Адмиралтейств-коллегия, рассмотрев проект, все одобрила и назвала парусники "новоизобретенными". Императрица начертала на бумагах: "Быть по сему. Екатерина". Вдохновленный высочайшим доверием, Иван Афанасьев отправился в Воронежскую губернию претворять в жизнь замысел, закладывать головной корабль серии, самый крупный в ней. Его назвали "Хотин", в честь недавней победы над османами.
В Павловске Афанасьев обнаружил сохранившиеся Петровские доки на пологом берегу реки Осередь, впадавшей в Дон, Адмиралтейскую крепость с казармами, мастерскими, складами. Дерево там уже заготовили. Для "Хотина" корабельный инженер выбрал лучшие материалы: на киль - прямой, длинный, толстый ствол молодого дуба, срубленного в Коротояцком уезде у села Яблонного. То был как бы "позвоночник" будущего судна. Из коротояцких дубов плотники стали выделывать и "ребра" - выгнутые шпангоуты, коих по набору корпуса в 32 метра требовалось никак не менее шестидесяти штук.
Корпус собрали на стапеле довольно быстро - за шесть месяцев. Дальнейшее дооборудование (мачты, бегучий и стоячий такелаж), снаряжение и вооружение производили уже на Азовском море, в гавани Таганрога. Российской казне "Хотин" обошелся дороже других одиннадцати "новоизобретенных" парусников. На корпус его потратили 4254 рубля и 81 копейку, на такелаж - 3837 рублей и 30 копеек, на артиллерию (сперва установили только 16 пушек) - 1782 рубля и 94 копейки.
Первым командиром "Хотина" стал капитан-лейтенант Мартын Петрович фон Дезин, опытный моряк. Он привел корабль из Новопавловска в Таганрог, под своим присмотром достроил и в мае 1771 года вышел на нем в крейсерство по Азовскому морю. Настолько добротно и красиво выглядел "Хотин", таким хорошим морским ходоком являлся, что на нем решил держать флаг вице-адмирал Сенявин, командующий Азовской флотилией.
В это время шла первая русско-турецкая война. Корпус генерала князя Долгорукова готовился вступить в Крымское ханство. Эскадра Сенявина, состоявшая из десяти кораблей, поддерживала его действия и отправилась к Керченскому проливу. Здесь 21 июня 1771 года русские моряки увидели турецкий флот, насчитывающий сорок военных и транспортных судов. Вице-адмирал поднял на "Хотине" сигнал: "Идти на сближение с неприятелем".
Капитаны, приплывшие сюда с берегов Босфора, не поверили своим глазам.
Из "внутреннего" моря Османской империи, где прежде никто не смел противостоять туркам, им навстречу двигался грозный строй боевых многопушечных кораблей под Андреевскими флангами. Конечно, шпионы доносили мусульманам о строительстве, развернутом в Таганроге. Однако в Стамбуле считали, будто создать дееспособный военный флот за год-два нельзя и у русских ничего не получится. Мысль о том, что корабли можно построить за сотни километров от морского берега и с помощью инженерных изобретений спустить по рекам, не очень глубоководным, к Азовскому морю даже не приходила им в голову.
Готовясь к боевому крещению, на "новоизобретенных" парусниках "Хотин", "Морея", "Азов", "Новопавловск", "Модон", "Таганрог", "Журжа" сыграли артиллерийскую тревогу. К сожалению экипажей, огонь открыть не довелось. Турки, имея численное превосходство, обратились в бегство. Сенявин хотел их преследовать и навязать бой. Но тут поднялся шквальный ветер, пошел дождь, видимость сильно ухудшилась. Османы ушли. Наша эскадра встала на якорь у самого Керченского пролива.
Сенявин отрапортовал в Санкт-Петербург: "По сей час я могу уверить, что милостию Божией на Азовском море владычествует флаг Всероссийской Императрицы!"
