балконе и, как "аршин-мал-аланы", зазывают соседей. Кто у них покупает отрез английского шевиота или габардина, кто французские духи или губную помаду, кто еще что. А Федя и его мать если что и покупают у керосинщиков, то только у себя на квартире, без присутствия посторонних. Что же они могут покупать в такой тайне? Только что-нибудь недозволенное. А что это может быть? Конечно, только наркотики: кокаин и опиум. Однажды при мне Федя полез в карман за деньгами и вместе с мелочью вытащил синий тюбик. Тут же он стремительно спрятал его в карман и сильно побледнел, хотя и не догадывался, что такие тюбики я не раз видел в "Поплавке" у некоторых биржевиков, занимающихся тайной торговлей наркотиками. Ведь и анашу, которой я недолго торговал, я доставал через его агентов.
Но, несмотря на это, он сердечный и хороший товарищ, хотя выглядит грубияном и драчуном, сквернословом.
Как-то Федя мне сообщает по секрету:
- Знаешь, тебя скоро вышибут из "Поплавка".
- Кто тебе сказал?
- Это совсем даже не важно. Здесь и днем и вечером будет работать длинноносый Павлуша. Ведь дела у Нерсеса Сумбатовича идут здорово? Здорово! Ну, и несолидно, чтобы вместо настоящего официанта у него работал пацан вроде тебя.
- А мне он ничего не говорил, - с обидой отвечаю я.
- Жди! Скажет! А Павлуше сказал. Тот с первого числа уходит со старого места и будет работать только здесь. Не веришь? Вот тебе крест! - И он крестится.
- Что же мне делать?
Грубая Сила загадочно улыбается:
- На твоем месте я бы давно кое-что припас на черный день. Потом затеял бы какое-нибудь дело. И я бы вошел в компанию!
Я непонимающе смотрю на него.
- Болван! - сердится Федя. - Почему бы тебе не откладывать немного денег? Хотя бы полтинник в день? Ведь по двадцать-тридцать копеек ты всем раздаешь. Что - заметит? Ведь кассу он не считает. А уйдя из "Поплавка", занялся бы чем-нибудь.
Я чувствую, как густо краснею и у меня начинают гореть уши. Потом говорю:
- Ты мне советуешь воровать?
- Разве это воровство - пятьдесят копеек?
- Хоть копейка! Ты подумал, что скажет об этом моя мать?
Федя взрывается, в бешенстве вскакивает с места.
- Он еще будет спрашивать мать! Может, еще спросишь Нерсеса Сумбатовича? Скажешь еще, что это я тебе посоветовал?
Швырнув на стол монетку, он уходит.
А я остаюсь в тяжелом раздумье: "Что, если Федя говорит правду и Павлуша перейдет на постоянную работу в "Поплавок"? Что я тогда буду делать?"
Я вспоминаю печальное лицо матери, представляю себе, как это известие отразится на ней, и не нахожу себе места. Тогда я раскрываю дверь и становлюсь у порога. Мимо в вечернем полумраке движется людской поток. Но никому нет до меня дела. Изредка только кто-нибудь спросит:
- Мальчик, не привезли свежее пиво?
От разных мрачных мыслей меня отвлекают звуки пионерского барабана. Вот из-за угла показывается отряд союза швейников. Куда он направляется каждый вечер? Впереди идет барабанщик; он в тюбетейке, у него всегда очень серьезное лицо. Я его знаю. Это Мухтар Мамедов, он живет на Набережной, учится в шестом классе. Отец у него портной.
За барабанщиком несут знамя отряда, а там в стройных рядах идут пионеры в белых рубашках с красными галстуками.
Как только барабан замолкает, пионеры поют. Чаще всего:
Вперед, заре навстречу,
Товарищи в борьбе,
Штыками и картечью
Проложим путь себе.
Мне вдвойне становится грустно, когда отряд поворачивает на Ольгинскую и удаляется в сторону бульвара. Я готов заплакать от отчаяния. Жаль, что у нас нет знакомых швейников, через которых можно было бы вступить в этот пионеротряд. Одна надежда - дождаться, когда откроют клуб нефтяников на улице Зевина, и вступить в отряд при нем с помощью Тимофея Мироновича. Он нам это обещал.
Возвращается Нерсес Сумбатович. Мы начинаем готовиться к вечернему приему посетителей "Поплавка". Потом приходит ненавистный мне длинноносый и нагловатый Павлуша, и я ухожу домой.
За чаем, вспомнив советы Феди, я спрашиваю мать - не пытался ли отец когда-нибудь заниматься коммерцией?
