- Никакого оружия - ни для нападения, ни для защиты.
- Но вас же могут убить?
- Три раза меня пытались убить, но это издержки ремесла. Однако я не сосредоточиваюсь на страхе, выполняя свои опасные обязанности. Стараюсь быть человечным и справедливым. А в общем, будь что будет. Но хватит говорить обо мне! Вот новое здание… Исправительная тюрьма Сен-Жан. Вторая родина для пожизненно осужденных. Эти последние имеют право носить бороду и одеты в голубой холст. Вот и вся разница. Но едем дальше. Еще три километра - и через четверть часа мы окажемся у "неисправимых".
Несколько минут прошли в молчании, нарушаемом лишь стуком колес. Вдруг в перегретом воздухе послышался какой-то сухой щелчок.
Комендант подскочил:
- Черт возьми! Это же выстрел из револьвера.
- Какой-то охотник преследует дичь…
- Здесь, месье, не охотятся. Происходит нечто очень серьезное. Мои люди стреляют только в крайнем случае. Однако что это там за дым, густые клубы…
- Может быть, несчастный случай? Мятеж?
- Кто знает. Все возможно.
Раздался второй, затем третий выстрел.
- Стоп! - скомандовал комендант.
Кучер натянул вожжи и остановил лошадей на всем скаку.
Комендант попросил:
- Месье, выйдите, пожалуйста.
Инженер крайне удивился:
- Не окажете ли вы нам честь и не скажете - почему?
- Я предлагал прогулку в надежде, что она будет приятной. Но долг запрещает мне подвергать вас опасности.
- Комендант! Умоляю! Позвольте остаться.
- Еще раз говорю: опасность смертельная.
- Тем более!
- Спуститесь на землю.
- Нет! Я отказываюсь повиноваться. И ты тоже, не правда ли, Поль?
- Я ни за что не покину тебя! - горячо заверил юноша.
- Однако вы взваливаете на меня ужасную ответственность.
- Освобождаю вас от нее! Я жал вашу руку как гость… Мы друзья на всю жизнь, и я ни за что не покину вас в минуту опасности… Остаемся! Кучер, гони!
Возница не заставил повторять. Он взмахнул кнутом, и кони стали на дыбы, а потом понеслись в ту сторону, где клубился дым.
Поняв, что ему не поколебать решимости путешественников, комендант принял без дальнейших препирательств свершившийся факт и добавил:
- Месье, вы - храбрые люди… И я сумею доказать вам мою признательность.
Вдруг вдали послышались крики, дикие вопли, исходившие из толпы, видимо доведенной до отчаяния.
- Скорее, - приказал комендант, - скорее!
Дорога разделилась на три ветви, образовывавшие в основании как бы гусиную лапу. Одна ветвь шла вдоль рукава реки, омывающей остров Порталь, другая направлялась прямо в лес, а третья - к "Пристанищу Неисправимых". По ней-то и покатили экипаж разгоряченные лошади.
Внезапно путникам открылось настоящее адское зрелище. Длинный ряд бараков, сараев и других построек был охвачен пламенем. Крыши, деревянные перекрытия, различные материалы, провизия, - все горело, дымилось, трещало. Стояки и брусы рухнули, перевернутые козлы валялись вверх ногами; обтесанные бревна образовывали баррикады, за которыми спряталась сотня мятежников, подлых и страшных.
Напротив пылавших зданий, перпендикулярно к ним стояли другие строения; там осужденные набросились на своих стражей. Этим последним, окровавленным, в разодранной одежде, с револьверами в руках удалось отойти к уцелевшему караульному помещению и укрыться за большой печью. Но тут подошла третья группа каторжников и атаковала здание. Под ударами топоров и палок стена стала подаваться. Через несколько секунд началась схватка, настоящая бойня, но охрана отчаянно сопротивлялась.
Экипаж, как молния, разрезал толпу мятежников, опрокинул наиболее разъяренных и проехал, подпрыгивая, по их распластанным телам. Охранники узнали своего начальника и дружно воскликнули:
- Да здравствует комендант!
Каторжники в свою очередь что было сил завопили:
- Долой жандармов! Смерть шпикам!
Затем бандиты кинулись на ландо, вцепились в лошадей, повисли на дверцах экипажа, ухватились за рессоры, колеса, кузов, и возок остановился.
Не обращая внимания на разъяренную толпу, комендант бесстрашно крикнул громовым голосом:
- По местам! Живо!
- Смерть шпикам! Смерть охранникам!
Тут ландо накренилось и опрокинулось, его стенки хрустнули и сломались.