Дальнейшая служба "Хотина" была многообразной, но не совсем боевой. Двенадцатифунтовые орудия, установленные на его главной палубе, по большей части молчали. Зато паруса и снасти морякам приходилось менять не раз. Всю летне-осеннюю кампанию 1771 года корабль провел в плавании. Вместе с братьями по серии "Азовом", "Новопавловском" и "Мореей" он крейсеровал у крымских берегов, чтобы не допустить здесь высадки вражеского десанта. Турки на десант не решились. Однако свирепые шторма в октябре и ноябре здорово потрепали корабль.
Попутно выяснилась довольно неприятная особенность, характерная для всех "новоизобретенных" парусников. Малая осадка, подходящая для мелководного Азовского моря, в Черном приводила к сильнейшей их качке уже при волнении в четыре балла. От "болтанки" в пять-шесть баллов на этих судах иногда ломались мачты и реи. Сенявин предложил несколько усовершенствовать корабли и увеличить их осадку хотя бы на полметра.
Потому в апреле 1772 года "Хотин" отправился из Ени-Кале, где теперь базировался, в Таганрог, на ремонт. Там в доке он прошел килевание, то есть полную очистку днища, и переделку. Через полгода корабль вновь занял свое место в строю эскадры.
Командующему он по-прежнему нравился, вице-адмирал держал на нем свой флаг. Так было и в сентябре 1773 года, когда, крейсеруя, эскадра из шести "новоизобретенных" парусников и двух фрегатов обнаружила восточнее Суджук-Кале (совр. город Новороссийск) 11 турецких военных судов. Сенявин приказал вступить с противником в бой. Но турки снова уклонились от столкновения. Подняв все паруса, они ушли по направлению к Анатолии.
Лишь в июне 1774 года "Хотин" наконец-то смог участвовать в настоящем морском сражении. Османский флот в составе 6 кораблей, 7 фрегатов, 17 галер и шебек хотел прорваться из Черного моря в Азовское. Имея большое численное превосходство, они атаковали русских первыми. Артиллерийская канонада продолжалась около трех часов. Нашим морякам удалось поджечь один вражеский корабль, и турки отступили. Азовское море навсегда осталось русским.
Кючук-Кайнарджийский мирный договор положил конец Первой русско-турецкой войне. Высокие договаривающиеся стороны условились о размене пленными. "Хотин", взяв на борт значительную группу турок, отвез их на родину, в Синоп.
Первый капитальный ремонт, или тимберовку, корабль проходил в 1778–1779 годах, в Таганроге. Его осадку увеличили еще больше и довели до четырех метров, количество орудий - до двадцати пяти.
Коротояцкие дубы оказались на редкость прочными деревьями. Наборные шпангоуты, сделанные из них, выдержали испытание временем. Потому их менять не стали, а только нарастили, подняв выше.
Дубовые же доски двухдюймовой толщины (51 мм. - А. Б.) днищевой и бортовой обшивки во многих местах обновили. Также перестелили все палубы, на которые шел сосновый лес.
Немало изменений произошло во внутренней отделке "Хотина", особенно - на юте, или корме, где располагались помещения для жилья командного состава. Все же он являлся флагманским кораблем и часто использовался для представительских целей. Потому кают-компанию и адмиральскую каюту немного расширили, украсили их переборки панелями из красного дуба, мебель и двери изготовили из полированного ореха с литыми бронзовыми деталями.
Впрочем, даже в таком, преображенном виде адмиральская каюта крымскому правителю не понравилась. Его любимый килим "кобекли-орта" размером 5×3 метра в ней не поместился, и он счел возможным сделать командиру корабля представление о правилах пребывания, нужных для лиц монаршего звания. Тот показал ему остальные жилые помещения, которые были гораздо меньше. Тогда Шахин-Гирей спросил Козлянинова о кают-компании, где даже стояли клавикорды, музыкальный инструмент, напоминающий пианино. Моряк дал светлейшему хану вежливый, но твердый отрицательный ответ. Кают-компания необходима для совместной трапезы, встреч и общения офицеров и штурманов "Хотина", другому назначению она служить не может.
Шахин-Гирей еще раз удивился причудам своих русских союзников.
