Что касается рассказа "Жертвы волн", то он был написан Левковским, печатавшим свои заметки под псевдонимом Н. Сорокин. По словам Левковского, писался он на основании свидетельств моряка, якобы спасшегося при гибели парохода "Минин".
Для того чтобы вы могли представить себе непорядочность Левковского, скажу только, что однажды этот журналист позволил себе опубликовать очерк о посещении Гонконга, в котором не бывал ни разу.
Из Владивостока Левковский бежал на пароходе "Осака-мару".
Моя дальнейшая судьба сложилась следующим нелегким образом…"
Под письмом стояла ничего не говорящая нам подпись. Аркадий вскрыл второй конверт. На нем был владивостокский штемпель.
"Уважаемый товарищ Лещенко!
На днях мне было передано письмо, из которого я узнал о Вашей работе по выяснению обстоятельств гибели парохода "Минин".
Будучи членом партии с 1921 года и занимая в продолжение жизни ряд ответственных постов, хочу живо откликнуться на Вашу просьбу.
Мне ничего не известно о пароходе "Минин" и причине его гибели. Однако упоминавшийся в Вашем письме пенал я видел.
Летом 1922 года в ожидании наступления Народно-революционной армии мы, подпольщики и активисты Владивостока, перешли к активным действиям. Мы вели разъяснительную работу среди населения, старались не допустить вывоз из города ценностей, оборудования заводов и средств транспорта. Чтобы предотвратить панику, решено было распространить среди населения листовки с приказами командования НРА и обращения к населению.
В те месяцы я устроился на работу сторожем в частный музей, где директором был Соболевский Вениамин Павлович. Это было лучшей формой конспирации: разъезжая по всему городу с поручениями, я имел возможность выполнять задания организации.
Пользуясь особым положением музея, я стал хранить в нем отпечатанные листовки, а иногда и оружие.
Перед вступлением в город Народно-революционной армии нам передали через линию фронта текст подготовленного приказа командира Уборевича, который мы решили распространить для предупреждения паники и слухов о готовящихся в городе боях. В эти дни отступающие белогвардейцы усилили террор. В городе начались обыски.
Отпечатанный приказ и листовку-обращение я принес в музей и хранил в мусорном ящике под лестницей.
Как-то, незадолго до ухода японцев, меня вызвал директор. Он был взволнован, то и дело нетерпеливо смотрел в окно. Не вдаваясь в подробности, Соболевский попросил моей помощи в упаковке пенала с какими-то бумагами, как он сказал, огромной исторической ценности. Я помог принести из подвала пенал, и мы стали укладывать в него зашитые в материю свертки.
Уложив их, Соболевский достал из своего стола небольшую тетрадь в мягком переплете, долго не мог решиться, но положил и ее в пенал, сказав что-то об особой ценности тетради для него лично.
В это время во дворе раздался шум, крики - звали директора. Соболевский вышел, а я выглянул в окно и увидел взвод солдат и несколько человек в штатском. Я понял, что пришли с обыском, бросился к себе в каморку, достал из ящика пачки с листовками, пистолеты, вернувшись в кабинет, спрятал их в пенал, на самое дно.
После разговора с директором солдаты ушли, и я до возвращения Соболевского успел изъять из пенала свои свертки и пистолет.
Соболевский приказал мне поскорее закатать пенал, что я и сделал, после чего попросил разрешения отлучиться. Я решил отнести листовки на квартиру одного товарища, который должен был расклеить их той же ночью. Однако на улице я был арестован и брошен в тюрьму, где просидел всего двое суток. Тюрьма была захвачена отрядом подпольщиков, а мы, арестованные, выпущены.
Вернувшись в музей, я не обнаружил там ни директора, ни пенала.
По сообщению жителей соседнего дома, ночью, перед эвакуацией, в музей ворвалась группа вооруженных офицеров. Вскоре они ушли, вместе с ними музей покинул и Соболевский. Какие вещи были унесены, соседи не видели, но через час после их ухода в музее начался пожар. Потушили его жители соседних домов (пожарная команда не приехала), при этом большая часть экспонатов пропала, что установлено актом инвентаризации, к составлению которого я привлекался.
После сдачи в государственные фонды оставшегося имущества музея я уехал из Владивостока, занимал ответственные должности в системе органов культуры и здравоохранения. В родной город Владивосток вернулся недавно, после выхода на пенсию.
Возвращаясь к личности директора Соболевского, могу сказать, что, кроме случая с кражей документов, других отрицательных черт за ним не могу отметить.
Искать же пенал, по моему убеждению, следует в подвале дома или в саду, окружавшем музей, где он вполне мог быть зарыт Соболевским.
Пенсионер республиканского значения
Прилепа".
