ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Остров Шикотан и некоторые обстоятельства еще одной аварии
В конце недели неожиданно прилетел Василий Степанович. Он привез письмо.
- Написал! - удивленно и обрадованно говорил Аркадий. - Узнал адрес и написал. Вот человек!
Письмо было от Белова.
Маленький инспектор сообщал, что он задерживается на Шикотане, где расследование аварии идет очень медленно. Затем он писал, что ему удалось узнать новые обстоятельства, связанные с судьбой "Минина" и "Аяна". Дело в том, что один из этих двух пароходов, находившихся с 1922 года на камнях Два Брата, был снят в 1927 году и переведен на остров Шикотан. Остатки его, как утверждают рыбаки, лежат у берега и их можно осмотреть. Этим объясняется указание лоции на остатки всего одного парохода близ Двух Братьев…
- Так, так, так… Надо срочно ехать к нему! - сказал Аркадий. - А вдруг это и есть "Минин", а? Как отсюда добраться до Шикотана?
- Через Кунашир, - ответил Василий Степанович, - рейсовым катером "Орлец".
Следующим утром "Орлец" уже принял нас на борт.
Был штиль, неправдоподобный штиль со стеклянной водой и синими островами на горизонте. За кормой таял в белой дымке вулкан Менделеева, двуглавый Тятя угадывался с левого борта, справа в белесом небе висели розовые облака.
Мы сидели на носу "Орлеца" и молчали.
Шикотан возник слабым рисунком на голубом стекле, плоским и длинным, коричневым и зеленым.
В Мало-Курильске на причале нас встретил Белов. Усевшись на ящик из-под сайры, маленький инспектор достал из портфеля лист чистой бумаги и начал рисовать остров. Он вытянул его наискосок с северо-востока на юго-запад и нанес с океанской стороны в верхнем углу аккуратную звездочку. Около нее он написал: "Мыс Край Света", пониже - там, где берег делал изгиб, - понаставил в воде крестиков и нарисовал упавшую мачту. У нее было несколько перекладинок.
- Так обозначают затонувшие суда, - объяснил я Аркадию.
Потом Белов вытащил из портфеля пачку потрепанных машинописных листков, и мы с Аркадием принялись их читать.
Вот что узнали мы из немногословных донесений тридцатилетней давности.
"…Пароходы, затонувшие у Изменного, решили обследовать японцы, у которых в двадцатые годы широкое развитие получили легководолазные работы.
Один из пароходов оказался в хорошем состоянии: его днище было пробито только в одном месте, в районе мидель-шпангоута, судно лежало на боку, доступ к пробоине открыт. Водолазы работали около года, они наложили на пробоину пластырь, а изнутри залили ее цементом. После этого из парохода откачали воду. Работа была закончена осенью, пароход всплыл. Его потащили на Шикотан в ближайшую бухту.
Двум буксирам, которые вели судно, оставалось только обогнуть мыс Край Света, как неожиданно погода испортилась. Подул резкий юго-восточный ветер, буксиры попытались отвести пароход в море, но это им не удалось: прижимной ветер развернул пустую, высоко поднятую над водой коробку, уперся в борт, как в парус, и погнал судно на камни.
Когда на следующий год судно обследовали, стало ясно - вторично снимать с камней его нет смысла, днище и борт разрушены.
В отлив обломки парохода значительно выступают из воды". -
Так заканчивалось описание.
Белов забрал у нас смятые листки, аккуратно сложил и, сколов скрепками, сунул обратно в портфель.
- Ну что же, - сказал Аркадий. - Прекрасно. Если это и верно "Минин" и он возвышается над водой, то лучшего нельзя желать.
В день, который предшествовал нашей поездке на Край Света, я стал свидетелем того, как работает Белов.
Инспектор сидел в углу дощатого барака, на массивной табуретке за таким же, рубленным из тяжелых корабельных досок, столом и терпеливо выслушивал здоровяка в синей капитанской куртке, аккуратно записывая каждую его фразу.
- Восстановим еще раз последовательность ваших действий. Начните с момента отхода.