Комендант, инженер и их спутник остались стоять, а охранник упал. Бандиты зацепили багром его за пояс и потащили. Один из каторжников занес над ним топор…
Инженер, увидев это, прыгнул навстречу опасности и так грозно закричал, что мятежники остановились. Охранники стали стрелять из револьверов. Сильным ударом ноги в живот инженер отбросил человека с топором и крикнул охранникам:
- Не стрелять!
Рукой, крепкой как железо, он поднял упавшего солдата и поставил его на ноги и тут же подхватил тяжелый топор. Размахнувшись им, как простой палкой, отважный гость коменданта подошел к страшной толпе и решительно потребовал:
- Сложить оружие, негодяи! Сложить оружие! Или я всех перебью!
Ошарашенные подобной неустрашимостью, каторжники заворчали, стали отступать назад с покорным видом.
В то же время показал себя героем и приятель инженера. Готовые на все бандиты окружили коменданта и начали дергать его за одежду, толкать. Один негодяй даже схватил его за горло. Анатоль Бодю мгновенно сунул мерзавцу в глаза раздвинутые два пальца. И тот, на миг ослепленный, спотыкаясь попятился.
- Смотри мне! - крикнул вдогонку юноша.
Второй бандит получил страшный удар по шее ребром ладони и рванул назад.
- Гляди, горло перережу!
Третий взвыл от удара по берцовой кости и замер на месте.
- Давай-ка ноги в руки…
Четвертый стал жертвой мастерского удара по животу.
- И этот готов!
Пятый выплюнул два зуба, которые выскочили не без помощи каблука разъяренного гавроша.
- Ешь теперь кашу!
Проклятия, стоны, крики ярости и боли, угрозы неслись со всех сторон, но у толпы, еще минуту назад сплоченной и наглой, как бы сломали хребет: на глазах она превращалась в какую-то неорганизованную массу.
- Эй вы! - пронзительно закричал запугавший всех гаврош. - Отойдите от шефа! Или берегите свои морды!
Предупреждение сработало. Через несколько секунд коменданта освободили. Он был слегка потрепан и в разорванной одежде. Несмотря на подавляющее численное превосходство, мятежники, ворча, начали медленно отходить. Крики стали уже не такими угрожающими. Каторжники изумленно глазели друг на друга и обменивались репликами, в то время как ярость их постепенно гасла.
Комендант, сохранявший изумительное хладнокровие, сделал знак и крикнул своим:
- Все ко мне!
Охранники, крепко избитые и контуженые, сгруппировались вокруг коменданта, зажав в руках револьверы. А инженер тем временем, смело приблизившись к бандитам, потрясал топором и продолжал требовать:
- Бросай оружие!.. Гром и молния! Бросай оружие!
Анатоль, со своей стороны, призывал всех к порядку, но менее энергичным образом:
- Оставьте нас в покое и п-подите прочь… Мы на вас уже нагляделись!
Фактотум говорил все это, посмеиваясь, стоя очень близко от бандитов, один против всех.
И вот все закончилось. Мятеж, который мог иметь ужасные последствия, постепенно захлебнулся. Сопровождаемый ворчанием недовольных, пожар сопротивления потухал, как и пламя, пожиравшее здания.
Надсмотрщики столпились вокруг начальника, а он спокойно сказал своим спутникам:
- Вместе со мной вы приехали в самый ад каторги и помогли из него выбраться коменданту и этим славным солдатам! От их и от своего имени я всем сердцем благодарю вас.
Инженер, водрузив на нос свое задымленное пенсне, упавшее во время кутерьмы, и вновь прикрепив его к шелковому шнуру, ответил, склонившись в поклоне:
- Мы сделали что могли. Это наш долг.
А охранник, который так счастливо избежал топора убийцы, в восхищении посмотрел на француза. Не скрывая своей радости, он, растроганный и признательный, промолвил:
- Железный человек.
А про себя подумал: "Где, черт возьми, я уже видел эти глаза?"
ГЛАВА 3
В виду Со-Эрмина. - Как пересекли стремнину. - Флотилия пирог. - Те, кого уже не ждали. - Как Железная Рука излечился от своего ранения. - Такари. - С глазу на глаз. - Тайны Мадьяны.
В шестидесяти километрах вверх по течению реки от Сен-Лоран-дю-Марони расположен Со-Эрмина. Это первое из скалистых заграждений, которые, мрачно спрятавшись в воде, в бесчисленном количестве выступают вплоть до самых истоков Итани.
