- Иди. Только что же ты без бинокля? Возьми бинокль, - и капитан, улыбаясь, подал Подковину свой бинокль. - А лошадь передай нашему вестовому.
Взобравшись ползком на холмик, Подковин замер. Через ложбину галопом вправо промчалась батарея.
- Раз, два, три, четыре, - задыхаясь, считал он. - Десять орудий! А вот пехота!.. Белая лошадь на холмике слева… Какая это дистанция? Пожалуй, верст пять. Вот бы их сейчас двинуть. Видят наши или нет?
Подковин посмотрел назад. Батарея стояла в полуверсте. Наши наблюдатели были справа, но мысок должен скрывать от них движение японцев. Было совершенно ясно, что японцы передвигают значительные части к югу, пока уклоняясь от боя.
Подковин спустился вниз. Генерал стоял, окруженный офицерами, на дне оврага.
- Ну что? - обратился к Подковину Фок.
- Неприятель передвигается к югу, ваше превосходительство. Я насчитал десять орудий, а за ними идет пехота. Ротами. Пять групп я пропустил. Человека на белом коне видел.
- Ну и что же теперь ты намерен делать? - усмехнулся генерал. - Пальнул бы из своих пушек?
Подковин уловил иронию в голосе генерала, но отвечать нужно. Так учили: ни одного вопроса начальства не оставлять без ответа.
- Сначала отойти к отрогам Самсона. Здесь нет безопасной позиции. Вечером засветло определить место для батареи. Ночью охотничьим командам нащупать врага. Взводу батареи остаться на ночь несколько в стороне от выбранной позиции.
- Это зачем?
- Первые выстрелы - из двух пушек. Враг обратит на них внимание. Проявит себя. Тогда с другой позиции внезапно стреляют остальные шесть.
Фок задумался. Подковин перевел глаза на офицеров. Капитан, выставив вперед правую ногу и пристально разглядывая его, говорил рядом стоящему с ним поручику.
- Быть непосредственным, вот что иногда важно. Канониром в данном случае руководила логика. Он не обучался тактике, но чувствует ее всем существом… Описатели войн часто удивляются действиям солдат, предоставленным себе… Подмечено, что Фок часто обращается к солдатам с большими вопросами. Умно!..
Генерал как бы очнулся.
- Итак, братец, возвращайся к полковнику Лапэрову и расскажи ему, что ты видел и слышал, но о своих проектах помолчи. И скажи ему: генерал Фок приказал вернуться его батарее к деревне Шимынзы. Понял?
2
Наши пехотные отряды все чаще и чаще приходили в столкновение с японцами. Однажды Коневязов и Подковин возвращались с опасной фуражировки. Увидев впереди на дороге китайца, орловец вздрогнул.
- Он! Старый знакомый! Слушай, Подковин, сдается мне, - это японец. Мы его прихватим. По-русски говорит не хуже нас с тобой… Делай все, что я скажу.
Путник шел спокойно.
- Он! - дернув за рукав Подковина, сказал орловец. - Останови лошадь. Приготовь револьвер.
"Китаец" стал обходить повозку, нагруженную сухим гаоляном.
- Здравствуй, друг! Что, не узнал?
- Моя бутунда, моя своя фанза ходи, - дрогнувшим голосом произнес встречный.
- Брось притворятся. Да это же я. Помнишь, о предках говорили?
- Так точно, капитан, - словно переродившись, "китаец" с улыбкой закивал головой и схватил орловца за руку.
- Едем с нами. Ты же клад для начальства.
- До свидания, пожалуйста. Не могу. Я спешу домой. Жена беспокоится. Время теперь тревожное.
- Ничего. Ненадолго. К большому капитану поедем. Он тебе много денег заплатит. Будешь с нами ездить на фуражировку.
- Да не могу же я! - со злобой воскликнул "китаец", но солдаты, не слушая, подсадили его на двуколку. "Китаец" сразу успокоился и улыбаясь проговорил: - Поедемте. Очень приятно увидеться с русским капитаном.
"Лиса", - подумал орловец.