- Вышел я из бухты. Иду.
- Каким курсом?
Капитан вздохнул:
- Триста десять.
Белов взял со стола из стопки один журнал, полистав его, подтвердил:
- "Заная"… Триста десять… - И внес запись в опросный лист.
- Десятый раз спрашиваете, - сказал капитан.
- Триста десять… - протянул Белов. - Дальше?
- Тут он.
- Кто он?
- "Тис".
- Где вы находились в момент обнаружения?
- На мостике, где же.
- На мостике…
- Туман. Помощник доложил: "Судно!"
- Время.
- В журнале записано. Белов опять листает журнал:
- 9 ч 43 мин.
Капитан опять вздыхает:
- Значит, 9 ч 43 мин.
- Вот вам чистый лист. Будем восстанавливать прокладку.
Они выписывают из судового журнала доклады помощника и начинают прокладывать на бумаге пеленга и расстояния.
- Так?
- Так! - соглашается капитан.
- Хорошо. Теперь берем журнал "Тиса".
Они наносят на лист то, что записал в журнал второй капитан столкнувшегося судна.
- Получается… - тянет Белов. - Что получается?
- Ерунда, - говорит капитан и багровеет. - Как же так: я его обнаружил справа, в стороне, а он меня - прямо по носу? А шли мордотык: я - 310, он - 130.
- Ерунда, - соглашается Белов. - Значит, или у одного из вас был неисправен радиолокатор, или - записи фальшивы.
Белов берет со стола еще один журнал.
- Вот записи, которые вы вели с двенадцатого марта по двадцать седьмое августа. Это ваш журнал?
- Мой.
- Страница двадцать вторая. 3 ч 15 мин. Курс 27, скорость 12 узлов. Вот обсервованное место. Берите карту… Следующий момент. 4 ч 5 мин. Еще одна обсервация. Какое расстояние между ними?
Капитан раздвигает циркуль и снимает с карты пройденный путь.
- 18 миль.
- А сколько вы могли пройти за 50 минут при скорости 12 узлов?
Капитан достает из кармана огрызок карандаша и начинает подсчитывать на уголке карты. Белов морщится и подвигает к капитанской руке остро отточенный карандаш.
- Без малого десять миль.
- Без какого малого?
- Ровно десять.
- Другое дело… Так как это могло быть?
Шея капитана из розовой становится багровой.
- Сколько же вы прошли за 50 минут - 10 миль или 18?
Капитан молчит.
- Вот акт проверки радиолокационных станций. На обоих судах станции исправны. Вы говорите - неверны записи "Тиса". Почему я должен верить вашему журналу, а не его?.. Кстати, я проверил его журнал. Он велся предельно аккуратно.
- Суд? - прямо спрашивает капитан.
Белов поднимает плечи:
- Не знаю. Ущерб выплачен?
- Нет еще… Могу идти?
- Идите.
Капитан мнет в руках фуражку, кивает Белову и выходит, опрокинув по дороге стул.
- Так что и верно - суд? - спросил я Белова, после того как перед моими глазами дважды прошли оба капитана. Они были очень похожи, водители "Тиса" и "Занаи", но, вероятно, только внешне, так как безукоризненная аккуратность документов, представленных "Тисом", убеждала в точности поступков и слов его капитана.
- Может быть, обойдется одним арбитражем.
- Но ведь дело это как будто ясное? Коли записям журнала "Занаи" верить нельзя, остается принять за истинную прокладку "Тиса".
- Выходит так. Если бы можно было восстановить, как они шли на самом деле…
И тут в голову мне пришла мысль.
- Михаил Никодимович, в районе острова были в тот день еще судна?
- Конечно.
- И на них работали радиолокационные станции?..
Белов понимающе кивнул. Я предлагал ему непосильный труд: если собрать журналы всех судов, которые плавали в тот день в районе столкновения, и выписать их радиолокационные наблюдения, то среди сотен безымянных отметок где-то есть места "Занаи" и "Тиса"…
Каторжный, неблагодарный, рискованный труд…
Позвонили из рыбного порта и сообщили, что машина, выделенная в распоряжение инспектора для поездки на мыс Край Света, уже вышла.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
о том, что мы увидели, попав на Край Света
На потрепанных, облепленных сухой грязью шинах автомобиля висели цепи.
