На третьи сутки на горизонте появились три паруса. Это шли рыбаки с Кунашира. Ими команда "Аяна" была снята…
В деле не хватало нескольких страниц. Вместо них чья-то заботливая рука аккуратно вшила такие справки:
Листы 275, 276 (метеообстановка в районе аварии) изъяты согласно запросу Гидрометеоотделения УБК.
Зав. канцелярией…
Здесь же были аккуратно вклеены: письмо таинственного УБК и памятная записка.
Гидрометеоотделение
Управление безопасности кораблевождения
На Ваш запрос сообщаю, что листы 275, 276 № 34-А высланы в Москву для составления сводного отчета ГМЦ по бассейну Тихого океана за 1922-1925 гг.
Начальник ГМО УБК…
В записке говорилось, что, по данным ГМО, в октябре 1922 года над районом южной части Курильской гряды проходил глубокий циклон. Можно с уверенностью предположить, что погода в районе аварии была неустойчивой, с дождем и ветрами до 7-8 баллов.
Все дело заканчивалось кратким заключением, в котором начальник инспекции констатировал, что судовые и машинные журналы "Минина" и "Аяна" не сохранились, материал расследования не дает возможности восстановить всю картину аварии.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой мы покидаем Владивосток
В течение тех дней, что мы провели в инспекции, я неоднократно убеждался в необыкновенной памяти нашего нового знакомого.
- Миша, дорогой, - обращался к Белову полный, черноусый, кавказского вида моряк, - лекция у меня сегодня в клубе. Хочу рассказать про локацию. Что, если им про "Стокгольм" и "Дориа", а? Популярно, наглядно.
Белов кивал:
- Расскажи.
- Где столкновение было? Где-то около Нью-Йорка? Лет десять назад?
- У плавучего маяка Нантакет. 25 июля пятьдесят шестого года.
- Швед с итальянцем? Виноват кто - итальянец?
- Суд этого не установил.
И Белов ровным голосом излагал драматическую историю столкновения, во время которого острый нос сверкавшего белой краской великолепного "Стокгольма" врезался в борт "Дориа", беспечного судна, команда которого плыла в тумане, не ведя прокладки за встречные суда, хотя их то и дело обнаруживали на экране радиолокатора.
- Нарисуешь на доске пеленга, - говорил Белов. - Бери лист бумаги… В центре - "Стокгольм". Около него пиши: момент первого обнаружения 23 часа, курс 90°, курсовой угол на "Андрея Дориа" 2° левого борта. Дистанция 10 миль… Второе определение…
Толстяк, пыхтя, послушно рисовал.
Наконец настал день, когда нам принесли билеты на рейсовый пароход до Южно-Курильска. Три билета, потому что Белов получил предписание тоже идти на Шикотан расследовать столкновение, о котором говорил нам.
Мы решили отнести ему билет домой.
Маленький инспектор озабоченно тер на кухне морковь.
- "Бира", - прочитал он на билете название судна. - Ну-ну…
Дверь скрипнула, и из-под нее показалось что-то черное, изогнутое, похожее на змею. Я вздрогнул.
- Это кочерга, - сказал Белов. - Дети, марш от двери! Не мешайте взрослым.
Кочерга исчезла.
- Я хочу пить! - сказал мальчишеский голос из-за двери.
Белов налил кружку воды.
За дверью послышались хихиканье и плеск.
- Миша! - сказала жена. - Они обливают друг друга.
Белов выскочил в коридор.
- Может быть, вы хотите чаю? Посидим, поговорим, - неуверенно, даже испуганно спросил он, вернувшись.
- Нет, нет, - улыбаясь, сказал Аркадий. - До завтра, на пароходе.
Мы встретились на палубе "Биры".
Владивосток отступал. Медленно повернулась плотно заставленная пароходами бухта. Задрожало и слилось с голубыми дымками заводов туманное пятно над восточной окраиной. Отошел Скрыплев - маяк на небольшом обрывистом островке. По правому борту потянулся бесконечный, с лысой горой и причудливыми бухточками, Русский остров.