У Шимынзы Подковин, орловец и их нёвольный спутник увидели стрелков, окруженных толпою женщин, детей и стариков. Солдаты вели китайца со связанными назад руками. Орловец узнал хозяина фанзы.
- Братцы, в чем дело?
- Шпиона поймали. Жил-жил среди русских в Наньгуалине; а когда японцы близко стали, то он на их сторону со всей семьей подался. Сейчас суд был, а теперь ведем расстреливать.
- Подождите! - задыхаясь, проговорил орловец. - Где офицер? Кто ваш старший?
Старший и орловец отошли в сторону.
- Настоящий шпион у нас на двуколке сидит. Свяжите ему руки, да так, чтобы осужденный с ним глазами не встретился. Подождите минутку здесь, а я побегу офицерам доложу.
Через десять минут Коневязов вернулся с командиром охотничьей команды.
- Это я его, ваше высокоблагородие, совратил выехать. А другой-то приходил переводчиком. Тогда сразу я не укумекал, но зато он попался нам в руки как раз в нужную минуту.
Орловец, запинаясь, рассказал о первой встрече с бледнолицым "китайцем", хорошо говорящим по-русски.
- Ты так и сказал: крыша предков - небо? Молодец, - похвалил штабс-капитан. - Но в другой раз, смотри, в рассуждения не пускайся.
Командир охотничьей команды, рассмотрев китайца-переводчика, проговорил:
- Редкая фигура… Старший, иди сюда!
Толпа сельчан разрасталась. День клонился к вечеру. Слышались вопли женщин и плач детей.
- Под усиленным конвоем уведите в штаб китайца, пойманного артиллеристами. Скажите там, что он хорошо говорит по-русски и что мое донесение о нем будет через час. А того осужденного держать под охраной до завтра, до нового распоряжения.
Глава одиннадцатая
1
Второго мая вечером Подковин понял, что идут приготовления к первой стычке с японцами на Ляодунском полуострове. После поездки с генералом он был в сильном возбуждении. Вторая батарея расположилась у подошвы горы Самсон, но ближе к неприятелю продвинулись третья батарея и батарея подпоручика Садыкова, составленная из поршневых орудий и передвигающаяся на быках - "бычья батарея", как звали ее солдаты.
Ранним утром третьего мая Фок, объезжая расположения частей, встретился с генералом Надеиным.
- Японцы ведут себя нахально, ваше превосходительство, - сказал Фок, - и их следовало бы проучить. Передвигаются днем и открыто.
- У нас слаб центр позиции…
- Вы думаете, они пойдут по Бицзывоской дороге? О, это верх самоуверенности.
- Пока мы не оказали им сопротивления, и даже при высадке в бурю, - сказал Надеин, поджав губы.
Фок отвернулся и стал рассматривать голую вершину Самсона.
- Поручик! - крикнул он. - Пишите. Подполковнику князю Мачебели. Немедленно выступить с бивуака с тремя батальонами 13-го полка и батареями при них и следовать, не останавливаясь, по Бицзывоской дороге к Тунсализонскому мосту.
Между тем японцы все больше и больше развертывались. Перед ними была одна цель - гора Самсон, с которой так хорошо кругом видно. Их многочисленные шпионы чрезвычайно точно доносили о каждом шаге русских войск. Они знали все слабые места нашей позиции.
В 1894 году, при высадке на берег, японская армия не встретила противодействия китайцев. То же случилось и в 1904 году. Русские в глазах японских солдат оказались не смышленнее и не храбрее.
У генерала Фока пока не было определенного плана. Что делать в этот день и последующие - он не знал. Его беспокоили телеграммы Куропаткина. Из всех сообщений сквозило, что ждать помощи не следует.
- Но это же дико! Куда мы денем Дальний? - тысячу раз опрашивал себя Фок. - Так мало, так мало солдат, что того и гляди будет десант еще и южнее перешейка.
В десять часов утра на высотах, около которых генерал был несколько дней тому назад, показались батальоны японских солдат. Орудийным огнем и залпами одной роты их прогнали в ложбины.