- Теперь мы знаем историю пенала. Многое стало ясно, - сказал Аркадий. - Прилепа ошибается только в одном - пенал не был спрятан, его увезли. А главное - мы теперь знаем: в нем есть важные документы и еще какая-то тетрадь - тетрадь Соболевского.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
в которой появляются водолазы
Маленькое суденышко навалилось на пирс, раздался короткий хруст дерева и протяжный скрип стали.
Двое парней на палубе катера - рядом с ними стоял Василий Степанович - с любопытством разглядывали поселок.
- Водолазы? - крикнул Аркадий.
Парни закивали.
- Давай, ребята, выкидывайтесь, - сказал им, выходя из ходовой рубки, моряк в мятой капитанской фуражке. - Стоять не будем.
На пирс полетели рюкзаки, сумки, открыли борт, стали выносить какие-то ящики.
- Акваланги привезли, - сказал через борт Аркадию Василий Степанович. - Ну как, заждались? Новости есть?
- Есть немного.
Последней вынесли на причал связанную в оранжевый тюк палатку. Катер затарахтел дизелем, вычертил сложную кривую посреди бухты и исчез.
- Ну что ж, давайте знакомиться.
- Николай…
- Боб.
- Вообще-то его зовут Борисом, - объяснил Василий Степанович. - Но, сами понимаете, Боб звучит лучше - приобщение к цивилизации.
- Какая там глубина? - спросил Николай.
- Двадцать метров.
- Когда мы уродовались на "Эмбе", - сказал Боб, - у нас палатка стояла на палубе. Это около Сухуми, дыра у нее в борту была - грузовик въедет! Немцы торпедировали в начале войны… Начнем скоро?
Утром мы ушли к Двум Братьям.
На "Минине" ничего не изменилось.
По наклонной, изъеденной ржавчиной палубе бегали серые, похожие на пауков крабы. В пробоинах тускло светилась вода.
Николай ходил по обломкам "Минина", как кошка, принюхиваясь.
- Так… так… - бормотал он.
Затем они с Бобом надели акваланги, с плеском, баллонами вперед, упали в воду, поблескивая ластами, скрылись.
Овальные пузыри, вихляя, поднимались из глубины. Они выскакивали на поверхность и с легким урчанием распадались.
Мы с Аркадием ждали.
Прошло полчаса, Николай с Бобом взобрались на платформу, сняли акваланги, закутались в одеяла и стали рассказывать.
- Кто его знает, - как-то неопределенно начал Николай. - Пароход, конечно, тут. Вернее, то, что от него осталось, - средняя часть. В общем, лом. Там, под нами, машина, котлы. Много труб. Заросло все, раковин, извести - горы.
Аркадий слушал и мрачнел.
- Водорослей - лес, - добавил Боб.
- Не в них дело, - продолжал Николай. - Судно почему уцелело? Сидит между камней. Здоровенные две скалы. Из-под воды, если смотреть, получается так: скалы - между ними судно. Тут же лежит отдельно нос, корма. А чего удивляться - столько лет прошло.
Накатился дождь, капельная морось упала на остатки "Минина", море слилось с небом, воздух стал серым, непрозрачным, низкие ленты тумана повисли над скалами, как бинты.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Про остров водолазов
Матевосян стоял на берегу и с удивлением смотрел, во что превратила Двух Братьев фантазия Боба. Позади скрипел форштевнем о гальку водолазный бот.
Боб был комендантом. Он сам назначил себя комендантом острова и начал с водружения флага. На острове рядом с палаткой он установил мачту, на мачте развевался флаг. На нем были нарисованы два скрещенных баллона от акваланга и водолазная маска.
Боб объяснял бригадиру назначение флага:
- Это вымпел. Понимаете? Вымпел, как на военных кораблях. Сегодня подняли, а в день окончания работ торжественно спустим.
- Флаг - это хорошо, - спокойно отвечал бригадир. - А хлеб где будешь брать?
- Проживем на галетах.
- Умрешь ты на галетах. Деньги дай - привозить будем. Раз в три дня буду присылать катер.
Боб провел его в палатку. В ней стояли четыре раскладушки, стол, лежали акваланги, четыре рюкзака и наши с Аркадием чемоданы.
Рядом с палаткой стояли укрытые прозрачной пленкой компрессор и мешки с консервами.
Кухня располагалась под скалой, в нише.
Подивившись нашему быту, поцокав языком, Матевосян ушел.
Каждое утро, гремя кружками, мы собирались на завтрак. Потом надували шлюпку, и водолазы шли обследовать судно.
Начали с осмотра дна.
- Чисто. Кругом каменная осыпка, - рассказывали они. - Все хорошо видно, если бы что лежало - нашли бы сразу.