Японское море гнало навстречу "Бире" пологую волну, раскачивало, шевелило в каюте вещи.
Мы с Аркадием сидели у иллюминатора и следили, как движется черно-зеленый берег, как сгущается над ним синева и как закипает белой пеной перепаханное ветром море.
Белов спал. Как только мы вошли в каюту, он забрался на верхнюю койку и заснул. Он лежал на спине беззвучно, вытянув руки по швам. Пухлый, огромный, покрытый царапинами дорожный портфель лежал у него в ногах.
Прошли остров Аскольд. Пять неровных, похожих на торчащие из воды зазубренные ножи скал - кекуры Пять Пальцев - прорезали горизонт, проплыли мимо борта, тая и оседая, скрылись в туманной дали.
Ночью на пароход обрушился ветер. "Бира" валилась с борта на борт. Рюкзак Аркадия упал и, как черепаха, начал медленно странствовать по полу. Я лежал на койке, ощущая сладковатый вкус обильной слюны во рту и привычную тяжесть в голове.
В полночь "Бира" изменила курс. Иллюминатор оказался неплотно закрытым, стол залило струями соленой воды.
Я плотно закрутил барашки иллюминатора, потушил свет и повалился на койку.
Ветер стих так же неожиданно, как начался. Размахи судна уменьшились, а под утро совсем прекратились.
Мы сидели и по очереди играли в шахматы.
- Так что там за история на Шикотане? - спросил Аркадий. - Что вы будете расследовать?
- Столкновение, как всегда, - нехотя произнес Белов.
- Сложный случай?
- Простых у нас не бывает.
…Это случилось туманным июньским днем. Рыболовный траулер "Заная", сдав улов, закончил разгрузку и, не дожидаясь улучшения видимости, отошел от причала. Со стороны Кунашира к острову в это время подходил малый танкер "Тис". Они шли в тумане навстречу друг другу и наблюдали один другого на экранах локационных станций.
- Корабли расходятся левыми бортами, - сказал инспектор. Он повторил: - Они должны расходиться левыми бортами во всех случаях, когда идут прямо или почти прямо друг на друга.
Когда порыв ветра поднял туманную пелену, капитаны увидели то, что давно представлялось им ясным из дрожания зеленых пятен на экранах локаторов.
Капитан "Тиса" увидел судно, идущее прямо на него, и для предупреждения столкновения приказал положить руль вправо. "Тис" покатился вправо, освобождая, как думалось капитану, дорогу встречному.
Капитан "Занаи" увидел нечто иное. Он увидел судно, идущее немного правее его курса, немного, но достаточно, как утверждал капитан, для того, чтобы благополучно разойтись, не прибегая к маневрированию. Он не изменил курс траулера и тогда, когда "Тис" начал, резко поворачивая, пересекать ему путь. Он не успел ничего изменить, и железный форштевень "Занаи" врезался в хрупкий борт танкера.
Не было жертв, оба судна ушли своим ходом на ремонт, комиссия определила ущерб.
- Итак, один из капитанов обязательно виноват? - сказал Аркадий.
- Обязательно, - ответил Белов, - всегда, при всех столкновениях есть нарушение правил.
- Когда это было?
- В начале мая.
- Но почему вы должны ехать из Владивостока расследовать случай, который наверняка сразу же был расследован другими, на месте, по горячим следам?
Белов кивнул.
- Столкнулись рыбник и строитель, а наша инспекция межведомственная. Было расследование. Признали виновным капитана "Занаи".
- Почему?
- Есть правило, - сказал он. - Во время расследования проверяются судовые журналы за последние три месяца. Судовой журнал "Занаи" велся с грубым нарушением правил. Записи в судовых журналах "Тиса" и "Занаи" противоречат друг другу, - добавил Белов. - Радиолокационные станции на судах были исправны, но показания станций явно записаны в журналы после столкновения.
Он достал из портфеля тоненькую книжку в сером переплете и помахал ею в воздухе.
- Это "Правила предупреждения столкновения судов". Они родились вместе с кораблями. Не нарушая правил, не столкнешься.