Получив донесение о передвижении врага на открытой местности, Фок воскликнул:
- Это, несомненно, демонстрация. Генерал Оку дразнит меня, чтобы новому десанту выползти на берег где-нибудь у Суанцайгоу. Шалишь! Меня не проведешь. Я сумею правильно расставить и эти свои незначительные силы. Квантуна не оголим…
Услышав перестрелку на правом фланге, Фок второпях отдал распоряжение, чтобы первый батальон 13-го полка остановился на станции Наньгуалин и не двигался на север.
Адъютант написал распоряжение и подал его к подписи. Исписанный лист бумаги раздражал Фока, он поморщился и отмахнулся:
- Неужели нельзя без этих формальностей? Как они мешают мне в ответственные минуты. В полевой обстановке следует ловить распоряжения на лету, а затем точно и быстро передавать их по назначению.
- Слушаю-с, ваше превосходительство.
Повторив два раза приказание, ординарец ускакал.
Бой разгорался. Прошло около часу. От деревни Хондяден вновь двинулись густые цепи противника, а за ними, всего верстах в четырех от нашей позиции, показалась густая колонна численностью в два полка, с горными орудиями на вьюках.
- Где же наша полевая артиллерия? - недоумевал командир шестой роты пятого полка капитан Гомзяков. - При мне генерал Фок отдал распоряжение, чтобы они выступили именно сюда. Ведь это же гениальное распоряжение. Смотрите, какая цепь.
- Тут непременно путаница какая-нибудь получилась, - ответил поручик Пушков, - Наш старик последние дни стал неузнаваем. У него большой недостаток - отдавать устные распоряжения, а не письменные. Мы стоим на каком-то острие. Понимаете, никто до сих пор не знает, что мы будем делать вокруг Киньчжоу. Вот и сегодняшний день. Завязывается бой. А была диспозиция? Враг на виду, а полевой и горной артиллерии нет. Мы - армия великой державы - имеем батарею на быках из старых поршневых китайских орудий. Смех! Нам нечем расчихвостить наступающих японцев. У нас нет пулеметов! Вы замечаете, на каждом шагу - недоразумение.
- На позиции есть батарея Романовского. Восемь скорострельных орудий. Могут стрелять по невидимой цели.
- А расставлены они так, что первые две шрапнели сметут всю прислугу и собьют тонкие приборы для стрельбы по невидимой цели. Я, проходя со своей командой, удивлялся. Опять какое-то, простите, по-моему, просто ротозейство. У меня сегодня болит сердце, и я боюсь за этот день.
Перестрелка по линии продолжалась. Солнце светило ярко; клубы пыли говорили о продвижении врага. Генерал Фок ездил около правого фланга и ждал князя Мачебели и батареи. Японцы, не встретив артиллерийского огня, наседали.
- Да где же они, черт их возьми?! - спросил Фок адъютанта. - Как вы послали распоряжение князю?
- Устно, ваше превосходительство.
- Я так приказал, хотите вы сказать? Но вы могли бы послать и письменное распоряжение, хотя бы и не подписанное мною. Снарядите второго ординарца!
Через десять минут после того, как уехал вновь посланный ординарец, вернулся первый. Фок накинулся на него.
- Где батарея? Где батальоны?
- Они по вашему приказанию стоят на станции Киньчжоу, ваше превосходительство.
- Идиот! Гнида! Чучело! Под арест!
Стрелок держал руку под козырек и моргал глазами. С неприятельской стороны прогремели орудийные выстрелы. Японские горные батареи, расположившись в кустах недалеко от деревни Ченболосо, открыли стрельбу по батарее полковника Романовского. По неосмотрительности пушки этой батареи были установлены на открытой площадке. Первые снаряды двух японских пушек упали невдалеке. Но как только дистанция определилась, на несчастную батарею посыпались ядра из двадцати четырех неприятельских орудий. Хотя жестокий огонь и косил артиллеристов третьей батареи, но пушки их не молчали. Снаряды подносили стрелки пехотного прикрытия. Раненый командир и офицеры не оставляли своего поста, ожидая выручки и поддержки.
