Размером в половину ладони, из черного агата, с двойным золотым ободком, явилась перед ней камея, украшенная светлым профилем женщины в древне-греческом шлеме. Богиня Афина-воительница держала в руке копье. Мастер-резчик достоверно изобразил его трехгранный наконечник, высокий гребень, поднимающийся над шлемом, складки туники на плече воительницы. Ее прекрасному лицу он придал выражение решимости и силы.
Уникальное изделие наверняка имело бы значительную цену, однако в верхней его части пролегала трещина, тонкая, но очень заметная на гладко отшлифованной поверхности. Почти касаясь шлема, изгибаясь над плечом Афины, она уходила к золотому ободку и там немного расширялась. Хотя портрет, расположенный в центре от нее и не пострадал, все-таки цельность композиции, столь тщательно выверенная на каменной миниатюре, нарушилась.
Аржанова прикрыла трещину пальцем. Камень напомнил ей картину из прошлого. На шаткой палубе корабля она стояла, сжимая в руке любимый пистолет "Тузик". После удачного выстрела медная полка его и стальное огниво были еще горячими. В пороховом дыму сверкнуло, точно луч солнца, лезвие длинного ножа. Флора успела шагнуть назад. Нож на излете ударил ее в грудь и упал, не причинив вреда, потому, что как раз напротив сердца, во внутреннем кармане кафтана, лежала эта камея. Черный агат треснул, но жизнь ей сохранил. Она не испугалась.
Она уверовала, будто Всевышний уже снабдил ее заветным талисманом. Правда, он имел странное происхождение. Две древне-греческие камеи передал ей в дар крымско-татарский вельможа Али-Мехмет-мурза в Херсоне, написав в записке, что найдены они на дне Черного моря. Человек чужой веры, из далекой полуденной страны добивался ее внимания и хотел напомнить о себе. Аржанова отвезла камеи светлейшему князю Потемкину. Тот понял тайный смысл подарка, восхитился великолепными изделиями и сообщил ей о коллекции камей, собираемых императрицей. Но таких вещиц у Ее Величества не имелось.
Возможно, сияние царственной порфиры, к коей могла она приблизиться, найдя в Крыму новые камеи, ослепило ее. Возможно, неодолимая страсть к приключениям возобладала над доводами рассудка. Возможно, любовь, советчица неважная, подвигла молодую женщину на смелый поступок. Она согласилась на предложение своего возлюбленного и, получив точно сформулированное задание секретной канцелярии, отправилась в Крымское ханство.
С высоты нынешнего опыта и знаний Аржанова оценивала этот шаг как опрометчивый. Только талисман и мог спасти русскую путешественницу от всяческих напастей, обрушившихся на нее. Наверное, такую задачу камея с богиней Афиной-воительницей выполнила. Сегодня Флора хотела бы полагаться не на талисман, а на нечто более простое, но существенное. Например, на меткость канониров корабля "Хотин", на слаженные действия его команды, на умение капитана бригадирского ранга Козлянинова плавать в южных морях как при полном штиле, так и при штормовых ветрах, дующих здесь в октябре и ноябре…
По завершении своем "чистка перышек" обыкновенно приводила к критическому осмотру всей имеющейся в гардеробе одежды и украшений, хранящихся в шкатулках. Возникало желание дополнить их комплект каким-нибудь новым предметом, более красивым и совершенным, чем остальные. Оттого ввечеру Аржанова вместе с Глафирой, закутавшись в накидки "фериджи", сели в крытую татарскую арбу и в сопровождении слуг, тоже одетых в восточные наряды, поехали в центр города, в ювелирную лавку турецкого купца Хасана.
Дорога, петляя, спускалась со склона горы Митридат к морю, и на одном из ее поворотов Анастасия остановила экипаж. Отсюда Керченская бухта была видна как на ладони. Немало судов находилось в ней. Но ближе всех к горе стоял "Хотин", освещенный солнцем, клонящимся к горизонту.