Мы погрузили в кузов надувную лодку, забрались сами, заурчал мотор. Пыльная дорога, понесло нас мимо однообразных деревянных бараков… Впереди синел горный перевал. Дорога кончилась, и под колесами начали прихотливо извиваться две разбитые, идущие вверх колеи.
- Я бы предпочел асфальт! - сказал Аркадий.
Едва он успел это сказать, одно колесо взобралось на камень, второе нырнуло вниз, Аркадий свалился на меня.
Жалобно стонали рессоры. Дорога соскользнула со склона горы, и началась болотная топь. Густая коричневая жижа поплыла вровень с осями. Шофер то включал, то выключал коробку скоростей, наконец круто положил руль вправо и съехал на камни в ручей. Здесь по крайней мере было прочное дно. Мы шли как торпедный катер - шумный водяной вал с ревом захлестывал берега. Наконец ручей ушел далеко в сторону. Снова вынырнула колея, теперь она шла круто вверх, машина лезла по склону. Среди поросших мелким бамбуком полян стояли увешанные голубым мхом ели.
Я перегнулся через борт и стал срывать со встречных кустов листья.
- Осторожнее - нарветесь на ипритку! - сказал Белов.
- На что?
- Сумах ядовитый. - Белов показал на куст с маслянистыми темно-зелеными листьями. - Будет тяжелый ожог!
Я отдернул руку.
Начался перевал, стало сыро, подул холодный ветер. Машина преодолела последний подъем, ударила кузовом и остановилась.
Впереди, тускло поблескивая в лучах неяркого солнца, лежал Тихий океан.
Начался спуск. Теперь машина катилась легко и непринужденно. Расхлябанный кузов пел ритмичную песню: крак-крак-крак… Голубоватые сосны неслись мимо. Сделав зигзаг, дорога вылетела к берегу. Впереди, на плоском коричневом мысу, высветился столбик маяка.
- Край Света? - спросил Аркадий.
Белов кивнул.
Мы проехали мимо башни, белой, с кольцевым балконом и стеклянным фонарем наверху. Башня была окружена грудой пристроек, бетонные казематы соединялись между собой глухими переходами. Маяк был похож на крепость, которой предстоит выдержать осаду долгих зимних штормов.
Машина резко затормозила.
- Дальше не проедем, - сказал шофер.
Внизу под обрывом, в центре небольшой бухточки, между двумя острыми, как лезвия ножей, скалами виднелся изуродованный корпус судна. Черные бакланы рядками сидели на его палубе.
- Вот ваш пароход, - негромко сказал Белов.
Разделив поклажу - корпус надувной лодки, весла, помпу, рюкзак - осторожно ступая, гуськом мы начали спуск. Из-под ног вырывались и, обгоняя нас, уносились вниз камни.
Судно лежало метрах в пятидесяти от берега.
Стали надувать шлюпку. Ручная, похожая на круглую гармошку помпа хрипела. Мы провозились целый час, пока наконец борта лодки не округлились и не стали тугими.
Спустили лодку на воду и, чувствуя себя в ней как неопытные наездники на непослушной лошади, двинулись в путь.
Острые края железных листов выступали из бортов, грозя распороть наше утлое суденышко. Мы кружили до тех пор, пока не приметили ровную стенку - остатки корабельной надстройки. Аркадий уцепился руками за иллюминатор. Белов с неожиданной легкостью прыгнул на палубу. Привязав лодку, мы начали осматривать пароход.
Зеленые нитевидные водоросли покрывали мокрые стены. Мелкие крабы шурша убегали при нашем приближении. На дне залитых черной водой трюмов мерцали фиолетовые иглы ежей.
Годы не сумели окончательно разрушить корпус. Палуба сохранилась, борт, правда, во многих местах разошелся, но надстройка в средней части судна была цела. Над ней торчали изогнутые остатки мачт и трубы.