Я важно кивнул. Я разделял веру Белова в непогрешимую истину правил, над хитроумным усовершенствованием которых столетиями бились моряки…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Остров Кунашир
Вместо обещанных по расписанию пяти суток мы шли неделю - встречный ветер и пятибалльная волна уменьшили скорость "Биры" до трех узлов. Пароход шел настолько медленно, что пена, возникнув у его носа, успевала погаснуть, не пройдя расстояние до первой мачты.
Нам досаждал буфет. Мы не купили ничего на берегу и были отданы на милость двух женщин, изредка открывавших дверь с обманчивой табличкой "Обед и ужин".
Женщин укачало, вместо вожделенных супов и котлет в буфете продавали сырые яйца.
Мы пили их, давясь от отвращения, собирая у пассажиров соль, как подаяние, и бегали на палубу смотреть, как проплывают мимо берега.
Ночью на теплоход надвинулся огромный вулкан. Он навис над палубой. Стеклянные звезды обрамляли его вершину. Вершина была двуглавой.
- Тятя! - назвал гору, сверившись с картой, Аркадий. - На рассвете придем в Южно-Курильск.
Южно-Курильск оказался маленьким городком на берегу неглубокой бухты.
Он встретил нас солнечной погодой. Над яркой, омытой дождем зеленью лесов синело небо. С бурых скал свисали белые ниточки водопадов. Одинокий клок тумана дрожал, зацепившись за косматый склон сопки.
По шаткому, в три доски, тротуару мы добрели до единственной идущей вдоль моря улицы.
Она была вымощена черным шлаком. Невысокие деревья, кусты за низенькими заборчиками, высоко поднятые деревянные тротуары, одноэтажные домики… Чистым и даже щеголеватым был этот маленький поселок, приютившийся у подножия холма, огибающего полукольцом бухту.
Найти музей в таком городке было несложно.
По внешнему виду он ничем не отличался от окружающих домов - дощатое одноэтажное здание. Аркадий поднялся на крыльцо.
Дверь открыла молодая женщина.
- Василия Степановича нет, - нараспев сказала она. - Они вышли.
- Скоро придет?
- Скоро.
В руке она держала тряпку. Решив, что перед ним уборщица, Аркадий сказал:
- Мы к нему. Подождем в музее, а?
- Ждите.
- Можно войти?
- А бумаги у вас есть?
- Бумаг у нас больше чем нужно. И все с печатями.
- Я супруга Василия Степановича, - сказала женщина и провела нас в кабинет - комнатку с письменным столом, плоским стеклянным шкафом и тонконогим креслом, но одних не оставила, а принялась тут же протирать тряпкой окно.
Хлопнула входная дверь, и в кабинет вошел грузный, веселый, с красным обветренным лицом и копной русых волос мужчина.
- А, ленинградцы, - сказал он Аркадию. - Долго же вы, долго добирались. Ну что ж, выкладывайте новости.
Я понял, что предприятие, затеянное Аркадием, директору по душе.
Мой друг рассказал о том, что удалось нам узнать за последние месяцы о гибели "Минина".
- Изменный? - удивился Василий Степанович. - Так это же рядом! Там есть поселок рыбаков. У меня бригадир знакомый. И добираться туда несложно.
Поговорив, мы решили, что тотчас отправляемся на Изменный.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
в которой с помощью вертолета мы достигаем Изменного
Нас отправили с первой же оказией. По узенькому трапу мы влезли в вертолет. Загремел мотор, кабина наполнилась ревом и дребезжанием, затем звук двигателя перешел в грохот, пол качнулся, за окном начала валиться набок, съеживаться, уменьшаться земля. Летное поле превратилось в узкую коричневую полоску. Синее искрящееся море понеслось навстречу.
Подавленные шумом, мы с Аркадием молчали.
Не успел скрыться Кунашир, как на синей поверхности океана возник небольшой зеленый остров. Он был подобен пуговице - края приподняты, середина вдавлена.