- А если пенал в середине судна? Что тогда?
- Тогда надо взрывать…
От картины, созданной когда-то воображением Аркадия, в которую поверил и я - громадный пароход на боку, в каютах плавают разноцветные пучеглазые рыбы, а в одной из кают лежит, ожидая нас, пенал, - не осталось ничего. Длительный, но такой понятный поиск - каюта за каютой, - полный приключений и романтики, оказался химерой.
Я с нетерпением ждал, когда под воду разрешат опуститься мне.
Наконец настал день, и Николай сказал:
- Сегодня пойдете, только недолго и со мной.
Одеться мне помогал Боб. Мы с ним бережно тянули, раскатывали тонкую резину, я приседал, разводил ноги; когда костюм был надет, взвалив на спину акваланг и сбив на лоб маску, пошел к борту, гулко шлепая ластами, добрел до края платформы, боком свалился в воду.
Зеленая густая полутьма, наполненная серебристыми пузырьками, закипела перед стеклом.
Пузырьки ползли вверх, следом за ними поднимался, переворачивался, теряя равновесие, и я. Всплыв, вынул изо рта загубник и попросил:
- Добавьте груз!
Меня подтянули, расстегнули пояс, надели на него еще два свинцовых кубика. Я снова прыгнул. Рядом, с шумом, в треске лопающихся пузырей, свалился в воду Николай. Сбоку от нас уходила вниз желто-зеленая стена - борт "Минина". На ней звездчатыми пятнами сидели ежи. Я тронул пальцем одного. Тоненькие нитевидные ножки высунулись между иглами, протянулись к выступу в борту ткнулись в него, приклеились. Сокращая ножки, еж начал уползать…
Две скалы, как огромные корни гигантского зуба, прочно держали остатки парохода. В одном месте борт был разорван от киля до палубы. Николай приблизился ко мне, показал рукой на пробоину, жестом позвал: "Плывем?" Я робко последовал за ним. Кромешная тьма. Кто-то тронул за руку, я вздрогнул, мое запястье обхватили чьи-то пальцы - Николай тащил меня вовнутрь. Впереди смутно зазеленело пятно. Оно было сначала расплывчатым, потом приняло форму круга. Иллюминатор! Забортная вода, серая, тусклая, теперь - если смотреть на нее изнутри судна - казалась изумрудной. Я высунул руку из иллюминатора, к ней тотчас подплыла стая вилохвостых рыбок. Они доверчиво стали тыкаться губами в подушечки пальцев.
Чувство радостного удивления захлестнуло меня. Я оттопырил вверх большой палец и показал Николаю - его маска была рядом: "Хорошо, очень хорошо! Мы найдем здесь этот чертов пенал. Подумать только: очутиться в затонувшем корабле!"
После полудня мы вернулись на скалу, разожгли костер и, согреваясь его горячим дыханием, слушали, как пузырится и щелкает в котелке вода и шевелится бережно залитая водой картошка.
Вечером на остров пал туман. Белая непроницаемая стена отгородила скалы от моря, палатку от камней, нас друг от друга. Серые капли сыпью оседали на лицо, все сделалось липким и скользким, стало трудно дышать.
Тяжелое белое безмолвие колыхалось вокруг палатки. Только крики чаек, обычно заглушаемые ветром, разносились необычно громко.
Наступила холодная сырая ночь. Я забился в глубь спального мешка и, закрыв глаза, еще раз увидел зеленое пятно иллюминатора и голубых рыб, доверчиво трогающих губами мои пальцы.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Мы находим сейф и ствол от пожарного рукава
На четвертый день Николай нашел гребной вал. Короткий и толстый массивный цилиндр лежал, вырванный из тела судна и отброшенный прочь силой удара. Винта около него не было.
Полуголые, сняв рубашки, мы с Аркадием сидели на железной платформе и следили, как пузырчатые дорожки опоясывают "Минин", - Николай и Боб плыли, расширяя круг поиска.
Ничего больше не обнаружив на дне, приступили к поискам во внутренних помещениях.
В носовой части "Минина" был трюм, а около форштевня система узких, похожих на колодцы отсеков. Обшивка здесь была почти вся содрана, и мы легко попадали внутрь. Навстречу из темных углов выплывали потревоженные жители: мраморные камбалы испуганно таращили глаза, колючие крабы, заметив приближение человека, откидывались назад и, подняв вверх массивные клешни, начинали грозить пришельцу.
Нашей добычей стал ящик с битым стеклом. На изогнутых осколках виднелись следы краски - в ящике боцман держал свой малярный скарб.
Закончив осмотр носовой части, вернулись на платформу. Через пролом в борту, который мы с Николаем нашли во время моего первого погружения, стали проникать внутрь судна. Доступными оказались три помещения.