Аркадий карабкался с одной балки на другую, лазал по трапам, заглядывая в каждый люк.
- Где тут шлюпочная палуба? - спросил он.
- Мы на ней.
Белов сидел на корточках и скоблил угол между двумя балками. Они соединялись треугольной кницей. Перочинным ножом Белов отделял пластинку за пластинкой гнилое железо.
Я уже понял тщету поисков. Зимние штормы вымыли из корабельных кают все. То, что не было унесено волнами, скрывалось теперь под грудой обрушившегося в трюмы железа или лежало на дне бухты под многометровым слоем песка.
- Что вы делаете? - спросил Аркадий.
Инспектор вытер тыльной стороной ладони потный лоб.
- Помогите мне.
Мы присели рядом и стали расчищать углубление. Наконец из-под ржавчины блеснуло железо.
Наши ладони были перепачканы коричневой пылью, пальцы кровоточили.
- Что мы делаем? Вы можете сказать или нет? - взорвался Аркадий.
Угол был расчищен, заклепки, которыми соединялись балки, обнажены.
- Это не "Минин", - сказал Белов. - Это "Аян". - Он печально усмехнулся.
Воцарилась тишина, великолепная тишина, которая всегда сопутствует неудаче. Слышны были только бормотание волн и тоскливые крики бакланов.
- Из чего вы это взяли? На судне нет ни одной надписи, - спросил Аркадий.
- Вот. - Белов погладил ладонью очищенные от ржавчины заклепки. - В 1909 году фирма Ланц перешла на крепление палубного бимса со шпангоутом с помощью кницы и восьми заклепок вместо шести, как это делалось ранее. "Минин" был построен в девятьсот шестом году, "Аян" заложен в девятьсот девятом… Здесь восемь заклепок.
Аркадий слушал Белова, хмурясь и кивая в такт его словам.
- Значит, это "Аян", - сказал он и захохотал. - Значит, это "Аян"! Ура!
С берега уже раздавались автомобильные гудки.
Назад мы ехали той же дорогой. Машина мчалась по ломкой, стеклянной воде ручья. Обезумевшие форели выскакивали из-под колес. Аркадий держался рукой за мое колено и счастливо улыбался.
- Ты понимаешь, - кричал он мне в ухо, - я струхнул. Как только увидел этот пароход, струхнул: в нем бы нам ничего не найти. Не найти - слышишь? А так есть еще шанс!.. Может быть, там, у Двух Братьев, до сих пор лежит "Минин"? Лежит спокойно на дне и ждет нас!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
в которой мы с Аркадием снова расчищаем заклепки
Не застав на Кунашире Василия Степановича - он уехал по своим музейным делам на Сахалин, - мы с Аркадием вернулись на Изменный и с первым же катером отправились к Двум Братьям. Мы везли с собой небольшую лодку, которую нам дал Матевосян.
За черной грядой рифов вяло раскачивался океан.
Сперва мы прошли в лодке вдоль внутренней стороны мели. Черные блестящие камни неторопливо проплывали мимо борта. Пузырчатые бурые водоросли шевелились у их оснований.
Аркадий лежал на носу лодки и держался за борт побелевшими от соленой воды пальцами.
- Что видно?
Он безнадежно махнул рукой.
Зыбь лениво двигала воду.
Мы бродили между камней, то и дело уклоняясь от их острых, покрытых липкими водорослями боков.
- Смотри! - сказал вдруг Аркадий.
Он вытянул руку. Там, впереди, резко отличаясь от горбатых, облизанных волнами круглых каменных лбов, виднелся правильный черный прямоугольник.
- Это не камень.
Я перестал грести.
- Похоже. И верно не камень. Это какая-то платформа.
Мы прошли между извилистыми рядами бурых, вытянутых по ветру водорослей - ламинарий, проскользнули мимо островерхого кекура и очутились около ржавой, в черных потеках, железной платформы. Смятый, безжизненный металл - груда лома…
- Аркадий, как ты думаешь, - глухо спросил я, - что это?