- Куда же девался Лапэров? - волновался Романовский, увидев раненого капитана Бенуа. - Генерал заверил меня, что он вызвал еще две батареи на передовую линию.
- Следует убрать орудия с этой позиции при помощи стрелков, - сказал поручик Успенский.
- Нет! Сейчас только отвечать, и в этом наше спасение. Пока не отвлекут внимание врага, мы не можем передвигаться. Если бы здесь были все наши батареи, то бой протекал бы двадцать четыре на двадцать четыре… О, тогда бы им не сдобровать!
В разгар дуэли, когда почти вся орудийная прислуга выбыла из строя, в артиллерийский бой вступил поручик Садыков со своей "бычьей" батареей. И сразу картина изменилась. Попадания из поршневых орудий были исключительно удачны, и, кроме того, били они во фланг неприятеля. Японцы замолчали и стали перестраиваться, ожидая усиления нашего артиллерийского огня.
- На передки! - скомандовал Романовский.
Кони, взвинченные непрерывным гулом и треском рвущейся шрапнели, с вихрем пыли вывозили одно орудие за другим. Упряжки выпускались повзводно, то справа, то слева. Отвлеченные выстрелами "бычьей" батареи, японцы не сразу поняли маневр Романовского. Батарея была спасена. Пущенные вдогонку снаряды упали далеко сзади.
Первая и вторая батареи так и не прибыли в разгар боя. Неприятель наступал густыми колоннами: он понял наше артиллерийское бессилие. На левом фланге ранили генерала Надеина, а на правом - выходил из себя генерал Фок. Поручик Садыков остановил два полевых орудия отступающей третьей батареи и принял над ними командование.
- Пусть теперь сунутся, - буркнул он себе под нос. - Будем бить наверняка и подождем поддержки.
2
Бой утихал. Вражеские пушки замолчали, не стало видно и цепей пехоты. В это время к железнодорожному мосту подошли батальоны 13-го полка и взвод первой батареи. Задолго до заката наши отошли от первоначальных позиций. Отход глубоко взволновал солдат. Особенно поразило всех небрежное отношение к артиллерии. Третья батарея потеряла за полчаса почти весь свой состав офицеров и орудийной прислуги.
Вечером на станции Тафашин в ожидании поезда собрались раненые офицеры, солдаты и артиллеристы.
- Не понимаю, почему у нас плохо поставлена связь, - сказал поручик Пушков. - Одну батарею расстреливают, а остальные где-то далеко в резерве. Говорят, что им еще утром дано было распоряжение двинуться к мосту, но потом получилась какая-то путаница и все из-за устного, а не письменного распоряжения. И теперь не знают, кто напутал: ординарец, адъютант генерала или сам генерал.
- Командование батареи тоже не на высоте своего призвания. Установили пушки на открытом месте, да так, что и убрать некуда, - сказал подпоручик Бордюг.
- Но бились они отменно, - продолжал Пушков. - Представьте себе, на них сыпалась шрапнель от двадцати четырех пушек, стрелявших беглым огнем. Давайте подсчитаем, сколько это пуль в секунду. Современная полевая пушка может выпустить без прогрева тела около десяти снарядов в минуту. В каждом снаряде двести шестьдесят пуль. В течение получаса около двух миллионов свинцовых пуль на головы сорока человек! Несмотря на огромную убыль в людях от свинцового ливня, наши артиллеристы отвечали почти четырьмя снарядами в минуту из каждого своего орудия… Стойкость проявили необычайную. Мне почему-то думается, что японцы не выдержали бы такого убийственного огня и сразу же побросали бы свои пушки.
- Мы плохо знаем наших солдат, - откликнулся на разговор офицеров капитан Бенуа. - В мирное время мы далеки от них. Далеки, я бы сказал, своими попойками и франтовством. Казалось бы, у них должна накипеть злоба к нам. Казалось бы, они должны были бросить нас в тяжелую минуту. Но мы видим обратное. Почему? Солдаты считают нас бездельниками, неизбежным злом, а свое дело священным. Когда опасность стране - не время сводить личные счеты. Эта формула, должно быть, крепко сидит в их существе. Для них дорога честь родины, нации… Наши солдаты - удивительный народ. Они входят в азарт. На моих глазах канониры работали и после того, как получили ранения. Только бы руки и ноги были целы.
