Хозяин был ошеломлен. Уже более двух лет Леди свободно передвигалась по дому. И это был ее первый грех - и притом грех не достойный породистой, хорошо воспитанной собаки, у которой остались позади юный возраст и молочные зубы. Он бы ни за что не поверил, если бы не видел своими глазами. Но и увидев все собственными глазами, он не мог поверить. Тем не менее вот они, жуткие доказательства преступления, разбросаны по всему кабинету.
Дверь была закрыта, но окно стояло распахнутое настежь. Несомненно, так она и попала в комнату - через окно. А он, рассуждал Хозяин, застал ее врасплох за вандализмом, прежде чем она успела сбежать тем же путем.
Хозяин был всего лишь человеком, со всеми присущими людям недостатками. Но подобное преступление возмутило бы даже самого жалостливого и мягкосердечного обожателя собак. Не говоря ни слова, он подошел к стене и снял с крючка плетеный хлыст для собак, запылившийся оттого, что им давно не пользовались.
Леди знала, что последует. Будучи благородной породистой собакой, она не пыталась убежать или умолять о прощении. Не двигаясь с места, она съежилась, склонилась носом к полу и ждала своей участи.
Хлыст, взлетев, рассек воздух и опустился с присвистом - так присвистывает человек со сломанным зубом. Удар пришелся на стройные ляжки Леди - удар, пущенный со всей мощью сильной мужской руки. Леди содрогнулась от хвоста до ушей. Но не издала ни звука. Эта нежная собака, скулящая от случайного прикосновения к ее больной лапе, была нема, принимая от человека наказание.
Но Лэд не молчал. Когда рука Хозяина поднялась для второго удара, он услышал у себя за спиной низкое горловое рычание, в котором звучала злоба большая, чем десять тысяч словесных угроз.
Хозяин развернулся. За ним стоял Лэд - пасть оскалена, глаза красные, голова опущена, в коричневатом теле напряжен каждый мускул.
Хозяину оставалось только непонимающе моргать. Происходило нечто еще более невозможное, чем гибель чучела от лап и зубов Леди, нечто сверх всякого вероятия!
Потому что, знаете ли, собака не рычит на своего Хозяина. На владельца - возможно; но на Хозяина - никогда. Скорее священник проклянет свое божество.
А еще знайте: собака не станет рычать и опускать голову, если только не намерена напасть. Бояться нечего, если собака на вас лает или даже рычит - до тех пор, пока она держит голову прямо. Но раз она зарычала и опустила морду - берегитесь, это означает только одно.
Хозяин был Хозяином - безукоризненным, слепо обожаемым и бесконечно почитаемым Хозяином - на протяжении всех лет образцового поведения Лэда. А теперь - рычание, опущенная голова - пес ему угрожает!
Для Лэда это было наивысшее страдание, ад при жизни. Потому что впервые в его душе Галахада столкнулись друг с другом две всепоглощающие любви. И любовь к бедной, несправедливо обвиненной Леди взяла верх над сверхлюбовью к Хозяину.
Колли отлично понимал, какова будет плата за то, что он оскалил зубы на своего господина. Но он не дрогнул. Догадываясь, что ему, скорее всего, суждена быстрая смерть, он твердо стоял на своем.
(Существует ли любовь беззаветнее этой? Люди - обожатели, воздыхатели, обремененные обетами ухажеры, может хоть один из вас сравниться с Лэдом? Сомневаюсь. Думаю, что даже хваленые Антонии уступят ему пальму первенства. Потому что ради любви они отказываются лишь от мирского признания.)
Хозяин сжал губы. Он был так же несчастлив, как и его пес. Ситуацию он понял и был в достаточной степени мужчиной, чтобы уважить предложенную Лэдом жертву. И тем не менее собака должна быть наказана, и наказана немедленно - позволь ей хоть раз зарычать или злобно оскалить на тебя зубы, не подави этот бунт самым решительным образом, и все, ты навсегда перестанешь быть Хозяином, став простым владельцем, а твоя таинственная власть над собакой исчезает навечно.