На корабле, пользуясь безветренной и ясной погодой, устроили парусное учение. Он то внезапно одевался во все паруса, то столь же быстро снова оставался с тремя оголенными мачтами. Когда бело-серые полотнища скатывали, становилась видна его желтоватая палуба. Там, на шканцах, у штурвала, Анастасия различила рослую фигуру капитана бригадирского ранга. Изредка, приложив рупор к губам, он что-то кричал подчиненным.
Матросы, взобравшись на реи, работали с изумительной скоростью и в мертвой тишине. Упираясь ногами в перты, или канаты, протянутые под реями, они пребывали на головокружительной высоте, но действовали дружно, четко, уверенно. При малейшей неосторожности любой из них мог сорваться вниз. Падение на палубу сулило смерть или тяжелое увечье. При падении за борт, в воду, спасение еще было возможно.
Но не стоило мореходам думать об этом. Стоило рассчитывать на собственные силы, сноровку, флотскую выучку. "Одна рука - для себя, другая - для корабля" - такой матросской присказке следовали сейчас те, кто, балансируя на пертах, левой рукой обнимал толстое круглое тело рея, а правой лихорадочно работал, подбирая огромное полотнище, сшитое из полос хлопчатобумажной ткани.
- Марселя менять! - раскатился над водной гладью громоподобный голос капитана бригадирского ранга, и Аржанова его услышала.
Тут-то она и узнала абсолютно все про эти самые марсели. Оказывается, данное слово относилось к парусам, расположенным на мачтах прямо над нижними, или штормовыми, парусами.
Матросы, которые находились примерно на двадцатиметровой высоте над палубой "Хотина", принялись снимать марсели, ими же недавно поставленные. Вместо них им подали из шкиперской кладовой свернутые в валик другие, запасные паруса. Цель учения заключалась в следующем: в кратчайшее время привязать новые паруса к реям при помощи особых веревок - ревантов.
Видимо, между фор-марсовыми и грот-марсовыми при проведении подобных операций существовало некое соревнование. Не обращая внимания на страшную высоту, они точными движениями привязывали реванты, продетые в отверстия на краю паруса, к рею. Команды на обеих мачтах старались вовсю. Но победили фор-марсовые. Они переменили марсель за восемь минут, а грот-марсовые - за десять.
Козлянинов на сей раз не произнес ни слова. Подняв голову и повернувшись в сторону грот-мачты, он значительно погрозил матросам кулаком. Раздалась команда: "С марсов и салингов - долой!" Моряки, по вантам сбежав вниз, выстроились вдоль левого борта трехмачтовика.
Аржанова приказала кучеру ехать дальше. Если бы она осталась, то увидела бы завершение парусных учений вполне естественное на кораблях военного флота в те времена. Козлянинов по-своему рассудил участников соревнования в скоростной установке марселей. Тех, кто промедлил лишние минуты, он отправил на бак. Там восьмерых грот-марсовых поджидали два унтер-офицера с линьками - короткими тугосплетенными просмоленными веревками с узлом на конце. Они старательно исполнили приговор капитана: каждому матросу - пятнадцать ударов линьком по голой спине.
Но это было еще по-божески.
Так думала вся команда "Хотина".
Насчитывалось же в ней немало людей разных возрастов, навыков и познаний. От нескольких кают-юнг, прислуживавших офицерам, до двух десятков матросов первой статьи, отбывших на флоте уже пять лет, до двух с половиной десятков простых матросов, сего почетного звания еще не удостоенных, до канониров, что работали при орудиях, солдат морской пехоты, нужных при абордажных столкновениях с неприятелем, до мастеровых, поддерживавших в должном порядке сложное корабельное хозяйство: одного ботелера, бондаря, слесаря, двух плотников, двух парусных учеников, двух конопатчиков, двух поваров.