Остров стремительно приблизился, остановился, и стало видно, что это вершина затонувшего вулкана. В кратере светилось голубое озеро. Туман испарений курился над ним. Ручей, синей лентой вытекавший из озера, резал край горы и с отвесной стены падал дымной полосой в море. Белая пена казалась неподвижной.
- Так вот он какой - Изменный! - крикнул мне в ухо Аркадий.
Земля стала приближаться, увеличивалось озеро, росли деревья, чудовищно увеличился весь остров. Отчаянно, из последних сил взревел двигатель. Ноги ощутили удар, мотор чихнул и остановился. Тишина, как обвал, придавила нас.
Пилот открыл дверь.
К вертолету сбегались люди в ватниках.
Сопровождаемые кучкой рыбаков, мы пошли по поселку.
- Их к бригадиру надо! - сказал кто-то.
В бараке в низкой и тесной комнатке сидел за столом худощавый чернобородый человек. Он сидел согнувшись в три погибели над громадным, разграфленным на мелкие клеточки листом и с ожесточением вписывал в них тупым карандашом неуклюжие большие цифры.
- Совсем задурили голову, - сказал чернобородый, поднимая от листа невидящие глаза. - Кому это, скажи, пожалуйста, нужно? Вот сижу. Нет чтоб в море ходить.
Мы с Аркадием вежливо слушали.
- Без статистики нельзя, - сказал я, поняв наконец, о чем идет речь. - Это у вас улов?
Чернобородый кивнул.
- Матевосян, - сказал он. - Моя фамилия Матевосян. Вы кто - туристы? Жить у нас будете?
Мы объяснили, что хотели бы остановиться на месяц-два.
- У нас свободно, живи где хочешь, - сказал бригадир. - Раньше народу было много, комбинат хотели строить, не стали. Теперь мы от Кунашира работаем…
Аркадий сказал:
- Может быть, поговорим? Нам нужна ваша помощь.
- Потерпите немного. Совсем пропадаю. - И, обращаясь к рыбаку, который привел нас, бригадир сказал: - Григорьев, покажи им какой-нибудь пустой дом. Если стекол нет - фанеркой забей, дров принеси, в общем - сообразишь.
Дом, в который привел нас Григорьев, был действительно пуст, двери и окна прихвачены гвоздями, в щелях гулял ветер.
- Прекрасно! - Аркадий сиял.
Скоро в железной круглой дымной печке гудело пламя.
Вечером, прежде чем заснуть, я вышел на крыльцо. Звездный свет лежал на уставшем за день океане, на горизонте то разгорался, то погасал огонь далекого маяка, в поселке в окнах слабо и неверно светились оранжевые огоньки.
Утром нас разбудил кто-то шумный и властный. По комнате ходил человек, он гремел сапогами, переставлял на плите посуду, распахивал одно за другим окна.
Это был Матевосян.
- Проснулись? - сказал он. - Долго у нас не спят. Это что у вас - ботинки? В ботинках здесь тоже не ходят. Возьмите на складе резиновые сапоги. - Он уселся на табуретку. - Так что за дело? Короче - мне через час в море.
Аркадий рассказал, что мы приехали искать следы "Минина".
- А в памяти ни у кого не осталось: на скалы ведь выскочили сразу два парохода, - закончил он. - Может, какие разговоры, слухи?
Бригадир пожал плечами:
- Чего-чего, а обломков всяких тут хватает. Идешь с тралом, особенно если с донным, зацепит, поднимешь - кусок железа. Все время цепляем. Я почему про донный - это мы гребешка ищем. Ведь у нас что в плане? - гребешок, трепанг, морские ежи, мидии… Одним словом, морепродукты… Вам на острове сидеть расчета нет, надо в море идти. Хотите завтра к Двум Братьям?
Мы радостно переглянулись.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
где меня облачают в водолазный костюм
На следующий день маленький водолазный бот, деревянный, с высокой надстройкой на носу, тарахтя и раскачиваясь, вынес нас из бухты, чтобы направиться к двуглавой скале, которая одиноко возвышалась на горизонте.