Оставив Леди за спиной, Хозяин замахнулся хлыстом. Лэд видел, что грядет удар. Он не струсил. Не съежился. Рычание прекратилось. Оранжево-коричневый колли стоял прямо. Плетеный хлыст опустился на плечи Лэда… опустился еще раз - на бедра… и еще раз, и еще.
Не двигаясь - морда поднята, темные нежные глаза не мигают - пес-герой принял кару. Когда все закончилось, он дождался, когда Хозяин отбросит хлыст в угол кабинета. Потом, убедившись, что Леди ничего не угрожает, Лэд с достоинством удалился в свою "пещеру" под пианино и с долгим, прерывистым вздохом улегся на пол.
Его дух был сломлен. Впервые за свою чистопородную жизнь он подвергся порке. Лэд был одним из тех исключительно редких псов, для которых слово укора значит больше, чем побои, для которых удар - это не боль, а проклятие и неисправимое бесчестье. Если бы человек - не Хозяин, а кто-то другой - вздумал ударить Лэда, обидчику пришлось бы спасать свою жизнь.
Мало-помалу из-под немой скорби Лэда стали пробиваться ростки лютой ненависти к Плуту, из-за которого Леди и попала в беду. Лэд-то прекрасно знал, что произошло за той закрытой дверью кабинета, знал так, как будто видел все сам - уши и нюх расскажут колли все, чего не увидят глаза.
Хозяин, как и его любимый пес, пребывал в унынии. Ведь он любил Лэда, как отец любит родного сына. И Леди он "освободил" от положенного ей наказания только ради того, чтобы не усугублять огорчение ее защитника, хотя Лэд и не догадывался об этом. Хозяин просто приказал ей уйти из кабинета.
Когда она, прихрамывая, побрела прочь, Хозяин попытался возродить свое негодование и подавить угрызения совести. С этой целью он стал собирать истерзанные фрагменты орлана. Птица восстановлению не подлежала, но, пришло потом Хозяину в голову, ее серебристую голову с пронзительными глазами все-таки можно будет прикрепить к доске и повесить на стену - пусть хоть такая память останется о его трофее.
Только вот голову он никак не мог найти.
Хозяин обыскал весь кабинет, а ее не нашел. Он отчетливо помнил, что Леди шумно дышала, когда ковыляла из кабинета. А собаки, у которых во рту что-то есть, не могут шумно дышать. Значит, Леди не унесла голову с собой. Пропажа головы еще более омрачила его настроение и добавила растерянности. В конце концов Хозяин отказался от попыток разрешить свалившиеся на него неприятные загадки - от неожиданного вандализма Леди до исчезновения головы орлана.
Прошло целых два дня, прежде чем Лэд рискнул показаться на глаза Леди - виновнице и свидетелю его наказания. Томимый желанием увидеть ее и добиться хотя бы мимолетного, хотя бы неохотного признания своего существования, Лэд прервал сорокавосьмичасовую самоизоляцию и двинулся на поиски подруги.
Он отыскал ее в тени сиреневого куста возле подсобных построек. Леди вырыла одной лапой небольшую яму в прохладной земле, свернулась в ней клубком и погрузилась в сон. Рядом с ней растянулся и тоже заснул Плут.
При виде врага у Лэда вздыбилась шерсть. Однако он прошел мимо него и, приблизившись к Леди, в робкой ласке прикоснулся к ее морде влажным носом. Она приоткрыла один глаз, сонно мигнула и вновь задремала.
Появление Лэда пробудило Плута. Освеженный сном, он проснулся в игривом настроении. Сначала он попробовал уговорить Леди порезвиться с ним, однако она предпочла сон. Тогда Плут стал прикидывать, чем бы поиграть, и случайно вспомнил о трофее - недавно добытом и спрятанном под курятником.
Он бросился прочь и вскоре вернулся с головой орлана в зубах. На бегу Плут бросал ее в воздух и опять ловил - он давно научился этому забавному трюку, только раньше бросал теннисный мячик.