Первое, с единственным, так восхитившим меня иллюминатором, оказалось пассажирской каютой. Пиллерсы - столбы, между которыми размещались койки, - остались нетронутыми, но сами койки провалились, их деревянные части сгнили. В каюте мы не нашли ничего.
Второе помещение было коридором.
Я попал туда с Николаем. Пятно дрожащего неверного света бродило по стенам. Фонарь выхватывал из темноты прихотливые ряды заклепок и коричневые облачка жидкости, которой стреляли в нас перепуганные, сидящие по углам крошечные осьминожки.
Столб света уперся в висевший на стене длинный предмет. Мы не сразу узнали его - пожарный ствол чистой меди избежал тлена. Николай протянул руку - сгнившие крючья рассыпались, ствол медленно, невесомо опустился на пол.
Я унес его на поверхность. Коллекция поднятых со дна вещей росла.
В коридоре мы нашли дверь. Она вела в маленькую, без иллюминаторов, каюту. В таких размещаются третьи и четвертые помощники капитанов.
Каюту обследовал Боб.
По его словам, он проплыл внутрь судна, осторожно проник в коридор и остановился перед дверью.
Она не была закрыта, но щель между дверью и стеной оказалась узкой. Плыть через нее, имея за плечами акваланг, он не решился.
Тогда он принес сверху ломик.
Пузыри воздуха бродили под потолком, ласты пловца поднимали облака желтой мути. Наконец свет фонаря стал неразличим.
Войти удалось только на второй день.
Через распахнутую дверь Боб влез в крохотное помещение. Он выкинул вперед руку с фонарем и стал торопливо светить по углам, стараясь все разглядеть, пока не поднялся потревоженный его вторжением ил.
Он успел различить остатки кровати, металлический стол, на стенке - крепления от книжной полки, в углу - открытый сейф.
Резкое движение, которое он сделал, подняло с пола новую струю ила. Боб отпрянул назад, забурлил ластами - все исчезло в желтом тумане. Держась руками за стенки, водолаз выбрался из парохода.
- Сейф? - переспросил Аркадий, когда Боб поведал нам историю посещения каюты. - Здорово! В нем тоже может лежать что-то важное. Надо осмотреть.
- Небольшой. - Боб показал руками размеры. - Стоит на полу. А вдруг и верно найдем в нем что-то?
Опускались Николай и Боб. Мы с Аркадием сидели на мокром холодном железе и смотрели вниз в воду.
Пузыри били родничком. Сперва они всплывали у наших ног. Потом исчезли - водолазы проникли внутрь судна, - спустя минут десять появились снова. В зеленой воде извивались две тени. Они увеличивались. Белые купола воздуха, обгоняя их, приближались к поверхности. Наконец из воды показалась физиономия Боба. Он держал над головой кулак. Раскрыл ладонь - на ладони лежала покрытая зеленью медная зажигалка…
- Я подумал: это часы или кошелек, - рассказывал он потом. - Оказывается - пустяк! Ерунда.
Он сплюнул.
- А по-моему, - сказал Аркадий, - зажигалка - это целая драма, это детектив.
Я понял ход его мыслей и представил себе такую картину.
На аварийном судне уже нет света. В темную каюту входит человек. Можно только догадываться: был ли это владелец каюты или кто-то посторонний? На палубе с боем, с криками идет посадка, а он (его лицо едва угадывается в темноте) шарит в сейфе, держа горящую зажигалку. Что он искал в сейфе? Деньги, ценные бумаги, драгоценности?.. И что изъял?
Этим кончились наши поиски: коридор и каюты не имели сообщения с остальными помещениями. Для того чтобы проникнуть внутрь, нужно было взорвать борт.
- Тола у нас взрыва на два, может, на три, - сказал Николай. - Рвать, так уж наверняка. Где? Есть такое место?
Такого места мы не знали. Решили еще раз осмотреть дно.
Теперь мы плавали от "Минина" по радиусам. Направления отмечали, устанавливая каждый день на платформе два шеста. Линия, проходящая через них, была ведущей. Водолаз, всплывая, смотрел - не сошел ли он с нее?
Эти дни ничем не порадовали. Только однажды тревога заставила забиться наши сердца. Плавая в паре с Бобом, я заметил странный предмет. Одна половина его была погребена под галькой, вторая выступала наружу. Ощупав его, мы с Бобом с радостным удивлением обнаружили, что это цилиндр, но когда очистили, на выпуклой крышке отчетливо проступили головки заклепок: всего лишь какая-то часть паровой машины…
Ощущение неудачи сделало нас необщительными. В тот вечер мы мало разговаривали между собой.