Сам он владел тремя судами. Одно из них - трехмачтовик "Араб" - считалось плавучей резиденцией правителя. Ханские апартаменты занимали на нем чуть ли не весь ют. Командному же составу предназначались малюсенькие помещеньица, скорее напоминающие норы. Никакой кают-компании там не имелось и, надо сказать, "Араб" отлично плавал по Черному морю, ходил в Стамбул. Правоверным подданным в исламской стране следует точно знать свое положение, и если им хочется совместно проводить свободное время, то для этого существуют мечети, кофейни и бани.
Возможно, светлейший хан и отказался бы от российского военного корабля, как абсолютно некомфортабельного и для путешествий царственных особ негодного. Но воспользоваться им приказала его всемогущая покровительница Екатерина Вторая. Кроме того, парусники Шахин-Гирея, нагруженные ханским добром и имеющие на борту его жен, наложниц, детей и родственников, сейчас из Керчи направлялись в Кафу: ждать своего повелителя и хозяина, которому русские полки вернут власть и трон в самое ближайшее время.
Недолго занимали хана эти, на взгляд Козлянинова, второстепенные вопросы. Погода в Азовском море стояла переменчивая. Над ним гуляли сильные западные ветры, быстрому плаванию на север не способствующие. Путешествие из Керчи в крепость Петровскую растянулось на неделю, жестокая качка через два дня заставила Шахин-Гирея беспокоиться не о коврах и каютах, а о собственном самочувствии. Так называемую "морскую болезнь" его светлость переносил очень плохо.
"Хотин", ведомый капитаном бригадирского ранга, счастливо миновал огромные серые валуны на оконечности Берданской косы, вдающейся в море наподобие серпа, и под вечер 15 сентября 1782 года вошел в бухту. С бастионов Петровской крепости светлейшего хана приветствовали залпами орудий. Для встречи августейшего гостя на главной улице города выставили почетный караул из солдат Вятского пехотного полка…
Козлянинов планировал задержаться в крепости дней на десять. Он хотел дать отдых команде, взять провизию и питьевую воду. К тому же, шхуны "Вячеслав" и "Победислав-Дунайский", лоц-галиот "Слон" встали под погрузку. Они принимали на борт армейские интендантские грузы: доски для ремонта казарм, сукно и полотно для обмундирования керченского гарнизона, бочки с порохом для пополнения боезапаса. Однако глава русской дипломатической миссии начал торопить капитана, ссылаясь на приказ командующего Азовской флотилией адмирала Сенявина.
- Какой приказ? - недовольно спросил Козлянинов.
- Вам передаст его госпожа Аржанова.
- Давно ль женщины стали служить у нас на флоте?
- Она служит не на флоте, - помедлив, ответил Веселитский.
- Слава Богу! - усмехнулся моряк.
- Советую вам, капитан, быть серьезнее. Госпожа Аржанова пользуется доверием нашей государыни.
- Не совсем понимаю слова вашего превосходительства.
- Ну так подумайте о них на досуге. Через два дня "Хотин" должен выйти в обратный рейс.
- А шхуны и лоц-галиот с грузами?
- Для их сопровождения можно оставить здесь "Модон".
Козлянинов знал, что чрезвычайный посланник и полномочный министр обличен всей полнотой власти над российскими подданными как в Крымском ханстве, так и в землях к нему прилегающих. Он проводил здесь политику, согласованную с правительством Ее Величества. Потому Веселитский был вправе отдавать даже флотским людям распоряжения, не вступая в подробные объяснения их причин и следствий. Мужественному мореходу, с детства приученному к строгой дисциплине, оставалось лишь, поклонившись старому разведчику и дипломату, отрапортовать:
- Слушаюсь, ваше превосходительство!