Лэд, который улегся так близко к сонной неприветливой Леди, как только посмел, поднял глаза и увидел играющего Плута. Поняв, чем именно играет Плут, он пришел в ярость. Это же та самая штука, из-за которой Леди хотели наказать, а сам он подвергся черному позору!
Второй раз в его жизни - и второй раз за три дня - Лэд нарушил Закон. В один миг он забыл приказ "Не трогать его!". И бесшумный, грозный, налетел он на резвящегося Плута.
Плут заметил опасность в самый последний момент, но успел отбросить птичью голову и развернуться навстречу противнику. Он был на три года младше Лэда и фунтов на пять тяжелее. Более того, постоянная физическая активность поддерживала его тело в превосходном состоянии, меж тем как у Лэда, проводившего дни в тоскливом одиночестве в доме, мышцы, когда-то налитые, стали терять упругость.
Вообще-то Плут слегка удивился тому, что пес, которого он считал размазней и безнадежным трусом, вдруг проявил такую боевитость. Однако поучаствовать в схватке Плут был совсем не прочь: ведь победа несомненно останется за ним, и тогда в глазах Леди он окончательно станет несравненным героем.
Подобно двум мохнатым вихрям бросились колли друг на друга. Они сшиблись, привстав на задних лапах, оскалившись, по-волчьи целясь во вражеское горло, молотя передними лапами, чтобы удержать равновесие. Потом они повалились на землю и покатились, слившись в отнюдь не дружеских объятиях, и кусали, и рвали, и рычали…
Лэд не отвлекался от своей цели - от горла противника. В его челюстях уже торчал пук золотистых волос Плута. Дело в том, что за исключением точки по самому центру горло колли защищено от нападения густой шерстью воротника - так же надежно, как тюки с хлопком защищали позиции Эндрю Джексона под Новым Орлеаном. Но в уязвимую центральную точку Лэд не попал.
Несколько раз они перекатились друг через друга, а потом подскочили и снова встали на задние лапы. Клык Лэда, очертаниями похожий на саблю, прорезал борозду на атласном лбу Плута. Ответный укус Плута, от которого его сопернику удалось уклониться лишь частично, вскрыл вену в левом ухе Лэда.
Что касается Леди, то у нее к этому моменту сна не было ни в одном глазу. Она стояла без движения, но находилась в диком возбуждении, что испокон веков свойственно любой самке, за которую сражаются самцы и которой суждено стать наградой победителю. От нее не ускользало ни одно движение соперников.
Вновь встав на задние лапы, псы столкнулись грудь в грудь. К Плуту вдруг вернулись инстинкты древних предков - волков: он сосредоточился на передних лапах Лэда в надежде сломать одну из них в тисках покрытых пеной челюстей.
Он промахнулся всего на долю дюйма и прокусил только кожу. По одной из узких белых лап Лэда, которые он вылизывал по часу в день, чтобы сохранить их снежную белизну, потек ручеек крови.
Этот промах дорого обошелся Плуту, потому что зубы Лэда тут же нашли его левое плечо - и вонзились глубоко в плоть. Плут крутился и вертелся изо всех сил, но никакие старания не помогли бы ему освободиться, если бы не чистая случайность - золотистый мех противника забил Лэду ноздри, едва не задохнувшись, он на мгновение ослабил челюсти, чтобы наполнить легкие воздухом. Плут молниеносно вырвался на свободу, оставив в зубах врага еще один клок шерсти с кожей.
В том же рывке, который освободил его - и который заставил Лэда повалиться вперед из-за утраты опоры - Плут увидел свой шанс и не упустил его. Опять ему на помощь пришло наследие предков, так как он предпринял маневр, известный только волкам и колли. Перепрыгнув через голову потерявшего равновесие врага, Плут вцепился в него зубами сзади, чуть ниже основания черепа. Навалившись на Лэда всем своим весом, стискивал челюсти все сильнее - еще немного, и он перегрыз бы противнику спинной мозг.
Лэд отчаянно бился под Плутом, хотя знал - спасения нет. В этом положении он был так же бессилен что-либо сделать, как щенок, поднятый за загривок. Лэд ожидал своей участи. Он больше не рычал и не скалился.