Здесь бот поставили на якорь. Григорьев натянул на себя толстое, в два пальца, вязаное белье, напялил сверху оранжевые резиновые штаны, надел стальное кольцо-пояс, резиновую рубаху с капюшоном и маской, накатал подол рубахи на кольцо, затянул пружиной.
Запустили помпу.
- Давай! - сказал Матевосян.
Григорьев, тяжело ступая медными башмаками, пошел к трапу. Ему подали веревочный мешок с петлей - питомзу и острый багорок с ручкой.
В том месте, где исчез водолаз, вспыхнуло, забурлило облако пузырей.
Я сидел, прижав к уху телефонную трубку, и слушал, как хрипит, откашливается водолаз, как шумит, врываясь из автомата в маску, воздух.
Григорьев работал молча. Только один раз я услышал от него:
- Подтяни!
Матевосян подобрал свободные метры шланга. Теперь пузыри всплывали у самого борта.
- Дай питомзу! - послышалось в трубке.
Бригадир поднял с палубы второй мешок, зацепил его защелкой - карабином, бросил в воду. Когда веревка дернулась, стал неторопливо, с усилием выбирать.
Из воды мешок всплыл раздутый, полный черной слизистой массы. Вдвоем с матросом Матевосян перевалил его через борт, на палубу хлынул поток шевелящихся шишковатых морских червей. Трепанги были похожи на резиновые игрушки. Их свалили в ящик. Матрос взял нож, сел, опустил в ящик ноги, не торопясь начал вспарывать им животы.
Очищенных бросали в бочку с водой.
Дважды сменились водолазы. Подул было и затих ветер.
Когда все бочки были заполнены до краев, Матевосян сказал не глядя:
- Может, кто из вас сходит?
- Я.
На меня надели костюм, сунули в рот загубник, я судорожно вдохнул сухой теплый воздух, кто-то толкнул в плечо, сказал: "Можно!"
Я вспомнил свои последние погружения на флоте, замахал руками, открыл окошечко маски:
- У меня неважные уши.
- Тут всего метров десять, - сказал Матевосян.
Повиснув в зеленоватой, наполненной солнечными пылинками воде, я, задрав голову, рассматривал темный силуэт катера. Он парил надо мной, как дирижабль, поблескивал винт, подрагивала, свисая с борта, узкая металлическая лесенка.
Когда боль в ушах утихла, попросил опустить пониже и очутился на дне. Всхолмленным полем лежала мелкая серая галька, туманилась сумеречная зеленоватая даль.
С трудом отталкиваясь ногами, я сделал шаг, второй…
- Куда влево забрал? - раздался в наушниках жесткий дребезжащий голос.
Я повернул вправо. Из зеленоватой полутьмы выплыл светящийся, голубой от падающего на него света якорный канат, тут же оранжевый от ржавчины якорь, одна лапа в гальке, вторая торчит вверх…
Я обошел вокруг него.
- Ну вот, - сказал дребезжащий голос. - Запутал шланг. Как теперь тебя поднимать? Стой!
Я остановился.
- В обратную, в обратную иди. От якоря отлепись. Якорный канат и мой воздушный шланг дважды перекрещивались.
- Опять путаешь! - сказал телефон. - Стой уж… Или с якорем его вытянем?
- Не надо с якорем, - ответил кто-то.
- Тогда жди!
Надо мной появилось темное пятно. Оно увеличивалось. Стали видны ноги, зеленая рубаха, блеснул шлем.
Водолаз сел на дно, повернулся, подошел, приблизил лицо. Через стекла на меня смотрели глаза Матевосяна.
- Он говорит, чтобы вы не шевелились! - произнес голос в моих наушниках.
Матевосян осторожно взял в руки мой шланг, затем медленно, толчками стал подниматься. Его подтаскивали, а он, перебирая руками, отделял шланг от каната.
Водолаз уменьшился, превратился в неясное пятно и исчез.
- Все в порядке! - передали сверху…
Когда бот шел назад, к острову, Матевосян сказал:
- Спрашивал я рыбаков. Погиб где-то здесь пароход. Только давно, слух есть, а никто ничего не помнит. Поискать придется…