На флагманский корабль команду подбирали очень тщательно, и флотские традиции эти люда чтили свято. Что делать, коль лупцовка существовала здесь давно. Однако капитан бригадирского ранга в течение трех месяцев командования еще никого на засек до смерти, никому не назначил более сорока ударов. "Оченно добер его высокоблагородие", - рассуждали между собой матросы, канониры и морские пехотинцы. Мастеровые, коих ранг равнялся унтер-офицерскому, осведомлены были лучше. Их суждение в том состояло, будто бы Козлянинов, сам два года будучи в английском флоте, где рядовых колотили нещадно, сначала на должности матроса, потом - боцмана, потом - штурмана, проникся глубоким сочувствием к суровой доле простого люда и оттого нынче не зверствовал, а поступал по неписаным законам морского братства.
Когда возникли эти законы, корабельные служители не задумывались, ибо, кроме службы на "Хотине", мало чего знали. Заглянуть же требовалось далеко, в последние годы XVII века.
Царь Петр, смолоду возмечтав о море, принялся строить корабли, фрегаты, скампавеи, галеры, шнявы, боты. Мечтой своей он надеялся увлечь подданных. Однако жители Среднерусской возвышенности, отродясь моря не видавшие, бескрайних водных пространств боялись, на кораблях служить не хотели, морскую науку воспринимали с превеликим трудом. Тут-то и принялись инструкторы-иностранцы вбивать флотскую премудрость "кошками".
Это изобретение английских джентльменов (cat-o-nine tails) применялось с XII века на всех флотах Европы. Плеть имела короткую рукоять из дерева и девять веревочных концов- "хвостов" длиной до 60 см. На каждом "хвосте" делали по три узла. Если требовалось усилить наказание, то количество узлов увеличивали. "Кошками" секли нерадивых матросов на виду у экипажа, возле грот-мачты. Данная корабельная традиция показалась великому реформатору России совершенно неизбежной и вполне допустимой. В Уставе Морском, лично им написанном, он упоминал о "кошках" неоднократно.
Не скоро сказалась эта наука, но в конце концов самодержец достиг желаемого. Молодой российский военный флот на Балтике впервые наголову разгромил шведов в июле 1714 года при Гангуте и шесть лет спустя, в июле 1720 года, повторил победу в бою при острове Грангам.
У наших имелось 52 галеры и 12 лодок. Неприятель располагал линейным кораблем в 54 пушки по названию "Поммерн", четырьмя фрегатами и девятью галерами. Отступая, командующий эскадрой Голицын заманил шведов в шхеры, где фрегаты тотчас сели на мель. Русские бросились на абордаж. После ожесточенной схватки линейный корабль и галеры ушли. Фрегаты достались петровским морякам в трофей.
Щедро наградил государь победителей. Всем офицерам - золотые медали, всем нижним чинам - серебряные. Кроме того, на захваченных фрегатах стояло 104 пушки, да и за взятие самих кораблей участникам баталии полагались призовые деньги. Казна выплатила их незамедлительно. Сумма вышла приличная - 8960 рублей серебром. Из такого расчета матросам выдали но восемь рублей на человека, унтер-офицерам и офицерам - и того больше. За восемь-то рублей серебром в первую четверть XVIII столетия в русской деревне бревенчатый дом с садом и огородом продавался. Забудешь тут и про "кошки", и про линьки, и про другие особенности судовой жизни…
Еле-еле дождалась Анастасия, когда купеческие парусники подполковника Фалеева загрузятся пшеницей и освободят место для "Хотина" на Старо-Каменной пристани. Правда, ее чувство нетерпения другие члены разведывательно-диверсионной группы не разделяли. Они наслаждались отдыхом, выпавшем нежданно, отменной сентябрьской погодой в Крыму - солнечной, но не жаркой - и теплой водой в море. Под защитой двух российских крепостей Керчь и Ени-Кале им жилось спокойно. Только ежедневные верховые проездки и тренировки в стрельбе напоминали кирасирам о будущих боевых задачах.