Когда "Хотин" вошел в Керченскую бухту, оказалось, что Старо-Каменная пристань, способная принимать корабли с большой осадкой, занята тремя купеческими судами. Они принадлежали подполковнику Фалееву, поставщику Российской армии и флота, строившему города Херсон и Николаев, верному соратнику светлейшего князя Потемкина по освоению Северного Причерноморья. На суда только начали отгружать пшеницу нынешнего, необычайно обильного урожая. Эту пшеницу охотно покупали в Турции, но более всего - в Италии, для производства макарон…
Таким образом, Аржановой пришлось нанимать ялик. Вместе с ней к "Хотину", бросившему якорь на рейде, отправился и князь Мещерский. Вид они оба имели беспечный и нарядный. Анастасия - в городском туалете с шляпкой и с кружевным зонтиком, начальник ее охраны - в кафтане из светлого штофа, в треуголке и с тростью в руке. Вахтенный офицер долго выяснял, кто они и откуда, прежде чем решился побеспокоить капитана бригадирского ранга, отдыхавшего в своей каюте.
Ожидая Козлянинова, они дважды обошли вокруг флагманского корабля и рассмотрели его детально.
В первый раз молодая женщина наблюдала за ним с горы и в подзорную трубу. Тогда "Хотин" походил на большую диковинную игрушку. Теперь "новоизобретенный" парусник нависал над ней черными, пересеченными широкой белой полосой, бортами, и чуть-чуть покачивался на морской зыби. Конечно, не игрушкой он был, но тем живым, тяжело дышавшим и немного усталым живым существом, о котором ей рассказывал Козлянинов на придворном рауте. Мысленно русская путешественница согласилась с капитаном и для себя нарекла корабль именем сказочного персонажа: "Рыба-кит".
Военный трехмачтовик действительно выглядел сейчас вполне мирно. В связи со стоянкой в родной гавани, пушки его откатили из квадратных пушечных портов, сами порты закрыли. Паруса, свернутые и подтянутые к реям, напоминали ватные валики. Аржанова, подняв голову и заслоняясь от солнца зонтиком, видела над "Хотином" настоящую паутину разнообразных тросов, канатов, веревок, сплетенных из коричнево-серой пеньки.
По ходу ялика, прямо над ними, в верхней части борта в трех местах выдавались вбок мощные балки- руслени, снизу поддерживаемые железными подпорками, или пютенгами. Именно от русленей поднимались вверх туго натянутые ванты, или веревочные лестницы, по которым матросы отважно взбирались на мачты и реи. На высоту двенадцать метров на передней мачте - к фока-рею, на средней мачте - к грота-рею и немного ниже, на высоту десять метров, на третьей мачте - к бизань-рею.
У носовой части корабля Анастасия остановила ялик. Здесь с сильным наклоном торчало толстое дерево бушприта. Под ним, расправив крылья, грозно смотрел на водную гладь позолоченный двуглавый орел, герб Российской империи.
"Хотин" стоял на двух становых якорях: правом, называемом плехт, и левом, называемом дагликс. Их цепи зарывались в воду и держали парусник на месте. К своему удивлению, на правом борту Аржанова обнаружила еще один якорь - бухт. Он прикреплялся к корпусу двумя цепями и как бы лежал на руслене фок-мачты. Этот якорь поразил воображение молодой женщины своими размерами. Длина его достигала примерно двух метров, размах рогов - около метра, а поперечный шток, изготовленный из двух дубовых брусьев, скрепленных железными бугелями, равнялся длине якорного "веретена" и составлял те же два метра.
Якорь, густо окрашенный черной масляной краской, вызвал в сердце Аржановой разные чувства. По народному поверию, он являлся символом надежды и спасения. Но следовало ли ей надеяться на лучшее, причаливая к флагманскому кораблю под командованием Тимофея Козлянинова? От чего мог спасти ее мужественный мореход, столь скептически относившийся к прекрасному полу?
Тут у кормы над черным бортом "Хотина" они увидели голову в мятой, выгоревшей на солнце треуголке. Это был капитан бригадирского ранга, недавно разбуженный и кое-как причесанный.
- Приветствую вас, Анастасия Петровна! - крикнул он, приложив рупор к губам.
- Добрый день, ваше высокоблагородие! - отвечала она. - У меня есть пакет, вам адресованный…
- Да, Веселитский предупреждал.