- Что мы преследовали, вступая сегодня в бой? - спросил Пушков.
- Нужно было выяснить силы неприятеля и его намерения, - сказал штабс-капитан Штединг. - Насколько мне известно, мы предполагали с утра перейти в наступление, но японцы предупредили нас, поэтому пришлось остановиться на обороне. Но все же японцы и третьего мая не рассчитывали на сопротивление. Только этим можно объяснить движение значительных японских колонн в сфере нашего артиллерийского огня. Они не выдвинули в достаточной мере и своей артиллерии, по-видимому, скрывают ее для более активных действий у Киньчжоу. Если бы мы имели у передней линии три батареи, мы нанесли бы им огромный урон. Понятно, при терпеливом ожидании и с закрытых позиций!
- У нас слабо поставлена разведка. Конно-охотничьи команды плохо организованы. Врага нащупывали, но не изучали его движений, скоплений, род оружия. Каждая команда действует на свой страх и риск.
- В группе наших командующих. заметна растерянность. Какая-то посторонняя мысль гнетет генерала Фока. По-видимому, есть какие-то неутешительные сведения с севера. На самом деле, почему бы оттуда не ударить на японцев непосредственно у Бицзыво? И мы бы поддержали.
- Философия, - сказал Штединг. - В бой вступает одна батарея. Неприятель расстреливает ее…
- Об этом уже говорили, - отозвался поручик Успенский.
- Говорили… Посмотрите, каково теперь моральное состояние стрелков и артиллеристов. Они черт знает что будут плести… И уже плетут… Несли меня на носилках санитары. При каких обстоятельствах я попал на носилки - не помню. В пути очнулся. Санитары стоят и курят. Слышу их разговор:
"Продались, - хрипло говорит один. - Непременно. Смотри ты, как батарею поставили. Бей, японец! А остальные пушки подальше отослали.
- Неужто?
- Разве без оговору можно пускать целые батальоны по открытому месту. Где это видано? Япошек с церемониальным маршем к себе подпустили, а бить не били. Не было пушек, в Наньгуалине их держали, - хрипел санитар.
- Им что! Им только деньги для своих удовольствий и одежу получать".
- Я не выдержал и повернулся. Страшная боль пронзила мою пробитую пулей руку, и я снова впал в забытье… Надо бы найти этого молодчика. Я его узнаю по хриплому голосу.
- Не пытайтесь! - воскликнул Пушков. - Их тысячи, десятки тысяч! Сегодня же утром я смеялся над рассуждениями солдата… Он видите ли, повел бы дело совсем по-иному, чем его начальники. "Я бы, говорит, пошел в атаку на японцев ночью. Каждой роте дал бы участок: изучай его днем до прихода врага, соображай, что каждому делать во время боя. Все канавки, все ямки знали бы у меня стрелки. Потом на эту позицию завлек бы японцев и вдарили бы по ним. Да так, чтобы из наших никто не смел за свою грань выходить, чтобы, значит, своих впотьмах не затронуть. А артиллерии прицел заранее взять. И как только дрогнет враг - сигнал ей, она и пошла бы их шрапнелью осыпать".
- Тут здравый смысл сильно приправлен фантастикой, - усмехнулся штабс-капитан.
- Зато, говорят, канонир второй батареи несколько дней тому назад озадачил своим ответом нашего дивизионного генерала. Фок, по своей привычке вышучивать, спросил канонира, что бы он сделал в данном положении. А тот ему спокойно: сначала отойти к отрогам Самсона. Японцы будут жать на правый фланг - им нужна гора для наблюдений и руководства боем под Киньчжоу. Шесть пушек должно установить для стрельбы по невидимой цели, а две из каждой батареи выдвинуть, но ненадолго. Они привлекут внимание врага, тот выявит свои батареи, а тогда-то стрелять остальным. Ловко! Представьте себе, сколько смекалки в народе!
- И что же?