В десятом часу утра, в среду, когда Аржанова занималась довольно утомительной гимнастикой, рекомендованной фехтовальщикам в знаменитой книге шевалье д’Амбуаза "Некоторые размышления об опыте поединков на шпагах и рапирах от короля Людовика XIII до наших дней", в ворота усадьбы громко постучали. Сержант Чернозуб, пребывающий в полном расслаблении и одетый на манер вольного малороссийского хлебопашца в соломенную шляпу и посконную рубаху без ворота, не спеша пошел открывать калитку.
- Здорово, земеля, - хриплым голосом сказал ему низкорослый, коренастый человек в форменной зеленой курте-бостроге и круглой черной матросской шапочке. - Их высокоблагородие госпожа Аржанова здесь проживают?
- Положим и так. Шо тоби до нее?
- Велено передать записку с корабля "Хотин".
- Зараз виддай мэни.
- А ты кто будешь? - Моряк смерил Чернозуба недоверчивым взглядом с ног до головы.
Украинец приосанился:
- Сержант Новотроицкого кирасирского полка Макар Чернозуб!
- Чего-чего? Ты шутки тут со мной не шути! Это я тебе говорю, боцман Семен Белоглаз!
- Як? Белоглаз? - Кирасир расхохотался. - От це ж кличка якась, бо не може бути настояща хвамилия…
- Много ты понимаешь! - Боцман сжал кулаки и оглянулся.
На другой стороне улицы его поджидали четыре моряка в таких же зеленых бострогах и черных шапочках. Не только куртки, но и фигуры были у них одинаковыми: низкорослые, широкоплечие, с короткими шеями. Белоглаз дал им знак приблизиться. Вразвалочку они зашагали к воротам, засунув руки в карманы просторных флотских штанов и сохраняя на лицах выражение мрачной невозмутимости. Их неуловимое, но несомненное сходство с боцманом сразу убедило Чернозуба - перед ним люди одной, крепко спаянной команды, вроде той, к которой принадлежал он сам.
- Добре, - медленно произнес сержант, - зараз заходьте у садик до беседки. Госпожа подполковница через час выйдет…
Таким образом, первым человеком из экипажа флагманского корабля, каковой представился Анастасии, стал Семен Белоглаз. Он передал ей записку от капитана Козлянинова с сообщением о том, что ранним утром сегодня "Хотин" пришвартовался у Старо-Каменной пристани и ей следует поторопиться со сборами в плавание. Еще в записке говорилось про боцмана и четырех матросов. Они-де помогут госпоже Аржановой быстро и правильно упаковать вещи для путешествия на военном корабле, а также объяснят ей и ее прислуге основные правила пребывания там.
К объяснениям Белоглаз приступил легко, живо, с шутками-прибаутками. Перед знатной молодой и красивой женщиной он не робел, однако в то же время держался строго в рамках этикета. Аржанова, соглашаясь с требованиями судовой жизни, молча кивала головой и внимательно рассматривала моряка. Все-таки он являлся выходцем из какого-то другого, совершенно неведомого ей корабельно-морского мира. Флоре предстояло освоиться в нем и завоевать благосклонность главного его распорядителя - Тимофея Козлянинова.
Сперва боцман обрисовал ей ситуацию с открытым огнем.
Категорически запрещается держать его где-либо, кроме камбуза. Но и там огонь разжигают только два раза в день, для приготовления горячей пищи команде в специальных, крепко запираемых чугунных печах, недавно изобретенных капитаном 2-го ранга Жемчужниковым. Ночью, если уж возникнет такая нужда, то передвигаться по палубам и трапам надо не со свечкой в руке, а с фонарем. Но лучше смирно спать в своей койке от заката до рассвета.
Не разрешается передавать собственную провизию корабельным поварам.