- Очень хорошо.
- Поднимайтесь на "Хотин".
- Но как, господин капитан?
- Подходите на ялике к забортному трапу справа по курсу. Я буду ждать там…
Забортный трап состоял из ступенек не очень широких, но частых. В отверстия, просверленные по их бокам, проходило два каната. Хватаясь за них, можно было подняться по отвесному борту корабля, но для этого требовалась немалая сила и сноровка. Анастасия сложила свой кружевной зонтик и отдала его Мещерскому. Затем, подобрав подол платья, преодолела препятствие довольно быстро. Козлянинов наблюдал за ее действиями. У верхних ступеней он протянул ей руку. Так, переводя дыхание и удерживая юбку, подхваченную порывом морского ветра, она очутилась почти в его объятиях.
Глава пятая
Капитан-командор и его команда
Побывав с кратким визитом на "Хотине", Аржанова поняла, что судьба уготовила ей очередное испытание. Встретить его молодая женщина хотела во всеоружии и объявила служанке о своем намерении провести "чистку перышек". Глафира выслушала приказ барыни с довольной улыбкой.
Между собой они называли "чисткой перышек" время отдыха и полного расслабления, отданное гигиеническим процедурам вроде мытья головы, стрижки и завивки волос, маникюра, массажа, накладывания очищающих и питательных масок на лицо, шею, руки. Проводила все манипуляции горничная, весьма в них сведущая. Ведь она выросла в семье деревенской знахарки и колдуньи, бабки по материнской линии.
Бабушка Неонила, почувствовав приближение смерти, призвала к себе детей, внуков и правнуков, но в наследницы выбрала одну Глафиру, которой и передала множество рецептов травяных настоев, лекарств и мазей, изготовляемых из натуральных продуктов. Еще узнала Глафира приемы костоправства, заговоры при простуде и горячке, для остановки крови, для изгнания бесов, ввергающих человека в уныние и тревогу, и много чего другого.
Например, самым действенным средством очистки кожи горничная считала смесь из спитого кофе, разведенную свежим молоком до густоты сметаны. Как правило, Глафира наносила ее тонким слоем, оставляла лишь на пять минут и смывала теплой водой. Питательную маску она делала по старинному рецепту: растирала желтки яиц с медом, добавляя несколько капель оливкового масла.
Мазь, приготовленная рано утром, теперь лежала в фарфоровой коробочке и издавала приятный медовый запах. Служанка легкими движениями влажного ватного тампона смывала кофейно-молочный раствор с лица барыни и тут же осушала его льняным полотенцем. Аржанова послушно подставляла ей щеки, а сама задумчиво смотрела в окно напротив, забранное, как это и положено на женской половине восточного дома, деревянной решеткой.
Глафира любила "чистку перышек" потому, что тогда она могла беседовать со своей госпожой вполне доверительно. Обычно, умиротворенная косметическими процедурами, Аржанова поддерживала разговор и отвечала на ее вопросы охотно и подробно. Но сегодня служанка чувствовала, что никакого успокоения от ее магических действий с мазью у вдовы подполковника не наступает. Наоборот, она чрезмерно сосредоточена и напряжена.
- Разве нужно оно вам, ваше высокоблагородие, то синее море? - спросила Глафира, положив новый мазок яично-медовой смеси на лоб барыни.
- Нужно! - словно бы отмахнулась от нее Аржанова.
- Ведь на земле спокойнее.
- Конечно.
- А помните, как в прошлый раз плыли мы из Херсона в Гёзлёве? Все ж басурманы нас догнали…
- Ничего. Теперь мы их догоним.
- Опять начнут они ножами швыряться, - вздохнула Глафира.
- Ножами… - повторила за ней, как эхо, Анастасия и вдруг отвела ее руку от своего лица. - Вот напомнила ты кстати! Где моя камея, талисман, проверенный в бою и в путешествии незаменимый?
- Тут, у вас в дорожном поставце и лежит.
- Достань-ка!