Лет двадцать назад географы и дипломаты единогласно признали, что Итани - не что иное, как верховье Марони. Мнение спорное, не подтвержденное никакими научными доказательствами. Но оно имело своим последствием то, что колонию ограничили строгими пределами и по зрелому размышлению отрезали ее в пользу Голландии. Увы! Французским полномочным представителям оказалось плевать на свои территории.
Не согласимся лишний раз с этим решением и пойдем дальше.
Итак, три главных притока, которые образовали нашу большую экваториальную реку, были перерезаны несколькими водопадами, очень высокими и неприступными и пересеченными на спуске головокружительными стремнинами. Их скорость, хоть и представляющая опасность для путешественников, доставляет им наслаждение, сходное с радостью быстрой езды на автомобиле. Три индейские пироги, следовавшие одна за другой на расстоянии сотни метров и спускавшиеся вниз, приготовились преодолеть Со-Эрмину. Длинные, узкие и крепкие, они бросались в это нагромождение скал и островков, о которые разбивались волны, ворча и ярясь, пенясь и взвиваясь вверх. Это заграждение вытянулось примерно на восемь километров, и, чтобы преодолеть его, требовалась не только сила, но внимание и опыт.
В первом судне сидели четыре человека. Два высоких черных лодочника, почти нагие атлеты, и два белых пассажира: молодой человек и девушка. Лодочники работали длинными веслами, в их руках они скользили, словно были сделаны из слоновой кости.
Один из негров, обратившись к молодой женщине, громко спросил:
- Будем продолжать путь… мамзель?
- Да, Башелико. Гребите, мой друг.
Судно уже было неумолимо захвачено течением.
Внимательные, настороженные, мужчины работали веслами, называемыми на туземном наречии такари, и с первого взгляда узнавали путь, по которому им предстояло пройти среди острых скал и хлопьев пены.
Пирога легко лавировала и неслась в водяной пыли под урчание водопадов. Через некоторое время показалась скала.
Лодочник, сидевший впереди - хозяин или боцман, - упер в грудь один конец такари, а другой тут же нацелил на речной риф.
Сильный удар отозвался на корпусе лодки и груди человека.
Твердый, как камень, искусный лодочник даже бровью не повел. Пирога слегка накренилась, но задний лодочник ударом своего такари выпрямил ее, и она продолжала плыть через бушующие воды, отскакивая от скалы к скале.
И всякую минуту этот маневр, элегантный и опасный одновременно, возобновлялся. При мысли о неловком движении, даже простом повороте лодочников, путники вздрагивали, ибо из-за этого можно было пойти ко дну, погрузиться в смертельную пучину всем: пассажирам, лодочникам и грузу!
Уже привыкнув к постоянной опасности, молодой человек и его подруга рассеянно наблюдали разлив возмущенных вод и, напрягая голоса, продолжали нежную, задушевную беседу.
- Дорогая Мадьяна! Это последний этап.
- Да, Поль! Дорогой Поль! После столь длительного и опасного путешествия…
Сидя бок о бок на скамье посередине лодки, на уровне бушующих волн, они забывали о постоянной угрозе со стороны реки, заходящем солнце и даже о спутниках, сражавшихся с разъяренным потоком.
Молодой человек отвечал дрожащим от волнения голосом:
- А для меня… О! Для меня это… безграничное счастье, божественная радость, которую вы подарили мне, дорогая, маленькая, добрая и преданная фея!
- Одна я не могла бы спастись… Это вы отвели беду.
Девушка нежно улыбнулась, вполоборота повернулась к Полю, взяла его руку в свою и под шум ворчащих и разбивающихся о скалы волн прошептала:
- Настоящее вызывает в моей памяти картину прошлого, такого горестного, такого трагического, и тот страшный миг, когда я чуть было не лишилась вас. Дорогой друг! Когда я увидела, как вы падаете, истекающий кровью, там, под горящими развалинами хижины, мне показалось, что я умираю. От острой боли в сердце я потеряла сознание. Потом я услышала душераздирающие крики ваших молодых друзей. Их руки в отчаянии трясли ваше недвижимое тело. Как в тумане, я заметила, что индеец тоже в отчаянии. Да, Генипа, человек никому не сострадавший, горько плакал. Увидев всю эту жуткую картину, я содрогнулась от ужаса.
Когда Мадьяна дошла до этого места в своем рассказе, голос ее пресекся, глаза увлажнились, а рука сжала руку друга. Тот прервал ее:
- Забудем об этих жестоких минутах. Воспоминания о них причиняют вам боль.