- Пытался. И не раз. Хотя отец твой умер таким молодым, сынок, что он толком ничем не успел заняться. Но строил всяческие планы в жизни. - Мать задумчиво откладывает вязанье и принимается рассматривать клубок ниток. - Он пробовал работать у дедушки в саду, в деревне. Но доходы были очень маленькие. Потом в Шемахе, в конторке деда, он некоторое время переписывал бумаги, но это тоже была нищенская работа. Тогда он уехал в Баку, устроился работать к богатым родственникам. - И мать вдруг как-то неожиданно улыбается. - Однажды один рыботорговец надоумил его повезти рыбу в Шемаху и на этом заработать большие деньги. Ну, отец твой согласился. Привез он целый фургон разной рыбы, одних осетров было больше двадцати штук. Лучшую рыбу он прежде всего разнес по родственникам - их хватало у него. Денег, конечно, он не стал брать. Оставшуюся же часть рыбы по своей стоимости продал соседям, знакомым и роздал в долг.
Мать снова улыбается, и мы с нею хохочем от всей души.
- И никакой прибыли он, конечно, не имел?
- Немножко имел, но ее совсем не хватило на то, чтобы рассчитаться с рыботорговцем. Рыбу следовало продавать немного дороже той цены, которую ему назначили. Но отец твой не мог так поступить. По его понятиям это было бы обманом. А обманывать он не умел.
- И что сделал рыботорговец?
- Ничего, что он мог сделать? Он посмеялся над твоим отцом и велел ему вернуть долг хотя бы по частям. Половину долга отец вернул, но вторая половина осталась за ним. - Мать строго смотрит на меня. - Учти, сынок, очень может случиться так, что этот долг когда-нибудь придется вернуть тебе.
- Через столько лет? - с ужасом спрашиваю я.
- Долг всегда остается долгом, и годы тут ни при чем, - говорит она с таким спокойствием, что у меня мурашки забегали по спине.
- И даже теперь, когда нет царя?
- Ну при чем тут царь! - Мать осуждающе смотрит на меня, берется за копье и снова начинает вязать свою тору.
Но я не могу успокоиться.
- А что, отец оставил расписку?
- Расписку? И где ты, сынок, так успел испортиться? - Мать качает головой. - Расписку берут у людей нечестных. Отцу ж твоему всегда верили на слово. Слово, сынок, дороже всякой бумажки. Запомни это и всегда старайся верить людям.
Мы долго молчим. Я все не могу прийти в себя от поразившей меня новости.
- Ма, - спрашиваю я, - а не оставил ли отец других долгов?
- Конечно, есть у него и другие долги. Они все записаны в его книжечке. Когда-нибудь я покажу ее тебе. Но будем надеяться, сынок, что его кредиторы окажутся добрыми людьми и не потребуют теперь своих денег. - Она с улыбкой смотрит на меня, и мне так хорошо становится от этого взгляда. - Их ведь все равно нет у нас.
- Нет! - весело говорю я. - Боюсь, ма, что мне придется уйти от Нерсеса Сумбатовича, и тогда мы совсем останемся без копейки. - И я рассказываю ей о том, что мне сообщил Федя.
- Это я знала, сынок. Рано или поздно тебе надо уйти из "Поплавка". Там не место для мальчика. Я уже договорилась с Парижанкой, ты будешь работать у нее вместо ее бухгалтера Наташи. Она как раз уезжает в Дербент, и Парижанка охотно возьмет тебя. Правда, Наташе она платила целый рубль, но та помогала и по хозяйству. Тебе она будет платить пятьдесят копеек в день.
Глава шестая
ПАРИЖАНКА
И вот я у Парижанки.
Комната, в которой она работает, завалена заказами. На полу, на столе, на диване, на креслах, на подоконнике - всюду валяются синие, розовые и оранжевые чадры из тяжелого шелка, громадные полотняные простыни, шелковое дамское белье, платочки, косынки, наволочки, цветастые маркизетовые платья.
Положив руку мне на плечо, Парижанка объясняет, в чем будет состоять моя работа, хотя я это знаю и без нее. Надо в каждом заказе сделанную мережку измерить шпагатом, "положить на метры", потом метры помножить на рубли и копейки, полученную сумму занести в гроссбух, выписать на каждую вещь квитанцию, копию квитанции пришпилить к заказу, рассортировать заказы по узлам, а потом разнести их по мережечным и красильным мастерским.
В полдень приходит Наташа, ведет меня по мастерским, знакомит с хозяевами и приемщиками заказов, и так начинается моя работа у Парижанки.
В городе всего две-три мережечные машины, а потому владельцы их всегда завалены заказами. Ложится Парижанка в два, в три часа ночи, когда жильцы нашего дома уже спят глубоким сном, и просыпается раньше всех, но, правда, позже моей матери.