Его терпеливые, налитые кровью глаза с тоской искали Леди, но не находили ее.
Дело в том, что в противостоянии двух самцов появился новый элемент. Леди, до сих пор с истинно женским смирением ожидавшая исхода борьбы, почувствовала, что ее бывшая пассия полностью во власти смертельной хватки челюстей Плута. И она, в нарушение всех канонов и заветов родословной, повиновалась импульсу, который не пыталась понять и которому не пыталась сопротивляться, и прыгнула вперед. Забыв о боли в незажившей ране, она резко тяпнула Плута в заднюю лапу. Потом она словно устыдилась своего поведения и отскочила в сторону.
Но дело было уже сделано.
Сквозь красную пелену убийственного ража Плут смутно ощутил, что сзади на него нападают. Вероятно, этот новый противник хотел - и имел прекрасную возможность для этого! - вцепиться в него такой же мертвой хваткой, которой он сам сейчас держал Лэда.
Плут раздвинул челюсти и, хищно щерясь, повернулся мордой к новой опасности. Но не успел он завершить это молниеносное движение, как Лэд уже впился ему в шею.
То был далеко не смертельный укус. Тем не менее он не только причинял острую боль, но и делал жертву совершенно беспомощной - каким только что был Лэд. Наседая всем своим весом, неумолимо сжимая мелкие белые резцы и желтоватые клыки, Лэд постепенно придавил голову Плута к земле и не отпускал ее.
Никакие телодвижения Плута ни к чему не приводили. Неспособный высвободиться, не имея возможности нападать, мучаясь жестокой болью от прихваченной зубами Лэда нежной кожи под шерстью воротника, Плут утратил самообладание. И вслед за этим подтвердил правоту старого грузчика, заметившего желто-розовые полоски на его нёбе.
Воздух вибрировал от его приниженных завываний. Ему было больно и страшно. Он попался. Он не мог убежать. Лэд причинял ему невыносимые страдания. И поэтому он визжал так, как визжит распоследняя подзаборная дворняжка, которой наступили на хвост.
В забытье схватки Лэд вдруг различил в отдалении какую-то тень - тень, которая по мере оседания пыли превратилась в Хозяина. И Лэд пришел в себя.
Он отпустил шею Плута и встал на ноги, пошатываясь. Плут, все еще повизгивая, поджал хвост и бросился наутек - прочь из Усадьбы, прочь из нашей истории.
Медленно, запинаясь, но без намека на колебания, Лэд двинулся к Хозяину. Он еще никак не мог отдышаться и ослаб от борьбы и потери крови, но шел - шел прямо к ногам Хозяина.
И только когда оставалось не более двух ярдов, он заметил, что Хозяин что-то держит в руке - держит ту отвратительную, приносящую несчастье голову орлана, которую только что подобрал! Вероятно, хлыст был у него в другой руке. Но особого значения это не имело. Лэд был готов к ожидающему его бесчестью. Он не будет пытаться избежать его, у него нет права просить о милости, ведь он дважды нарушил Закон.
Но вдруг… что это? Хозяин опустился около него на колени. Добрая рука ласкает затуманенную голову пса, дорогой голос - странно подрагивающий - говорит с раскаянием:
- О Лэд! Милый мой Лэд! Прости меня! Ты… ты более человечен, чем я, старина! Я искуплю свою вину перед тобой, обязательно искуплю!
А потом кроме любимой ладони к Лэду прикоснулось что-то еще более дорогое - теплый розовый язычок стал робко лизать его кровоточащую лапу.
- Леди, и перед тобой я тоже извиняюсь, - продолжал глупый Хозяин. - Прости меня, девочка.
Леди была слишком занята заботами о своем вновь обретенном друге, своем герое, чтобы понять. Но Лэд понял. Лэд все понимал.
Глава вторая
"Тихо!"
Для Лэда реальный мир ограничивался Усадьбой. Вне ее пределов имелось определенное количество миль земли и неопределенное количество людей. Но мили ничем не привлекали его, за исключением дальних прогулок с Хозяином, а люди - это глупые и малопонятные существа, которые либо разглядывали его (что всегда раздражало Лэда), либо пытались погладить (что он просто ненавидел). Зато Усадьба была… Усадьбой.