- Нет! Позвольте мне воскресить все события в своей памяти. Конечно, все это горестно, но так дорого моему сердцу!.. Я напрягла тогда все силы и сказала себе: "Нет, невозможно! Бандиты не убили его. Так хочется, чтобы он жил". Тело мое и душа были разбиты, но я смогла подняться! Больно сжалось сердце, когда я увидела открытую рану, откуда текла кровь. Я положила руку вам на сердце… О радость, оно еще билось! Я закричала так громко, что ваши друзья подскочили: "Он жив! Будь благословен Господь!" А потом вы знаете, что произошло… Первая, не очень ловкая помощь, оказанная нами в то время, как индеец бегал за подмогой. Платок, смоченный в воде, мы положили на рану. Импровизированные носилки - гамак на шестах. Тревожное ожидание Генипы. Его возвращение с пирогой и отъезд печального кортежа. О! Все это было так печально, так ужасно…
- А потом ваш домик, там, в Неймлессе…
- Фишало и Мустик совершенно обезумели от радости, смеялись и прыгали, крича во все горло: "Хозяин жив! Да здравствует Железная Рука! Да здравствует Железная Рука!"
- Вы, Мадьяна, дорогая моя возлюбленная, стали ангелом-хранителем во время ужасных дней и бесконечных ночей, когда я сражался со смертью. Ваш ясный и нежный взгляд окутывал меня лаской, и горячка, терзавшая меня, стихала, хоть разум был еще погружен во тьму… Ваша добрая рука клала целительный бальзам на саднившую рану, а голос нашептывал слова надежды и нежности. Вам я обязан несказанной радостью жить и обожать свою спасительницу!
Легкий толчок прервал нежную, сладкую беседу. В то время, как молодые люди вызывали в памяти дорогие их сердцу воспоминания, пирога, великолепно управляемая двумя неграми, летела как стрела и затем, не без помощи, конечно, высших сил, тихо ткнулась носом в белый песок крошечной площадки. Это было результатом четкого расчета, который могли выполнить лишь негры племени бош и бони, несравненные лодочники Марони.
Рулевой Башелико бросил на песок теперь уже ненужные весла и сказал своим почти детским голосом:
- Прибыли, мамзель.
- Как? Уже? - удивился Железная Рука.
- Это остров Суэнти-Казаба, - добавила Мадьяна. - Другие пироги сейчас подойдут.
Островок был примерно две сотни метров в длину и пятьдесят - в ширину и выступал над водой приблизительно на два метра. Со всех сторон его окружали скалы, рифы, камни и мелкие островки, загромождавшие устье реки, ширина которой достигала здесь двух километров.
Девушка сказала:
- Мы проведем ночь здесь. К установленным на земле такари привяжут гамаки…
- Превосходная мысль! От реки будет веять легкой свежестью.
- А вот судно номер два!
- Браво!
Вторая пирога последовала примеру первой, и пока лодочники вытаскивали весла, с которых стекала вода, на берег проворно выпрыгнули два молодых человека. Железная Рука радостно воскликнул:
- Эй, Мустик! Эй, Фишало! У вас, кажется, совсем не затекли ни руки, ни ноги!
- Да, все в порядке, хозяин. Все в порядке! - доложил сияющий Мустик.
- Что касается меня, - заговорил его товарищ, - то я рад, что нас больше ничто не толкает, словно пробку, и не надо дрожать все время и думать, как бы не утонуть в проклятом потоке. Воды́ слишком уж много. Нет, правда… Слишком много!
Мустик остановил эти излияния и прокричал:
- Вот настоящий мужчина из дерева, он же человек-рыба! Мой приятель Генипа!
Индеец выгружался со всей семьей. Прежде всего - мадам Генипа, прекрасная индианка, откликавшаяся на имя Йола; затем два их сына: Кара и Пьето, две сильных привязанности краснокожего, они уже умели стрелять из лука и гребли так же хорошо, как отец и мать; еще славный пес Матапо; потом обезьяна (она все время возилась и что-то искала в своей шерсти) и, наконец, - птица-трубач и крупный попугай. Хозяйство у семьи тоже живописное: тюки, готовые лопнуть, кули, гамаки, горшки, кастрюли для варки маниоки, стрелы, ножи… да мало ли чего еще! Короче, Ноев ковчег в миниатюре.
Мадьяна улыбалась, ласкала детей, пожимала руку Йоле, говорила что-то сердечное лодочникам, и вскоре островок наполнился радостью и суетой, которые так редки в подобных местах.