- Остатки парохода.
Нос лодки ударился о платформу. Держась за ее края, мы перебрались на обломок судна.
При виде нас прозрачные рачки, как брызги, покатились по железу.
Под платформой бормотала вода.
Я подошел к краю, перегнулся и посмотрел вниз. В зеленоватой глубине шевелились бесформенные тени. По стене из желтого металла, выгибаясь, ползла фиолетовая морская звезда.
- Давай проверим, - сказал Аркадий.
Он присел на корточки и начал скоблить ножом источенные временем балки.
Я присел рядом. Лезвия с каждым движением все глубже погружались в коричневую ломкую кору. На руки Аркадия оседала красная пыль. Мы расчистили угол и стали считать заклепки. Их было шесть.
- Это "Минин", - сказал Аркадий. - Понимаешь, Сергей, это "Минин"! Надо срочно сообщить Василию Степановичу. Пусть вызывает водолазов.
Назад мы плыли медленно, мешала грести зыбь. Она подкрадывалась, поднимала, поворачивала лодку носом к Изменному. Остров дрожал на горизонте, впереди чернели Два Брата. Где-то около них раскачивался наш бот.
Мы рассказали Матевосяну и Григорьеву о находке.
- Самое главное, парни, какое там дно, - сказал Григорьев. - Если каменистое, все, что упало, еще можно найти, а если там ил… - Он присвистнул.
- Какая там глубина? Забыли смерить, вот шляпы! - сказал Аркадий.
Он снова ушел на лодке, на этот раз с Матевосяном. Вернувшись, бригадир сказал:
- А ведь нашли! Э! Я думал, не найдете. Все-таки городские люди, куда вам… Неглубоко - двадцать метров. Пустяк, да?
Мы вернулись на Изменный, и Аркадий тотчас же дал Степняку радиограмму. В ответ Василий Степанович сообщил по радио, что вылетает на Сахалин за водолазами, и обещал быть с ними к концу недели.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
заключающая в себе содержание двух писем
Почта сработала четко. Рыбаки привезли два письма. Их переслали почтовые отделения Ленинграда и Южно-Курильска. Из первого конверта Аркадий извлек пачку листов, исписанных мелким старческим почерком. Писал единственный оставшийся в живых сотрудник газеты "Дальневосточный моряк".
"Йошкар-Ола, 19 июля.
Уважаемый товарищ Лещенко!
На ваше письмо, переданное мне секретарем местного отделения Союза журналистов, сообщаю, что в 1922 году непродолжительное время был сотрудником оппортунистической газеты "Дальневосточный моряк", издаваемой эсерами. Будучи человеком молодым и политически незрелым, я соблазнился хорошим заработком, иметь который в те смутные дни во Владивостоке представлялось мне счастьем. Окончив незадолго до того курс гимназии и имея склонность к литературе, я решил стать на многотрудную стезю журналиста. В ответ на обращение близкого знакомого нашей семьи Неустроева Вадима Савельевича принять участие в редактировании газеты для русских моряков, дал согласие, в чем в дальнейшем неоднократно и горько раскаивался. Владелец газеты Неустроев оказался человеком эсеровских взглядов, алчным и предприимчивым. Газету, как помню, мы готовили в подвале дома № 8 на Суйфунской улице, где ранее размещались склады готового платья. Печатали ее в частной типографии Лазебко.
Всего было выпущено пять или шесть номеров. Выходили они раз в неделю, по субботам.
Не могу не дать оценки личности Неустроева, который в непродолжительном времени разоблачил себя как человек, обуреваемый жаждой наживы, для чего вскоре уехал на Камчатку и Колыму, где под прикрытием бочкаревских банд еще творился разгул частной инициативы. Как мне известно, Неустроев организовал там акционерное товарищество по добыче морского зверя. Потерпев неудачу в этом предприятии, он после уничтожения под Гижигой в апреле 1923 года последнего отряда Бочкарева бежал через Анадырь на зверобойной шхуне на Аляску, где след его теряется.