В Усадьбе он жил всегда. Ему казалось, что она принадлежит ему. Во всяком случае, создана она была именно для того, чтобы он наслаждался жизнью в ней, охранял ее, обходил от верхней дороги до озера. Она была его миром.
Обитателям любого мира для поклонения необходимо как минимум одно божество. У Лэда такое божество было: Хозяин. Точнее, их был два: Хозяин и Хозяйка. И поскольку Хозяйку невозможно было не любить, а пес обладал тонкой душой и вдобавок был рыцарем, он поместил ее алтарь даже выше алтаря Хозяина. Что, в общем-то, было абсолютно справедливо.
В Усадьбе были еще и другие люди - люди, с которыми собака должна быть вежлива, как положено породистам существам, и чьи ласки ей следует принимать. Очень часто бывали в Усадьбе и гости. И с первых дней жизни Лэда учили свято соблюдать Закон гостей. Он вежливо сносил ласки этих чужаков-визитеров. По их требованию он здоровался с ними за руку (в смысле за лапу). Он даже разрешал им щупать себя и носить на руках, если они оказывались из породы несносных любителей потискать животное. Но как только появлялась возможность удалиться, не нарушая правил вежливости, Лэд потихоньку скрывался от их рук и, в идеале, от их глаз.
Из всех собак, обитающих в Усадьбе, большой Лэд один имел право в любое время дня и ночи находиться в доме - где захочет.
Спал он в "пещере" под пианино. Ему позволялось даже заходить в столовую во время еды, где он всегда ложился слева от стула Хозяина.
С Хозяином Лэд в любой момент был счастлив устроить веселую возню. Когда же Хозяйка изъявляла желание поиграть с ним, он отдавался игре с безудержностью щенка: катался по земле у ее ног; в шутку охотился на ее туфельки, делая вид, что вот-вот поймает одну из них и раздавит мощными челюстями; валился на спину и болтал в воздухе всеми четырьмя лапами, если она запускала пальцы в его пышный воротник, и с готовностью мирился с прочими формами полной утраты достоинства.
За исключением двух этих людей, со всеми остальными Лэд вел себя неприступно. Едва родившись, он уже знал, что является аристократом среди существ низшего порядка, и никогда не забывал об этом, с невозмутимой отстраненностью взирая на своих подданных.
Но однажды, совершенно неожиданно, славный уклад Усадьбы нарушило Уныние.
Началось все в ветреный сумрачный октябрьский день. Хозяйка поплыла в своем каноэ на другой берег озера в деревню, и Лэд отправился с ней, свернувшись на носу, похожий на груду меха. На обратном пути, когда они отплыли от пристани ярдов пятьдесят, каноэ на полной скорости натолкнулось на полузатопленное бревно, которое принесло в озеро осенним паводком. В тот же миг сильный порыв ветра ударил в корму каноэ, и обтянутое парусиной суденышко перевернулось кверху дном.
Два незадачливых любителя водных прогулок плюхнулись в ледяную воду. Лэд вынырнул на поверхность и оглянулся на Хозяйку, чтобы понять: это такая шутка? Но ему сразу же стало понятно, что Хозяйке не до смеха.
Опутанная складками длинной плотной юбки, Хозяйка, как ни старалась плыть, к берегу, не приближалась. И собака рванулась к ней так энергично, что из воды показались не только его плечи, но и половина туловища. Уже через секунду он оказался рядом с ней и ухватил зубами за рукав свитера.
Хозяйке достало самообладания, чтобы вытянуться на поверхности воды и набрать в легкие побольше воздуха. Так псу стало гораздо легче ее тащить, чем когда она барахталась. Тем не менее расстояние до берега почти не сокращалось. И тогда Хозяйка сообразила обвить одной рукой мохнатую шею Лэда и велела отпустить ее свитер. Благодаря неустанному напряжению каждого мощного мускула в теле колли, они наконец добрались до суши.