Припасы берутся только из общей кладовой и пища готовится одинаковая для всех. Правда, у офицеров - отдельный котел. В нем мяса или рыбы, каши и масла побольше. Впридачу к этому закуски отпускаются в офицерскую кают-компанию по особому списку. Например, балык, копченые говяжьи языки, паюсная икра. Но и нижних чинов на флоте кормят неплохо: четыре раза в неделю - мясо с кашей, раз в неделю - рыба с кашей. В понедельник и среду - одна каша, овсяная или гречневая, зато густая и с 20 золотниками (более 80 граммов. - А. Б.) коровьего масла каждому. Еще морякам выдают ежедневно полтора фунта, то есть примерно 600 граммов, сухарей или печеного хлеба, две пинты пива, по средам, пятницам, субботам и воскресеньям - чарку вина.
Конечно, "Хотин" собою невелик, всего - около 32-х метров в длину. Но он имеет две палубы: квартер-дек и опер-дек и интрюм. Там хранятся всевозможные запасы: питьевая вода в бочках, провизия в борт-камере, порох - в крюйт-камере, дрова для камбуза и прочее. Находятся там и помещения для нижних чинов, или кубрики. Под носовой, или баковой, надстройкой живут канониры, в середине корабля, под опер-деком - матросы, ближе к корме, или юту, - морские пехотинцы. В общем, места мало, и потому каждый должен твердо знать, где его территория, и без надобности на чужую не заходить.
Его высокоблагородие капитан бригадирского ранга приказали поместить госпожу Аржанову с женской ее прислугой в адмиральскую каюту, которая расположена на юте, ряда с кают-компанией.
Солдатская же команда, о которой она упомянула, будет проживать вместе с морской пехотой. Порох и свинец, имеющийся у них, надо уложить в бочки и сдать в крюйт-камеру. Оружие, огнестрельное и холодное, они могут оставить при себе.
- А лошади? - спросила Анастасия.
- Более пяти голов принять на борт мы не можем, - ответил он.
Снова боцман заговорил об особенностях предстоящего плавания. Ведь его цель - крейсерование у южных и западных берегов Крыма. Это делается по указу императрицы для того, чтоб своевременно перехватывать как татарские суда, направляемые самозванцем Бахадыр-Гиреем в Стамбул для связи с правительством Оттоманской Порты, так и турецкие суда, которые доставляют на полуостров письма султана, деньги и оружие для бунтовщиков, а иногда и целые отряды наемников, готовых вступить в бой со сторонниками светлейшего хана Пахин-Гирея.
Без сомнения, Белоглаз был осведомлен о многом и выступал в данном случае доверенным лицом капитана. Она рассматривала его загорелую, обветренную физиономию с чертами типично русскими: волосы цвета спелой ржи, темно-голубые глаза, нос - картошкой, широкие скулы, крутой подбородок. Явно не у берега моря он родился. Однако, судя по его речи, морское дело изучил досконально и полюбил его.
То-то бы порадовался царь Петр, неутомимый мореплаватель. Все-таки выросло в Российской империи новое поколение, устремленное в голубые водные дали.
Отвечая на вопрос Анастасии, боцман кратко рассказал о себе. Происходил он из крестьян Тамбовской губернии, по рекрутскому набору взяли его в восемнадцатилетнем возрасте и как тогда была разнарядка на флот, то он и попал сюда из-за своего малого роста. Служит более пятнадцати лет и в боцманы выбился оттого, что грамоте учен и арифметику знает. Чужие страны повидал, в сражениях участвовал, находясь в Архипелажской экспедиции, на фрегате "Святой Павел", коим командовал в 1772 году храбрый лейтенант Алексиано.
- Вижу, корабельная служба тебе по душе, - сказала Аржанова.
- Так точно, ваше высокоблагородие! - отрапортовал Белоглаз. - Море - это ж красота небывалая. А всякому матросскому обиходу научиться можно, главное - иметь к тому желание. Да и "Хотин" наш - из лучших в Азовской флотилии считается…
Если боцман беззаветно любил свой корабль, то кирасиры Новотроицкого полка столь же сильно были привязаны к строевым, отлично выезженным вороным и караковым лошадям, верным их помощникам и друзьям в нынешнем походе. Не один комплект подков истерли добрые кони, передвигаясь под седлом могучих всадников по этой полуденной стране.